- Ты пойдешь есть?
Тишину нарушает безэмоциональный, сухой голос Антона. Арс вздрагивает от неожиданности - за время мрачной паузы, которая тянулась уже несколько мучительных минут, он слишком глубоко ушел в свои мысли и страхи, настолько, что не заметил, как Шаст потушил очередную сигарету и встал на ноги, зябко поеживаясь от ночной прохлады.
- Что? - будто не веря своим ушам переспрашивает брюнет, тоже поднимаясь со скрипящего пола, в бессознательной погоне за тем, чтобы быть с Тошей на одном уровне глаз.
- Есть идешь? - повторяет Шастун, бесстыдно глядя прямо в глаза Попову.
Арсений опешил. На мгновение вечно знающий что сказать актер просто растерял весь воздух в легких от непонимания и возмущения. Он делает рваный вдох, чтобы вернуть себе самообладание и серьезный вид, но слова все равно торчат иглами прямо в горле, не оставляя Арсу шансов контролировать то, как он выглядит перед Антоном сейчас.
Однако это состояние длится лишь секунду. Следом за ним Попов ощущает болезненный укол гордости, а гордость и честь - это самое важное, что у него есть.
Арс мгновенно выпрямляется в спине, сверкая глазами. Его голос звучит низко и тихо, чтобы ни дай бог никто не услышал, не увидел то, как невыгодно он выглядит здесь сейчас, как нелепо:
- Антон, ты услышал, что я сказал?
- Услышал, - резко обрывает его Шастун, не дав закончить фразу. Арсений ищет его взгляда, но тот отворачивается и припадает поясницей к деревянным поручням пирса, смотря куда-то далеко-далеко, сквозь пространство.
Арсений успокаивается и терпеливо ждет, складывая сильные руки на груди.
Сверчки так яростно щебечут, будто смеются над ними.
- Что ты хочешь от меня, Арс? - грубо восклицает Антон, резко прерывая молчание, но тут же берет себя в руки, опуская голос на тон ниже, делая его снова пустым и холодным: - Не неси хуйню, пошли в дом.
Он решительно разворачивается, чтобы уйти, но внезапно болезненно ощущает, как Арсений с силой хватает его за локоть и толчком разворачивает обратно к себе.
- Нет, у нас будет этот разговор! - тоном, не терпящим возражений, шипит Попов, не отпуская локоть Антона, пока тот сам с силой не вырывает его. Он смотрит ему прямо в глаза, близко-близко, практически обжигая своим горящим взглядом: - Я... тебя...
- Не смей! - зло прерывает его Шаст и с силой толкает товарища в грудь, однако тот, пошатнувшись, остается стоять на месте. Растрепанный, с горящими щеками, в свитере с закатанными рукавами, Арс слишком напоминает ему то, о чем он никогда-никогда не хочет, не может вспоминать.
- Что за ебучие игры, Арс? - продолжает Антон, сверкая глазами, - Тебе не хватает драмы в жизни?
- Причем тут драма? - возражает Арсений, чувствуя, как теряет самообладание: - Я просто хочу поговорить с тобой.
- Поговорить со мной?! - едко переспрашивает Шастун, практически выплевывая эти слова. Он чувствует, как сердце начинает стучать с бешеной скоростью, мгновенно запуская триггеры, срывая все бетонные стены, которые он так старательно возводил все эти года, уничтожая и отравляя все светлое и дружеское, что было между ними эти годы.
- Шесть лет, блять! Шесть лет где был твой разговор, Арс?
Арсению нестерпимо щемит сердце, но он держится, сжимается весь в один большой и стойкий нерв, чтобы удержаться в этой лавине чувств Тоши, которая вот-вот на него выплеснется и попытается уничтожить и раздавить. Он делает глубокий вдох, прежде чем ответить:
- Антон, ты был с Ирой, я не хотел вам мешать...
- Это ложь! - снова перебивает его младший, сжимая челюсть в бессильной ярости, с силой пиная доски рядом собой: - Ты бесишься, что у меня все получается
без тебя, - гнилое, промокшее дерево разлетается в щепки, и Арсений успевает подумать, не придется ли им платить за это штраф, - Что я счастлив
без тебя, что я живу
без тебя!
Антон останавливается и переводит дыхание, яростно утирая джинсовым рукавом проступивший на лбу пот. Он тяжело, громко дышит, мучительно убивая себя, чтобы иметь силы хотя бы просто держать себя в руках. Не зарыдать, не закричать, не столкнуть Арсения в воду, не прыгнуть туда самому. Боль и ярость клубком мешаются в его сердце, срывая все бинты с давно отболевших ран, наполняя его новой кровью и новым сожалением.
- Потому что ты так и не смог без меня, а я
смог, - хрипло выдает Тоша, с силой утирая глаза, убирая из них назойливое, предательское жжение.
Над пирсом повисает тяжелая, тягучая тишина, и Антон готов поклясться, что слышит, как неистово стучит сердце лучшего друга.
Вот он - стоит перед ним, глядя ему прямо в глаза, больше не прячась и не отводя их - Арс, которого он любил всю жизнь, которого боготворил, которого ждал. Человек, чье слово для него навсегда осталось самым весомым и важным, самым ценным. Его партнер по сцене, его коллега, его друг, и Антон думал, у них получилось, они справились, они пережили, отболели и действительно забыли.
