———
Осторожно постучав в дверь, Коко позвала: «Мама?» Ответа не последовало, что заставило женщину нахмуриться. Было уже достаточно странно, что её мама ещё не встала и не работала. Даже когда её дочь, зять и внучки присоединились к ней в мастерской, а Розита помогала присматривать за маленьким Берто, Имельда была не из тех, кто с возрастом сбавляет обороты. Она всегда первой вставала по утрам и последней ложилась спать. Ничто не могло убедить её отнестись к этому спокойно. Коко, конечно, старалась на протяжении многих лет. Но в последние несколько недель мама казалась более измученной, чем обычно. Она хорошо скрывала это и не позволяла этому сбить её с толку, но Коко достаточно хорошо знала свою маму, чтобы заметить признаки. Возможно, у неё начиналась простуда. Может быть, мама спала в… …Впервые более чем за пятьдесят лет… Беспокойство скрутило её желудок, когда Коко постучала снова. Она ничего не слышала. Ни одного зовущего голоса. Никакого двигающегося матраса. Никаких скрипучих половиц. Мама не любила крепко спать. Коко знала, что должна услышать какой-то ответ. Слегка поколебавшись, Коко медленно открыла дверь. Тихий скрип вызвал дрожь у неё по спине по причине, которую она не могла объяснить. Она больше не была ребёнком, который боялся темноты и безымянных существ. Она была матерью и даже бабушкой. Она не могла позволить таким глупостям, как скрип двери и тишина в комнате, вывести её из себя. Она осторожно прошла через комнату. Коко увидела, как её мама свернулась калачиком под одеялом, даже не пытаясь подготовиться к предстоящему дню. Почему её так сильно встревожило, что она наконец-то увидела, как мама успокоилась, когда она так долго просила маму не работать так усердно? Почему видеть то что мама хоть раз выспалась, оставило стеснение в груди? Потянувшись к ней, Коко мягко позвала: «Мама? Пришло время просыпаться». Как только её пальцы обхватили мамину руку и она почувствовала холод, ужас и горе пронзили её подобно молнии. Её панический призыв позвать Хулио заставил её мужа прибежать, и остальная семья быстро последовала за ним. Но они ничего не могли сделать, чтобы облегчить душевную боль и потерю. Они могли поделиться этим только тогда, когда обнаружили безжизненное тело матриарха семьи. Только после того, как прошёл день печальных приготовлений и снова наступила ночь, к ней пришло небольшое осознание. Только как Коко легла в постель совершенно обессиленная, Хулио обнял её и, насколько мог, утешал своим постоянным и надёжным присутствием, и тут ей в голову пришла успокаивающая мысль. И эта мысль немного облегчила боль. После стольких лет разлуки мама наконец-то снова увидит папу.———
Имельда сидела на краю скамьи, уставившись на свои руки. Она едва узнавала их. Как странно осознавать это. Она едва узнавала свои собственные руки. Бледные кости без всякой плоти. Никакой дряблой и морщинистой кожи на узловатых костяшках пальцев. Никаких видимых голубых вен, которые выделялись бы на её лице. Никаких крошечных шрамов, которые выцвели и стёрлись до тех пор, пока не стали едва заметны. Никаких мозолей от целой жизни, посвященной изготовлению обуви. Только тонкие, бледные кости. Это был шок, когда она впервые проснулась, уже не в своей знакомой спальне, а её тело превратилось в скелет в ночной рубашке. И единственной подсказкой о том, что могло произойти, было воспоминание о том, как она проснулась от неприятного давления в верхней части спины, как будто кто-то сжимал её, изо всех сил пытаясь отдышаться, головокружения и тошноты, прежде чем всё, казалось, потеряло чёткость. «Сердечный приступ», — предположил вежливый агент по приезду, как только она достаточно успокоилась, чтобы слушать. Имельда знала, что, по общему признанию, поначалу она не очень хорошо на него отреагировала. А гигантский ягуар с крыльями, скорчившийся в изножье кровати, только