Вопреки разуму

Они больше не виделись в тот день, после приключения в библиотеке. А чувства Анди, как птицы в клетке рассудка, все метались, желая вырваться и расправить крылья. Наваждение это или что-то настоящее? Она поцеловалась с женщиной и в этом не было ни малейшего ощущения неправильности. Конечно, она уже давно о себе все поняла. Но, всё равно, не думала, что будет так легко — взять и поцеловать. Может, нужно было сдержать захлестнувшее ее вожделение? Но Мария-Луиза буквально поймала ее и спровоцировала. Искренна ли с ней Мария-Луиза? Луи… Она, наверно, еще не скоро решится ее так называть. Ясно, что у королевы уже был опыт с женщинами, она ведь даже удивлена не была. Анди много слышала о развратности аристократов, никому из них нельзя верить. И говорить они умеют красиво, на самом деле не чувствуя и части того, о чем говорят. «Наш век — век безделья и пустой чувственности», — считает Ульрих. Но Мария-Луиза, хоть и королева, не похожа на пустышку. Говорят, глаза не врут. А в глазах Луи нет равнодушия. А ее насмешливость, похоже, лишь атрибут светскости. Как хочется верить этой женщине! От воспоминаний об их близости кружится голова и сердце бьется быстрее. Хотя и был всего один настоящий поцелуй, потом они просто держались за руки и разговаривали. Анди пришлось рассказать Марии-Луизе правду и о своей жизни с Гретой, и о встрече с Ульрихом, не получилось ей солгать. «Ты любила свой подругу?» — спросила ее королева. Да, наверно любила. И жаждала ласк и поцелуев, когда они прижимались друг к другу холодными ночами. Жаждала понапрасну. Луи, наверно, об этом и спрашивала. Но в память больше врезалось то, как через год она отвела кашляющую кровью Грету в больницу для бедных. Ангелочек оттуда больше так и не вышла. До сих пор осталось щемящее чувство вины — хотела спасти от рабства, и не смогла уберечь от болезни и смерти. А Грета, в отличие от другой девочки, которая наотрез отказалась бежать, поверила ей. Ведь к тому времени инцидент с выволочкой давно забылся, Грета вообще была не злопамятна, и они стали почти подругами. Ту, другую блондинку, пришлось заманить в чулан и запереть там, чтобы не выдала. А третьей «счастливице» они вообще ничего не сказали — она ненавидела Грету за красоту и часто делала ей разные мелкие пакости. Когда наваждение на время отступает, приходят мысли. Становится страшно, что влюбилась по-настоящему, страшно, что ответная нежность Луи — лишь игра, что королева хочет заручиться ее помощью, оторвать ее от революции, заставить сомневаться в правильности выбранного ею пути. «На твою долю столько выпало, что не грех, наконец, и о себе подумать, а не рисковать жизнью ради идеи, или, что тоже возможно, ради рвущихся к власти авантюристов», — она так ей прямо и заявила. Андреа обиделась за Ульриха, но в словах Луи была доля правды. Например, Карла можно назвать рвущимся к власти, но не авантюристом, а, скорее, фанатиком. Он считает, что для строительства нового нужно сначала разрушить все старое. Кстати, из-за таких, как Карл ей тоже страшно — у них может возникнуть желание расправиться с Марией-Луизой. Если признаться честно, то Луи не заслужила плена — она одна из немногих ей подобных хотя бы что-то хорошее в их стране делала и не должна отвечать за преступления мужа. Но бежать с ней — это предательство. Если Австрия нападет, то революции придет конец и многие ее товарищи потеряют жизни. Так что, прости, Луи, что оказалась ценным заложником. Вот если королева встанет на их сторону, примет их идеи, то можно изменить ее положение, уже не держать, как пленницу. Ну это ты размечталась, Анди! Для Марии-Луизы это, наверно, будет таким же предательством, как для тебя — устроить ей побег. Одно дело, читать вольнодумные книги, и совершенно другое — отринуть все привычное. Луи сказала, что согласна с тем, что за преступления должны все отвечать одинаково, вне зависимости от происхождения и богатства. Но равенство для нее — идиллия. «Люди порочны по натуре», — считает она, как и ее любимый Вольтер. «Сбросите аристократию — придут торгаши, а в них