♫ Jakwob - Blinding (Himalia Remix) ♫
— Домингес… Я чуть повернул голову, чтобы взглянуть на девушку, что позвала меня. Стефи не спешила отрываться от моего плеча, до этого проревев там не одну минуту. Ее голос звучал вымученно и устало, он был отчаянным и молящим о чем-то. Я не умел никогда читать мысли, поэтому так и не смог понять, о чем Камарена в тот момент думала, но это и казалось не таким уж нужным. Ее тяжелое дыхание я ясно слушал над ухом, а горячие выдохи заставляли вздрогнуть. Все же она была девушкой и вполне себе женственной, несмотря на то, что была в этот момент жутко несимпатичной: опухшие и покрасневшие от слез глаза, сухие потресканые губы, вымученный вид, который заставлял такого парня, как я, безнадежно выдохнуть и подставить свое плечо, чтобы она выплакалась в жилетку. Помогал я не сильно, вестей от врача все не было, но по тому, как заметно разнервничалась и расчувствовалась Стефи, я знал, что что-то точно не так. Что это не просто жар и что он не взялся из неоткуда. Я хотел спросить, но, опять же, она сразу в слезы, никакой помощи, если честно. Не понимал я женщин. Сейчас тоже не особо понимаю их психологию, но тогда они для меня вообще были темный лес. И вот я инстинктивно прижал ее к себе, растерявшись по началу, а потом думал: «Вот неужели нельзя сначала все рассказать, а потом уже плакать?». Но потом все больше думал, что это все же серьезно. В конце концов, это же Камарена, которая на подобные эмоции не сильно щедра. И потом она действительно попыталась мне объяснить, хотя бы в двух словах, но я ничего не успел понять, потому что ее сотрясла новая волна рыданий. Из всех ее слов я понял лишь одно: «рецидив», которое пытался судорожно вспомнить; я точно знал, что это термин из медицины и был уверен, что слышал его уже ранее, и не раз, но так и не смог вспомнить значения, поэтому лишь смиренно ждал, пока эта девушка успокоится и расскажет все нормально. — Камарена… Мы называли друг друга по фамилии. Я не особо желал с ней общаться, как и она со мной, и никогда мы с ней не были близки, но сейчас я поддерживал ее и пытался как-то успокоить, потому что чувствовал, что только я могу хоть как-то понять ее волнение сейчас. Альба была и мне не безразлична, поэтому я был здесь, а не ушел обратно на занятия подобно другим. Я держал Стефи за руку, а она слабо пожимала ее в ответ. Сейчас мы просто были нужны друг другу. Нервы у меня все больше накалялись с каждой минутой, проведенной в этом холодном, противно пахнущем помещении. Своими рыданиями Камарена вновь и вновь трепала чересчур сильно натянутую струну моих нервов, которая теперь готова была лопнуть. Ее руки были ужасно холодными, а все из-за того, что нам запретили сидеть в куртках. Сейчас я понимаю, почему, а тогда не понимал совершенно и очень злился, потому что тоже замерз. Стефи все же оторвалась от меня и посмотрела серьезно. Она разглядывала меня, будто пыталась что-то понять, внимательно вглядывалась в мое лицо, а потом вздохнула, и я понял, что она собирается говорить, а мне нужно будет внимательно ее выслушать – разговор будет непростой. Для нее – в первую очередь. — Даже не знаю, могу ли я тебе доверять, а, Домингес? — Она прищурилась своими раздраженными глазами и усмехнулась нервно. — Заслуживаешь ли ты этого? Я пожал плечами: — Не знаю, тебе решать. Камарена отвела взгляд и тяжело вздохнула: — В том-то и дело, что не мне… Слушай, я знаю, мы не сильно ладим, но Альба очень дорога мне, понимаешь? Я кивнул, мол, понимаю: — Мне тоже. Она снова нервно усмехнулась и посмотрела на меня, потирая замерзшие руки. — Она часто о тебе говорит. Очень часто. И у нее такое лицо от этого так… сияет… Что только она в тебе нашла, а?.. — Пожимаю в ответ плечами. — Она не рассказывала, ведь так? О том, что с ней происходит? Ведь ты все еще здесь… и ведешь себя спокойно. Если я расскажу, обещаешь, что не оставишь ее? Или хотя бы не станешь избегать, а? Пожалуйста, просто я в таком отчаянии и уже просто не знаю, что делать и можно ли что-то рассказывать… Просто я не могу держать это в себе, а ты должен знать… И… Я взял ее руки в свои и пристально посмотрел ей в глаза. — Стефани, — произнес я ее имя четко, — мне можно доверять. Альба мне тоже не чужой человек, и мне не безразлична та фигня, что с ней творится. Мне нужно знать. Поникнув, она кивнула. — Хорошо, да… Я расскажу… а дальше… будь, что будет…***
♫ combination lock – don't leave me behind ♫
