Буревестник

      — Блядь, блядь, блядь!.. — кажется, Джексон повторил это ещё раз десять, прежде чем окатил себя холодной водой из-под крана.       Лучшая защита — это нападение. Именно таким выражением можно было описать Джексона Шторма. Наверное, будь он на пару лет моложе, даже мог похвастаться этим, но не сейчас, когда он понимает, что ему едва за двадцать, а за спиной глыбой висят проблемы и тяжесть от них уже давит настолько, что он ощущает себя морально разбитым.       Какая муха его укусила в этот раз? А что толку спрашивать, та же что и всегда, с огромным шилом и раздутым самомнением. Да, вляпываться в нелепые ситуации Джексон умел, только почему-то всё чаще, и он соврёт, если скажет, что это всё не из-за МакКуина.       Шторм зашипел и прикусил нижнюю губу от пронизывающей головной боли, давящая боль в висках усиливалась с каждой минутой, ведь, конечно же, мало ему было лицезреть Рамирез, которая выводила его из себя каждый раз, стоило только бросить беглый взгляд на неё, так ещё и мигрень была вечным спутником в его жизни.       Если бы Шторм не находился на званом вечере в честь открытия очередного сезона, то в одну секунду ноги бы подкосило от усталости, и он сполз по стенке в этом чёртовом туалете. И честно, холодный кафель так и манил приложиться башкой об него.       Но он не даст волю чувствам, по крайней мере сейчас, когда вокруг просто огромное количество народу и любой зашедший может застать его в таком плачевном положении.       Вот умора была бы.       Шторм краем глаза мог заметить своё состояние, удручающее, если быть откровенными. Вода каплями стекала с волос на лицо, закрывая обзор на раскинувшуюся картину.       Хотя, что он не видел?       Раскрасневшуюся щёку и вместе с тем разбитую губу от хлёсткой пощёчины малознакомой девки? Или тот факт, что он в очередной раз сглупил, а после этого ощутил вкус собственного предательства на языке? А ещё этот взгляд Монтгомери!       — Чёртов МакКуин! — Джексон нервно рассмеялся. В последнее время менталка давала о себе знать.       Будь кто рядом, наверняка бросил бы брезгливый взгляд в его сторону и произнёс что-то очень нецензурное. Ибо выглядел он как чистой воды торчок с улиц Нью-Йорка. Смотря на себя в зеркало, Шторм видел лишь чёрные, как плоды красавки, глаза и трясущиеся пальцы.       Поскольку МакКуин был неисправимым романтиком под прикрытием всемирной доброты, то даже сейчас он бы нашёл что-то привлекательное в Шторме.       А когда это случилось впервые, то Джексон и вовсе оцепенел от такой вседозволенности.       — Чего ты так реагируешь, Шторм, ни разу комплиментов не получал? Эй, сразу в штыки надо всё воспринимать, да? Всё, всё, я тебя понял, неужели ни разу не охмурял фанаток своими платиновыми глазками?       Джексон усмехнулся, но по-доброму, без язвы. Охмурял, конечно, но далеко не глазками.       — Я-то нет, а твоя девка, походу, как раз-таки этим и занимается. — Шторм указал на Рамирез, стоящую вдалеке и увлечённо болтающую с кем-то. Даже отсюда он мог видеть её смущённую улыбку и блестящие глаза.       — Что, уроки своей протеже давал?       МакКуин повернулся к Джексону вполоборота и жестом показал, что совсем чуть-чуть обучил её простым хитростям, как следует вести себя перед прессой и на важных мероприятиях.       Ибо образ, созданный пиар-менеджерами, делает половину своей работы за гонщика. А этому образу нужно соответствовать беспрекословно.       — Ну-ну.       Монтгомери сейчас серьёзно? Или Шторм что-то упустил из виду, пока курил в сторонке?       — Что?       Нет, он прикалывается?!       — Ты сам-то образа придерживался? — видимо, Джексон решил припомнить чемпиону, что после случайного визита в Радиатор-Спрингс, МакКуин изменился и перестал быть тем эгоистичным, дерзким и чрезмерно самовлюблённым новичком, каким был в самом начале своей карьеры.       — Это долгая история, Джексон, — несколько недовольным тоном сказал Монтгомери. Он не хотел копаться в своём прошлом, ибо вспоминать предательство лучшего друга, ещё тогда, в Академии, не хотелось совсем. Впоследствии МакКуин решил, что доверять можно только себе.       Но слова Кинга заставили задуматься, так же как и жители маленького городка в штате Аризона.       