Называюсь я еретиком

Шёл 1495 год, Испания. Я бродила по улицам Мадрида, перебирая поблекшие и очень, очень старые карты в руках. Червонный туз с ободранной картинкой блуждал туда-сюда, следить за ним было легко, но трудно было удержать в замёрзших пальцах. Только что на главной площади моего любимого города сожгли мою единственную подругу. - И тебя это ожидает вскоре, Кармелита! – зло кричит толстый лавочник, а его молодая жена пугливо глядит из-за плеча. Соломенные волосы её собраны, но огромные спутанные узлы, видимо, скрыть не пытались. И почему жестокого толстяка не обвинят за безбожность? Эта девочка, не достигшая даже пятнадцати, уже обязана терпеть выходки старого пьяницы. - Быть может да, быть может, нет, - отвечаю я, доставая из колоды пикового короля и демонстрируя соседу карту, будто бы шутливо проклиная на вечные неудачи. Католик зол, исказив лицо, он, размахивая руками, похожими на огромные соляные колбасы, разворачивается и уходит в дом. Девочка в испуге бежит за ним. Да, Мадрид прекрасный город. Но не люди в нём. И уж точно не обычаи. О, эти великие Фернандо и Изабелла! Они объединили страну, дали вечную клятву любви, но…Религия. Религия решила то, как люди будут относиться к власти, и как она к ним. Властители уже как три года начали истреблять всех, кто, по их мнению, «несёт ересь», то есть принял идеи Лютера, Кальвина или же верен тому, чему верили все поколения семьи до них. Иудеи, мусульмане, лютеране… не нужно сообщать, думаю, различные способы жестоких расправ. Закутавшись в когда-то чистую и очень хорошую шаль, я прошла на более оживлённую улицу, как вдруг чья-то тяжёлая рука опустилась на моё плечо, и неприятное дыхание солдата проникло мне в ухо. - Сударыня, вас привлекают к суду, - издевательски протянул он, глядя на меня безразличным, пустым, но оживлённым взглядом. - На каких основаниях? – учёно спросила я. - Жалобы соседей, - и солдат, сжав мою руку, потащил меня в резные и ужасающие с недавних пор двери святого собора. Крича о помощи и справедливости, я озиралась вокруг, но люди, ходившие тут и там, как будто не замечали моих молений, и безжалостный «слуга церкви и мира» вскоре смог вывести меня с площади. - Иди, поклонись костру, на нём сгорела твоя сестра, - заметив виданного мною на любимом портрете Бэлл миссионера, бросила я. Он весь побледнел и стал похожим на только что слепленную скульптуру, накрытую чёрным лоскутом перед обжиганием. Но скульптура продолжала писать какую-то грамоту на бумаге, и мои слова ей были безразличны. Будто и на самом деле статуя. – Ты предал её, мой милый католик, предал. А Бэлл любила тебя, единственную родную ей душу! Как же хорошо, что у меня нет ни брата, ни сестры. Хотя бы в предательстве некого будет обвинить, и на могиле стоять будут лишь дворовые собаки по субботним вечерам. Солдат, гремя медным одеянием, сильнее сдавил руку, но я продолжала: - Извините, конечно, но вы губите тех, кто действительно полезен. Бэлл была единственным лекарем на все три квартала, кто изгонит хворь из пастыря или другого человека? Миссионер, отослав солдата на пост, сохранял неестественное спокойствие. Добавляя к письму различные и бесполезные закорючки, он даже не поднял головы от стола. - Ваше имя? - Вы его знаете. - Имя, - настойчивее повторил он. - Кармелита Доминго, - глядя в белёную плохой краской стену, произнесла я. - Чем занимаетесь на данный момент? - Разговариваю с вами, - с удивлением ответила, непонимающе оглядывая святого. - Нет, нет, чем вы зарабатываете капитал? - Ничем. У моего рода был феод, его у меня отобрали. В батраки я не гожусь, в историки и святых, конечно же, тоже. - Что для вас Бог? – резкая перемена темы заставила меня на несколько секунд замолчать. - Прародитель всего. - Хорошо…почему тогда на вас в день приходит столько жалобных бумаг, сколько не было с прошлого года? - Я не хожу в храм, не молюсь… И не делайте такое удивлённое лицо, мой милый католик, я просто считаю, что просить и благодарить мне Его не за что. - Протестантка, - как приговор обрушились слова миссионера. Слишком громко. Хотелось их выплюнуть и, скорчив комическую гримасу, спросить: «Как вы догадались?». Но я лишь выпрямилась и продолжала ненавистно глядеть на того, кто отослал невинную душу на костёр. - Вам должно быть известно, Кармелита, о процессе очищения, - и снова за этой фразой стоял зловещий подтекст. - Да, я примерно представляю себе проповеди в кандалах и палача. Святой скривился и отложил перо в сторону. - Если Вам это угодно, то я буду проводить эти «проповеди в кандалах». И, возможно, придёт указ о смягчении приговора. Не мучить же каждую девушку из даже такого мерзкого сословия, которое не идёт ни во что приличное. - Не пытайтесь меня оскорбить или тыкать в меня крестом, мой милый католик. Можем пройти в темницу, я позволяю, - и после прилива вольности, я присела в реверансе.