El Camino a Casa

Примечания от Bookworm Gal в начале главы: Помните, что изначально это должно было стать частью предыдущей главы. А это значит, что это не последняя глава. После этой будет ещё одна. Но сейчас расслабьтесь и наслаждайтесь. «Я знаю, что всё это кажется совершенно безумными даже в вечером, но поверь мне. Раньше они были ещё хуже. У новых умерших есть фотографии на ofrenda, и это легче проверить, чем пытаться выяснить, какая драгоценная принадлежность должна представлять каждого человека. Теперь у пожилых покойников вроде меня, тех, кто умер до того, как мы смогли сфотографироваться, есть карточка, которая позволяет нам попасть в другое помещение, где они используют более медленный способ проверки. Это включает в себя эти алебрихе Ксолоитцкуинтли и наблюдение за тем, реагируют ли на нас лепестки cempazuchitl. Очень старомодно и очень медлительно. Вот куда мне нужно направиться, amigo. Но у твоей семьи есть твоя фотография, верно?» Гектор едва мог заставить себя слушать Томаса вопрос, глядя на толпы скелетов, пробирающихся в более старое каменное здание. То самое, в которой он проснулся почти год назад, хотя эта комната находилась где-то внизу. Но его мысли были заняты не тем днём. Всё, о чём он мог думать, было как близок он был к тому, чтобы снова увидеть свою семью. Последние несколько месяцев были тяжёлыми. Тяжелее, чем он мог себе представить. Однако первый месяц был самым худшим. Там были ночные кошмары. О своей смерти, о том, что могло случиться с теми, кто был ему дорог, и о вещах, которые он не мог толком вспомнить, но всё равно заставлял его дрожать, когда он резко просыпался. Он слишком часто обнаруживал, что просыпается в растерянном состоянии, хватаясь за свой несуществующий живот или пытаясь ухватиться за руку, которой там не было. И в часы бодрствования он изо всех сил пытался справиться с приводящей в замешательство неправильностью своего тела. Он вздрогнул, увидев свое отражение, едва мог смотреть на себя, когда переодевался, и чуть не впал в панику, когда в первый раз споткнулся о край одного из узких проходов и разбился вдребезги. Буквально. Он мог приспособиться к тому, что все остальные были скелетами, но всё было по-другому, когда именно его тело превратилось во что-то чужеродное и странное. Ничто больше не выглядело и не ощущалось знакомым. Но даже после того, как прошел первый месяц и худшие из этих первоначальных проблем начали ослабевать, Гектор не мог перестать чувствовать глубокую боль в грудной клетке от тоски по своей семье. Помогали отвлечения. Немного. Комнаты, предоставленные на первый год, были маленькими и безликими, слишком сильно напоминая Гектору все те гостиницы, в которых он останавливался с Эрнесто. Он ценил крышу над головой, маленькую корзинку с бесплатными предметами первой необходимости, образовательные брошюры и набор простой одежды, предоставленный тем, кто пришёл в неподходящей одежде, но он не мог заставить себя проводить в этой одинокой и пустой комнате больше времени, чем необходимо. Гектор проводил свои дни в исследованиях, стараясь занять свой разум слишком сильно, чтобы думать. Если он был слишком занят и устал думать обо всём, что он потерял, тогда боль и печаль не смогли поглотить его полностью. Так он познакомился с Томасом. Более старый скелет, как физически, так и хронологически, сидел на краю фонтана и наигрывал мелодию на потёртой гитаре. Знакомая и старая мелодия, которую Гектор помнил с детства, но которую мужчине с синими отметинами на лице, похожими на звездные вспышки, казалось, было трудно исполнить, не запинаясь. После того, как его четвёртая попытка закончилась очередной ошибкой, Гектор больше не мог сопротивляться порыву приблизиться и помоги ему со сложными аккордами. Очевидно, мужчина планировал сыграть её для своей жены на их годовщину и был более чем благодарен за совет. Естественно, после этого они немного поговорили, и пожилой мужчина узнал, что он относительно новичок в Стране Мёртвых и у него нет умерших членов семьи, на которых можно было бы положиться. С этого момента Томас, казалось, был полон решимости помочь Гектору встать на ноги. В основном это были небольшие жесты и советы. Томас регулярно одалживал Гектору свою гитару; мужчина играл лишь изредка для развлечения и был счастлив обменять его на несколько часов в обмен на прослушивание пары старых песен. Это позволило Гектору снова начать выступать, выступая перед небольшими аудиториями в общественных местах. Точно так же, как они поступали с Эрнесто в Санта-Сецилии. Томас также упомянул бы хорошие места, где можно найти приличную еду, или районы, которых следует избегать в спешке. И он вызвался помочь Гектору сориентироваться в его первом «Día de Muertos», прежде чем отправиться навестить своих правнуков вместе с остальными членами его покойной семьи. «Гектор?» — позвал Томас, снова пытаясь привлечь его внимание. — «Ты сказал, что у твоей семьи была фотография?» Коротко моргнув и пытаясь стряхнуть с себя худшее из того, что его отвлекало, он сказал: «Да. Две. Одна где я и моя семья и другая, которая была только со мной. Это была идея Эрнесто, когда я начал говорить о том, как сильно я скучаю по своей семье и как сильно они должны… Я собиралась отправить это с одним из своих писем, но вместо этого решила вернуться домой и…» Он замолчал, глядя на толпу, в то время как его рука крепче сжала корзину, которую он держал, ту самую, которую Томас сказал ему, что ему нужно взять с собой. Они пробыли там больше часа, прибыв задолго до того, как кто-либо смог начать переправляться. Огромное количество участников было причиной того, что Томас настоял на том, что им нужно было прибыть пораньше. Им нужно было занять для него хорошее место в очереди, иначе им пришлось бы ждать полночи, прежде чем они добрались бы до моста. А это означало бы меньше времени проводить дома. Но долгое время стоять без дела и ничего не делать, кроме как ждать, означало, что Гектор не мог заставить себя не думать. Что, если что-то пойдёт не так? Что, если он не сможет вернуться домой? Что, если они потеряли фотографии? Что, если произошел пожар или они были каким-то образом повреждены? Он знал, как это работает. Всем было ясно, что только те, кто находится на ofrenda, могут пересечь мост. Это была одна из первых брошюр, которые ему вручили, когда он прибыл. Что, если бы что-то случилось с Имельдой и Коко? К счастью, ничего смертельного, иначе они