Издержки профессии

      Через два дня снимали ту сцену с окном и вечерним мегаполисом, которую Макс уже проходил на кастинге. На этот раз съёмки на самом деле были вечером. Правда, окно выходило на полутёмный проспект без огней большого города, но Соня сказала, что потом всё подрисуют как надо.       Ассистентка нервничала – Ви опаздывал, а закат его ждать не собирался. Пока у них было свободное время, Соня показала Максу готовые снимки, уже обработанные для представления заказчику. Макс мельком видел кое-какие кадры на съёмочной площадке, но сейчас они выглядели совсем иначе. На них он смотрелся старше, красивее, но каким-то чужим, словно это и не он был вовсе. Фотографии, конечно, производили впечатление. Возможно, Воскресенского не зря считали настоящим художником. Самыми необычными были кадры, отснятые под дождём. Макс мало что понимал в фотографии, но эти снимки действительно жили своей внутренней жизнью, гипнотизировали, завораживали. На них он был снят в профиль. Свет и блики на влажной коже очерчивали контур лица, создавая призрачное свечение; тени на лицо ложились глубоко и одновременно мягко; широко раскрытые глаза под тяжёлыми, чуть припухшими веками (сказалось купание в фонтане) смотрели – Макс не думал, что это слово вообще может прийти ему на ум, – томно. В лице, взгляде, полуоткрытых губах была разлита какая-то откровенная и в то же время полудетская сексуальность. Макса аж передёрнуло, и мурашки побежали по спине. Честно говоря, за этот кадр ему стало даже немного стыдно. Сложно было объяснить это чувство… но он искренне надеялся, что из его знакомых никто и никогда этого снимка не увидит. Соня заметила, что эту фотографию Макс разглядывает дольше других.       – Круто, да? – её хриплый голос раздался из-за спины так неожиданно, что Макс вздрогнул. – Только жаль, что этот сет никуда не пойдёт.       – Почему? – спросил Макс.       – Не тот жанр, не та стилистика. Это уже, ну, как тебе объяснить, высокая мода. Если бы мы снимали рекламу ароматов для «Ив Сен-Лоран» или на крайняк для «Кельвин Кляйн», можно предлагать что-то в этом ключе, а вот для чая такое не катит… даже если он стоит тысячу долларов, – Соня покачала головой. – Вот поэтому и жалко. Ты хорошо получился. Но ты вообще хорошо получаешься: тебя камера любит.       – Камера обычно любит лица, которые ничего собой не представляют, – послышался сзади низкий голос Воскресенского. Когда только успел подкрасться? – Есть такие лица – без особой индивидуальности, которые ко всему подходят. На них любой образ натянуть можно. Как накрасишь, такими и будут.       Не то чтобы Макс был очень высокого мнения о своем лице, но это замечание показалось ему новым оскорблением, лишь слегка замаскированным под коротенькую лекцию.       – Я вообще ненакрашенным был, – заметил он.       – Займись лучше своим делом, – цыкнул на него Воскресенский. – Стой у окна и не шевелись.       Эта фотосессия прошла относительно спокойно. Ви хоть и придирался к мелочам, но вёл себя прилично: не орал на всех подряд и не требовал ничего такого, что угрожало бы жизни и здоровью модели. Домой Макс возвращался даже слегка воодушевлённым. Нельзя было сказать, что он был доволен съёмкой, но он вдруг понял, что с Воскресенским можно ладить (при определенных условиях, конечно) и работа эта вообще неплохая, даже интересная.       До следующей фотосессии оставалось три дня, и Макс знал от дяди, что Воскресенский с Соней съездили на место съёмки за двадцать километров от города: что-то там изучали, чертили какие-то планы, искали подходящие ракурсы. Сам он в это время никакой полезной деятельностью не занимался: встречался с друзьями, смотрел телик, читал, не забывая всё же ежедневно ходить в тренажёрный зал.       На съёмку они поехали на трёх машинах – Соня на этот раз пустила Макса в свою. Тот искренне недоумевал, зачем надо было тащиться в такую даль, потому что приехали они на самый обычный луг. В черте города такой, конечно, не найдёшь, но в паре километров пятачок с полевыми цветами отыскать вполне можно было. Тем более что панорамные виды Воскресенскому были не нужны: Макс должен был лежать в траве и в кадр войти только до пояса, то есть площадь нужна была чуть больше квадратного метра. Когда он спросил об этом Соню, она пояснила:       – Около города у вас то люди, то коровы какие-нибудь ходят. Ви нужен покой и никакого навоза под ногами. А насчёт метра, – рассмеялась она, – еще увидишь: он тебя по всему полю изваляет, пока нужные оттенки найдёт.       Ассистентка, как всегда, оказалась права.       Сначала они искали место: Воскресенский требовал, чтобы Макс ложился то тут, то там, перекладывая его из одного скопления цветов в другое. То ему не нравилось, что конкретно на этом куске цветов было мало, а на другом слишком много («Это уже ненатурально смотрится!»), то там не было васильков, то наросло лишних ромашек. Они перебрали уже с десяток мест, но придирчивого фотографа постоянно что-нибудь не устраивало, к тому же была середина лета, отчего трава во многих местах была не сочно-зелёной, а слегка желтоватой и рыжеватой. Такое сразу отбраковывалось.       