Рвано и ранено (о тебе)

Ты даже смотришь мимо меня, что на тебя не похоже…

Смотришь. Уже час как пялишься на эту чертову стену. Ну что в ней такого важного? Почему твой взгляд так хмур и сосредоточен? Сегодня с утра шел дождь, и небо сейчас серое-серое. Как ты любишь. Принес тебе поесть: фастфуд и банку содовой. Как ты любишь. Поцеловал, больно укусив за губу. Как ты любишь. Ты не притронулся ни к еде, ни ко мне, ни к небу. Не куришь, не играешь в видеоигры, не взламываешь системы, не делаешь ничего. Тридцать четвертый день унылой слежки за несуществующим, кажется, убийцей. За весь день я не съел ни грамма шоколада, ни разу не хлопнул дверью, не потребовал внимания и тепла. Я не делаю ничего из столь привычных мне вещей, а ты что-то сосредоточенно обдумываешь. Тридцать четвертый день монотонности и серости в четырех стенах. Наш лимит, как оказалось. Я почти уснул, когда звук захлопнувшейся двери заставил меня подскочить от неожиданности. Ты отсутствовал пятнадцать минут. Никогда не считал себя паникером, но эта четверть часа показалась мне вечностью, за которой, как известно, ничего нет. И уж точно никогда не мог предположить, что расплачусь, так нелепо и по-бабьи размазывая по щекам горячие, злые слезы. Но по-другому эмоции я бы не выразил. Тоска, безысходность, неопределенность, а еще страшное предчувствие потери… Когда ты вернулся, первым, что я заметил, стали перемены в твоем внешнем виде: за месяц, пока мы были заперты здесь, тебя, наконец, доконали твои геймерские очки и нелепый жилет. Даже приевшиеся и неудобные перчатки и те отсутствуют, а ты стоишь, дрожащими пальцами пытаясь удержать чересчур обжигающие от — чего бы вы думали? — горячего шоколада стаканчики. И тогда у меня случилась истерика. Я кричал что-то нечленораздельное в течение трех с половиной минут, а ты сидел, потягивая напиток, и смотрел мимо меня. Сорвав голос, я, хлопнув дверью, скрылся в кухне. Нет, ролями не менялся никто. Просто теперь не он, а я сижу на подоконнике, выкуривая одну сигарету за другой, кашляя с непривычки, и теперь не я, а он думает, как нам поступить, и потребляет шоколад. На нас это не похоже. Есть определенные стереотипы, которые не должны рушиться. И поэтому я выхожу к нему с твердым намерением разобраться, но все вконец рушится, когда он смотрит на меня в ответ. Глаза в глаза. Полторы минуты. Не моргнув ни разу. Его глаза воспалены и в прожилках, как если бы он плакал. Мои тоже, но… это лишь потому, что в них попал дым, не так ли? Вкус его губ теперь шоколадный. Вот уж не думал, что губы имеют вкус. Вот уж не думал, что так шоколад вкуснее. Сделай что-то не по сценарию — и все пойдет наперекосяк. Нам давно требовалась эта встряска. Забавно, что Мэтт оказался сильнее меня. Столько бесконечных дней серой, пыльной рутины в попытках выследить Киру, что мы уже успели забыть, что у нас есть «мы», и это важнее какого-то там серийного убийцы. ‎‎марта ‎2012 ‎г.