были бы с ним слишком рано. Но что, если бы их выбросили на улицу, без крова? Что, если Имельда была вынуждена вернуться к своей семье, хотя и ценой притворства, что «сироты músico» никогда не существовало? Или что, если она снова выйдет замуж, а её новый муж не захочет никаких следов её предыдущего, даже на ofrenda? Нет ничего необычного в том, что вдова снова выходит замуж; Гектор не забывал о том факте, что мир может быть недобр к женщинам самим по себе. Особенно к женщинам, оставшимися одними с ребёнком на руках. Было больно думать об этом, но Имельда заслуживала того, чтобы кто-то был рядом с ней. Она заслуживала того, чтобы её любили. Гектор не мог быть с ней, как бы сильно ему этого ни хотелось. Он больше не мог помочь ни ей, ни Коко. А с её теплотой и красотой Имельде не потребовалось бы много времени, чтобы найти кого-нибудь. Но что, если она найдет нового мужа, а он окажется жестоким? Что, если бы это был мужчина, который увидел бы огонь Имельды и дух Коко и попытался бы погасить его? Или что, если…? Что, если Имельда рассердилась на него за то, что он нарушил свое обещание и бросил их? Он знал, что ход мыслей был иррациональным и глупым, что он ушел не нарочно. Хотя смутное воспоминание об упокоенном чувстве капитуляции иногда заставляло его задаваться вопросом, был ли это, в конце концов, выбор… Может быть, если бы он упорно боролся, то смог бы остаться с ними. И Имельда была страстной женщиной, и в своей любви и её ярости. Она могла сдерживать свой гнев дольше, чем большинство других. Она умоляла его остаться, и он отпустил её, ускользнув прочь. Это причинило бы его семье больше боли, чем он мог себе представить, а Имельда обычно превращала боль в гнев. Что, если она держала его подальше от ofrenda, слишком расстроенная его нарушенным обещанием, чтобы простить его прямо сейчас? Что, если… «Прекрати», — сказал Томас, выдёргивая его из раздумий. «Что?» «Что бы ни происходило у тебя в голове, прекрати это», — сказал Томас. — «Я вижу, как ты напряжён, так же ясно, как яркие пятна на твоём лице. У тебя приступ нервозности на первом курсе. Все нервничают перед своим первым переходом, беспокоясь обо всём, что может пойти не так. Но ты явно любишь свою семью. Ты всё время говоришь о них. Они поставят твою фотографию на ofrenda, и ты вернёшься домой раньше, чем успеешь оглянуться. Просто оставайся в этой очереди, следуй инструкциям агентов и наслаждайся посещением своей жены и дочери». Гектор глубоко вздохнул и медленно выдохнул, пытаясь чтобы успокоить свои нервы. Томас был прав. Имельда была умной, сильной и выносливой женщиной, которая к моменту его смерти уже шила обувь и продавала её. С ней и Коко всё было бы в порядке. Возможно, Эрнесто даже помогает им. Они с Гектором были практически семьёй, так что он, вероятно, чувствовал бы себя обязанным убедиться, что с его женой и дочерью все в порядке. Даже если бы они расстались в несколько грубоватых отношениях, он не позволил бы этому встать на пути многолетней дружбы. Так что Эрнесто почти наверняка приглядывал бы за ними. С ними всё было бы в порядке. С его семьёй все было бы в порядке. И Гектор скоро увидит их. Эта мысль согрела его и немного ослабила острую боль в грудной клетке. Все говорили о Día de Muertos о том, чего ожидать и каково было возвращаться. В предоставленных брошюрах дается более подробное объяснение. Его семья не смогла бы ни видеть, ни слышать его. Он не смог бы прикоснуться к ним. Но Гектор мог бы вернуться домой. Он снова увидит свою семью, пусть даже всего на одну ночь. Это было не так уж много… Это было едва ли что-то по сравнению с тем, чтобы быть с ними. Но мысль о том, что он снова увидит своих девочек, помогла ему пережить последние несколько месяцев. «Теперь чувствуешь себя спокойнее, мой друг?» — спросил Томас. — «Думаешь, ты сможешь с этим справиться?» «Да», — сказал он, слегка кивая. — «Я могу это сделать». Достав тонкую каменную прямоугольную карточку, сделанную из черного обсидиана с резным рисунком черепа, Томас сказал: «Тогда мне лучше перейти к другой линии. Абриль приберегает для меня местечко, иначе мы бы просидели здесь полночи. Более старый метод намного медленнее.» «Передайте своей жене, что я надеюсь, вам понравится ваш визит», — сказал Гектор с легкой улыбкой. «Я так и сделаю. И обязательно зайди через несколько дней и расскажи нам о своих девочках.» Томас побрел прочь, следуя указателям, пока Гектор не потерял его из виду. Гектор остался стоять там, вертя в руках корзину и наблюдая за небом через большое окно, как меняются цвета с приближением вечера. What color's the sky? Ay, mi amor! Ay, mi amor! You tell me that it's red! Ay, mi amor! Ay, mi amor! Гектор не знал, сколько прошло времени, прежде чем в толпе перед ним раздались одобрительные возгласы и очередь, наконец, начала двигаться. Там были десятки различных линий, и все они расходились лучами от более центрального здания, центрального вокзала Мэриголд, но Томас заверил его, что эта конкретная линия будет предназначена для тех, кому необходимо вернуться в Санта-Сецилию и случайные знаки подтверждали это. Прогресс был не быстрым, но и не медленным тоже. Не было никакой толпы. Просто много возбуждённой болтовни среди ожидающих скелетов. Он шёл рядом с людьми прямо перед собой, внимательно наблюдая. Он хотел, чтобы все прошло гладко. Он не хотел, чтобы глупая ошибка замедлила ход событий и разлучила его с семьёй дольше, чем это необходимо. Но даже когда ему не терпелось поторопиться и добраться до конца очереди, его прежние опасения начали возвращаться. Это было бы прекрасно. Это было бы прекрасно. Гектор продолжал повторять это сам себе. Всё будет хорошо, и он скоро будет дома. Скоро он увидит свою семью. Ничто не могло разлучить его с красавицей женой и дочерью. Это было бы прекрасно. «Здравствуйте, сеньор», — поприветствовал агент, удивив Гектора, когда он понял, что добрался до начала очереди. «О», — сказал он, крепче сжимая маленькую корзинку. — «Hola?» Он огляделся по сторонам, обратив внимание на древние каменные колонны рядом с более современными воротами из черного кованого железа. Там были ряды агентов с расставленными столами, на которых громоздились стопки толстых книг. Он видел, как люди листали их. А впереди него золотисто-оранжевое зарево простиралось до самого горизонта. Гектор не смог отвести глаз, как только увидел это. Мост Мэриголд. Сформировавшись однажды вечером из год назад он