усугублял ситуацию. По крайней мере, до тех пор, пока она не узнала желтые глаза, пристально смотревшие на неё, знакомые глаза, которые когда-то принадлежали её верной Пепите. Но скелетов с разноцветными черепами и огромных светящихся существ, окружающих её в странном месте, её тело, представляющего собой набор костей, было достаточно, чтобы напугать её. И Имельда превратила страх в агрессию и разочарование, которые, к сожалению, обратила против бедного агента, просто выполняющего свою работу. Она знала, что не очень хорошо отреагировала на то, что произошло. Возможно, на самом деле хорошо, что она умерла во сне, иначе Имельда появилась бы со своими ботинками. Попытка ударить этого человека только усугубила бы ситуацию. Но одетая только в ночную рубашку и босиком, Имельда могла наброситься на него только словесно. И она это сделала. Злобно. Ей потребовалось некоторое время, чтобы успокоиться настолько, чтобы позволить агенту вставить слово. Особенно когда крупная кошка рычала, если агент подходил слишком близко. Поэтому, несмотря на то, что она проснулась в середине дня, они не выходили из большой комнаты, задёрнутой занавесками, пока не наступила ночь. Новая комната, которую она сейчас занимала, была маленькой, с несколькими скамейками и почти ничем другим. Как ни странно, на мебели, казалось, были вырезаны рисунки, похожие на черепа. Неужели они думали, что забудут о том, что они скелеты, если не будут покрывать все изображениями смерти? Но оставим в стороне странные решения по оформлению, Имельда смогла узнать зал ожидания, когда увидела его. Пепита, которая, по словам агента по приезду, теперь алебрихе, гордо удалилась, когда они повели её наверх. Очевидно, она собиралась подождать снаружи здания, пока они закончат с её бумагами. Имельда наклонилась вперед, обхватив голову руками. Да, там было так много бумажной работы. Никто никогда не говорил ей о том, что у смерти так много бумажной работы. От всех этих вопросов и бланков у неё закружилась голова. А потом агент упомянул, что связался с её покойной семьёй, предположив, что, возможно, они могли бы найти её родителей и попросить их приехать… Как будто от этого могло что-то измениться к лучшему. Она пыталась помириться со своими родителями и остальными членами своей семьи. Это был неуютный мир, пока он длился, но даже случайное предложение посмотреть за Коко очень помог в тот вечер, когда они с близнецами спешили закончить свои заказы, или подарки на день рождения в виде новых платьев. Но даже это временное перемирие разрушилось, когда Коко исполнилось семь. Замечание мамы о том, что Имельде давно пора перестать горевать и найти себе «на этот раз настоящего мужа», было лишним, разгорелась ссора, которая снова расколола семью. Имельда отказалась прийти обратно к ним. Но мысль о том, чтобы начать всё сначала ни с чем, не утешала. Особенно в одиночестве. У неё даже не было ни дома, ни денег на продукты… или её братьев. Это было больно. До неё медленно доходили все последствия сложившейся ситуации, она преодолевала шок и свою защитную оболочку разочарования. Она была мертва. Она не могла вернуться домой. Она была разлучена со своей семьёй. Оскар. Фелипе. Коко. Хулио. Розита. Елена. Франко. Виктория. Даже их новый член семьи, Берто. Все они… Что теперь будет с её семьёй? Что бы с ними случилось, если бы её не было рядом, чтобы позаботиться о них? Пошатнётся ли бизнес? Выполнят ли они её заказы вовремя? Как долго продержались бы Оскар и Фелипе без Имельды, которая бы их сдерживала, не давая их более опасным идеям воплотиться в реальность? …Кто был бы тем, кто нашёл бы её тело? И теперь она не могла перестать беспокоиться об этом. Наткнётся ли одна из её внучек на её мёртвое тело, лежащее в постели? Или вместо этого её милая Коко обнаружила бы свою маму безжизненной? Или, может быть, это были бы её