Пути земные

Тишина, повисшая после этих слов, полных тихого отчаяния, показалась Ируке безнадежной. Ну, не дурак ли он был? Да Какаши-то сану какое дело было до его, Ируки, половой непросвещенности? Перед альфой был вполне доступный омега в течке. С инстинктами и потребностью у альфы было все в порядке. Что, Какаши-сан теперь обязан был трястись над его задницей, как курица над яйцом, только потому что омеге всё было недосуг озаботиться вопросами личного одиночества? Хатаке-сан — джонин. И этим всё сказано. У него не было времени на омежьи фигли-мигли, на ухаживания и долгий этап предварительных ласк. Его, вот, может, прямо через пять минут к себе Хокагэ потребует. И послать может к екаям на рога работу работать, Коноху защищать от вражин всяких, может, на неделю, может — на месяц, может… Да, и вообще джонин может не вернуться никогда. Вот останется вместо живого, настоящего, горячего и сильного альфы в его объятиях только имя на Черном камне. Или бюст в парке, на который в полной своей природной незамутненности будут гадить голуби. Вот как тогда Ирука запляшет? Вот как тогда Ирука завоет? Ходить будет мимо, глаз от земли со стыда не поднимаючи. А из оправданий только — я не умел. Ну, а кто уметь-то должен? И что тут уметь? Поди не вычисление чакропроизводной от комплекса техник, ни таланта, ни мозгов тут не требовалось вовсе. Ирука вздохнул судорожно. — Но это ничего страшного, Какаши-сан. Только можно мне… Омега прикусил губу, опуская взгляд. — Так вы не против? Мягко, как мягко толкнулся этот тихий шёпот куда-то Ируке под самое сердце… Омега поднял затравленный взгляд и просто утонул в сером расплавленном мареве взгляда альфы. Какаши-сан не настаивал и не торопил. Он… ждал… Ждал, что решит Ирука. Видимо, уже порядком притерпевшись к полоумным выкрутасам, на которые оказался ещё как способен Умино. — Я только бельё переодену, можно? — прошептал в полуобморочном дурмане Ирука, краснея всей кожей с мясом. Да, глупость. Ну, трусы-то тут были вообще ни при чём? Да и зачем они вообще были в течку нужны, трусы эти, уж это-то даже Ирука был в состоянии сообразить. Но безумное омежье разбушевавшееся нутро диктовало своё. Принять своего первого мужчину, да ещё такого альфу, как Хатаке-сан, в кургузых труселях военно-полевого образца времен Второго? Нет, ками-сама, нет, уж лучше тогда было и вправду помереть девственником. Хоть не позориться. Уже взмывая в воздух, снова на плечо Какаши-сана, Ирука подумал, что надурил достаточно и больше альфа его слушать не станет, но получив определённое обещание, джонин, по всей видимости, решил на сей час снизойти к капризам неопытного омеги. Оказавшись в роскошной ванной комнате с заветной коробкой в руках, Ирука, тихо подвывая, содрал с себя одежду, от которой нестерпимо чесалось и ломило мучающееся в течке тело, забрался в душ, смывая пот и пыль, а потом промокнул лишнюю влагу с волос и тела. Торопливо срывающимися пальцами надорвал плотную обёртку. — Ничего он с тобой плохого не сделает, — поскуливая и шмыгая, тоненько уговаривал себя дрожащим голосом Ирука, теребя белоснежную обновку, не в силах даже сообразить, где тут был зад, а где перед. — Ничего страшного не случится. Ложись на спину и лежи. Ох, как же Ирука сейчас жалел, что не прислушивался к хихикающим и шепчущимся Котзумам повнимательней. Вот ни один из этих бы, небось, так не растерялся, доведись ему остаться с альфой один на один. Трусики из отлично выделанного белого хлопка, мягкие, шелковистые, прохладные, наконец скользнули по бёдрам и сели как влитые. Взвинченный и взбудораженный, Ирука всё равно нашёл в себе силы изумиться разнице. Он любовно огладил плотную ткань, цепляясь взглядом за изумительный контраст белоснежной кромки и смуглого бедра. В глубине души Ирука всегда немного стыдился своего оттенка кожи, отливавшего не в желтизну, а оливковым. И только теперь ему подумалось, как это смотрелось — вообще-то просто потрясающе… Он аж вздрогнул, когда поднял голову и поймал своё отражение в зеркале… Это… Это вообще он, Ирука, там был? Вот этот смуглый, невысокий омега с приятно мягкими линиями