До рассвета

2017 год, август * * *

Антон поспешно натягивает футболку на худое, нескладное тело, пряча горящие от обиды щеки во мраке полупустого гостиничного номера. Он чувствует себя плохо, разбито, стыдно, стыдно, стыдно. Ему всего 26, и такое с ним впервые, а лучше бы вообще никогда не случалось. Он начинает суетно искать ранее снятые кольца, небрежно брошенные на гостиничную кровать, но в темноте их не видно, а свет включать нельзя, потому что тогда всё будет видно, всё будет ясно, потому что вместе со светом придёт осознание того, что происходит, а этого допустить никак нельзя. Арсений сидит на краю кровати, сцепив руки в замок, и даже не смотрит на Антона. Суетливые движения Шастуна заставляют его ощущать себя брошенным и разбитым. В горле Попова только горечь и ком, так что ему приходится сделать колоссальное усилие, чтобы начать говорить. - Извини, - выдавливает он низким, серьёзным голосом. Такого обречённого, почти рычащего от безысходности тона Антон ещё ни разу не слышал у товарища. Шаста бросает в дрожь от внезапно порванной тишины, как-будто кто-то переключил рычаг, который сдерживал боль и слезы парня. Он рвано вдохнул, стискивая зубы, чтобы не заплакать, и постарался ответить вежливо и ненавязчиво, но Арсений всё равно услышал дрожь в его голосе. - Бывает, - коротко бросает Антон, застегивая цепочку на запястье, не поднимая нахмуренных, быстро моргающих глаз. - Мы много выпили, словили белку, но вовремя опомнились, - на этом слове у Тоши перехватило дыхание, но он набрал побольше воздуха и продолжил. - Спасибо, что остановил. Арсений угрюмо кивнул, сжимая пальцы до белеющих костяшек. На губах у него ещё горел этот неловкий, но страстный поцелуй в коридоре. Они были в туре, в новом городе, все выпили, празднуя очередное успешное выступление, и разошлись по комнатам. Тоша решил проводить Арса до его номера, потому что они зацепились языками и слишком горячо поспорили на тему юмора и его влияния на массы. И вот, дойдя до комнаты, что-то произошло. Что-то вспыхнуло, что-то, что давно дожидалось своего часа, томилось и просилось наружу, вдруг вихрем вырвалось и оглушило всё вокруг. Мгновение - и вот они уже на кровати актера, Антон волнительно снимает футболку, неловко теряясь острыми локтями в рукавах, снова опускается вниз для поцелуя в губы, но этого одного момента одиночества Арсению хватило, чтобы взять себя в руки и остановить парня. Сказать что-то невнятное и убить их обоих. Убить их обоих. - Нет, правда, всё нормально, - продолжал Тоша, мыслями находясь где-то в другом городе, другой стране, другой жизни, лишь бы не здесь. Лишь бы не рядом с Арсением, который сидит в своей защитной позе, дыша тяжело, как напуганный зверь. Лишь бы не рядом с Арсением, с растрепанными темными волосами и горячими искусанными губами, сжатыми в тонкую ниточку. Лишь бы не рядом с сильными руками в тёмной рубашке с закатанными рукавами, лишь бы не рядом с широкой грудью, по которой он только что бродил тонкими пальцами. Лишь бы не там. - Я пойду, - бросает он, почти бегом разворачиваясь, и кидается к выходу из номера. Прочь от своего стыда, прочь от своих желаний, прочь от чувства, что его только что отвергли, что ему дали надежду, а после разбили её вдребезги. Прочь, прочь, прочь. Руки в кольцах непроизвольно сжимаются в кулаки, плечи сутулятся, будто стараясь спрятаться, скрыться, спастись. Его прерывает испуганный оклик Арса. Как зачарованный он останавливается у двери, едва касаясь холодной ручки. Антон оборачивается, видя Попова, который стоит в проходе, в своей полурасстегнутой рубашке, и на лице у него такой испуг, будто он - маленький мальчик, который только что увидел настоящий кошмар. В свете фонарей из окон Арс выглядит уставшим и худым, бледным и даже каким-то