соединил Страну Мёртвых с Землёй Живых. А магия лепестков cempazúchitl позволила бы им пересечь границу и увидеть свою живую семью. До тех пор, пока его семья будет помнить о нем и разместит одну из двух его фотографий в ofrenda, он сможет вернуться домой. «Первый год?» — спросил агент. Кивнув, Гектор сказал: «Да. Неужели это настолько очевидно?» «Не волнуйтесь, сеньор. Через несколько лет это будет казаться рутиной», — заверил агент. — «Значит, вы умерли в 1922 году?» «1921 год», — поправил Гектор. — «Ближе к началу декабря.» «Вы не знаете, где у вашей семьи может быть ofrenda с вашей фотографией? Если вы этого не знаете, всё в порядке. Мы можем проверить несколько мест. Но всё пойдет быстрее, если у нас будет с чего начать наши поиски.» Хотя мысль о том, что Эрнесто мог основать «ofrenda», где бы он ни оказался, на мгновение пришла ему в голову, Гектор сказал: «Санта-Сецилия. Моя семья живет в Санта-Сецилии.» «Хорошо. Это означает, что мне не придется перенаправлять вас к другим воротам», — сказал агент, вытаскивая одну из книг и внимательно перелистывая страницы. — «Я не могу вам сказать, как часто это случается. Давайте посмотрим, сможем ли мы найти копию вашей фотографии.» Гектор наблюдал, как он просматривает толстую книгу. На каждой странице были фотографии, края которых слабо светились тем же светом, что и мост. Он смутно узнавал несколько лиц, людей, которых, как он помнил, видел в окрестностях Санта-Сецилии на протяжении многих лет. Но по мере того, как агент продвигался всё дальше и дальше по страницам, Гектор понял, что по-прежнему не видит своего собственного лица. Это было бы прекрасно. Даже если бы Имельда разозлилась из-за его нарушенного обещания, она простила бы его настолько, чтобы разместить его фотографию на ofrenda. Она позволит ему вернуться домой. Это было бы прекрасно. Когда агент приблизился к концу толстой книги и беспокойство Гектора достигло своего пика, он перевернул страницу, и одна из фотографий засветилась гораздо ярче предыдущих. Гектор улыбнулся, глядя на фотографию самого себя, своей жены и дочери. Их семейная фотография. Та, на которую они копили свои деньги и красиво одевались, которая стала особенной для всех них. Он вспомнил, что позаимствовал костюм у Эрнесто, потому что хотел выглядеть как можно лучше. Он вспомнил, как Коко немного нервничала во время ожидания, ей было слишком жарко и она устала. Но она приободрилась, когда её мама тихонько спела ей, а он извлёк простую подыгрывая ей на гитаре, они оба выводят девушку из дурного настроения. Он вспомнил тот день, и он вспомнил два прекрасных лица, которые делились фотографией с его собственным изображением. «Вот вы где. И какая прекрасная семья, сеньор», — весело сказал агент. Кивнув Гектору, он сказал: «Похоже, всё в порядке. Убедитесь, что вы вернётесь через мост к рассвету, и удачного вам визита». Агент махнул Гектору рукой, пропуская его за ворота. Камень под ногами в конце концов уступил место ярким лепесткам, из которых состоял мост. Он мгновение колебался на краю, какая-то часть его не могла поверить, что что-то, сделанное из лепестков cempazúchitl, может удержать его. Но когда он сделал шаг вперёд, они ярко засветились и казались твёрдыми. Было какое-то чувство, едва уловимое тянущее глубоко внутри. Гектор почувствовал это, когда шёл вперед. Это не совсем увлекало его за собой. Только подсказываю направление. Тропинка из лепестков cempazúchitl, которая приведет его домой. Гектор не должен был удивляться, что мост привёл их на кладбище в Санта-Сецилии, но у него всё равно перехватило дыхание, когда он увидел знакомое место. В надвигающихся сумерках горели свечи, люди собирались вокруг могил своих близких с подношениями и цветами. Это было то, что он видел каждый год с тех пор, как он мог помнить, даже когда у него не было могилы близкого человека, которую он мог бы посетить сам. У него была могила. Эта мысль внезапно осенила его. Где-то там, если бы он захотел поискать это, то нашёл бы надгробие со своим именем на нём. И где-то поблизости его тело покоилось под землёй. Даже после того, как он потратил почти год на то, чтобы смириться с тем фактом, что он мёртв, что он скелет и что его соседями теперь будут другие скелеты и ярко раскрашенные существа, ему все равно никогда не приходило в голову, что его тело осталось позади. Часть его была похоронена где-то среди остальных могил. Гектор не был вполне уверен, что готов встретиться с этим лицом к лицу. Но какой бы знакомой ни была сцена, когда все люди собрались на кладбище в память о Día de Muertos, это было совсем не похоже на его воспоминания. Среди жителей Санта-Сецилии были и возвращающиеся мертвецы. Живые не видели, как скелеты двигались вокруг них. Они не видели своих мёртвых членов семьи. Но они всё равно оставляли для них подарки, приводя в порядок могилы и строя там ofrenda для размещения подношений. На одну ночь не имело значения, что половина из них были немногим больше, чем призраки. Целые семьи воссоединились. Живые и мёртвые. Но того, что он искал, здесь не было. Толпы счастливых и предающихся воспоминаниям людей, многие из которых были ему знакомы всю жизнь, были приятным развлечением. Это помогло ему вспомнить, каково это — вернуться к живым почти через год. Но то, что ему было нужно, находилось не на кладбище, и он всё ещё чувствовал лёгкое притяжение. Поэтому, несмотря на то, что Гектор помнил, как туда добраться, он позволил этому чувству увести его ноги с кладбища в сторону остальной части Санта-Сецилии. Гектор позволил тропинке из лепестков cempazúchitl указать ему дорогу домой. К тому времени, когда он добрался до их улицы, Гектор уже почти бежал. Он уворачивался от других людей, живых и мёртвых. Но его глаза не отрывались от места назначения. Он увидел дом, нарисованную на стене вывеску, извещавшую о новом бизнесе Имельды. Он не мог не почувствовать укола сожаления из-за того, что его не было рядом, чтобы увидеть все происходящие перемены, но Гектор отбросил это в сторону. Ему нужно было увидеть их. «Притормози», — крикнул Оскар откуда-то со двора. — «Ты собираешься споткнуться…» " — или испортишь лепестки cempazúchitl», — продолжил Фелипе. — «А ты этого не хочешь. Не после всей твоей тяжелой работы по исправлению этого пути.» «Как ты думаешь, папе это понравится?» Взволнованный вопрос, прозвучавший, когда он переступил через ворота, сильно задел Гектора, заставив его, пошатываясь, остановиться. Этот