тела и откровенно торчащими сосками и выразительной выпуклостью в районе паха? Наверное, Ирука просто никогда раньше не видел себя обнажённого в полный рост. Да ещё и в течке… Влажные растрепанные волосы, дикий влажный взгляд и, конечно же, уже явное тёмное влажное пятно спереди на новеньком белье… — Умино-сан… Голос альфы, который, больше не доверяя смелости омеги, сам распахнул дверь, как-то внезапно оборвался. — Маа… А вблизи-то он, наверное, был ещё лучше… Во всяком случае, Хатаке-сан, уже до пояса раздетый, оказался совсем-совсем близко неуловимо быстро, как серая тень волка, которую можно заметить рядом лишь раз в жизни. — Вы… совсем мокрый, — с трудом, словно альфу мучил ком в горле, проговорил Хатаке-сан, — очень… Вот тут… И здесь… Альфа с утробным рыком дотронулся до тёплого влажного пятна на белье Ируки. Сильные чуткие пальцы, таящие в себе тысячи техник, огладили через влажную ткань небольшой, но уже очень твердый член омеги, и Ирука вздрогнув, и не отводя затуманившегося взгляда от сосредоточенных глаз Какаши, почувствовал, как член откликнулся на это касание мягким толчком и новой порцией предъэякулянта. Ноздри альфы дрогнули, жадно втягивая погорячевший воздух. Потом мощные пальцы Хатаке вплелись в спутанные цыганские пряди Ирукиных волос, и омега жадно потянулся к их прикосновению, стремять отдаться объятию целиком. На рот его легли горячие сухие губы и альфа осторожно раздвинул их в поцелуе, ища влажного касания к языку Ируки. Талия у джонина была тонкая, жилистая, обманчиво хрупкая, ладони Ируки вдруг смело и чувственно огладили сухощавые бока, спину со стальными мышцами, впалый расшрамленный живот… Словно отвечая на это неловкое и сумбурное объятие, руки джонина обхватили и подхватили омегу под ягодицы, оглаживая и прижимая их жаждавшие тела друг к другу. Как они оказались на футоне в большой комнате лично Ирука не запомнил вообще. Просто в какой-то момент он ощутил, как мир пронёсся мимо них куда-то в тартарары, а потом — дрогнул и перевернулся, и Ирука обнаружил самого себя лежащим на спине, в горячих и жадных объятиях Хатаке-сана, который впрочем пока ещё осторожничал, прижимал омегу настойчиво, но очень нежно, целовал вдумчиво, надолго замирал, словно смакуя. Протяжно и томительно оглаживал обнажённое соблазнительное тело омеги, особенно там, где уже невыносимо ныло, и Ирука с изумлением слышал судорожные вздохи и стоны и с неменьшим изумлением понимал — это стонет он сам, нисколько не рисуясь, а просто потому, что рот открывался сам собой, словно Ирука хотел что-то сказать, а получалось только — крикнуть… План лежать и не шевелиться явно трещал по всем швам. Ирука в редкие секунды просветления с испугом осознавал, что сам охотно и чувственно тянулся к альфе, жадно норовя потереться животом и пахом, и гладил, гладил, гладил Хатаке-сана везде, куда дотягивался, словно ласк альфы было много, но все ещё недостаточно… Но потом Какаши очередной раз скупо и гибко двигался на нём, горячий, тугой, прижимал к футону, перебирая губами, приникал к ирукиным губам как-то снова по-новому, и снова замирал, точно питон, сжимающий в смертельных кольцах мощного тела беспомощную жертву, и Ирука замирал тоже, проваливаясь в момент, когда он весь принадлежал не себе, а другому и это было такое удивительное чувство… Словно ни о чём больше ему не стоило беспокоиться. Потому что ничего больше от него, Ируки, в этом мире не зависело. Зато альфа, что принял на свои сухие жилистые литые плечи все тяготы этого мира, сейчас зависел от него, Ируки, как ещё никогда. И только в силах омеги было дать ему всю радость этого мира как награду. — Какаши-сан… — наконец простонал Ирука, когда ему уже начало казаться, он вот-вот лишится чувств. И джонин услышал. Оторвался от медленного тягучего поцелуя и на губах его, больше не суровых и не сухих, мелькнула пронзительно нежная улыбка. — Мааа, я полагал, мы не торопимся, нэ? — Хнннн, — простонал Ирука только, бесплодно шаря ладонями, чтоб притянуть альфу назад, к себе. Но Хатаке-сан уже отпрянул, чтобы найти своим чудесным ласковым и властным рукам иное применение. И