нет и намека на благородство», — королева цинична, сразу видно, что ей пришлось повидать много разных мерзостей. Во дворцах их, наверно, не меньше, чем на улице, лишь позолочены и надушены по моде. Но, пусть она где-то и революционный романтик, но власть, выбранная из представителей разных слоев населения, всё равно лучше власти династической. И не сможет королева ей доказать обратное. А они, как Анди чувствует, еще нe раз вернутся к этому разговору. Они обе понимают, что, пока они по разные стороны баррикад, они не смогут быть по-настоящему вместе. Вместе… Опять размечталась! Даже если Луи искренна, сможет ли она надолго удержать интерес такой женщины? Образованной, красивой, талантливой. Не родись она принцессой, могла бы стать художником. Она как раз обещала ей бумагу. В замке, к сожалению, таковой не обнаружилось — женщины здесь лишь вышивали и музицировали. Сейчас уже заход солнца, а утром она поедет в город. Ну, а если и там ее не найдет, придется просить Аарона. Анди очень хотелось сходить еще раз навестить Луи, но она сдержалась. Немного поколебавшись, она вернула к ней Анхен — так легко из замка всё равно не убежать. Но и за Анхен, и за прочей челядью, они будут пристально следить. Эх, поторопилась она заделать этот ход! А одна она вряд ли справится, чтобы открыть его обратно — там камни, правда, без скрепляющего вещества, и доски. А так можно было бы пробраться и послушать, о чем Мария-Луиза будет говорить со старой служанкой. Подслушать, подсмотреть, стащить… Иногда она ненавидит себя за это. Хотя, ее «таланты» и приносят пользу революции. И, после того, как Ульрих взял ее к себе, она больше никогда ничего для себя не украла. Но, все равно ее двухлетняя «работа» на улицах будет еще долго напоминать о себе, и она, наверно, никогда не станет благородным человеком, который, например, ни при каких обстоятельствах не вскроет чужое письмо. Она была благодарна Марии-Луизе, за то, что та деликатно не расспрашивала подробности о ее приключениях на рынках и ярмарках. На следующее утро Андреа уже была по дороге в городок — недалеко это, чуть более получаса верхом. Там ей удалось быстро разыскать мастерскую местного художника. Бородатый старикан сперва заставил себя долго уговаривать, но продал ей три листа бумаги для работы пастелью и альбом для набросков с желтоватой тонкой бумагой и в матерчатом переплете. Ни в какое сравнение не идет с альбомом королевы с плотной бумагой и в кожаном переплете с золотым тиснением. Правда, старый пройдоха заломил за все это королевскую цену, объяснив, что художественные принадлежности он заказывает в Италии. Если бы она пришла сюда с местным доктором, тем самым, что приезжал к ним осмотреть раненых, то цена была бы наверно другой. Но она не хотела никому ничего рассказывать. Конечно, если у них с Луи все продолжится, то, например, от Ульриха скрыть это будет всё равно невозможно. Но Ульрих никогда ничего плохого не сказал о связи Отто с Инго… Андреа нетерпелось побыстрее вернуться в замок и вручить Луи свою добычу. Но она сдерживалась и ехала аккуратно, все время посматривая на седельную сумку с торчащим из нее наполовину своей длины рулоном. Бумага ей, скорее всего, подойдет, а вот насчет альбома она не уверена. При встрече, она всё равно попросит Аарона и о приличном альбоме, и о других художественных материалах, предварительно поинтересовавшись у Луи, что той нужно. — Зря ты меня от королевы отстранила, подумаешь, разозлилась я на тебя тогда. Но мне же интересно было! Представляешь, она даже зубы щеткой чистит! — с упреком окрикнула ее Гертруда у хозяйственных построек, — Кстати, твой Ульрих с Карлом недавно к ней направились, — дочь трактирщика вильнула задницей и пошла дальше по своим делам. У Андреа похолодело внутри. От Карла с его ненавистью к аристократам можно ожидать что угодно. Хотя, и было обговорено, что Мария-Луиза, которая не входит в список приговоренных за преступления, будет здесь на правах особой гостьи — с максимально возможным комфортом, но под неусыпным присмотром. Уговаривая саму себя оставаться спокойной, Андреа