братья, такие взрослые и всё же не заслуживающие этого болезненного открытия? Все эти возможности разбивали ей сердце. Как она могла чувствовать, что её сердце разбито, когда она была скелетом? Почему у неё и у других были волосы, а у неё они всё ещё были заплетены в свободную косу, которую она заплетала на ночь, чтобы они не спутывались? Почему у кого-то из них были глаза? Имельда ухватилась за эти невозможные вопросы, чтобы ей не приходилось думать о том, что она потеряла и что, возможно, происходит с её семьей. Попытка выяснить, как вообще могут работать люди-скелеты, была немного менее напряжённой. Это дало ей время укрепить свою решимость и эмоции. Вежливый стук, легкий скрип открывающейся двери, и вернувшийся агент спросил: «Сеньора Имельда Ривера?» Голова Имельды медленно поднялась с того места, где она была, она закрыла лицо руками. Прежний агент по приезду стоял с другим скелетом, на этот раз с сумкой в руках, а его одежда была взъерошена, как будто он набросил её в спешке из-за позднего часа. Трудно было судить о возрасте человека без кожи, но высокая и долговязая фигура выглядела довольно молодо. Достаточно молод, чтобы годиться ей во внуки. Яркие и энергичные отметины на его лице придавали ему моложавый вид. Кем он был? Почему он был здесь? Казалось, у него была не такая униформа, как у всех остальных в этом месте. Но ещё больше, чем его молодость, отвлекало выражение его лица. В нём была смесь возбуждения, нервозности, небольшой грусти и отчаянной надежды. И он продолжал переминаться с ноги на ногу, словно физически борясь с желанием побежать к ней. Возможно, из страха подавить её в этом особенно ошеломляющем случае. Затем Имельда увидела что-то знакомое в его глазах, точно так же, как она узнала Пепиту в её новом обличье. Она увидела в его теплых глазах больше любви и обожания, чем могла припомнить где-либо еще. Ни разу с тех пор, как… «Гектор…» — прошептала она, поднося руку ко рту и внезапно вставая. Едва слышное слово, казалось, разрушило его сдержанность, и он практически бросился на нее, выронив при этом сумку. Волна сбила с ног Имельду вернулась на скамейку и оставила его, рухнувшего перед ней на колени. Это было немного больно, сотрясая её кости, но руки, обнимавшие её, и твердое давление его грудной клетки, прижимающейся к её собственной, компенсировали это. Руки Имельды скользнули вверх по его спине, пока её пальцы не начали впиваться в ткань. Её голова устроилась у него на плече, когда он наклонился к ней, одна из его рук скользнула по её затылку, пытаясь каким-то образом прижать её ближе. В последний раз, когда Имельда держала Гектора на руках, почти целую жизнь назад, он был таким неподвижным и молчаливым. Совершенно безжизненный и пустой в её объятиях. Но поскольку они оба отчаянно цеплялись друг за друга, это болезненное воспоминание о потере было неуместным. Правда, она не чувствовала, как бьется его сердце, даже когда оно должно было колотиться. Но его ребра двигались с каждым быстрым и глубоким вдохом, как будто он только что пересёк Санта-Сецилию, чтобы увидеть её. Что было глупо, потому что комната была даже не такой уж большой, и зачем скелетам вообще нужно дышать, но она была просто благодарна им за это, потому что ей нужно было, чтобы он дышал, бодрствовал, а не страдал от боли. Ей нужно было, чтобы с ним всё было в порядке и чтобы ему не нравились её воспоминания о его последнем дне. Она закрыла глаза и просто крепко прижимала его к себе, прислушиваясь к его дыханию. Когда она не смотрела, то почти могла притвориться, что ни один из них не был скелетом. Иллюзия была не идеальной, поскольку, хотя Гектор всегда чувствовал себя худым, он никогда не был таким худым. Но это было достаточно близко, и Имельде казалось, что она находится в одном из своих снов, в тех, где её муж всё ещё был с ней. Затем она услышала тихий, быстрый