взгляд его, целиком впитавший и смуглоту Ируки, и дьявольскую белизну соблазнительного белья, и ошалевший Ирукин взгляд, вспыхнув вожделением, сказал омеге о его желанности куда больше, чем скупые на слова губы джонина. — Совсем промокло, — тихо шепнул альфа, откровенно пялясь на бессовестно разросшееся пятно на белье Ируки. — Нужно снять… — Я сей… Ой… — пискнул Ирука и умолк, потому что джонин решил столь важное дело неопытному омеге не доверять. И жестко зафиксировав Ируку, вдруг одним неуловимым движением прижался лицом к животу омеги, вдавив подбородок туда, где под кожей чуть не лопались созревшие к течке омежьи придатки. А потом медленно повёл вниз, уцепившись волчьими клыками за кромку белья, жадно вдыхая запахи течки, обнюхал изнывающий и истекающий член, поджавшиеся яички… Потом Ирука, ахнув, запрокинул голову, потому что дальше с трусами его Хатаке-сан расправился уже рукой, а сам принялся сочно целовать налившуюся головку члена, высвобождая ноги омеги. А потом между скользких от смазки ягодиц скользнули восхитительные длинные пальцы, надавливая на припухший вход, и Ирука почти захлебнулся стоном. Так что из водоворота изматывающе-восхитительных ощущений Ирука вынырнул буквально в ту точку времени, где он уже был бесстыдно и откровенно раскрытым, непристойно всхлипывающим и жарко жмущимся спиной и головой к груди Хатаке-сана, что очередной раз почти незаметно поменял их положение, управляясь с Ирукой легко и ловко, как с тряпичной куклой. Теперь Ирука был бедром и боком прижат к животу джонина, на футон опирался локтями, ну, а вся его течная задница, беззащитная и мокрая от смазки, оказалась в беспрепятственном доступе. Альфа осторожно разрабатывал его девственный вход большим пальцем, внимательно следя за реакциями Ируки, хотя реакция-то была всего одна — Ирука скулил, всхлипывал, болезненно выгибался в пояснице и ёрзал задницей туда-сюда, изнывая от желания получить от альфы ещё больше. — Что вы со мной делаете, Умино-сан, — прошептал наконец Хатаке, целуя омегу в спину, между болезненно топорщившихся лопаток. — Теперь и я весь мокрый. Да, текло из Ируки — не дай, ками-сама добрый, утонуть. Наверное, весь футон уже был заляпан. — Прошу п-прошения, — простонал Ирука. — Ирука! Прошу вас, ну что вы такое говорите! Голос альфы даже сделался на тон выше. Ирука так и замер, с трудом приходя в себя. — Хатаке-сан… — Ирука! Никакого больше «Хатаке-сан», умоляю. Меня зовут Какаши! — Какаши-са… И тут рот Ируки обхватила рука, не давая вырваться ни единому звуку. И хорошо! Потому что сзади уверенно и мощно между скользких от природной смазки ягодиц омеги вторгся плотный горячий член и проник сразу чуть глубже, чем доставал палец. Ирука мгновенно сжался, из зажмуренных глаз брызнули слёзы, хотя никакой боли он в этот момент не испытал вовсе. Только дикое, вынимающее душу блаженство… Просто… Это было так… К какому невозможно было подготовиться заранее. Это было тем, что невозможно было предвидеть… И нельзя предотвратить… Какаши сзади навалился всем телом, фиксируя омегу, обхватил плечи и уткнулся во влажную шею Ируки, тяжело дыша и вздрагивая. — Уууууу, — сквозь мешающую ладонь утробно простонал Ирука. — Больно? — срывающимся шёпотом проговорил Какаши. Ирука замотал головой, мучительно жмурясь… Уняв сорванное дыхание, Какаши перенес вес тела на одну руку и несильно двинулся, стараясь проникнуть глубже. Податливая омежья плоть плавно и туго обхватывала напряжённое естество альфы и сдерживаться было чудовищно трудно. Но Хатаке и в чаду вожделения помнил — Ирука девствен, пуглив и мнителен. Животные порывы стоило смирить до времени. У них ещё многое было впереди и Какаши искренне надеялся, что не только лишь в плане течки… — Маа, — выдохнул наконец альфа, когда почувствовал себя полностью погружённым в недра омеги. Ирука оказался лучше всяких мечтаний — горячим, отзывчивым и идеально вылепленным словно бы для Какаши нарочно — сильным, плотным и мягким, с крепкой выносливой задницей и непередаваемо манким запахом природной смазки… Альфа успокоительно прикусил немного повлажневший загривок омеги и