отдала лошадь конюху и с сумкой наперевес устремилась к башне, заставляя себя при этом не бежать. У входа в апартаменты королевы ей преградил путь какой-то амбал, видимо сопровождающий Карла. Посмотрев на него повнимательней, она вспомнила, что уже встречала этого мужчину среди людей Карла. Какие они разные, эти два лидера их революции — Ульрих никогда бы не додумался ходить с охраной, тем более, среди своих. — Если ты ищешь Ульриха, то придется подождать, они там еще с королевой разбираются, — грубовато сообщил ей мужчина. При других обстоятельствах, она могла и настоять — она не последний человек в их движении, правая рука Ульриха. Но если она и авторитет для большинства товарищей из их группы, то люди Карла относятся к ней, как к девчонке. Андреа молча кивнула и отошла к противоположной стене коридора. И так можно было легко догадаться, о чем там разговор. Марии-Луизе точно не получится заручиться одобрением Карла, что касается Ульриха, то здесь она была не уверена. Наконец, послышались шаги и мужчины вышли из комнаты. Карл был сильно разозлен, — Я никогда не допущу подобного, если оставить им даже это немногое, потом все остальное у нас назад заберут, — он жестом показал своему амбалу следовать за ним и удалился, меряя коридор широкими шагами. С Андреа он даже не удосужился поздороваться. Зато, при виде ее, обычно мрачное лицо Ульриха засветилось искренней улыбкой. Они крепко обнялись. Она, наверно, тоже невольно улыбалась — рада видеть его живым и невредимым! — Я уеду ненадолго в город, а вечером мы все соберемся и обсудим дальнейшие действия. А пока проводи меня и расскажи, что здесь произошло, что натворил Свен. Ульрих тоже, вероятно, подумал, что она искала его и, будучи обремененным многими проблемами, даже не обратил внимание на ее сумку с рулоном бумаги. Андреа это обрадовало, но она тут же застыдилась — у нее никогда еще не было секретов от своего старшего товарища. Ладно, он всё равно когда-нибудь узнает, если еще будет о чем узнавать. Они пошли по направлению к конюшням и Анди подробно описала сцену, свидетельницей которой она оказалась позапрошлой ночью. — Этого не должно было произойти! Моя вина, не смог предусмотреть подобного, — он опустил голову. Андреа не знала, что на это ответить. Ульрих ценил Свена за смелость, за способности организовать людей во время проведения захватов и штурмов. Громила был пару лет в армии и знал свое дело. — Если мы хотим справедливости, то сами должны подавать пример в соблюдении человеческих законов и моральных норм, — взволнованно произнес Ульрих, — если по-правде, то Свен заслуживает наказания. Публичного наказания на глазах у всех жителей этого замка. Но я против физических наказаний, тем более, он уже пострадал, спасибо нашей королеве, — он усмехнулся и снова задумался. — Я поговорю с ним. Он должен добровольно и публично покаяться, он должен, в конце концов, сам осознать свою вину, — заключил Ульрих. Какой же, однако, идеалист ее учитель! Несмотря на то, что сам столько всего испытал, пытается найти что-то хорошее в каждом человеке, зацепиться за это, вытянуть на поверхность и заставить расцвести. По крайне мере, с ней это Ульриху удалось. Он помог ей поверить в то, что в жизни есть что-то большее, чем радость от удачно срезанного кошелька. Ульрих отъехал на своем красавце гнедом. Любовь к породистым лошадям и верховой езде, кажется, единственная слабость ее аскетического учителя. Андреа повернула обратно к башне. У нее достаточно времени, чтобы пообщаться с Луи до его возвращения. Пройдя мимо охраняющего комнату товарища, она постучалась и вошла. Мария-Луиза сидела за столиком и что-то писала. Как захотелось подойти, обнять за плечи и зарыться лицом в ее шелковистые густые волосы. Или, еще лучше, коснуться губами нежной кожи на шее, там, где только начинаются волосы, полосочки кожи, которая не скрыта от нее высоким воротником платья. Но она не решилась на это, а просто остановилась примерно в метре от Луи. — Я хочу избежать кровопролития, — королева повернулась и подняла на нее печальные глаза, — Вольфганг