и отчаянный звук. Гектор не держал её молча. Он выдыхал тихую литанию извинений, заявлений о том, как сильно он скучал по ней, как сильно он любил её, как сожалел, что она была там, и все же как он был счастлив видеть ее, и просто повторял ее имя. Его слова едва ли имели смысл, поскольку они повторялись в бесконечном цикле. Это была скорее импровизированная песня, чем беседа, но она очень скучала по ней. Поэтому Имельда слушала поток его тихих слов, больше сосредоточившись на звуке его голоса и держась так, словно он мог исчезнуть в любой момент. Честно говоря, его крепкая хватка намекала на подобный страх. Но чем дольше она прижималась к нему, тем сильнее её пальцы впивались в ткань и, возможно, в края его лопаток, чтобы никто не смог её схватить. Чем дольше Гектор обнимал её, тем больше ей хотелось плакать. Могут ли скелеты плакать? Несмотря ни на что, у них были глаза. И Имельда почувствовала стеснение в груди и горле, несмотря на то, что её грудная клетка была пустой и у неё в буквальном смысле больше не было горла. Не говоря уже о том, что она была Имельдой Ривера, матриархом семьи и основательницей их обувного бизнеса. Она была самой сильной и крепкой из всех. Она была опорой семьи, поддерживая остальных, когда они в ней нуждались. Она не могла позволить себе тратить время и энергию на слёзы. По крайней мере, с тех пор, как она была молодой женщиной. Но это был Гектор. Обнимал её. Как будто она хотела этого от него десятилетиями. Проснувшись в незнакомом месте, осознав, что она мертва и что она оставила свою семью так далеко позади, и заставив себя контролировать эмоции, которые вызвало это открытие, Гектор был с ней. Его руки обвились вокруг неё, его тело прижалось к её телу, и его голос окружил её. Она чувствовала себя в безопасности. Гектор был рядом, и в кои-то веки ей не нужно было быть сильной. И с этой уязвимой мыслью Имельда сдалась. Она ещё сильнее рухнула в его объятия, практически растаяв в его объятиях, в то время как он и скамейка удерживали её на месте. Её дыхание слегка участилось, когда что-то похожее на рыдания сотрясло её тело. Но слёз пока не было. «Я так сильно скучала по тебе, Гектор», — прошептала она. — «Мне очень, очень жаль». Его отчаянная хватка на ней слегка ослабла, заставляя Имельда должна подтянуться. Но он не пытался разорвать объятия. Гектор лишь слегка отстранился, побуждая её открыть глаза и снова встретиться с ним взглядом. «А почему ты должна сожалеть, mi amor?» — мягко спросил Гектор. «Мне жаль, что я не смогла… что я… что я была бессильна», — сказала она, её голос был напряжён из-за призрачного ощущения сдавленного горла. — «Я не смогла уберечь тебя от смерти, даже с помощью этого эгоистичного ультиматума, который мне никогда не следовало выдвигать. Я не смогла вернуться до того, как ты впал в кому. Я не смогла остановить твою боль. И тебе было так больно. Я даже не смогла заставить Эрнесто заплатить за то, что он сделал. Я позволила твоему убийце прожить долгую и счастливую жизнь. Я…» «Нет, нет, нет», — тихо сказал Гектор, снова заключая её в крепкие объятия и прерывая её все более жалкий поток слов. Влага на её лице теперь наводила на мысль, что скелеты, по-видимому, умеют плакать. — «Всё в порядке, Имельда. Всё в порядке. Не извиняйся. Всё в порядке, mi amor.» Уткнувшись лицом ему в плечо, Имельда не нашлась, что ещё сказать. Она почувствовала, что его одежда намокла от её слёз. Но часть её чувствовала себя лучше, позволяя ему обнимать её и утешать, пока она плакала. Имельда даже не могла начать описывать, как сильно она скучала по нему. Гектор был скелетом, но она чувствовала тепло в его объятиях, и ей не хватало этого ощущения. «Это была не твоя вина. Никто не мог уберечь меня от смерти». — Устало выдохнув, Гектор сказал: «Эрнесто, очевидно, убил меня ещё до того, как я добрался до поезда. Я просто был