Спорт не для одиночек.       Сложно удержаться на вершине без поддержки и друзей.       — Хм-м, да как по мне, очень коротка, но не суть. Твоя протеже, — на последнем слове Шторм скривился, — это лучик солнца с озорным блеском золотых глаз, и неужели ты заставишь её быть кем-то иным? Что-то не верится.       Никогда бы не подумал, что скажет такое о Круз. Но так и быть, мыть рот с мылом не хочется, к тому же реакция МакКуина его порадовала, особенно вздёрнутые брови и лёгкий смех с хрипотцой.       — Да ей и не нужно быть кем-то другим, Шторм, она создала себя с нуля, завоевала признание среди фанатов и других пилотов, а также своих учеников, когда была тренером. Круз одна на всём белом свете.       — И ты, кстати, тоже. — Монтгомери в открытую улыбался, тем самым заставляя Джексона покрыться испариной и лёгким румянцем.       Напоследок МакКуин решил устроить ещё больший беспорядок на голове Джексона, чем был до этого, а после что-то громко прокричал Рамирез и она кинулась ему в объятия.       Что с него взять? Иногда Шторму кажется, будто правду говорят, что жизнь в сорок лет только начинается.       — Смотри куда прёшь, пацан! — Удар в плечо отрезвил Джексона, кажется, он врезался в кого-то, но ему на это было плевать. Шторм пробормотал что-то в ответ, ибо желание оказаться как можно дальше пересиливало нужду в разборке на ровном месте.       Шторм уже не выдерживал, за последние полгода знатно так заебался. Он чувствовал себя фарфоровой куклой, которая вот-вот сломается от любого пощёлкивания по ней.       Его бесит эта девка МакКуина. Его бесят все журналисты, которые любят совать свой нос куда не просят, особенно в чужое нижнее бельё. Его бесит вся эта ситуация с Монтгомери.       Его бесит свой характер, он не знает что делать и как на всё реагировать. Непоколебимость МакКуина местами раздражает, и у Шторма сводит скулы, стоит увидеть сияющую улыбку Рамирез во все тридцать два зуба.       Джексону тяжело совладать с самим собой, а с мыслями и подавно. Каждое воспоминание, каждое прикосновение горячих рук Монтгомери к его бледной коже вызывало табун приятных мурашек по всему телу.       Чёрт!..       Честно? Он не понимает, как Монтгомери терпит его, именно терпит, и зачем вообще решил впустить в свою жизнь его, Шторма, будто ему мало было взбалмошной Рамирез.       — У вас гораздо больше общего с Круз, чем ты думаешь, — стоит ли говорить, что после слов МакКуина была очередная ссора?       — Что, блядь, общего, Монтгомери? Глаза разуй и катись уже отсюда к своей ненаглядной!       Конечно, Джексон взъелся, у него уже к ночи разрывало всю глотку от боли, голос был жутко сиплым, словно у заядлого курильщика, а чуть позже, когда он уже успокоился и просто тупил в пустой экран телефона, ощутил мокрую дорожку на своих щеках.       На следующее утро он проснулся с опухшим ебалом и странным ощущением, будто в нём проделали дыру. Почему-то именно в тот раз казалось, словно между ними всё кончено.       Сейчас это кажется до безумия смешным.       А что у них, собственно, было? Правильно, ничего. Ровным счётом ничего.       Просто каждый раз Джексон ебал мозги Монтгомери, по поводу и без, будь то очередная стычка с Рамирез или вскользь брошенная чемпионом фраза, которая доводила его до белого кипения, а Шторм в свою очередь не жалел в такие моменты МакКуина.       У него словно крышу срывало.       Его ярость всегда была отчаянной. Шторм не переворачивал дом вверх дном, не разносил в щепки мебель, не разбивал вдребезги телефон и уж тем более несчастную посуду. Он поступал так, как умел. Шторм всегда становился очень уязвимым и чертовски злым во время своей слабости, Круз однажды сказала ему, что он тот ещё энергетический вампир.       — Я не нуждаюсь в твоих нравоучениях, размалёванная. Оставь это своим горе ученикам, пока те ещё не разбежались.       А после он затихал и достучаться до него было невозможно.       Оставлять Шторма в таком состоянии было себе дороже.       — Джексон, не тебе одному тяжело, я могу понять тебя, но почему ты не хочешь делать то же самое?       — Ты действительно важен мне, — чётко проговорил Монтгомери, выделяя каждое слово.       