А сейчас он стоит перед ним, такой болезненно-открытый, с сердцем в руках - бери, твоё! - серьезно повзрослевший, пугающе спокойный и выдерживает взгляд, полный ненависти и отторжения. И ничто не забыто, и сердце болит как раньше, и
ничего у них не получилось.
- Прости меня, - наконец, хрипло говорит Арсений. В горле пересохло и он бессознательно водит рукой по воздуху, ища опоры, чтобы зацепиться за что-то, схватиться и не упасть в пучину этой боли: - Шесть лет назад я совершил самую страшную ошибку в своей жизни, но сейчас ты совершаешь свою, Антон.
- Твоя ошибка чуть не убила меня, - тихо отвечает Тоша, и Арс чувствует эти слова.
Шастун снова достает сигареты. Где-то внутри хочется, чтобы вокруг них было что-то еще, кроме разбитых, неоправданных надежд и сожалений, даже если это просто горький дым.
- Если бы я только мог вернуться и все исправить... - шепчет Попов предательски дрогнувшим голосом. Он боится говорить громче шепота, потому что еще хоть одно крошечное усилие - и он разрыдается, зароется в слезы стыда и гнева, напьется ими, омоется, захлебнется. И он шепчет, выдерживая ровный тон голоса, потому что он не имеет права плакать сейчас перед Антоном. Не имеет права.
- Но ты не можешь, - жалостливо стонет Шастун, прижимая ладони к лицу, пытаясь растянуть его и дать ему немного воздуха. Он скользит тонкими, дрожащими пальцами вверх, больно оттягивая свои волосы, и запрокидывает голову, выпуская скомканный выдох в ночное небо. Сигарета немного успокаивает, возвращая мозги на место. Антон с удивлением обнаруживает, что небо стало светлее.
Скоро рассвет.
Антон горько смеется и от этого смеха у Арса почему-то проступают слезы.
- Я просто трус, Арс, - горько улыбается Шастун, жмурясь от сигаретного дыма: - Я боюсь, что никогда не смогу тебя простить и снова останусь один, понимаешь? - он делает глубокую затяжку, медленно восстанавливая дыхание, проглатывая ком слез в горле - Слишком много воды утекло.
Арс понимает.
Понимает, оттого и молчит, когда хочется кричать. Хочется броситься вперед, прижать Тошу к себе, как тогда, как раньше, пламенно убедить, что все будет хорошо, толкнуть красивую, вдохновляющую речь о том, что надо жалеть о сделанном, нежели о несделанном, и целовать, целовать, целовать эти уставшие, бессонные глаза, эти руки в сигаретном пепле, эти волосы с запахом пудры гримеров. Схватить его за руку, привести к остальным и закричать: "Смотрите все! Я люблю его!". Поссориться со Стасом, создать всем проблем, может даже полностью уйти с телевизора в интернет. Переехать в Москву, путешествовать, создать канал только на них двоих. Научиться готовить его любимую пиццу, прощать ему сон до часу дня, целовать, касаться, ссориться, но главное - быть вместе, быть рядом.
И больше н и к о г д а не отпускать.
- Если бы мы родились в другое время, в другой стране.. - тихо говорит Попов, и Антон впервые замечает, как болезненно блестят у того глаза:
- Как думаешь, у нас бы получилось?
Тоша смеется, потирая переносицу, и, шмыгая носом, отвечает:
- Нет, если бы ты был таким ебланом.
Арс горько усмехается, и Тоша подхватывает его смешок. Они поднимают друг на друга глаза и долго смотрят. И в этих глазах томится большая, большая непрожитая любовь. Эта любовь могла закончится через несколько месяцев или десятков лет, она могла сделать их хуже или лучше, она могла толкнуть их на грязные поступки и благородные подвиги, она могла оказаться настоящей, но они никогда этого не узнают.
Она осталась просто непрожитой, ей так и не хватило одной жизни, чтобы просто быть.
И каждый из них пожалел свою существующую, чтобы ее отдать.
Над пирсом стало совсем светло. Розовый рассвет незаметно залил глубокое небо, делая его мягким и низким, омывая молочным светом верхушки елей на другом конце водохранилища. Парни, наконец, увидели друг друга, увидели уставшие лица и нависшие веки, увидели свою одежду, которая вся перепачкалась пыльцой ивы.
Но всё это было неважно. Они не могли оторвать глаз друг от друга, потому что сейчас будто смотрели друг на друга впервые, жадно впиваясь глазами в каждую родинку на дорогих лицах, в каждую морщинку и каждый локон на голове.
Когда до них начали доносится голоса съемочной группы, Антон машинально завертел головой. Их уже искали, и парень развернулся, чтобы броситься обратно в дом, но почувствовал на своей груди мягкую ладонь Арсения, нежно останавливающую его. Тоша обернулся, снова встретившись со светлыми, таинственными и ласковыми глазами. На лице мужчины проглянула крохотная, скромная полуулыбка.
- Что ты делаешь? - спросил Антон, завороженно смотря на Попова.
Тот загадочно усмехнулся и тихо, серьёзно ответил:
- Запоминаю. Чтобы где-нибудь в другой жизни тебя узнать и вспомнить.
Где у нас все п о л у ч и т с я.