голос. Этот милый и щебечущий голос. Он так сильно скучал по этому звуку, что ему было больно. Маленький дворик с их маленьким колодцем и столом, который они вынесли на вечер на улицу, не сильно изменился. Было приятно осознавать, что некоторые вещи оставались неизменными в его отсутствие. Но его внимание привлёк внешний вид его семьи. Он заметил, как близнецы расставляют стулья по местам, и несколько тёмных волосков появились у них над верхней губой. Они ещё не квалифицировались как усы, но это было начало. Они также выглядели немного выше, чем в последний раз, когда он видел эту пару. Но как бы сильно он ни заботился о своих шуринах, внимание Гектора быстро переключилось на кого-то другого. Танцуя и кружась вокруг своего Tío, её две косички подпрыгивали при каждом движении, это была его маленькая Коко. На год старше, выше ростом и изменившаяся во многих крошечных, едва уловимых аспектах, но всё такая же яркая, красивая и замечательная дочь. Гектор упал на колени, задыхаясь от этого зрелища. Она выросла. Часть его страдала от осознания этого. Его малышка выросла, пока его не было. Через несколько недель ей исполнится пять лет. Она взрослела, а он скучал по этому. «Твоему папе Гектору это понравится», — заверил Оскар. — «Посмотри, как красиво выглядит дорожка». Коко лучезарно улыбнулась в ответ, и сожаления Гектора на мгновение растаяли. Независимо от того, чего ему не хватало раньше и чего ему будет не хватать в ближайшие годы, сейчас он был там. Он отказался тратить свое ограниченное время, проведенное с семьей, на переживание о том, что нельзя было изменить. Это могло подождать. Сейчас он просто хотел быть со своей маленькой девочкой. Неуверенно поднявшись на ноги, Гектор шагнул к Коко. Она выглядела такой взволнованной. Но когда он приблизился, Гектор начал замечать некоторые детали, которые раньше упускал из виду. Подолы платья Коко были приспущены. Повторно. Он мог видеть отметины там, где швы снимались и накладывались заново по мере того, как девочка росла. Но ткань доходила до краев, и он сомневался, что платье прослужит намного дольше, прежде чем начнёт выглядеть рваным. И он мог видеть, что кто-то это сделал то же самое с брюками близнецов, переделав подолы, чтобы соответствовать их новому росту. Он также мог видеть заплаты, пришитые к их одежде в тех местах, где ткань истончилась. Их одежда была отремонтирована до такой степени, что большинство предпочло бы её заменить. Только обувь была в идеальном состоянии. Гектор распознал признаки того, что попытка заработать немного денег растягивается настолько, насколько это возможно. Для сирот редко было что-то дополнительное. Когда Коко подошла к нему вплотную, Гектор инстинктивно потянулся к ней. Но, как все и предупреждали, он не мог прикоснуться к живым. Она прошла прямо сквозь него, как будто его там даже не было. Он почувствовал что-то вроде того, как можно ощутить ощущение тумана, даже если на самом деле не можешь к нему прикоснуться. Но она не чувствовала холода и сырости, проходя сквозь него. Она была теплой, и это ощущение пронизывало его до костей. Это было удивительно, но неплохо. Но это напомнило ему о том, насколько он всё ещё был оторван от своей семьи. Даже если бы он мог их видеть, он не был бы жив и не был бы с ними, как раньше. Он всё ещё был мёртв. Он не мог прикоснуться к ним. Он не мог с ними заговорить. Он даже не мог обнять своего ребёнка. До тех пор, пока смерть не воссоединит их… «Мама?» — нетерпеливо позвала Коко, отвлекая его от этих гнетущих мыслей. — «Как ты думаешь, папа скоро будет здесь?» Гектор открыл рот, чтобы заверить её, невзирая на то, что его никто не мог услышать, но другой голос заставил его напрячься, обернуться и заставил его отсутствующее сердце пропустить удар. «Я уверена, что так и будет», — сказала Имельда, выходя из дома с тарелкой еды. — «Просто помни, mija. Мы не сможем ни видеть, ни слышать его. Так что не расстраивайся из-за этого.» Нетерпеливо кивнув, Коко сказала: «Папа невидим, верно? Но он придёт к нам сегодня вечером и увидит все красивые рисунки, которые я оставила для него на ofrenda, верно?» «Правильно», — сказала она, ставя тарелку на стол. Имельда по-прежнему была потрясающе красива, и Гектору отчаянно хотелось только одного — подбежать и поцеловать её после столь долгой разлуки. Но это не означало, что он не заметил тёмных кругов у неё под глазами, слегка ввалившихся щёк и напряжения на лице. Она сама заботилась об их семье, вела бизнес и пыталась самостоятельно заработать достаточно денег, и всё остальное, с чем она, должно быть, столкнулась за те месяцы, что провела без него, явно сказалось на ней. Она ела недостаточно. Она недостаточно спала. Она слишком много работала над собой. Гектор потянулся по отношению к ней, хотя он знал, что не может прикоснуться к ней. «Привет», — тихо сказал Гектор. — «Я знаю, что ты не можешь меня слышать. Я просто хочу, чтобы тебе не приходилось делать это в одиночку.» Освободив руки, Имельда опустилась на колени и потянула Коко за волосы. Теплая улыбка на её лице действительно немного сняла напряжение с её лица. «Почему бы тебе не попросить своих Tío помочь расплести твои косички? Я думаю, они начинают распутываться», — предположила она. — «Ты хочешь хорошо выглядеть для своего папы?». Нетерпеливо кивнув, Коко схватила Оскара и Фелипе за руки и начала тянуть. Часть его хотела последовать за его дочерью и двумя его шуринами. Но Гектор задержался с Имельдой. Она на мгновение расставила тарелки на столе, обращая внимание на то, что их должно быть ещё больше. Для особого случая и на четверых человек на столе должно быть больше еды. Но потеря денег, которые приносила его музыка… Вот почему её лицо выглядело немного измождённым. Она стала есть меньше. В конце концов она отошла от стола и направилась в дом. Уже в дверях она остановилась. Гектор последовал за ним из любопытства. Но когда он просунув голову внутрь, он удивленно заморгал. Это была ofrenda. Как и в предыдущие годы, он увидел декоративную шкатулку, которую оставила ей бабушка Имельды. И он увидел цветы, свечи и еду. Но теперь была добавлена их семейная фотография. А его заветная гитара, яркая и сияющая, занимала место рядом с фотографией. Это было не так, как в прошлые годы, потому что некоторые из этих подношений предназначались ему. Pan de muerto, маленькая ваза с chapulines, которую им каким-то образом удалось раздобыть, стопка бумаги, в