***
Олег радовался, как дитя малое, он улыбкой до ушей сверкал и едва ли не трясся от восторга и смущения: Ольга ему телефон купила, прям настоящий, сенсорный, тысяч за тридцать — не меньше, она его Олегу подарила, просто так, не за оценки хорошие или глазки красивые, реально без причины серьёзной. Ему так неловко, так приятно, что от эмоций этих просто разрывает, хочется сидеть тише воды, ниже травы, хочется скакать по всей квартире и кричать, обнять Ольгу хочется и расплакаться. Олегу так давно ничего не дарили, даже шоколадки простой, а тут целый телефон. — Спасибо, — он едва дышит, но благодарит искренне, блестящими глазами на женщину смотря, он весь красный и губы у него дрожат, он вот-вот заплачет, и Ольга ничего не может с собой поделать: она его к себе прижимает, в объятия утягивая, по голове ещё мокрой гладит. — Ну, чего ты? Не плачь, всё хорошо, — он выше неё на две головы, шире, чем шкаф в прихожей, такой большой, но всё ещё такой маленький, открытый и добродушный, искренний, что у Ольги сердце щемит, — а, давай, мы Саше позвоним? Я ему написала, пока мы домой ехали. А потом можешь и Ане позвонить. Олег от переживаний своих отвлекается моментально, лицом светлеет и головой лохматой кивает быстро-быстро, он снова довольным до крайности выглядит, и у Ольги от сердца отлегает. Она его на диван усаживает, а сама в прихожую возвращается, чтобы сим-карту забрать, за дверью скрываясь, и Олег всё своё счастье враз теряет, хмурится и едва свою досаду внутри удерживает: вот где был подвох. Олег имени своей новой знакомой при Ольге не называл. Откуда она знает Аню? Женщина быстро в комнату возвращается, и Олег снова в лице меняется, заинтересованный обновкой, о довольно странном знакомстве Ольги с Аней он подумает позже. Или у самой девушки и спросит, чтобы наверняка. С установкой и включением телефона они справляются быстро, так что буквально через пару минут жутко довольный Олег уже разговаривает с братом, хвастаясь. Саша смеётся радостно на том конце, поддакивает, его чужое наигранное бахвальство не трогает совсем, его трогает искреннее счастье в голосе родном, восторг. Олег такой маленький еще, простой, как три копейки: в нём ни двойного дна, ни злого умысла, он делает то, что говорит, и говорит, что думает, словно и вправду ребёнок ещё, а не здоровый лоб. Саша его так любит, он его счастью радуется больше, чем своему бы радоваться смог, у него сердце в груди огнём горит, и на глаза слёзы наворачиваются просто от голоса довольного, и он надеется, что его не шарахнет сердечным приступом при встрече с таким Олегом. Он так давно не видел брата весёлым, улыбки искренней, той, что до ушей, не видел, искр в глазах светлых не ловил. Саша так боялся, что Олег сломался, что не дождался, не выдержал всего ужаса, с которым столкнулся. Саша боялся, что его любимый и родной младший брат жить после всего этого не захочет, а тот простому подарку радуется, как звезде с неба, искренне, как раньше, когда-то давно. Только в этот момент Саша понимает, что к родителям Олег больше не вернётся. Не после кризиса с отцом, не после того, как мать по нему соскучится — никогда. Потому что счастливый Олег ему куда дороже родительских нервов, он дороже всего на свете. — Я тебя люблю, Олег, — Саша говорит это как-то слишком серьёзно и замолкает сразу, да так, что Олег даже дыхания его через динамик не слышит. У него самого улыбка на лице слабеет, но не исчезает, просто печальной становится, но нежной такой, любящей, будто брат её увидеть может. — Я тебя тоже, Саш. Больше всех люблю. — Спасибо, — он слово не произносит, выдыхает тихо-тихо, и дышать как-то тяжело начинает, прерывисто. Саша плачет. Он рукой слёзы предательские стирает и рот закрытым держит, но всхлипы задушенные всё равно прорываются, и он говорить начинает, речь свою не фильтруя, словно в бреду: — прости меня. Господи, прости меня, Олег. Я так тебя люблю, ты не представляешь, я в таком ужасе был, когда мне уехать пришлось, когда родители меня к тебе не пускали, когда ты заболел. Я думал, что просто сдохну от страха. Саша кашляет, задыхаясь, и слёзы из глаз с новой силой течь начинают, кожу обжигая. Они словно за все те годы, что он терпел, проливаются, душу его освобождают. Он воздухом при каждом вдохе давится, но никак остановиться не может, не может не сказать всего того, что внутри сидит столько лет: — Ты такой сильный, Олег. Самый сильный человек, которого я знаю. Ты столько лет в кошмаре жил, а я ничего для тебя сделать не мог, не мог помочь, пожалеть, я только смотрел на весь этот ужас и молился. Но я больше тебя им не отдам, слышишь? Я тебя больше никогда не отдам, я глотки за тебя рвать буду, я умру, но не отдам, я никогда от тебя не откажусь, не брошу больше. Только прости меня за всё. Прости, пожалуйста. — Эй, Саш, ну, что ты как девочка, а? — Олег смеётся, а у самого слёзы на ресницах больших бисером блестят, и сердце в груди сжимается до боли, — я на тебя не обижался никогда, мне прощать тебя не за что. Он рукой свободной глаза трёт сильно-сильно, до жжения, лишь бы не разрыдаться тут: стыдно же до красных ушей перед Ольгой будет. Только легче не становится, и он всхлипывает громко и сильно, до ушей заложенных и боли в языке: — Не плачь, пожалуйста, — он почти шепчет и сжимается весь до боли в мышцах, истерику подступающую сдерживая, — просто приезжай, как сможешь, ладно? Я скучаю. — Я приеду.***