Я пялился в окно без каких-либо мыслей не одну минуту. Стемнело почти моментально, из-за чего пришлось зажечь в палате верхний свет. Ее побледневшая кожа была не намного темнее простыни, на которой она лежала, и светилась в теплом огне старой люстры. Температуру, бившуюся между 37-ью и 38-ью градусами по Цельсию, не сбивали, признав субфебрильной лихорадкой, но все же решили оставить ее до утра. Наш классный руководитель связался с ее отцом, но у того было полно дел, поэтому приехать раньше позднего вечера он не мог, а потому, чтобы не тревожить других пациентов после окончания часов посещения, они решили все же не трогать ее до утра. Температура спадала быстро, но она все еще спала. И тогда я будто увидел ее впервые. Такую вымученную, сильно потрепленную и быстро исхудавшую, и медленно осознавал все, что происходило, чрезмерную опеку Камарены, ее волнение за подругу; осознавал причину тех тяжелых вздохов при разговорах о планах на жизнь и такого сильного стремления переделать как можно больше дел. Я перевел взгляд от ее отражения в стекле на нее настоящую и внутри что-то невольно кольнуло. Боже, она ведь и правда была очень хрупкой. Всегда была. Вот только я никогда не пытался этого замечать, относясь к ней так же, как и к остальным. Насколько же сильной она пыталась казаться, беззаботной; Альба старалась всегда улыбаться, даже таская тяжелые для нее коробки. Сейчас, когда из всего того вороха одежды на ней была лишь ночная рубашка, принесенная Стефи, когда не было этой кучи свитеров и кофт, я видел, насколько сильно она исхудала. Даже когда я танцевал с ней на балу, она не была такой. А еще заметил, что все это время она красилась немного, потому что теперь я видел эти темные куги под глазами и болезненный, землистый оттенок кожи. Стефи сказала, что когда стали появляться и наружные признаки болезни, им пришлось учить Альбу краситься. Даже упоминала, что тут каким-то боком замешена была Ламбре, которая все это дело очень любила. Надо отдать ей должное – вся эта шпатлевка была почти незаметна. Если бы я не проводил рядом с дочерью священника, то точно ничего не узнал бы. Опустившись на табуретку возле койки, я тяжело выдохнул, уронив голову на руки, локтями опиравшиеся о колени. Я не знал, как быть дальше. Возможно, сомнения Стефи были не напрасны, возможно, мне действительно не стоило этого знать, возможно, я просто не могу с этим справиться, и от этого я чувствовал себя трусом. С таким я раньше никогда не сталкивался, просто не приходилось. Я не знал, как вести себя, и как вообще Камарена могла так долго нести такой груз. После рассказа ей было очень плохо из-за того, что сильно перенервничала, поэтому Хорхе, который вообще-то собирался забрать меня отсюда, вызвался довести ее до дома. Он ничего не спрашивал, просто почувствовав, что не должен, и Стефи была благодарна ему за это. Еще одного рассказа она бы точно не выдержала. — Диего… Я вздрогнул от неожиданности. Ее голос был хриплым, а после она и вовсе раскашлялась, потянувшись за стаканом воды, стоявшим на прикроватной тумбе. В ее тоне не было удивления, она просто констатировала факт. Она пила быстро, морщась при этом, и до меня не сразу дошло, что вода просто была ужасно холодной, однако Альбе до этого не было никакого дела, она просто хотела хоть как-то смочить пересохшее горло. Я выжал немного времени, прежде чем заговорить. — Как ты себя чувствуешь? Она посмотрела куда-то в сторону, задумчивая, удерживая в руках почти пустой стакан и заставляя остатки воды медленно перекатываться, размышляя, наверное, правду мне сказать или покривить душой, но увидев, что на ее попытку улыбнуться я никак не поменялся в лице, оставаясь серьезным, перевела печальный, усталый взгляд на окно. — Будто на меня уронили пианино, а потом проехались грузовиком. Я спросил, должен ли позвать врача, но Рико лишь отмахнулась и покачала головой, отвечая, что бывало и хуже, а сейчас все не так уж плохо. «Бывало и хуже»… Она просила рассказать, что было, пока она валялась в отключке. На самом деле, она не слабо приложилась головой, пошатнувшись от навалившейся внезапно тяжести, принесенной температурой, поэтому я бы больше удивился, скажи она, что все прекрасно. Я рассказал, как есть. — Они правильно сделали, что решили меня оставить, — кивнула она. — Лишних хлопот со мной отцу только не хватало. Я смотрел на нее пристально. Даже сейчас она мало думала о себе, а во мне медленно подымалась какая-то злоба, но тогда я почти не чувствовал этого. Потом Альба поджала с сожалением губы и с тоской посмотрела в мою