Мальчик в манеже

Вам, должно быть, больше интересно, что там у меня с девушкой в итоге сложилось? Ничего особенного. Мы переписывались каждый день, кидая дежурные фразы, но вскоре общение сошло на «нет». Пару недель спустя увидел её у кассы в магазине: когда она доставала товары из корзины, которую любезно держал какой-то смуглый парень с ямочками на подбородке. А он ничего, могли бы стать приятелями. Но в тот день во мне вскипела ревность, но больше страх, что они меня заметят, и я отошёл к отделу с молочной продукцией, подальше от них. Потом я наблюдал, как они разложили товары по пакетам и за руку вышли из магазина. Не было ничего. Ни слёз в подушку ночами, ни алкоголя, поиска случайных связей, как это бывает у большинства. Я просто начал заново привыкать к одинокой жизни, и это было не столь болезненно, как представлялось. По крайней мере, появилось больше времени на подготовку к экзаменам, а так как на репетиторов денег у нас и в помине не было, то я решал КИМы на тематических сайтах. Я забыл, как давно не выходил на улицу не по нужде, а просто чтоб ноги размять, бесцельно послоняться по улочкам города, которые всё меньше с вступлением на власть лета напоминали декорации к фильмам ужасов. Труды дали свои плоды: пробники я писал сначала на неуверенную четвёрку, но потом выходили пятёрки. Шансы поступить в столичный университет увеличивались в геометрической прогрессии. Вообще-то в детстве, как вы уже догадались, я мечтал стать кинологом. А потом подумал, что медицина и я — вещи несовместимые. Поступлю на экономиста. И не поверите, однажды я всё-таки нашёл ту игрушку, когда меньше всего ждал этого. Она буквально упала мне на голову, когда я помогал маме разобрать кладовку, и когда я вытягивал очередной мешок с верхней полки, сначала показалась головка пса, а за ним его миниатюрное тело. В тот момент мама ушла на кухню выключить чайник, а я стоял и улыбался, как дурак, рассматривая игрушку. Рассказывать ничего не стал. Я засыпал с болванчиком вместо того, чтобы держать рядом с собой телефон, чтоб наутро не нужно было тянуться к будильнику, да и ждать сообщений, тем более от неё. Отвлекаясь от подготовки, меня посещали те воспоминания, значения которым никогда раньше я не придавал: желтоватый синяк на колене девушки, который она забыла замазать тональным кремом, как карие глаза её на солнце приобретают болотный оттенок, некоторые обидные фразы под соусом дружеской поддержки: «Не будь серой мышью, Марк». Чувства давно оставили меня, и я теперь не знал, почему всё чаще её вспоминаю. Может, я как мама, ностальгирую о былых временах — тяжёлых, но о них почему-то вспоминаю с улыбкой. Мне достаточно было хотя бы слова, буквы, цифры… Когда я направлялся в школу, то взял с собой болванчика. Решил по дороге закопать где-нибудь очень глубоко, и чтобы никто больше не нашёл. Специально для этого взял нож — а что ещё оставалось? Неплохим местом я посчитал пустырь, за которым как раз находится моя школа. Недавно шёл дождь с грозой, и ещё влажный чернозём легко поддавался не слишком-то острому ножу. Дело заняло меньше минуты. Присыпал землёй и уж подумал положить камешек в качестве надгробия, но передумал. Сразу после этого настроение у меня поднялось. Мама предложила отпраздновать мой день рождения ресторане. Как в том году и по за том. В этом просто скидка была для тех, у кого день рождения скоро. Но в этот типичный день было много неловкости между нами, много молчали. Атмосфера далеко не праздничная, хотя из колонок навязчиво играла попсовая музыка, зал оставался в полутьме, только диско-шар, словно полуночная луна, освещали лица. Я просто выбрал в меню, что подешевле и уставился в телефон. Её же мысли блуждали далеко. Как будто у меня одного на душе скребли кошки. Не получилось остаться «партизаном» на вечер, и я высказал всё. Определённо, осознание того, что предстала передо мной в омерзительном свете, тяготило её не меньше, что у меня в бессознательном возрасте отпечаталось это. Мама посмотрела на меня с благодарностью, что ей не пришлось начинать разговор первой. — Ваш заказ. — сказала улыбчивая официантка с длинной шевелюрой, и мы с мамой оба вздрогнули. Фиг знает, сколько откровений эта девочка успела услышать между нами, мне уже было всё равно. — Спасибо, — с облегчением улыбнулась мама, и это была единственная за три недели улыбка, которую я видел. После того, как она ушла, я пообещал, что не оставлю её никогда, даже если меня примут в столичный ВУЗ, хлопот будет по горло, я всё равно выкрою время для неё. Она сказала, что жалеет о содеянном и, если бы можно было отмотать время, и на всё про всё была бы одна попытка, она бы не допустила, чтобы тот страшный день наступил. Остаток вечера прошёл легче, мама начала