ни за что добровольно не уступит и пяди своей абсолютной власти, но его сын еще в прошлом году признался, что готов отменить многие устаревшие средневековые законы и новые налоги, из-за которых, как я понимаю, все и началось. А ваш Карл такой же упрямый, как и мой супруг, — она поднялась на встречу Андреа. — Карл пытался вас оскорбить или запугать? — они уже стояли почти вплотную друг к другу. — Нет, он не настолько глуп, хотя, я поняла, что ему этого очень хотелось. Но мне в любом случае не страшно, у меня теперь есть защитник, — Мария-Луиза произнесла это кокетливо и с насмешкой, положила голову на плечо Анди, обняв при этом за спину. Завораживающий запах тонких цветочных духов тут же закружил голову.  — Я успела по вам соскучиться, моя дорогая, — сказала королева по-французски, взяла ее за руки и подвела к кушетке. — Вот, все, что удалось достать, — Анди отдала Луи свернутые в рулон листы и альбом. — Нужен планшет, чтобы закреплять листы для работы, я думаю, любая гладкая доска подойдет. И гвоздики, чем закреплять, — королева по хозяйски расправила листы и положила их на стол, накрыв книгой, чтобы выпрямить, — Ценю друзей, которые выполняют обещания, — она наклонилась, поцеловала Андреа в щеку и, как ни в чем не бывало, села рядом. А Анди бросило в жар от простого прикосновения ее мягких губ.. Как же ей понять эту женщину? Вчера она была уверена, что Луи сама провоцировала ее на гораздо большее, чем дружеский поцелуй. Или, раз она одета, как мужчина, от нее и ожидается инициатива? К чёрту смущение и страх, хотя внутри все сжалось, так что дышать трудно, а сердце при этом скачет галопом. С момента их расставания, она уже много раз представляла, как сама первая поцелует королеву, как, наконец, назовет уменьшительный именем. И что вообще в таких случаях надо говорить? — Я тоже скучала по тебе, Луи, чуть не зашла вчера вечером, — выдавливает из себя Анди, придвигаясь вплотную к королеве, наверно, неловко, но всё же обнимает ее за ее невероятную осиную талию и нещадно впивается в манящие розовые губы. Страх проходит, как только Луи отвечает на поцелуй — это значит, она делает все правильно. Когда они оторваются друг от друга, чтобы перевести дыхание, губы Марии-Луизы уже красные и слегка припухшие. Неужели она сделала ей больно? Андреа слегка касается губами около уха Луи. Та тут же запрокидывает назад голову, открыв Андреа свою мраморную шею, — Анди, только не останавливайся, — она ласкает ее голову и шею, прижимая ее при этом к себе, приглашая не осторожничать. Все страхи и смущения испарились, руки Анди смело блуждают по королеве, под платьем которой, к счастью, нет корсета. Она пытается потянуть за шнуровки, чтобы расслабить платье, но это не так-то просто. А у самой, при этом, что-то пульсирует внизу живота и между ног… Да, видимо, она — ошибка природы. Ей нужно было родиться мужчиной. Луи отстраняется от нее и поворачивается спиной, — Расстегни, но запомни, как застегнуть обратно. И сними, хотя бы, куртку, — королева усмехается, но по доброму. Андреа осознает, что она уже успела вспотеть под курткой, даже не почувствовав этого. Луи смело переступает через упавшие на пол платье и пену нижних юбок. На ней теперь только прозрачная сорочка, которая не скрывает ни аккуратные полушария груди с торчащими сосками, ни рыжеватые волосы на лобке. — Так не честно, молодой человек, — королева заставляет Анди снять рубашку и штаны. Она уверенно проводит руками по ее телу, целует, дразняще полизывая языком, сначала в шею, потом добирается до ключицы, не оставляет без внимания даже внутреннюю части ее плеча. Андреа на секунду становится страшно, что от нее может нехорошо пахнуть, хотя она и освежилась утром. К счастью, Луи не обнаруживает для себя ничего неприятного, — У тебя тело подростка-атлета, видела когда-нибудь греческие статуи? — она с одобрением проводит руками по ее мышцам. А вот здесь ты девочка, — Луи добирается до ее маленькой груди и играет языком с сосками. Нет, Мария-Луиза не притворяется и не смеется над ней, ей действительно приятно ее мальчишеское