которой, как он быстро понял, были рисунки Коко… Все эти вещи были предназначены для него. Потому что он был мёртв, и это было то, что люди делали для мёртвых на Día de Muertos. «Нам пришлось продать кое-что из твоих вещей», — резко сказала Имельда. Он вскинул голову, взглянув в её сторону. Но она не смотрела на него. Она не сразу заметила его присутствие, хотя явно обращалась к нему. Её голос был мягким и извиняющимся, когда она смотрела на его фотографию. «Я не хотела этого делать, но… первые несколько месяцев были особенно трудными. Бизнес наконец-то набирает обороты. Но какое-то время нам нужно было продавать ваши вещи, чтобы удержаться на плаву.» «Все хорошо, mi amor», — сказал Гектор, не заботясь о том, что она его не слышал. — «Это просто мелочи. Тебе даже не нужно было ничего оставлять мне на ofrenda. Мне нужно, чтобы ты в первую очередь позаботился о себе и нашей семье. Со мной всё будет в порядке.» Он подошёл к ней сзади и обнял за плечи Имельду. Он не мог удержать её. Не совсем. Но Гектор удержал свои руки от того, чтобы полностью проскользнуть сквозь неё, наслаждаясь теплом почти соприкосновения. Это было не то желание, в котором он нуждался. Он не мог ощутить мягкость её кожи, гладкость её волос или фактуру её платья. Всё, что он чувствовал, было ощущение теплого тумана. Это было не то, чего отчаянно желала каждая его частичка жаждал. Но он не мог по-настоящему обнять свою жену или дочь, и у него не будет такой возможности снова, пока они не покинут этот мир, что, как он надеялся, произойдёт не скоро. Притворяться, что прижимает её к себе, как будто это было всё, на что он был способен до тех пор. И когда Имельда глубоко вздохнула и её поза, казалось, расслабилась, Гектор понадеялся, что она почувствовала его присутствие. Он надеялся, что она знает, что он с ней и пытается прижать свою жену к себе, каким бы неосязаемым он ни был. «Но я не смогла продать твою гитару», — продолжила она. Она обхватила себя руками, движение передалось по его телу, как будто он был сделан из дыма, но он остался рядом с ней. — «Это дало бы нам достаточно денег, чтобы продержаться какое-то время, но я не смогла бы этого вынести. Я не могла этого так оставить, Гектор. Там слишком много воспоминаний. Я бы не позволил Эрнесто забрать его, и никому другому тоже не позволю». Явный яд в её голосе, когда она упомянула о его друге, заставил Гектора напрячься. Он опустил руки и отступил назад, вопросительно глядя ей в лицо. Что случилось? Несмотря на то, что Имельда и Эрнесто никогда не были самыми близкими людьми, он никак не ожидал услышать от неё такой тон. Сделал… Винила ли она Эрнесто в том, что произошло? Возможно, он заболел во время тура, но это была неудача. Она не могла винить Эрнесто в невезении, не так ли? «Этот человек… Этот человек был ядом», — резко сказала она. — «Он хотел твою гитару. Твои песни. Но все, с чем он ушёл, — это, надеюсь, новый шрам». — Она покачала головой. — «Я всё ещё хотела бы сделать больше, чтобы заставить его заплатить за то, что он сделал, но я могу, по крайней мере, уберечь их от рук вашего убийцы. Они принадлежат твоей семье, Гектор.» Гектор отшатнулся от её слов, его охватил холодный шок. Его кости тряслись так сильно, что он слышал, как они дребезжат. Должно быть, он ослышался. Это, должно быть, ошибка. Убийца. Он обнаружил, что падает на колени, пытаясь отдышаться. Это не могло быть правдой. Это была плохая примета. Его просто стошнило, вероятно, от чего-то, что он съел, или… от чего-то, что… он… выпил… Гектор вспомнил последний тост за их дружбу. Гнев и разочарование Эрнесто из-за того, что он ушёл, растаяли под ободряющей улыбкой, когда он протянул бокал. И он вспомнил, как Эрнесто говорил о том, как плохо он выглядит, хотя Гектор не чувствовал ничего плохого до самой поездки на поезде. Но он… Эрнесто сказал, что он не смог бы добиться успеха без Гектора и его песен, но, конечно, его друг знал, что это не так.… Он бы не стал… Учащённо дыша, дрожа и падая в обморок под тяжестью сочетанного шока, ужаса, печали и полного предательства, Гектор едва замечал свое окружение. Его разум хаотично вращался. Слишком многое складывалось воедино, и было трудно это отрицать. И Имельда не сказала бы ничего подобного, если бы не знала наверняка. Как Эрнесто мог это сделать? Они были лучшими друзьями. Они выросли вместе. И Эрнесто… Он… Он на самом деле… И именно поэтому он больше не мог быть со своей семьёй. Осознание этого заставило его подавить рыдание. Эрнесто сделал это… Он убил его… за то, что ушёл? За его песни? Вот почему он не мог обнять свою жену или посмотреть, как растёт его малышка? Вот почему Гектор сейчас ничего не мог сделать, чтобы помочь своей семье? Это было несправедливо. Оно это было неправильно. Как он мог? Чья-то рука легла ему на плечо, заставив Гектора вздрогнуть и вскинуть голову. Женщина-скелет смотрела на него сверху вниз с сочувственной улыбкой. Седина в её волосах наводила на мысль, что она была старше, когда умерла, но не более того. Он не узнал фиолетовые точки возле её глаз или стилизованных колибри на висках. Она протянула ему стакан воды из «ofrenda». Он неуверенно принял у неё бокал, смутно заметив, что она извлекла эссенцию из настоящего напитка. Он вспомнил, как Томас говорил об этом. Он также заметил, что Имельда отошла в сторону, пока он был отвлечён… отвлечён тем, что Эрнесто… «Пей», — скомандовала пожилая женщина. — «Это поможет». Отогнав воспоминания о том, как Эрнесто предлагал выпить, и о том, что он теперь понимал о той ночи, Гектор медленно сделал глоток. Прохладная вода и минутное сосредоточение на восстановлении контроля над дыханием, казалось, помогли ему успокоиться. Он, конечно, не был счастлив, но самое сильное потрясение, обида и печаль начали ослабевать настолько, что больше не переполняли его. Гнев придёт позже. Он знал, что это всплывёт достаточно скоро. «Мне удалось расслышать последнюю часть, которую сказала Имельдита. Мне так жаль», — сказала женщина. — «И это довольно ясно что ты понятия не имел, не так ли? Я могу только представить, через что ты проходишь. Это действительно объясняет, почему ты оказался здесь так скоро, Гектор.» «Это… Это слишком много, чтобы в это поверить», — тихо сказал он. Медленно поднимаясь на ноги, Гектор сказал — «Мне жаль. Мы знаем друг друга?» Криво улыбнувшись, она сказала: «Я умерла около десяти лет назад, так что у нас никогда не было возможности узнать друг