Шторм хотел в это верить. Правда хотел, но у него это попросту не получалось.       — Это лишь слова, я слышал их сотню раз и в сто первый ничего не изменится.       — Джеки… — Тогда Монтгомери ласково провёл своей широкой ладонью по спине Шторма, когда тот лежал лицом к стене в своей спальне. Хотелось в открытую завыть, но он стоически вытерпел это прикосновение и даже через ткань футболки он мог ощутить, как руки МакКуина дрожали.       Джексон чувствовал себя самой последней сволочью.       Он не извинялся перед ним.       Никогда.       Джексон считал извинения пустыми словами, но каждый раз у него было ощущение, словно он наступает на хвост Уроборосу и всё повторяется вновь.       Хотя Джексон всё прекрасно видит, не слепой в конце концов. Видите, как возле глаз собираются морщинки, когда он на словах выплёвывает всё, что думает о той же самой Рамирез или на другую щепетильную тему, и тот не знает, правду говорит Шторм или просто пытается задеть его ещё сильнее.       Забавно. Потому что на людях Джексон ведёт себя не так. Не так по-идиотски, — поправляет он себя.       Он тёмная лошадка под двадцатым номером. Он, самоуверенный и зубастый новичок, привлекает по-своему, своим низким, бархатным голосом и нахальной манерой речи. Таким когда-то был и сам МакКуин.       Его бесят эти сравнения, а Монтгомери с Круз только тихо перешёптываются и хихикают в сторонке, пока Шторм пылает от возмущения и орёт в трубку своему менеджеру.       Забавно. Ведь теперь Монтгомери не ведётся, он вообще поистине стоически выносит все нападки Джексона, лишь изредка уголки его губ дёргаются, а руки сжимаются в кулак, словно так и чешутся врезать и дать под дых.       Но руки МакКуин никогда не распускал, даже в том самом смысле.       Монтгомери просто крепко держал его в своих руках, когда ему нужна была хоть какая-то опора, Шторму хотелось прижаться как можно ближе и ненадолго забыть о свалившемся на него дерьме. После проигрыша не было никакого хэппи-энда и близко. Давление со стороны спонсоров, прессы и угрозы каких-то полоумных придурков и всяких извращенцев было настолько сильным, что Джексон элементарно не знал как поступить.       В тот день он так и заснул в объятиях МакКуина. Наверное, после этого случая у них и началось всё «это».       — А-ха-ха, что ты сейчас сказал, МакКуин? — И вот, буквально двадцать минут назад Джексон буравил взглядом стоящего перед ним чемпиона. — «Мы»? А что, собственно, оно значит?       Шторм уже не мог остановиться. Слова резали не только слух, они, как острое заточенное лезвие, раскрывали грудину и добирались до сердца, перекрывая клапан аорты.       Джексон ощущает первые отголоски нарастающей паники. Он чувствует удавку на своей шее и кажется, она одна на двоих.       — Что оно значит в первую очередь для тебя? — Монтгомери был явно недоволен, он редко повышал свой голос, но, кажется, в этот раз выходка Шторма его задела сильнее, чем он предполагал. — Раз за разом ты будто пытаешься мне доказать, словно между нами ничего не может быть.       Шторм отлично умеет читать между строк.       — А что такое, ветеран, мне уже нельзя выпустить пар и развлечься в компании дам?       Желваки заходили на лице МакКуина, но в голубых глазах так и сквозил ответ:       «Можно».       Кто он такой, чтобы запрещать ему что-то, правда?       Вот только Джексон понимал, как поступил по-скотски в этот раз. Целовался на глазах у чемпиона с обворожительной красоткой и почти запустил руку ниже живота. Ну, стоит признать, Шторм изредка любил играть на нервах, и когда он заметил потемневший взгляд голубых глаз, то мигом закончил своё шоу. Нет, серьёзно, Монтгомери правда думает, что Джексон променяет его на какую-то смазливую девицу?!       Да у него в руках бриллиант чистой воды! Вот только вслух он никогда этого не скажет, не решится, разве что под семьдесят градусов абсента, когда губы онемеют от горькой полыни и он будет несвязно нести всякую чушь.       