тело. Осознание этого придает Андреа смелость и она забирается руками под шелковую рубашку Луи. Ее кожа тоже как шелк, а между ног, куда невольно дотрагиваются пальцы Анди, влажно. — Ласкай меня везде, — с придыханием говорит ей Луи и сама направляет ее руки… Она уже давно тайно мечтала вот так касаться другой женщины, в своих фантазиях она часто представляла себя мужчиной. Конечно, кто же захочет такую, как она — и не мужчину, и недоженщину? А в мечтах можно все… Реальность оказалась несравненно лучше самых смелых фантазий. Луи сладко постанывает под ее, наверно, неумелыми прикосновениями, не забывая при этом дарить в ответ нежность своими волшебными руками. — Анди, — выдыхает Луи, захватив ее набухший клитор между своими нежными пальцами. Андреа невольно вздрагивает и внутри все холодеет. Она заметила… Хотя в голосе и во взгляде королевы скорее восхищение, чем отвращение. *** Как только немного потеплело, Андреа купила мыло, мочалки и большие полотенца. И нашла безлюдное место у реки за городом — зимой им редко удавалось помыться. — Что это? — Лицо Греты с отвращением скривилось. Ангелочек показала на бугорок, выступающий на несколько сантиметров над интимным местом Анди. Она перевела глаза на свой, покрытый нежным золотистым пушком, лобок и обрадовалась, не обнаружив под ним у себя ничего подобного. «Да, я точно уродина», — Андреа до сих пор помнит, как ей тогда стало горько, — «И содомистка, как говорили про таких монахини.» Ей нравилось тайно играть со своим отросточком — он всегда так интересно твердел под ее пальцами. А в тот день, на реке, он даже сам по себе увеличился от близости обнаженного Ангелочка… *** — Он восхитителен! — Луи проводит по нему подушечкой пальца, заставив Анди простонать от удовольствия, — Нет, такое чудо заслуживает большей награды, — тон привычный, насмешливый, но глаза с расширенными зрачками жадно блестят. Анди растеряна, но Луи властно берет ее за руку, подводит к кровати и откидывает покрывало… Перед глазами все плывет, она сама, кажется, сейчас начнет подниматься к потолку. Ее руки судорожно сжимают шелковые волосы; прическа Луи растрепалась не без ее участия и золотые пряди рассыпаны по бедрам Анди. Умелый язык и губы королевы выделывают такие невероятные вещи, что по телу разливаются волны неописуемого удовольствия. Потом внутри что-то взрывается, она, кажется, даже вскрикивает, и время перестает существовать. Луи отрывается от ее лона и поднимается над ней, кажется, довольно наблюдая за результатом. Анди находит в себе силы поднять руки и притянуть ее к себе. Она припадает к ее влажным солоновато-сладковатыми губам. Это ее же ее собственный вкус! Удивительно, но происходящее, несмотря на всю невероятность, не кажется чем-то неправильным. Она не религиозна, по-этому не чувствует греха или раскаяния, а лишь радость и благодарность. Интересно, а какой вкус у Луи? Сумеет ли она достойно отплатить ей за полученное блаженство? Она переворачивает королеву на спину, стягивает с нее рубашку. Луи выжидательно на нее смотрит и хитро улыбается. Андреа понимает, что ей уже начинает нравится это своеобразное чувство юмора и она просто улыбается ей в ответ, наклоняется и захватывает губами мочку нежного белого ушка Луи. Дальше, она уделяет внимание шее, покатым мраморно-белым плечам, упругой груди. Она постепенно двигается вниз, стараясь повторять губами и языком урок своей опытной любовницы. К счастью, судя по дыханию и стонам Луи, ей это удается. И вот она уже, сначала несмело, проводит языком по небольшому набухшему бугорку под аккуратно подстриженными волосами, по открывшейся ей розовой бусинке, целует. Потом, окончательно осмелев под возрастающими стонами Луи, уже старается сдерживать себя, боясь ненароком ее укусить. А Луи лишь усиливает хватку на ее затылке, постанывает и ничего не боится. Наконец, после вскрика, Луи расслабляет пальцы и лишь нежно ее поглаживает. Анди отрывается от ее мокрого лона, кладет голову на упругое, но в тоже время мягкое бедро Луи и закрывает глаза. А вкус у ее королевских кровей возлюбленной пряно-сладкий.