Макс носился за Воскресенским по всему полю, ложился, вставал, снова бежал и минут через десять уже взмок и запыхался. День выдался жарким, и из-за недавних дождей воздух был как в бане: горячий, влажный, тяжёлый, насыщенный земляными и цветочными запахами. К тому же надо было постоянно отмахиваться от назойливых насекомых: слепней и оводов было очень много. Соня вообще в ужасе закрылась от них в машине и сказала, что никуда не выйдет. Репелленты, действовавшие на комаров и мух, на этих тварей не оказывали никакого эффекта.       Наконец три потенциальных места для съемки были определены. Над первым установили аппаратуру, а Макса подкрасили, переодели в обтягивающую светло-голубую футболку и указали его будущее местоположение. Едва он опустился на траву, как тут же вскочил обратно: до этого он из-за слепней оставался в плотной рубашке и в ней ложился без проблем, но через тонкую ткань футболки в спину сразу впились десятки острых подсохших травинок.       Он тут же опустился назад, зная, что Воскресенский будет недоволен, но под его весом при каждом шевелении ломались всё новые травинки, а старые продолжали колоть и царапать кожу.       «Терпи! – приказал он себе, не дожидаясь, пока это ему скажет фотограф. – Две минуты. Терпи!»       – Почему вертишься? – рявкнул Воскресенский из-за камеры. – Что за конвульсии?!       – Колется, – объяснил Макс, закидывая руки за голову, как было указано в описании сюжета.       – А кому сейчас легко, – хмыкнул Воскресенский, отмахиваясь от слепней.       Лоб у него был уже влажным от пота. Фотограф даже в такую жару оставался в водолазке, и Макс, присмотревшись, заметил, что под ней проступает что-то на самом деле напоминающее повязки, причём не только на рёбрах и животе – на руках тоже и даже на шее с одной стороны. Максу, конечно, было любопытно.       Съемка началась, но Максу лежать спокойно было очень тяжело. Его не только трава колола – ещё и чёртовы мухи постоянно пытались покусать. Воскресенский, поначалу делавший замечания довольно лениво, вскоре разошёлся и опять начал орать.       Потом они переместились на другой пятачок и экзекуция продолжилась, потом на третий. У Макса вся спина огнём горела. Руки тоже пощипывало, но не так сильно. Из-за жжения было очень тяжело сосредоточиться на съёмке и сохранять блаженное выражение лица.       – Ну и рожа! – неистовствовал Воскресенский. – Тебя как будто стошнит сейчас! Сделай нормальное лицо. И держи его, держи! Нет, не такое!       – А какое? – сквозь зубы спрашивал Макс.       – Ты модель или я? Какое-какое? Сейчас самодовольное, а должно быть просто довольное, спокойное. А сейчас на дебила похож… Слюну ещё пусти! Соня, он, может, правда умственно отсталый, а?       Соня отбивалась от слепней и вообще не обращала ни на кого внимания.       – Ну вот теперь более-менее. Так, не меняем выражения!       И тут Макс подскочил.       – Куда?! – заорал Воскресенский. – Куда, идиот?! Можешь ты полежать три секунды спокойно?!       – Мне под футболку кто-то заполз! Кусается!       – О, господи!.. Что за наказание с ним!       Макс сел, задрал футболку и пытался вытряхнуть оттуда насекомое, оказавшееся каким-то маленьким и шустрым, вроде муравья. Соня подбежала к нему и стала помогать.       – Точно, муравей! Здоровый какой!.. – воскликнула ассистентка.       – И ты туда же, – Воскресенский вытер со лба пот. – Сколько нам ещё с этой деревенщиной мучиться? Соня, я тебя спрашиваю! Сколько сессий ещё?       – Пять, плюс розы переснимать придётся.       – Значит, шесть. Ещё шесть сессий с этим недоумком!       Макс, у которого терпение тоже уже лопнуло, выпалил:       – Я тоже жду не дождусь, когда всё это кончится! Думаете, с вами кому-то приятно работать?!       Воскресенский удивлённо поднял бровь, видимо, не ожидая, что кто-то осмелится ему возражать:       – Так, мальчик, ты здесь всех, а меня в первую очередь, достал своим непрофессионализмом! Я тут, чтобы снимать, а не делать тебе приятно! И я, в отличие от тебя, свою работу знаю. Так что заткнись и слушай, что взрослые говорят.       Макс ничего не ответил и лёг обратно на траву, глядя в небо злыми глазами. Ви развернулся к камере, но, сделав два кадра, заявил:       – Нет, хватит! Это просто невозможно. Складываемся и уезжаем. И если окажется, что рабочих кадров нет – а их, скорее всего, нет – мы знаем, кто сорвал сегодняшний сет. Я лично позвоню Гартману и сообщу о том, как его модели работают.       «Звони-звони, – злорадно подумал Макс, поднимаясь с травы. – Хоть пять раз звони!»       