Великая Валиде Мелек Кютай Султан Хазретлери

1520 год, Стамбул. Дворец Валиде Султан. Кютай нервно теребила край шелкового платка, чувствуя, как учащается ее дыхание. Тяжелые благовония наполняли покои Валиде Хафсы Султан, создавая удушающую атмосферу. Ее мать, Афифе-хатун, лучезарно улыбалась, перешептываясь с другими женщинами. Она была ослепительно красива в своем алом платье, расшитом золотыми нитями, и гордо носила фамильные драгоценности, словно знаки отличия. Кютай всегда чувствовала себя неловко на этих приемах. Роскошные наряды, драгоценности, льстивые речи — все это казалось ей чуждым и утомительным. Она предпочитала проводить время в саду, в окружении благоухающих роз, или в библиотеке дяди, погружаясь в мир древних манускриптов. Ее дядя, Пири Паша, Великий Визирь Османской империи, был для Кютай скорее отцом, чем ее родной, вечно занятый службой, родитель. Он с раннего детства прививал ей любовь к знаниям, учил арабскому и персидскому языкам, рассказывал о подвигах Александра Македонского и законах справедливого правления. От него она узнала о храбрости, чести и долге — ценностях, чуждых интригам гарема. Но сегодня ее присутствие на приеме было обязательным. Валиде Хафса Султан, мать молодого шехзаде Сулеймана, устраивала праздник в честь его предстоящего отъезда в Манису. Кютай, как дочь старшего дворцового гвардейца, должна была засвидетельствовать свое почтение будущему султану. Вдруг двери покоев распахнулись, и вошел он — шехзаде Сулейман. Высокий, статный, с пронзительным взглядом темных глаз, он излучал ауру власти, хоть и не осознавал этого до конца. На его губах играла легкая улыбка, но в его глазах Кютай заметила скрытую печаль, словно тень будущих испытаний. Сердце ее забилось чаще. Она отвела взгляд, боясь встретиться с его глазами. Шехзаде Сулейман поприветствовать мать поклоном, затем обратился к собравшимся гостям. Его голос был глубоким и мелодичным, каждое слово звучало четко и уверенно. Он говорил о чести, долге, величии Османской империи. Кютай украдкой наблюдала за ним. В нем чувствовалась сила, уверенность, но и какая-то неуловимая грусть, словно он уже нес на своих плечах бремя будущей власти. Внезапно шехзаде Сулейман перестал говорить. Его взгляд остановился на Кютай, и в этот миг мир вокруг перестал существовать. В глазах шехзаде она увидела неподдельный интерес, пламя, которое вспыхнуло в ответ на ее робкий взгляд. Кютай почувствовала, как румянец заливают ее щеки. Она опустила голову, пытаясь скрыть смущение, но было уже поздно. Шехзаде Сулейман, словно завороженный, не сводил с нее глаз. В тот вечер Кютай не могла думать ни о чем другом, кроме как о пронзительном взгляде шехзаде. Его образ преследовал ее, шепча о чем-то неведомом, но манящем. Она чувствовала, как ее привычный мир рушится, уступая место новым, пугающим, но и в то же время волнующим чувствам. Но ее сердце принадлежало другому — Ибрагиму, молодому и талантливому художнику, с которым ее связывали нежные чувства.

***

Неделю спустя. Кютай сидела у окна, задумчиво глядя на ночной Стамбул. Луна, полная и яркая, освещала крыши домов, минареты мечетей, воды Босфора. Она вспоминала украдкой брошенные взгляды, мимолетные улыбки, нежные прикосновения Ибрагима. Внезапно она услышала шаги. Повернув голову, Кютай увидела служанку, лицо которой было бледным от страха. — Кютай-хатун, — прошептала служанка, — вас требует к себе Валиде Султан. Сердце Кютай ухнуло вниз. Что могло понадобится Валиде Султан в такой поздний час? Предчувствие чего-то страшного и неизбежного сковало ее. Она чувствовала, как леденеют пальцы, а в горле застревает комок. В покоях Валиде Султан царила гнетущая тишина. Кютай стояла перед ней, опустив голову, ожидая объяснений. Напряжение, витавшее в воздухе, было почти осязаемым. — Кютай, — произнесла Валиде, ее голос звучал холодно и отстраненно, — шехзаде Сулейман изъявил желание видеть тебя в своем гареме. — Но… как? — прошептала Кютай, не в силах скрыть свое смятение. Голос ее дрожал, выдавая страх и отчаяние. Валиде Султан пристально посмотрела на нее. Ее взгляд был холодным и проницательным, словно она видела насквозь все ее мысли и чувства. — Шехзаде увидел тебя на приеме, — сказала она, — и его сердце воспылало к тебе страстью. Кютай чувствовала, как слезы подступают к ее глазам. — Но… я не могу, — прошептала она, — Я… Я люблю другого. Ее голос был едва слышен. Валиде нахмурилась. Ее лицо исказилось гримасой гнева. — Это не имеет значения, — холодно произнесла она, — воля шехзаде — закон. Ты станешь его наложницей, Кютай. Такова твоя судьба. Валиде Султан подала знак служанкам. Кютай увели, оставив одну, в тишине покоев, где эхом отдавались слова о ее новой, нежеланной судьбе. Словно куклу, ее лишили права выбора, права на любовь, права на собственную жизнь. В эту ночь Кютай не сомкнула глаз. Она лежала на шелковых подушках, но чувствовала себя узницей в золотой клетке. Ее роскошный наряд казался ей кандалами, а драгоценности — насмешкой. Ее мысли были полны отчаяния и страха. Как она сможет дальше жить без Ибрагима, без его любви, без его поддержки? Как она сможет вынести жизнь в гареме, где царят интриги, зависть и предательство? Слезы текли по ее щекам, оставляя мокрые дорожки на подушке. Она чувствовала, как ее сердце разрывается на части. Луна, та самая луна, что была свидетелем ее любви к Ибрагиму, теперь казалась ей символом ее несчастья, предвестником темной и неизведанной судьбы.