друга как следует. Но я знаю тебя. Я видела тебя все эти годы. Но не в прошлом году. Из-за этого Имельдита была не в лучшем настроении на Día de Muertos. Но меня зовут Сильвия, и ты женился на моей внучке.» Гектор уставился на женщину, мельком взглянув на декоративную шкатулку на ofrenda, прежде чем снова повернуться к ней. Она кивнула и подняла вырезанную из обсидиана карточку, чтобы доказать, что она была одним из самых старых скелетов с дофотосъемки. Это действительно была она. За исключением двух её младших братьев, семья Имельды не одобряла его. Они думали, что он недостаточно хорош для неё. И, честно говоря, они были правы, потому что никто не был достаточно хорош, чтобы заслужить Имельду. Но, судя по описанию его жены о её возлюбленной abuela, которая скончалась, когда Имельда была ещё ребёнком, Сильвия, возможно, ненавидела бы его меньше, чем другие. Она, вероятно, не стала бы выдвигать Имельде ультиматум и уж точно не прервала бы с ней контакт. Возможно. «Имельда… так много рассказывала мне о вас», — неловко произнёс Гектор, держась за свое запястье и подыскивая слова, которые не привели бы к катастрофе. — «Вы хорошо выглядите?» «Спасибо. Такой вежливый молодой человек. И она всегда была такой умной и хорошей девочкой. Я не удивлена, что она нашла такого хорошего мужа», — сказала Сильвия. — «Просто жаль, что я умерла до того, как смог должным образом познакомиться с тобой. И что меня там не было, чтобы вразумить моего Дэниела и наших детей». — Она покачала головой. — «Что творилось у них в головах? Я люблю их, но вся семья слишком упряма для их же блага». Она подняла с пола его корзинку и начала наполнять ее для него. Она потянулась к различным подношениям и извлекла их сущность, оставив физические формы позади. Она собрала pan de muerto и разделила его между обеими корзинками, хотя Гектор смутно заметил, что она даёт ему больше. «Боюсь, что я могу оставаться здесь столько, сколько захочу», — продолжила Сильвия непринужденно, как будто вся эта ситуация была нормальной и обыденной. — «Я люблю свою Имельдиту, моих озорных мальчиков и мою милую правнучку, но у меня много семьи, о которой нужно заботиться сегодня вечером. Включая моего тупоголового и упрямого мужа и детей на другом конце города.» — Она протянула руку и похлопала его по плечу. — «Наслаждайся этим временем со своей семьёй и выброси пока всё остальное из головы, Гектор. Не давай этому человеку больше ни минуты. Будь со своей женой. Будь со своей дочерью. А в конце вечера жди меня на центральном вокзале Мэриголд. Вам, вероятно, нужно будет обновить свои документы, и я думаю, нам следует узнать друг друга получше. В конце концов, мы же семья.» Что-то в её дружеском тоне и предложении согрело его, отогнав оставшийся холодный шок, который предыдущие слова Имельды вызвали. Взяв в руки один из рисунков своей дочери или, по крайней мере, его духовную копию, он ещё больше успокоился. Это было трудно, но он настаивал Эрнесто сошёл с ума. Он мог расклеиться, сломаться или наброситься на своего друга из-за того, что тот сделал позже. Прямо сейчас он был со своей семьёй. Они повесили его фотографию, Имельда приготовила еду, а Коко сделала ему так много рисунков… потому что они любили его и скучали по нему. Чертежи дома… обуви… кошек и людей и гитар… Его дочь делилась всем в своей жизни единственным доступным ей способом. Это были красивые и чудесные вещи. Он бережно складывал каждую из них в свою корзинку, обращаясь с ними так, словно они были бесценными сокровищами. Потому что так оно и было. Бегущие ноги привлекли его внимание как раз перед тем, как Коко вбежала в комнату, а затем выскочила за дверь, энергичная девочка что-то несла в руках. Гектор обменялся взглядами с Сильвией. Затем, когда Гектор остановился только для того, чтобы импульсивно схватить копию своей гитары, пара последовала за ней обратно на улицу. Наступила полная ночь, и на небе мерцали звёзды. Имельда уже сидела за столом и Коко что-то нетерпеливо шептала ей. Молодая серая кошка сидела у нее на коленях, хотя её желтые глаза, казалось, пристально смотрели на него. Оскар и Фелипе присоединились к ним вскоре после этого. У близнецов были одинаковые выжидательные выражения лиц. Что-то должно было вот-вот произойти, и любопытство Гектора росло во всё большей степени. «Папа?» — резко позвала Коко, обводя взглядом двор, словно обращаясь к большой аудитории. — «Мама говорит, что ты и… Mamá Сильвия?» — Она быстро обернулась, и Имельда утвердительно кивнула ей. — «Она говорит, что ты должен был уже быть здесь. И раз уж ты здесь, я хотел сделать что-нибудь приятное. Я надеюсь, тебе это действительно понравится.» Она держала этот предмет в руках, и Гектор не мог удержаться от улыбки при виде его прелести. У Коко была игрушечная гитара, сделанная из обрезков дерева, краски и шнурков вместо струн. Это было похоже на работу близнецов. Играть на нём музыку было невозможно, но она выглядела такой серьёзной и милой, когда пыталась подражать тому, как он обычно бренчал на своём инструменте. «Не забывай», — пела Коко, играя на своей игрушечной гитаре, — «просто должен я идти». Достав свою настоящую гитару, Гектор начал играть и спел вместе с ней: «Не забывай. Не плачь и не грусти.» Не имело значения, что только Сильвия могла слышать ноты. Гектор пел и аккомпанировал выступлению своей дочери — дуэту, который находился на грани жизни и смерти. На мгновение он мог притвориться, что ничего не изменилось. Он пел вместе с Коко, делясь её песней со своей девочкой. И когда всё подошло к концу, Гектор гордо улыбался ей. Имельда, Оскар, Фелипе и Сильвия восторженно зааплодировали, когда Коко закончила. Затем она поспешила к маме и начала дергать её за руки. «Твоя очередь», — сказала Коко. — «Теперь твоя очередь». Слегка покачав головой, Имельда сказала: «Нет, mija. Я просто послушаю тебя» «Но, мама», — сказала Коко умоляющим голосом, — «ты тоже должна спеть. Папе нравится, когда ты поёшь. Он, наверное, скучает по этому». — Немного тише она добавила — «Я тоже скучаю по этому.» Она улыбнулась дочери, но в её глазах была печаль. Печаль и застарелая обида. Она протянула руку и нежно обхватила ладонями лицо Коко. «Ты не обязана этого делать», — сказал Гектор. — «Я имею в виду, она права. Я действительно скучаю по твоему прекрасному голосу, но ты не обязана петь, если не хочешь». «Возможно, одну песню», — медленно произнесла Имельда. Переводя взгляд с девочки на её