шутить и плакать от вида божьи коровки, которая села ей на плечо, и она посчитала это знаком свыше. После этого наши отношения вернулись на круги своя: готовили еду, кормили бездомных псов, которых в такое время особенно много, в последние вольготные месяцы отдыха мы посетили несколько ближайших населённых пунктов. Когда отдыхали друг от друга, я читал книги не по учёбе, а мама смотрела телевизор. В общем, жили ничем не примечательной, но умиротворённой жизнью. *** Я помню, как к нам зашёл мужчина. Он напоминал меня сейчас, но не настолько сильно. Он взял меня в руки и покачал. Потом я заливисто смеялся, когда он катал меня на шее, на которой наблюдались папилломы, как потом узнал значение этого слова. Мужчина был жилист и высок, его можно было использовать вместо шлагбаума. Он подарил мне щенка, игрушечного, который, правда, служил как болванчик в автомобиле — кивал головой при малейшем движении. Сейчас у меня он не сохранился. Но помню, что он был коричневым, на ощупь бархатным, а вокруг шеи — места стыка с огромной головой, — была золотистая полоса, как ошейник. Мне было гадко почему-то, что взрослый знает про мою любовь к щенкам и хочет таким образом заслужить моё доверие. Это должна была знать только мама и, в крайнем случае, приятели с детского сада. В любом случае, щенка я принял без задней мысли, так сказать, пополнить коллекцию собачьей семьи. После того кошмара я сделал болванчика «козлом отпущения» среди моих подопечных: не приглашал в кровать ночами, бросал на самое дно корзины, даже бил за надуманные провинности. И мне по-прежнему стыдно, он ведь не виноват! Не помню уже, куда затерялась и эта игрушка. Ушла в небытие она одной из первых. Больше ничего не было в доме, что напоминало о существовании таких симпатяг. *** День рождения пришёлся на 31 мая. Последний день учёбы, и я думал, что с подготовкой к экзаменам и приготовлениями к последнему звонку никто даже не вспомнит обо мне. Но за неделю до этого одноклассники весьма искреннее поздравили меня, сделали презентацию с моими фотографиями, написали там же пожелания в этом году. Вместо классного часа классная руководительница и все остальные принесли вкусности к чаепитию. Кто-то хотел налить мне пива, замаскированного под пепси колу. Я отказался, угостил их воздушной кукурузой, которую взял с собой, на всякий случай. Не любил я эту тему, но хотел бы подвести итог 18-летия. Перед этим днём вскрылись старые раны. Я вышел на улицу и увидел в нескольких шагах впереди собаку — низкорослую, длинную — какая-нибудь помесь с таксой. Она стояла на светофоре, и когда загорелся зелёный, она пошла вместе с десятком прохожих. Умный пёс. Знает лучше, чем некоторые индивидуумы. Я последовал за ним, сверившись с часами на руке — время ещё есть. Пёс быстро обратил на меня внимание и завилял хвостиком-кренделем, с пушистой белой кисточкой на кончике. Пёс выглядел старым и значительно потрёпанным жизнью. Он приостановил шаг и поравнялся со мной. Теперь я шёл впереди и свернул к своему подъезду, двери которого блестели густо-бордовой новенькой краской. Ветерок ещё нёс с собой этот запах. «Вот и встретились два одиночества» — усмехнулся я. Я сел на ступеньку своего подъезда, и он подкрался ко мне, волоча кремовое брюхо на ногах-сардельках, и вывалил из желтозубой пасти язык. У меня не было ничего с собой, в школьную столовую давно не хожу: казалось, что там завышают цены на пресные макароны с сосиской. Пёс явно ждал от меня подачки и ластился ко мне, тыкался мордой об мои кроссовки. Я гладил его, зарывался пальцами в густую шерсть, которая нуждалась в долгой чистке. — Я бы взял тебя к себе. Но квартира — курья жопа. — вторил словам мамы. А ещё у неё развилось что-то вроде аллергии на шерсть. На самом деле, я врал себе, и собака посмотрела на меня косо. Не верит ни одному слову. Да и я себе не поверил бы в таком случае. У меня было весьма странное и нелогичное убеждение, что животным в принципе не место в человеческом жилище. Они рождены свободными, а не быть в четырёх стенах и лишь с человеком выходить куда-то, да и то далеко не убежишь, если на привязи. Да и такие слова как «мой пёс», «владелец», «хозяин» вызывали у меня отторжение. Поэтому навряд ли я при всей любви к четвероногим решусь завести кого-то у себя, естественно, когда начну жить отдельно. Дела не ждали, но я как можно дальше откладывал, машинально гладя животное по голове, а оно закатывало чёрные глаза и задирало голову к небу. Я прошёлся пальцами в последний раз по его тяжёлым векам, мокрому носу, потрогал белое пятнышко на груди. Он ничуть не был против. Я приоткрыл подъезд, беспокоясь, что пёс меня неправильно поймёт, и побежит за мной. Однако он остался на месте, виляя хвостом. «Хороший мальчик».