Вечером позвонить Ане не получается: всё время до сна уходит на то, чтобы успокоиться и перестать слюни пускать. Олег не знает, как теперь Ольге на глаза покажется, ему жутко стыдно за себя и истерику свою на пустом месте. Это всё Саша виноват, нельзя же такие вещи говорить: брат не бездействовал, он всё время рядом был, даже когда в другой город уехал, всегда заботился и помогал, как мог. Он делал всё, что было в его силах, как можно его за это винить вообще? Саша Олега любит больше, чем тот сам себя когда-нибудь сможет, он за Олега боролся даже когда тот сам за себя бороться бросил. Это всё, что имеет значение. Утром Олег просыпается еле живой: он весь пятнами красными пошёл, опух, глаза высохли жутко, а нос так и не разложило за ночь — только не понятно: это от истерики вчерашней или он всё же простыл. В порядок он себя приводит лишь к обеду и малодушно радуется, что Ольга сегодня на работе с самого утра торчит, а не дома, как обычно. В толстовке он бумажку с номером находит, цифры на ней поплыли от влаги, но всё ещё читались легко, и Олег их в строку ввода вбивает, нетерпеливо на вызов несколько раз нажимая. Он успевает насчитать четыре гудка перед тем, как девичий голос слышится: — Алло? — Привет, Ань, это Олег. — Ты всё-таки позвонил! Я думала, ты меня опрокинешь, — она смеётся тихо, но довольно, и Олег не может не улыбнуться, хотя и знает, что его не видят сейчас, — Ольга тебя вчера едва ли не силком утащила, мне казалось, она мой номер отберёт и съест, лишь бы ты не звонил. — Ты знаешь Ольгу? — Конечно, я её знаю. Она же бухгалтер у Череватого, её все наши знают, — она говорит так, словно это самая очевидная вещь в мире, а Олег пытается вспомнить, кто такой Череватый, но не выходит никак, так что он просто примиряется с тем, что это фамилия хозяина клуба. В конце концов, ему бы она подошла: такая же странная, как и он сам в своих запоминающихся шлёпках. — Разве она не администратор клуба? — Ну, это тоже, да, — Аня отвлекается на секунду, извиняясь, здоровается с кем-то и на перекур отпрашивается. Олег чувствует, как внутри где-то стыд шевелится, он ведь не спросил даже, удобно ли ей говорить, а она, кажется, на работе, — я её как бухгалтера лучше знаю, мне с ней только так пересекаться и приходится, чтобы отчётность совместную проводить нормально. В динамике шум ветра слышится и хлопок двери тяжелой, а Аня продолжает тихонько, и интонации её такие заговорщицкие, словно она ему тайну века открывает: — Она от начальника моего, как от чумы, шатается, представляешь? Череватого своего не боится, а Дмитрия Алексеевича почему-то да. — Теперь становится понятно, почему Ольга так напряглась, когда Аню в больнице увидела, и почему интересовалась их знакомством. Женщина просто в своём репертуаре, пытается уберечь его от демона, который только в её голове и существует. Разговор с Аней не затягивается, ей приходиться вернуться на работу, но она клятвенно заверяет его, что напишет вечером, как только освободится, и они ещё немного поговорят. За их недолгую беседу Олег узнает, что вся её семья на Диму работает: отец и брат водителями, а она за бухгалтерией следит вместе с помощницей омеги, узнает, что тот у Череватого в клубе едва ли не чаще самого хозяина появляется и что никто, кроме него, туда больше не суётся, потому что Владислав Сергеевич — сумасшедший, и выносить его невозможно. Правда, это Олег и сам понял при первой встрече. Прощаются они уже как лучшие друзья, и это неожиданно радует его больное сердце сильнее, чем он мог подумать. Планов на день у него никаких не было, а из квартиры до приезда Ольги ему не выбраться, так что Олег не придумал ничего лучше, чем в телефон залипнуть. Он игр накачал дурацких, пару видео на ютубе посмотрел и уже собирался прерваться на что-нибудь полезное: еды приготовить или убраться, когда телефон в его руках стандартной трелью заходится, о звонке входящим предупреждая. Номер совершенно незнакомый, и первые два вызова Олег игнорирует, рассчитывая на стандартный спам, но когда с того же телефона третий вызов приходит, он его принимает, надеясь от навязчивой рекламы отвязаться и делами себя занять. — Привет, Олег, — голос, что из динамика раздаётся, не кажется чужим, но узнать его никак не получается, и Олег хмурится, недовольный ослабшей памятью. — Кто это? — О, ты меня знаешь. Я — Влад, и у меня к тебе предложение, от которого ты не сможешь отказаться.