достаточно упрям, чтобы сначала добраться домой. Однако мне очень жаль. Мне жаль, что я не смог остаться с тобой. Я пытался. И я бы хотел, чтобы тебе не пришлось наблюдать, как это происходит». «Я рада, что это было так. Это больно, но я должна была увидеть тебя в последний раз. И ты был не один. Если я не могла уберечь тебя от смерти или от боли, я, по крайней мере, не хотела, чтобы ты был один.» «Ты была одна?» — спросил он, его руки скользнули с её плеч вдоль предплечий. — «Я имею в виду, когда ты умерла… Ты была одна, когда это случилось? Тебе… тебе было больно, Имельда?» Отстраняясь и качая головой, Имельда сказала: «Не совсем. Был дискомфорт, но не сильная боль. И это было быстро. Я ненадолго проснулась, пытаясь отдышаться, а потом… Я оказалась здесь.» «Это хорошо. По крайней мере, от этого тебя избавили.» Гектор медленно поднялся с пола и присоединился к ней на скамейке. Его предыдущее положение на коленях не могло быть таким удобным. Его рука быстро обвилась вокруг неё, всё ещё прижимая к себе. Другой рукой он держал её за руку, большим пальцем водя взад-вперёд по костяшкам её пальцев. Нежное прикосновение вызвало улыбку на её лице. Агент по приезду, должно быть, в какой-то момент вышел из комнаты. Имельда оценила предложенное уединение. Она просто хотела провести время со своим мужем. «Я скучала по тебе», — тихо сказала Имельда, свободной рукой смахивая оставшиеся слёзы. — «Каждый божий день. Я скучала по тебе каждый день, пока тебя не было. Твоё лицо. Твой голос. Твоё прикосновение…» — Она сильнее прижалась к нему. — «Я скучала по всему, что связано с тобой». «Я не могу выразить, как сильно я хотел снова обнять тебя», — пробормотал он. — «Прошло слишком много времени. Почти целая жизнь врозь.» Целая жизнь. Глаза Имельды закрылись. Она не видела Гектора на протяжении десятилетий. И за это время она построила свою жизнь. Она создала бизнес с нуля. Она вырастила их семью. Она постарела. Без него. Имельда вспомнила своё первое впечатление, когда вошёл Гектор. Он выглядел таким юным. Таким же молодым, каким он был, когда умер. Достаточно молод, чтобы быть скорее её внуком, чем мужем. Он был ещё молодым человеком, в то время как она была старухой. «Я надеюсь, ты не слишком разочарован после долгого ожидания», — тихо сказала Имельда. Слегка отодвинувшись, он сказал: «Конечно, нет. С чего бы мне разочароваться?» «Потому что я уже не совсем та юная сеньорита, с которой ты познакомился в первый раз. Прошло много времени, и я… я не…» Его рука скользнула к её лицу и заставила её снова открыть глаза, Гектор сказал: «И ты всё такая же красивая, как всегда, mi amor». Другой рукой он поднес её руку к своему рту. В этом не было никакого смысла; они оба были скелетами, и ни у одного из них не было кожи, не говоря уже о губах. Но лишь с легким колебанием, словно желая убедиться, что она этого хочет, Гектор запечатлел поцелуй на её руке. Нежный и ласковый жест, сопровождаемый мягким щелчком кости о кость. От этого по её спине пробежала теплая и приятная дрожь. Такая мелочь не должна была так сильно повлиять на неё, но прошло так много времени… «У меня седые волосы», — тихо сказала Имельда. «Серебряные», — поправил он, звуча немного смелее. Гектор наклонился и поцеловал её в линию роста волос, отчего по её телу пробежала ещё одна дрожь от того, насколько это было приятно. — «А серебро всегда было красивее золота». — Ещё один нежный поцелуй в прядь её светлых волос. — «Серебристый, как луна. Серебристый, как звёзды. Предоставляю тебе найти способ стать ещё красивее.» Он не был бы таким привлекательным без кожи, мягких щёк, знакомого носа и всех тех других деталей, которые смерть отняла у него. И все же Имельда не могла игнорировать трепет в своей груди. Живой или мёртвый, Гектор оставался красивым в её глазах. И, как ни странно, он вёл себя так, словно она оставалась