старым, как-будто за эту ночь у него прибавилось морщин. - Антон... - хрипло выдавливает он, глядя ему прямо в глаза своим ледяным, стеклянным взглядом: - Ты любишь меня? Тикающие часы вонзают кинжалы в парней, разрывая их кожу и органы каждым новым скрипом секундной стрелки. Антон, кажется, совсем перестал дышать. Такой юный, растерянный, влюблённый, горький. - Зачем ты это делаешь? - почти шёпотом отвечает Тоша, больше не в силах сдерживать поток слез. Он не может оторвать взгляда от этих холодных глаз, не может, и погибает каждую секунду, когда они так далеко. Так больно, как-будто рёбра впиваются в сердце, заливая кровью всё в груди и лёгких. Тишина в комнате тяжелее и оглушительнее самых громких взрывов. - Мы в России, Тош, - тихо, почти безжизненно произносит Арсений, и его дыхание постепенно приходит в норму. Он делает большие паузы между словами, чтобы убедить себя поверить в то, что говорит. Придать смысла этим страшным словам, которые сами по себе выходят из него: - Так нельзя. Это вскроется и мы потеряем все, что так долго строили. Антону нестерпимо больно о том, как брезгливо Арс называет то, что между ними происходит, этим. Он по-детски поджимает нижнюю губу, как и всегда, когда злится, и быстрым движением трет покрасневшие глаза. - Я люблю тебя - тихо отвечает он. Арсений обескуражен. Он складывает руки на груди, будто воздвигая барьер, и отводит взгляд, блуждая им по комнате. В нём происходит глубокая внутренняя борьба, и Антон видит это. Антону надоело притворяться, надоело делать вид, что всё случайно. Он хотел этого, он хочет это. - Я люблю тебя, - громче повторяет он, делая шаг к Арсению. Слезы бегут по его щекам, но он уже перестал их чувствовать. - Я люблю тебя! - Тоша почти срывается на крик, подходя еще ближе, будто с вызовом. Он хочет снова почувствовать, снова коснуться, снова прижаться, снова услышать, снова, снова. Арсений оказывается так близко, такой фарфоровый и недостижимый, с острым, аристократичным профилем и тёмными локонами на глазах. Ещё один порыв вперед - и Антон сможет смахнуть эти волосы, эти ужасные, злые волосы, которые прячут глаза, его самые любимые глаза, глаза, которые следят за ним каждую секунду в компании, которые смотрят на него так, как не смотрела ни одна девушка. Антон почти набирается сил, чтобы сделать это, сократить дистанцию, вернуть всё назад, но Арсений, наконец, поднимает на него взгляд, и Антон останавливается как вкопанный. Этот взгляд совсем другой. Колючий, обречённый, пустой взгляд, в котором нет ничего, кроме ледяной пустыни. - Забудь всё, что сегодня было, - тихо, медленно произносит Арс, выделяя голосом каждое слово, стараясь растянуть их и вбить в голову Антону. В нём больше нет внутренней борьбы. Только решимость и холодный расчёт. Шаст чувствует себя так, будто его облили водой - отрезвляюще, как от пощёчины. Кажется, его сердце перестало биться, а может, оно вовсе исчезло. В висках гул и шум, и от любви, от нежности, от желания прикоснуться не осталось и следа. Только злоба и боль. - Ты просто трус, Арс, - шипит Антон, нависая над Поповым. Он ещё три секунды смотрит ему прямо в глаза, и Арсению приходится собрать в кулак все свои силы, чтобы выдержать этот взгляд. Чтобы не броситься вперед и не прижать Тошу к себе, накрывая его лицо своими ладонями и губами. Чтобы не сгореть заживо от того, сколько ненависти в этих зеленых глазах, его глазах. Он понял, что потерял Антона навсегда в эту самую секунду, произнеся эти слова, которые тогда казались правильными, нужными. Арсений очнулся только тогда, когда дверь в его номер с треском захлопнулась и он остался совсем один. Он упал на стул и зарылся головой в столешницу, впиваясь холодными пальцами в прилипшие ко лбу волосы. На улице задребезжал рассвет.