На самом деле, когда речь заходила об их отношениях, здравый смысл покидал Джексона. Он понимал, даже чётко осознавал, что его ебучая ревность к Круз была иррациональной, совершенно лишённой оснований, но воспалённый мозг постоянно подбрасывал картинки и всевозможные доводы в её пользу. Например, они проводят большую часть времени вместе, и плевать, что Монтгомери по факту её тренер, он приобнимает её за плечи и говорит шагать дальше, иначе они так и продолжат топтаться на одном месте, ну конечно, Монтгомери же постоянно куда-то спешит, и плевать, что он спешил на встречу с самим Джексоном, МакКуин весельчак тот ещё, но Шторму кажется, будто по-настоящему он радуется только с ней, и чёрт бы побрал всю эту нелепость ситуации, ведь с ним МакКуин расслаблен, ему не нужно что-то доказывать или обсуждать очередной заезд и анализировать пилотирование.       А ещё Джексон всё прекрасно видит. Или какая там есть тупая фраза многих философов из интернета? Люди идеально дополняют друг друга, если они внешне схожи или что-то в этом роде. Шторм даже не знал, откуда вообще услышал это, но настроение подпортилось знатно, потому что если брать в расчёт их двоих, то это просто небо и земля.       Джексон по сравнению с МакКуином сопляк тот ещё, насколько он младше Монтгомери? Шторм даже вслух не может, а если быть честнее, то совершенно не горит желанием произнести эту проклятую цифру. Джексон только на пару секунд отворачивается, а в это время беспощадный сапсан с грацией хищника пожирает год за годом — смерть Хадсона Хорнета гремит во всех новостях, его ученик становится семикратным победителем Кубка Поршня, и Шторм даже не замечает, что МакКуин постарел. Монтгомери оставался душой компании по сей день, его уважали другие гонщики, а поклонники были на вес золота.       А Джексон… Что он? Молодой, амбициозный пилот, коих сейчас полно. За спиной у него гонки без правил, за которые ему обещали оторвать голову, родное шоссе 46 в Северной Дакоте, где все сто девяносто три километра принадлежали ему и каждый раз Джексон с таким рвением ждал выходных, чтобы ощутить на собственной шкуре пылающую страсть, от которой приятная волна тепла распространялась до самых кончиков пальцев, неприятную, но в то же время ожидаемую сухость во рту и наконец контроль над страхом, когда рискуешь всем. Это была та самая страсть, которую сложно описать словами, но можно увидеть на кадрах трансляции и в глазах гонщика, когда он пересекает финишную черту первым.       Шторм жил гонками.       Вот только один неверный шаг, и ты уже далеко не на коне, а на отбойнике.       Рамирез же идеально, да, сука, блядь, идеально смотрелась рядом с МакКуином, оба светловолосые, с добрым взглядом и непоколебимой уверенностью в том, что даже такой одиночка как Шторм сможет вписаться в их компашку.       И кто Джексон такой, чтобы нарушать эту идиллию?       Был ещё Франческо, гонщик из Феррари, Шторм видел его всего лишь раз, но даже этого ему хватило, чтобы осознать простую истину.       А позже, как бы банально это не звучало, масло в огонь подлил и тот факт, что та самая красавица адвокат когда-то была в очень близких отношениях с Монтгомери и мало ему этого, так они до сих пор в хороших отношениях и слишком тяжело не заметить эту ебучую благодарность в глазах.       У Джексона складывалось ощущение, будто весь мир преподносит ему эти факты на блюдечке не просто так, а с жирным таким намёком.       А сейчас что?       Что он хотел услышать от Монтгомери?       Тишина была удушающей, но никто из них не решался разрядить напряжённую обстановку.       Джексон не знал, зачем вообще устроил это шоу.       А после, ничего не сказав, он резко развернулся и позорно сбежал. Наверное, он хотел, чтобы Монтгомери упорядочил его мысли. Поставил наконец точку в их недоотношениях, потому что Джексон задолбался находиться в подвешенном состоянии изо дня в день и был уверен, не он один так себя ощущал.       Шторм самому себе даже не признавался, что боялся потерять МакКуина, и далеко не из-за своего характера, а именно из-за того, что всё то, что он успел навыдумывать, окажется правдой и не абы какой, а тем, что сам Монтгомери в это верит.       — Сбавь пыл и выслушай наконец. — Монтгомери выскочил из ниоткуда совершенно некстати, потому что пелена перед глазами бесила ещё больше, ведь сейчас взять себя в руки у Джексона просто не получится. К тому же Шторм ненавидит быть слабым, а уж показывать свою слабость — увольте лучше!       