для него красивой. Даже будучи старухой. «Я состарилась, Гектор», — напомнила Имельда. — «Старая и морщинистая. С обвисшей кожей, гусиными лапками и морщинками от смеха. Все они. У меня есть все признаки старухи». Она на мгновение забылась. Отсутствие кожи означало отсутствие морщин. Она была скелетом. Скелет и мертвец. «Нет, mi amor. Это были знаки того, что ты жива.» — Гектор поцеловал уголки её глаз. — «Признаки того, что ты смеялась. Что ты была счастлива.» — Ещё один поцелуй, на этот раз в уголок её рта. — «Это то, чего я хотел, mi amor. Я хотел, чтобы ты была счастлива, — сказал он. Его большой палец провел по её скуле, как будто прослеживая что-то. — «И ты думаешь, я не знал, как ты выглядела перед смертью? Я был с тобой и нашей семьёй каждый Día de Muertos. Это было моё любимое время года… я мог снова увидеть тебя.» Слова Гектора и его целомудренные поцелуи вызвали у неё чувство почти неприятного тепла. Это было нелепо. Она думала, что с возрастом её страсть остыла. К этому времени она уже была прабабушкой. И она не была рядом с мужчиной с момента его смерти. Она думала, что эти чувства остались в прошлом. Но Имельда обнаружила, что они всего лишь впали в спячку, ожидая, когда её муж снова разожжёт эти угли. «Ты… Ты так и не вышла замуж повторно», — тихо сказал он, всё ещё поглаживая её скулу. — «Я думал, что ты согласишься. В Санта-Сецилии были и другие мужчины. Хорошие.» Потянувшись к его лицу, Имельда прошептала: «Никто из них не был тобой». Она снова прижалась к нему, но на этот раз притягивая Гектора в глубоком поцелуе. Ему потребовалось мгновение, чтобы ответить, и Имельда не сразу сообразила, как это сделать без надлежащих губ или языка. Она даже начала отстраняться, чтобы дать ему шанс покончить с этим. Но он ответил тем же жестом, когда она попыталась остановиться, и они оба ещё больше загорелись этой идеей. Она надавила сильнее, заставив Гектора повернуться на скамье и откинуться назад. Её руки обвились вокруг него, пальцы снова впились в ткань и даже впились между рёбрами на спине. Гектор, вынужденный поддерживать их обоих одним локтем, запустил свободную руку в её всё более распускающуюся косу. Она почувствовала, как его пальцы слегка скользнули по её голове. Или там, где раньше был её скальп. Она позволила одной руке скользнуть вверх, чтобы в ответ провести по его собственным растрёпанным волосам. Его губы на её губах, его тело в её объятиях, его пальцы в её волосах… Она скучала по этому. Ей это было нужно. Тепло, которое, казалось, обжигало её, казалось, распространялось. Имельда и не подозревала, как сильно она нуждалась в этом чувстве. Поцелуй, в котором чувствовалась вся страсть и энергия пары молодоженов, а не что-то более сдержанное и подходящее для бабушки, казалось, с каждым мгновением становился всё более восторженным. Случайный щелчок зубов или костей должен был отвлекать, настолько он отличался от того, как это ощущалось и звучало в жизни. И их тела были совершенно чужими, гладкими и твёрдыми, без мягких изгибов теплой плоти. И прошли десятилетия с тех пор, как она делала что-либо подобное. Имельда была удивлена, что вообще вспомнила об этом. Но некоторые вещи никогда по-настоящему не забываются. И с чувством желания, нужды и неуёмной потребности, охватившим её, рот и руки Имельды вновь открыли для себя знакомые движения. Она хотела этого. Она хотела Гектора. Но хотя она чувствовала себя юной сеньоритой, когда склонялась над ним, почти вдавливая его в скамейку внизу их общим поцелуем, так продолжаться не могло. Независимо от того, как сильно она отчаянно хотела своего мужа, импульс был сильнее, чем её беспокойство о том, что он может умереть, или о том, что это будет означать для её семьи, Имельда знала, что им нужно остановиться. Заставив себя отстраниться и прервать поцелуй, она откинулась назад и сказала прерывающимся