братьев-близнецов, она спросила тихо: «Есть какие-нибудь пожелания?» «Все, что захочешь», — сказал Оскар. Фелипе добавил: «Любая песня была бы хороша». «Она всегда была хороша в «La Llorona«», — сказала Сильвия. — «Я полагаю, я могла бы остаться ещё на одну песню, прежде чем отправиться на другой конец города». Когда Гектор кивнул в знак согласия, Коко сказала: «Un Poco Loco! Мне это нравится. Она весёлая.» Улыбнувшись чуть более искренне, чем раньше, Имельда сказала: «Мне тоже нравится эта песня. Ты хочешь узнать что-то особенное об этой песне, mija? Твой папа всегда утверждал, что написал это для меня». «Я так и сделал. Я написал это для тебя, mi amor», — сказал он. — «Я написал это потому что я люблю тебя и не мог отрицать ту музыку, которую ты вложила в мое сердце. Я не мог сдержаться, поэтому мне пришлось написать тебе песню. Я так сильно люблю тебя, Имельда.» «Могу я помочь тебе спеть твою песню, мама?» — энергично спросила Коко. Кивнув, Имельда встала и позволила серому коту сползти на землю. Она подхватила девочку на руки и передала игрушечную гитару Фелипе. Коко приближалась к тому возрасту, когда её будет труднее удерживать долго, но Имельда справилась. И она закачалась на месте, танцуя с их дочерью. Она промурлыкала первые несколько нот, когда Гектор начал играть. «What color's the sky? Ay, mi amor! Ay, mi amor!» — Имельда сладко запела. — «You tell me that…» «Red!» — крикнула Коко, лучезарно улыбаясь, когда её вспышка заставила всех улыбнуться. «Ay, mi amor! Ay, mi amor!», — продолжала Имельда с возрастающей энергией, не подозревая, что её муж поёт вместе с ней. Они спели остальную часть песни. А потом ещё одну. И ещё одну. Не все песни были написаны им, но Гектор мог играть их и играл. Имельда становилась смелее с каждой нотой, проявляя все больше своего обычного энтузиазма и любви к музыке. Она была восходящим солнцем, становящимся ярче и теплее по мере того, как они продолжали путь. Это не избавило её от стресса и перенапряжения, которые он видел раньше, но бремя, лежащее на ней, казалось, не давило на неё так сильно. Даже при том, что никто из них не мог слышать гитару Гектор даже не заметил, когда Сильвия ушла. Он был полностью очарован происходящим, наблюдая и слушая свою семью. Он чувствовал себя частью праздника, ничем не отличающимся от остальных. Гектор почти забыл о том, что никто из них не мог его видеть. Под музыку вся семья танцевала и пела с разным уровнем мастерства. Имельда танцевала со своей дочерью и каждым из своих братьев в разные моменты вечера. Она смеялась и улыбалась вместе с ними. Иногда они останавливались, чтобы поесть или рассказать истории. Несколько раз Коко подбегала к ofrenda и начинала рассказывать ему о чём-то интересном, что произошло за прошедший год, девочке так хочется всё описать. И, казалось, кто-то всегда напевал какую-то мелодию, и Коко редко переставала танцевать. Но по мере того, как время становилось поздним до такой степени, что лучше было бы начать пораньше, энергия начала убывать. Коко зевнула и начала тереть глаза всё чаще и чаще. Давно миновал тот момент, когда ей следовало быть в постели, и она изо всех сил старалась держать глаза открытыми. Некоторые люди могли и действительно не ложились спать на протяжении всего Día de Muertos, останавливаясь только с наступлением рассвета. Но этого было бы слишком много, чтобы ожидать от ребёнка, которому ещё не исполнилось пяти. Хотя она старалась изо всех сил. В конце концов Имельда подняла сонную девочку. «Давай наденем на тебя ночную рубашку», — сказала Имельда. — «Ты спишь на ногах». «Но я не хочу спать», — пробормотала Коко, протирая глаза и утыкаясь головой в плечо женщины. Посмеиваясь и перекидывая гитару через плечо, Гектор сказал: «Звучит знакомо. Но я не думаю, что твоя мама верит в это больше, чем я.» «Мы принесём тарелки», — сказал Оскар. — «Мы бы не …» «…хотели бы, чтобы Пепита съела то, что осталось», — продолжил Фелипе. Имельда кивнула, прежде чем направиться в дом, Гектор последовал за ней. Он последовал за ними в комнату Коко. И снова он не мог перестать замечать, что изменилось. На стенах появились новые рисунки, демонстрирующие её развивающиеся художественные способности. Платье на её кукле выцвело от многочисленных стирок. Она любила эту куклу и, как правило, все время играл с ней. И на маленьком прикроватном столике… Гектор остановился, удивленно моргая. На другой его фотографии, помещенной в прочную рамку, он лучезарно улыбался. Семейная фотография была на ofrenda, но вторая — в комнате его дочери. Очевидно, они нашли способ, чтобы он был с ней, даже когда он не мог этого сделать. «Как ты думаешь, папе всё понравилось?» — пробормотала Коко, привлекая его внимание. Укладывая девочку в постель, Имельда сказала: «Я уверена, ему это понравилось». «Конечно, mija», — сказал он. — «Но больше всего мне понравилось видеть вас обоих». Он сел на край кровати, не сгибая матрас под его весом и не проходит через него. Возможно, он сидел на духовной копии внутри? Это было единственное объяснение, которое пришло ему в голову. Означало ли это, что кто-то мог бы забрать целую кровать обратно в Страну Мёртвых, если бы кто-то оставил её в качестве подношения? Как они вообще могли его передвинуть. Пока он обдумывал, как бы ему вообще сесть на кровать, Имельда наклонилась и поцеловала дочку, при этом погладила Коко по лбу. Затем она вышла, оставив Гектора с их дочерью. «Спокойной ночи, папа», — пробормотала девушка, затуманенным взглядом уставившись на фотографию. «Спи спокойно, моя Коко. Ты — маленький ангелочек», — тихо сказал он. — «Я знаю, что это не так уж много… Одна ночь в году… Но я вернусь, как только смогу. Пройдёт год, прежде чем ты поймёшь это». — Он закрыл глаза и попытался запечатлеть поцелуй на её щеке, почувствовав тепло, когда он прошёл сквозь неё, как призрак. — «Это всего лишь год. Увидимся через год.» Он посидел там некоторое время, наблюдая за ней и пытаясь запомнить лицо Коко. Ему нужно было сохранить эти воспоминания до тех пор, пока он не сможет увидеть ее снова. Гектор оставался с ней до тех пор, пока её дыхание не стало медленным и ровным. Он оставался до тех пор, пока она не заснула. Только когда он убедился, что она крепко спит, он встал и выскользнул из комнаты. Ранним утром в доме было тихо. Приближался рассвет, хотя до того, как он появится на горизонте, оставалось ещё некоторое время. У него было время. Несмотря на то, что