осторожно двинул бёдрами, направляя себя так, чтобы им с Ирукой устроиться максимально комфортно для проникновения и набухания узла. А в том, что узел будет, Какаши и не сомневался, уже сейчас ощущая, как приятно омежье нутро давит снизу на чувствительные железы ствола члена. Редкое удовольствие для альфы и омеги, и потому — драгоценное. Ирука неожиданно синхронно двинулся вместе с ним, точно они в ту же секунду сделались единым механизмом. Наслаждение непередаваемое… Ирука снова громко простонал и словно бы раскрылся для Какаши ещё сильней. Было так горячо! И немного стыдно. И так по-животному хорошо-хорошо. Ирука всю свою зрелую жизнь в роли омеги считал течку сущим наказанием. И только сейчас ему открылся совершенно иной её смысл, сокровенный и упоительный, когда альфа замирал в нём, глубоко-глубоко внутри, а потом вдруг туго и влажно двигался, а Ирука подхватывал и продолжал слитное их движение, и так снова и снова… Внутри всё сводило сладкими спазмами в предчувствии чего-то необыкновенного, чего Ируке ещё не довелось испытать даже в ночных нескромных и неясных мечтах… Альфа словно вёл их обоих к вершине, но неужели что-либо иное могло быть ещё более волшебным? Ируко тяжко простонал, когда от самого растянутого членом альфы прохода до груди по животу вдруг прокатилась мучительно-сладкая волна и омега хрипя запрокинул голову, потому что Какаши схватил его за волосы и потянул. Лицо альфы было искажено, а тело словно превратилось в таран из раскалённого металла. — И-ирру-ка, — натужно прохрипел джонин, замирая, на этот раз — как камень, словно альфе было и больно, и вместе с тем безумно хорошо. — Какаши! — вскрикнул Ирука, ничего уже не анализируя и не понимая. Так остро он ещё никогда не чувствовал. Растянутым, размаянным, смятым, оттраханным и счастливым! — О-о-о-о-о, — только и смог простонать омега, что уже лежал, уткнувшись лицом в футон, когда сзади вдруг стало сначалл мокро и очень горячо, а потом — предельно тесно. Что ж там за дубина-то такая у джонина между ног была? Что даже узел на ней заполнил Ируку изнутри так, что и шевельнуться было нечего и думать. Ирука запоздало припомнил что-то о контрацепции, о которой раньше как-то даже и не помышлял, а потом вздохнул несколько раз поглубже и велел себе успокоиться. Всё равно, уже ничего поправить было невозможно. Половая мощь альфы позволяла держать узел и вязать омегу чуть не всю ночь. И уж что Какаши-сан в этом плане ничуть не уступал лучшим альфам на свете, Ирука так вот ничуть не сомневался. Может, в альфа сам был на нужных препаратах? Ну, должны же были противозачаточные входить в обязательный набор медикаментов первоочередной важности у любого военнообязанного альфы? Оставалось только надеяться. Нет, Ирука был совсем непротив завести малышей, но… пардоньте, на какие шиши? И к тому же он ведь не знал в точности позиции альфы по данному вопросу. Нет, Какаши был хорош с Наруто, безупречный отец и альфа, но ведь он джонин. Мог ли джонин хотеть свою семью и детей? Вряд ли. Слишком многое было поставлено на кон. Да и вообще, Ирука мысленно обругал себя за омежьи дурацкие мысли. Ему ещё только первый раз член в задницу вставили, а он уже мысленно альфе аж целый дом детишек нарожал! Не лучше ли было наконец расслабиться и насладиться по полной тем, как сладко распирало сзади и течный зуд на время унялся, потушенный альфьим семенем. — Ирука, ложитесь вот так, поудобнее, — прозвучало сзади. И Ируку осторожно повернули и уложили боком на локоть Какаши-сана. Теперь они соприкасались не только внизу, но и вообще — всей длиной тел. Как ложечки — маленькая и большая. Наконец-то до Ируки дошёл истинный смысл этого выражения. Это было в конце концов до ужаса мило. Неожиданно Ирука зевнул и почувствовал, как неумолимо тяжелеют веки. — Какаши-сан, — пробормотал он, сам не зная, что хотел сказать. — Какаши, — раздалось прямо над ухом с улыбкой, но твёрдо. И в груди джонина, к которой Ирука прижат был спиной, что-то чудесно загудело, вторя этим словам. — Ка-ка-ши… — еле слышно, по слогам, заплетающимся со сна языком проговорил Ирука. И провалился в темноту.