голосом: «Мы не можем. Lo siento» «Верно… Верно…» — Его голос стал грубее и глубже, чем раньше, и он тяжело дышал, когда Гектор выпрямился и слегка кивнул. — «Я должен был догадаться. Прошло много времени. Всё в порядке. Ты… ты не…» «Я не думаю, что люди, которые здесь работают, оставят нас одних в этой комнате достаточно надолго, чтобы произошло то, что должно было произойти», — сказала она, застенчиво улыбаясь ему. Гектор застыл, удивленно моргая, когда до него дошел смысл слов. Всегда было забавно, когда она могла полностью сбить с толку своего спонтанного и творческого мужа. Честно говоря, Имельда всё ещё не была уверена, что они могут, а чего не могут делать как скелеты. Но, похоже, в этом не было особой логики. И она не могла отрицать, что его присутствие разожгло в ней жар. Она точно знала, что чувствует и что хочет сделать теперь, когда её муж снова был в пределах досягаемости. Так что она надеялась на их пределы. И Имельда была бы совершенно счастлива вместе выяснить их возможности на этом фронте. Она просто хотела снова быть с ним как муж и жена, независимо от того, какие формы это может принять. Прошло много времени. Слишком долго. И страсть и желание, дремавшие десятилетиями, снова пробудились. «Там… там есть дом», — сказал Гектор, наклоняя голову с лёгкой улыбкой. — «Для тебя. Для нашей семьи. У меня было время подготовиться. Есть дом, в котором со временем есть место для расширения. Если хочешь, у меня достаточно забот, чтобы позаботиться о тебе, если ты захочешь отдохнуть после долгой и напряжённой работы. Художнику, который хотел попробовать себя в перформанс-искусстве в загробной жизни, похоже, нравится моя музыка, так что вам не обязательно работать, если ты не хочешь. Но если ты не хочешь бездельничать, при доме также есть мастерская с таким количеством инструментов, какое я смог собрать за эти годы, и мы можем приобрести всё, чего там не хватает. Возможно, это не твоя старая мастерская, но ты можешь шить обувь, если хочешь.» Он провел пальцами по её лицу, проводя по тому, что, как она подозревала, было её разноцветными отметинами на лице. В конце концов, ей придется найти зеркало. «Но тебе, вероятно, больше интересно посмотреть спальню». — Похолодев, когда до него дошло, что он сказал, Гектор поправил: «Я имею в виду, уже поздно, и у тебя был долгий день. Ты, должно быть, устала. Я должен отвезти тебя домой и уложить в постель. Я имею в виду…» Несмотря на свои недавние слёзы, Имельда не смогла удержаться от смеха, увидев его реакцию. Очевидно, скелеты не умели краснеть. Она знала, что если бы они могли, щеки Гектора были бы ярко-красными, когда он со стоном закрыл лицо руками. Неловкость от долгой разлуки явно была в какой-то степени взаимной. Но это было прекрасно. Он всегда был таким привлекательным, когда волновался. Убрав его руки, Имельда сказала: «Я знаю, что ты имеешь в виду, Гектор. И спасибо.» «Я… я принёс тебе кое-что из одежды», — сказал он, указывая на сумку, которую бросил у двери. — «И какую-нибудь обувь. Не такую хорошую, как у тебя, но ты не будешь ходить босиком.» Верно. На ней была только ночная рубашка. Смена одежды, безусловно, была оценена по достоинству. Она не знала, как далеко они зашли. Гектор встал со скамейки и протянул ей руку. Имельда улыбнулась и взяла его. Как только он поднял её на ноги, он достал почти забытую сумку с одеждой и предложил ей. «Нам нужно будет взять Пепиту с собой, когда мы будем уходить», — сказала она, доставая из сумки простое фиолетовое платье. Он помнил её любимый цвет даже спустя столько времени. — «Она должна была ждать снаружи». «Твоя кошка превратилась в алебрихе?» — спросил Гектор, выглядя так, словно пытался решить, следует ли ему отвести взгляд или нет, когда она переодевалась. «Почему они заставили это маленькое существо ждать снаружи?» ——— Ужасающие видения страданий