он знал, что это не имеет значения, Гектор изо всех сил старался вести себя тихо, проходя по дому. Он осторожно продвигался к месту назначения. Безмолвный, как могила, он отыскал свою старую спальню. Их спальня. Имельда, с молодой серой кошечкой, уже спала в постели прижимая её к себе. Пепита, если он правильно расслышал раньше. Кошка на мгновение открыла свои жёлтые глаза и уставилась на него. Как будто она действительно могла его видеть. Он не знал, было ли это из-за кошачьих привычек или она просто была странной, но он почувствовал себя намного спокойнее, когда она снова закрыла глаза. Гектор присел на край кровати и уставился на свою спящую жену. Он ничего так не хотел, как свернуться калачиком рядом с ней, обнять её и прижать к себе. Он хотел переспать с ней, а потом проснуться с улыбкой Имельды, хотя последние несколько месяцев были не более чем сном. Он хотел быть с ней снова. Но этому не суждено было случиться. «Я люблю тебя», — тихо сказал Гектор. — «Lo siento. Во-первых, мне вообще не следовало уезжать. Мне не следовало слушать Эрнесто…» Он резко тряхнул головой, снова подавляя волну болезненных эмоций. Он мог бы поддаться этому позже. Впоследствии он смог бы справиться с предательством, гневом, печалью и полной несправедливостью всего происходящего. Прямо сейчас Имельда была важнее. «Я знаю, что ничем не могу помочь. Жаль, что я не могу облегчить тебе задачу. Я должен был найти способ удержаться. Тогда ты не была бы… одинока», — продолжил он. — «Но я этого не сделал. Я умер. И я не могу этого изменить. Но у меня есть время.» Время было единственной вещью, которой у него было в избытке. И теперь у него снова была его гитара. Со временем и его гитарой там было много такого, что он мог бы сделать. «Я могу быть уверен, что когда вы с Коко однажды присоединитесь ко мне, для вас всё будет готово. Я не могу помочь тебе в жизни, но я сделаю все, что в моих силах, чтобы сделать то, что последует, немного легче. Даже если ты построишь новую жизнь без меня… Даже если ты когда-нибудь найдешь кого-то другого… Все будет ждать и готово для тебя, когда ты умрёшь. Я могу сделать для тебя так много». Как и в случае с их дочерью, Гектор наклонился. Он запечатлел легкий поцелуй там, где был её лоб, хотя это было так же неосязаемо, как и другие его попытки прикоснуться к живому. Однако она слегка улыбнулась во сне, почти так, как если бы она почувствовала легкий поцелуй. «Я буду ждать тебя. Я обещал любить тебя и быть с тобой вечно. Ничто этого не изменит, Имельда», — сказал он, жалея, что не может протянуть руку и взять её за руку. — «Не имеет значения, сколько лет это может занять. Не имеет значения, найдёшь ли ты в конце концов другого мужчину.» Это была ложь, но он заставил бы это стать правдой. Это было бы больно. Было бы больно вернуться домой через год и найти на его месте нового мужа. Даже хороший человек, который по-доброму относился бы к своей семье и заботился о них, хотя это, безусловно, было бы предпочтительнее, чем альтернатива. Было бы больно вернуться и обнаружить, что другой мужчина тепло улыбается его дочери и делит постель с его женой. Но Гектор был мёртв. Обойти это было невозможно. Смерть действительно разлучила их. Он был мёртв, а она была жива. Она заслуживала того, чтобы быть с кем-то живым. Кто-то, кто мог бы любить её и поддерживать. Кто-то, кто мог бы делать то, чего больше не мог Гектор. Так что, хотя было бы важно, если бы она нашла другого мужчину, для него это ничего бы не изменило. «Неважно, сколько времени тебе потребуется, чтобы увидеть меня снова, неважно, что ещё может случиться, и неважно, изменятся ли твои чувства, я никогда не перестану любить тебя», — тихо сказал Гектор. — «Ты и Коко? Моя семья? Ты — весь мой мир. Я буду любить и скучать по тебе и нашей семье до скончания веков». Он снова поцеловал её. Или, по крайней мере, настолько хорошо, насколько он был способен, пройдя прямо сквозь неё. «Жаль, что я не мог побыть с тобой подольше. Я бы хотел, чтобы у нас было больше времени вместе. Но…» Но он умер. Он не смог удержаться и умер. Очевидно, из-за Эрнесто… Гектор отогнал эту мысль прочь. Он не хотел думать об этом. Он не мог думать об этом. Не сейчас. Ещё нет. Он взглянул в сторону окна, пытаясь определить, который час. Он не хотел рисковать и подходить к делу слишком близко. Он никак не мог знать, насколько многолюдным может быть мост к его возвращению. Но его взгляд быстро вернулся к Имельде. Она выглядела такой красивой и умиротворённой, спящей под знакомым одеялом. У него особенно сильно сохранилось воспоминание о том, как она чинила его много лет назад, сидя однажды вечером в углу и прикрывая им свой беременный живот во время работы. Она вышивала, пока он перебирал струны своей гитары. Весь день она казалась неуютной и слегка встревоженной, у неё давило на поясницу, и ей постоянно приходилось двигаться. И чем ближе к вечеру становилось тем хуже. Её попытка починить одеяло была самой тихой за весь день. Но ни один из них не понимал, что происходит, пока дискомфорт сменился болью, которая возникала через все более частые промежутки времени. И тогда они поняли. На следующий день Коко официально присоединилась к семье. Тогда Имельда была прекрасна: измученная, мокрая от пота после долгих родов, она держала на руках их маленькую дочь. И сейчас она была прекрасна. «Я не хотел оставлять тебя. Я обещал, что не буду этого делать. И я не хочу покидать тебя сейчас», — сказал Гектор. — «Но, похоже, это то, что я продолжаю делать, mi amor. Это всё, что я, кажется, сейчас могу сделать… Оставить тебя… Lo siento.» Он неохотно встал. Заставлять его ноги двигаться было сложнее. Казалось, каждый шаг давил на него всё сильнее. Но он медленно пробирался к выходу, наблюдая за своей женой как можно дольше. Он заставил себя выйти из дома, на ходу забирая корзину с подношениями. Он продолжал идти, изо всех сил стараясь не думать о том, что снова покидает свою семью. Это был всего лишь год. Пройдёт год, прежде чем он даже заметит это. На самом деле это было совсем недолго. Примечания от Bookworm Gal в конце главы: Итак, эта глава примерно вдвое длиннее моей обычной. Вот почему мне пришлось отделить её от предыдущей главы, иначе она была бы в три раза больше моей обычной длины. Да, эта глава была длинной. Но посмотри на это с другой стороны. Для этой истории осталась только одна глава. Спасибо, что продолжаете читать и оставлять озывы. Я ценю это.