Но в глубине души ему, конечно, было немного страшновато: вдруг эта фотосессия на самом деле провалилась и хороших кадров не будет. Он снял футболку, потому что ощущение, что по спине кто-то ползает, до сих пор не оставляло.       – Ви, у него вся спина в царапинах и руки тоже. Ты посмотри! – сказала Соня, но если Макс надеялся, что она ему посочувствовала, то зря, так как Соня тут же добавила: – Мы же завтра в бассейне снимать хотели.       Воскресенский пожал плечами:       – Мы не со спины его будем снимать.       Тем не менее он подошёл к Максу:       – Дай гляну.       Он взял Макса за плечи, чтобы развернуть спиной к свету, отчего Макс сдавленно зашипел, и потрогал кожу в нескольких местах. Прикосновения были не грубыми, чего Макс боялся, а наоборот, очень осторожными, нежными, даже успокаивающими.       – Ерунда, мелкие царапины да парочка укусов – заживёт через два дня. Меньше надо было вертеться.       На обратном пути Макс принимал на переднем сиденье сониного «лансера» позы одна изощреннее другой, чтобы уменьшить площадь соприкосновения спины и сиденья. Он понимал, что на спине действительно всего лишь мелкие ссадины и царапины, пусть и много, но драло от них так, что ой-ой-ой. Почти как пилинг.       – Соня, ты как думаешь, рабочих кадров правда не будет? – спросил он ассистентку.       – Может, и будут. Посмотрим. Он разозлился просто. А тебя, кстати, кто за язык тянул?       – Да выбешивает этот псих! Я и так терплю изо вcех сил. Я не йог, чтобы на иголках лежать и улыбаться. Попробовал бы он сам туда лечь. Его что, все терпят? Ну, другие модели?       – Вообще-то да. Ви достаточно слово сказать, чтобы карьеру модели разрушить. И наоборот – он может так снять, что спрос и гонорары в десятки раз вырастут. Так что все молчат и радуются. Но ты, как я поняла, дальнейшей карьерой не особо озабочен.       – Ну да, я не собираюсь этим заниматься всерьёз. Это так…       – Снимали бы мы в Москве, он бы тебя уже после той истории с чашкой выгнал. А тут у него вариантов других нет, так что придётся тебе пострадать во имя искусства.       – А почему он тут снимает?       Соня вздохнула:       – Много причин. Контракт очень выгодный. Он для этого «Серебряного листа» уже снял похожую серию, только с женщиной. В Португалии снимали… Красота! Получилась очень удачная кампания, они и захотели ещё того же типа, только с мужчиной. Но вторую серию уже вклинивать особо некуда было – у Ви всё на год вперёд расписано, поэтому решили у вас снимать, раз уж он всё равно тут будет жить.       – Зачем ему тут жить? – осторожно поинтересовался Макс. Ассистентка немного нахмурилась, словно думая, рассказывать или нет.       – Он в «Вишнёвом саде» на лечении, – наконец сказала она.       «Вишнёвый сад» (хотя у Макса название после прочтения в школе пьесы Чехова почему-то больше ассоциировалось с психушкой) был крупной клиникой пластической хирургии. Врачи там работали очень квалифицированные, уровень оказания услуг был одним из лучших в России, а цены по-провинциальному гуманными, так что клиенты ехали в основном из Москвы. Можно сказать, что валом валили. Поблизости от «Сада» даже две гостиницы построили – такое там было хлебное место.       – У него что, денег не хватает, чтобы в Москве лечиться?       – С деньгами у него на самом деле сейчас не очень.       – Ну, конечно, не очень. С такими-то гонорарами!.. Машина вон какая, – Макс кивнул в сторону ехавшего перед ними «кадиллака».       – Этой машине шесть лет уже, если не больше. Тогда у него с финансами нормально всё было. А потом… Он большой участок купил, коттедж построил, ещё и фахверковый, дорогущий… Хорошо так вложился, может, долги даже были, я не знаю точно. А дом потом сгорел, и Ви сам пострадал, год не работал, а когда начал… Ну, там всякое было… Некоторые проекты до конца не доводил или… неважно… За невыполненную работу опять же неустойка. Он только с этой зимы начал нормально работать.       – А дом не застрахован, что ли, был?       – Умный какой! – фыркнула Соня. – Был, только страховку не выплатили. Там выяснились… обстоятельства.       – Понятно, – сказал Макс, хотя на самом деле это было не очень понятно. – А в «Вишнёвый сад» он из-за ожогов приехал?       – Из-за ожогов, – подтвердила Соня. – Ишь, Шерлок Холмс… Может, ты и не такой дурачок. Ему надо было давно ими заняться. Ви тогда после пожара увезли в какую-то районную больницу у чёрта на рогах, он там три недели провалялся, пока его в нормальное ожоговое отделение не перевели, ну и зажило всё как-то не так.       – Всё так страшно, что операцию надо делать? Не на лице же…       – Да он не для красоты делает… Из-за ожогов подвижность ограничена. У него одна рука первое время вообще в локте еле-еле разгибалась. Ему же работать надо.       – А-а… – протянул Макс.       – Бэ, – ответила Соня. – Много будешь знать, скоро состаришься.