её семьи, в то время как что-то отрывало её от них, оставляя беспомощной, в то время как все, кого она любила, нуждались в помощи, заполнили её разум и вернули рыдания в сознание. Проснувшись на боку и содрогаясь от кошмара, всё ещё не отпускавшего её, Имельда почти ничего не могла разглядеть в затемнённой комнате. По крайней мере, ничего, что она узнала бы. И этот кошмар усугубил её странное окружение. Это было неправильно. Все было абсолютно неправильно. Комната была неправильной. Чувство разлуки с семьёй, невозможности обнять дочь, внучек или правнука было неправильным. Её тело было неправильным. Она не могла перестать сотрясаться от сдавленных рыданий, не в силах отогнать ужас от ночного кошмара. Это было- Рука скользнула вокруг её пальцев, переплетаясь с её пальцами, в то же время притягивая её позвоночник вплотную к его грудине. Имельда на мгновение напряглась, прежде чем расслабиться в его объятиях. Недавняя память помогла преодолеть затянувшийся кошмар потери и разлуки. Гектор. Она была с Гектором. Может быть, остальные были недосягаемы, но её муж снова был с ней. Вокруг неё плелась тихая мелодия, которую Гектор напевал в полусонном состоянии. Пытаясь инстинктивно утешить её ещё до того, как она по-настоящему проснулась, так похоже на то, как он укачивал Коко посреди ночи. Она скучала по этому звуку. Имельда улыбнулась, когда её пальцы крепче сжали его. Сейчас многое может показаться неправильным, но не это. Снова лежать со своим мужем… Снова целовать его… Заново знакомиться с его новым телом и со своим собственным… Её глаза привыкли к тусклому освещению, и она смогла разглядеть больше в комнате. Плотные шторы не пропускали свет, хотя теперь она могла различить по краям проблески рассвета. И там была полка, та самая, которую она видела раньше. Она была покрыта рисунками, семейными фотографиями, письмами и другими мелкими предметами, которые, как она помнила, она оставляла на ofrenda на протяжении многих лет. Он держал их на виду у кровати. А в углу стоял футляр для гитары. Это был не тот дом, в котором она жила десятилетиями. Но комната была похожа на него. Со временем это могло бы стать домом. Пока Гектор оставался рядом с ней, вместе ожидая остальных членов их семьи и не давая ей зацикливаться на том, что она оставила позади, домом могло быть где угодно. Продолжая тихо напевать, Гектор провел большим пальцем по костяшкам её пальцев. Кость против кости не должно быть так удобно. Не было никакой мягкости кожи. Но его рука, обнимающая её тело, и его ребра, прижимающиеся к её спине, были такими же приятными, как тогда, когда они были вместе при жизни. Даже тихий щелчок, когда он коснулся её костяшек пальцев, казался успокаивающим. «Кошмар, mi amor?» — пробормотал он, немного приходя в себя. Кивнув, Имельда прошептала: «Да». Она почувствовала, как он пошевелился, запечатлевая поцелуй на её затылке. Его руки крепче обняли её. «Lo siento. Я помню это», — тихо сказал он. — «Они исчезнут. Я обещаю.» — Он снова поцеловал её в волосы. — «Всё в порядке. Я здесь. Всё будет хорошо». Он был там. Крепкий. Надежный. Безопасный. Здесь. Реальный. Имельда ещё глубже зарылась в матрас и подушку. Его жужжание возобновилось, от этого звука вибрировала его грудная клетка, прижимающаяся к ней. В тепле, уюте и рядом с мужчиной, которого она любила и по которому скучала десятилетиями, она позволила себе снова погрузиться в сон. Примечания от Bookworm Gal в конце главы: И вот так эта сказка подходит к концу. Имельда, возможно, сейчас немного подавлена (поскольку она только что умерла), но она не пройдёт через это в одиночку. Наша прекрасная пара воссоединилась после смерти и снова вместе. Я хочу поблагодарить всех за то, что придерживаетесь этой истории, и за все ваши прекрасные отзывы. Мне понравилось писать эту историю, и приятно знать, что вам понравилось её читать.