Когда он вскидывает голову, в серых глазах плещется раскалённой ртутью сталь, и в этот момент Монтгомери понимает, что Джексон — это самый что ни на есть Буревестник, который по легенде умеет вызывать шторм взмахами крыльев, а молнию блеском своих глаз, сами птицы же поднимаются высоко в небо и пережидают бурю, наблюдая за отчаянной борьбой кораблей и морских волн исполинских размеров.       Их отношения — это сплошное противостояние. Это словно взяться мокрыми руками за оголённые провода и ощутить, как гуляет дрожь по всему телу, а воспалённые нервы ноют и не дают покоя, и всполохи тока оставят жгучие витиеватые ожоги.       Джексон переступает через себя, сквозь зубы терпит и давит рвущуюся наружу гордыню, наступает на горло своим принципам и правда старается не забывать, ради чего всё это делает.       МакКуин замечает каждую деталь, и всякий раз улыбка непроизвольно касается губ.       — Нравится зрелище, МакКуин? — ядовитые нотки в голосе никуда не делись, а будто умножились в несколько раз, вот только тело Джексона предательски дрожало и не заметить это Монтгомери не мог.       — Вовсе нет.       Джексон лишь криво усмехается.       — Иди сюда. — Шторм опомниться не успел, как его загребли в медвежьи объятия сильные руки. — Всё нормально, слышишь? Отрицать очевидного не буду, иногда твои выходки до инфаркта доведут, а я уже не так молод, как вы с Круз успели заметить, так что пожалей сердце ветерана в конце концов!       Джексон не стал отстранятся, даже несмотря на то, что наверняка сейчас все пялились на них украдкой, наблюдали, как голодные звери, что они вцепятся друг к другу в глотки и начнётся очередное шоу для жёлтой прессы. Но Шторм только сильнее прижался к МакКуину, уткнулся в изгиб шеи и уловил еле заметный запах машинного масла, терпкого алкоголя и лёгкие нотки парфюма Рамирез, что так щекочет ноздри.       Это было до жути банально, как и фраза «бабочки в животе», но Шторм до сих пор не верил, что его легенда находится совсем рядом, руку протяни и ощутишь слегка жёсткие пряди пшеничных волос, которых коснулась едва заметная проседь, мозолистые кончики пальцев и бросающие в глаза шрамы на открытых участках тела. Шторм не доверял себе, потому что не умел встречать контратакой такие «подарки» судьбы.       — Тридцать семь ещё не приговор, — как бы между прочим заметил Шторм.       Монтгомери среагировал почти моментально, его звонкий смех наполнил пространство, и Шторм ощутил лёгкий укол совести, но вместе с тем ему стало легче дышать рядом с таким МакКуином.       Джексон не понимал, как МакКуину удавалось в самый последний миг предотвращать очередную ссору глобального масштаба. Получалось, конечно же, не всегда, но удача сегодня была на его стороне.       — Именно поэтому Бернулли сейчас сидит в своей вилле в Маранелло на старости лет!       Джексон без колкостей — уже не Джексон!       — И этот горячий итальянец даже не предложил тебе присоединится? — скрыть веселье в голосе так и не получилось.       Монтгомери прищурился, покосился на отстранившегося Джексона. Серьёзно, горячий итальянец, он не ослышался?       — О-о, запал на Франческо? — Монтгомери немного покривился, прям как тогда на свидании с Салли, когда речь зашла об этом итальянце с номером один на капоте.       — Ну, у твоего адвоката губа не дура, раз он пришёлся ей по вкусу.       Джексон обворожительно улыбнулся краешком губ и подмигнул Монтгомери.       — Ей по душе красный цвет, открытые колёса Феррари и его завитки на башке, — МакКуин выражался театрально, при этом ярко жестикулируя, однако одного взгляда было достаточно, чтобы понять — он скучает по этому кусочку фанеры, ведь позже они стали очень близкими друзьями, не утратив при этом дух соперничества.       Джексон оглядел Монтгомери с ног до головы, а после дёрнул за рукав фирменной куртки.       — Ну, мистер МакКуин, красный цвет и вам шёл, причём гораздо больше, чем нынешний. И кому не нравятся машины с гарцующим жеребцом? Разве что дурак в их сторону только не смотрит.       МакКуин не поведётся на такой развод. Он громко выдохнул и устало произнёс: — Не рассчитывай, что я уговорю Бернулли, чтобы он позволил тебе сесть за руль своей детки. И вообще, с каких пор ты мечтаешь о Феррари? — Монтгомери многозначительно взглянул на Шторма.       — Все мечтают о Феррари, — твёрдо ответил Джексон и даже закатил глаза.       — Ещё скажи что и о Формуле-1 грезишь!       Ответа он не услышал.       Да ну? Быть такого не может!       Монтгомери непроизвольно задержал дыхание, а Джексон искренне старался в открытую не высмеять его предположения. Ну хотя отчасти он прав, что уж тут скрывать.       Но влюблённость все мозги отключает, ей-богу!       — Да выдохни уже! Не собираюсь я в Ф-1 выступать, и кто меня туда вообще пустит?! Да у меня контракт к тому же с IGNTR на несколько лет вперёд.       На самом деле Шторм действительно неравнодушен к Ф-1, и у него были бы все шансы попасть туда прямиком с Ф-3 и наконец-то восстановить честь Феррари, ибо дела там сейчас обстоят не в лучшем свете.       Но чего душу-то кривить, если бы ему предложили контракт с самим Мерседес, то Шторм не отказался.       Либо всё, либо ничего!       — Но если ты всё же решишь… — Монтгомери уже не мог представить себе гонки без Шторма. Чёрный шевроле всегда был на финишной прямой и вечно боролся за первое место с Круз.       Шторм не горел желанием провести весь остаток вечера здесь, он и так явился сюда для галочки, чтобы спонсоры лишний раз не капали на мозги, а уже как оказалось позже, Круз здесь была не одна, а в очень приятной компании. Сейчас он поспешил к выходу, но МакКуин притормозил его, дёрнув за плечо, Джексон даже опешил от такого, но виду не подал.       Монтгомери одним лёгким движением руки коснулся нижней губы Джексона и стёр подсыхающую кровь, затем он медленно провёл ребром ладони по щеке.       В глазах мужчины отражалась безобидная насмешка. Шторм не мог оторвать взгляда.       Это был маленький запрещённый приём, который Джексон одновременно терпеть не мог всей душой и в тоже время тайно желал продлить этот краткий миг.       Всё закончилось также неожиданно, как и началось.       МакКуин пропустил Шторма вперёд, а сам теперь любовался чёрной макушкой своего партнёра.       — О-о, поверь, тогда я точно первым делом буду донимать Франческо! — Из-за порывистого ветра мужчина еле расслышал слова Шторма.       И смысл сказанного до него донёсся только сейчас.       У Монтгомери всё чаще возникает желание покрутить у виска. Не то чтобы Джексон совсем съехал с катушек, просто гравий, видимо, в голову ударил. Иногда он становился чересчур рисковым, когда от него этого совершенно не ожидалось. Первый проигрыш, видимо, дал о себе знать.       — Скорее он, мягко говоря, достанет тебя по самое не хочу. Ты с ним просто не сталкивался. — МакКуин прекрасно знает, какой липучкой иногда бывает этот итальянец.       Да и сам Бернулли участвовал не ради победы, хотя не раз и два занимал первое место и несколько раз становился чемпионом мира, просто итальянец слишком любил внимание и адреналин.       — Поживём-увидим. К тебе или ко мне? — в лоб спросил Шторм, подходя к машинам, благо до них идти было не так долго.       Монтгомери иногда просто не поспевал за тем, как быстро Джексон умел переключаться.       — Нам завтра так-то на тренировку и кое-кому на конференцию. — Джексон уже было хотел вставить свои пять копеек, но его прервали. — К тебе конечно! Как-то совершенно не хочу тратить целый час для того, чтобы оказаться в своей постели, ничего, подвинешься, у тебя как раз роскошная двухспалка.       — Так и быть, пожалею твою спину и не отправлю на диван! — Монтгомери к этому времени уже успел сесть на пассажирское сиденье машины Шторма и врубить своё любимое кантри, тот уже настолько привык к его вкусу, что поставил этот радиоканал на однёрку и даже периодически сам слушал его.       — Оставишь её одну? — чуть тише спросил Шторм. Оба прекрасно знали, о ком идёт речь.       — Как мило с твоей стороны печься о Круз. — И тут же добавил: — Не делай такое лицо, она и так догадывается, что ты не выносишь подобные сборища.       — К счастью для нас обоих, глаза не на затылке у неё растут, и на том спасибо.       Лучший способ заткнуть Шторма — это старый и проверенный метод, известный всем.       Ещё Джексон боялся щекотки, но это позже, когда они доберутся до дома, МакКуин устроит маленькую месть за сегодняшние измотанные нервы.