сторону. — Прости. Я хотела рассказать, честно. Не успела. Стефи все тебе рассказала, верно? Мне жаль, что ты услышал это от нее и что ей пришлось сделать это вместо меня. — Мне все еще мало чего ясно. Я знал, что у нее ХМЛ*, что она болеет им не первый год и уже находится на предпоследней стадии, что химеотерапия почти не помогает, а ремиссия почти ушла, уступая место рецидиву. И ничего эти слова мне не давали, несмотря на то, что у меня в семье уже не одно поколение врачей было. Лишь слово «лейкоз» дало мне хоть что-то. Я знал, что это онкологическое заболевание. У нее резко поменялось выражение лица на смесь жалости и радостной грусти. Уголки губ нервно дернулись в улыбке, и она посмотрела в стакан. — Тут и нечего понимать. Я умираю, Диего. И с этим ничего нельзя сделать. Я знал это. В глубине души я понял это давно, но осознание начало приходить лишь сейчас. Я чувствовал, как в горле встал ком и говорить стало невозможно. Альба сделала последний глоток и приложила все силы, чтобы дотянуться до моего колена. Я посмотрел на нее исподлобья, и казалось, будто ей меня жальче даже больше, чем себя. Бам! Злоба незаметно поднималась выше. Повинуясь порыву, я накрыл ее руку своими ладонями, впервые за долгое время чувствуя, что она горячее меня, хотя до этого руки у нее были всегда ледяные, такие, что хотелось просто принести ей варежки. — Я удивлена, что ты все еще здесь, — взглянула девушка на меня. — Большинство людей после такого уходят, не сумев контролировать эмоции. — Ты мне не родственница и не подруга, чтобы я так переживал; — она кивнула в ответ, грустно улыбнувшись. — Но я переживаю. Очень. Ты даже не представляешь, насколько. Может, я бы и ушел, пролежи ты минутой дольше, и больше не пришел бы, не знаю. Просто сейчас здесь нужнее я, правда? Не твой отец, который и без того сильно переживает, и даже не Стефи, которую ты тоже заставила понервничать. Кстати об этом, очень нехорошо с твоей стороны так относиться к своему здоровью. Ты заставила всех поволноваться. Упрекнул я ее в шутку, так и не выделив это тоном, но Альба, кажется, поняла. Она склонила свою кучерявую голову на бок и тепло улыбнулась. — Да, так лучше. Я рада, что ты здесь. От этого намного легче. Как думаешь, я еще смогу поесть? — Быстро перевела она тему. — Живот ужасно сводит, настолько, что я готова съесть всю эту баланду. — Все так плохо? Я имею в виду, с едой здесь? — Сразу видно, что ты не лежал в больницах. Так-то, может, все не так плохо, но они наверняка прописали мне какую-нибудь противную диету. Ох, все бы сейчас отдала за отцовский жареный суп… даже не спрашивай, — улыбнулась девушка шире. — Знаешь, ведь обычно готовлю я, у папы это не особо получается. Даже не знаю, как он справится без меня… Улыбка стала вымученной, и Альба попыталась убрать руку с моего колена, но я так и не смог отпустить. Она выглядела очень уставшей, но стоило мне позволить себе такую вольность, несколько оживилась, с рвением пытаясь все же выдернуть свою руку из моей хватки. — Диего, пусти, больно, — нахмурилась девушка почти тут же. — Мне неудобно так сидеть. — Давай, прекращай эту резкую смену эмоций, ты все только усложняешь, — нахмурился я в ответ, все же отпустив руку. Кудлатая поджала губы и смотрела на меня обиженно, после просто выдохнув виновато и извинившись. Собравшись с мыслями, я положил руку ей на плечо, собираясь сказать то, что собирался уже давно. — Тебе нужно перестать натягивать эту улыбку, как ты любишь делать. И больше думать о себе, никто не посмеет тебя в этом упрекнуть. Ты не обязана быть сильной или… — Диего, — прервала она меня резко, глядя на меня серьезно, но нервно улыбаясь, — если я перестану сдерживаться, то просто… сломаюсь, я думаю. Ты не знаешь, каково это все… — А каково это? — посмотрел я на нее с вызовом. — Чего же я, такой слабоумный не могу понять? И это сработало безотказно. Думаю, она вскочила бы с кровати от возмущения, если бы могла. — Ничего ты не можешь понять, — говорила дочь священника холодно и отстраненно, сильно понизив голос. — Это трудно – вставать по утрам, осознавая, что время бежит очень быстро, а ты ничего не можешь поделать. Когда хочется забиться в угол и не вылезать оттуда, пока не придет время, но ты встаешь, мажешься тонной макияжа, чтобы скрыть следы болезни, а потом перемазываться заново, потому что снова идет кровь. Ты встаешь, чтобы приготовить отцу завтрак, а он уже ушел, потому что не хочет тебя видеть, и прекрасно его понимаешь, ибо такого никто не выдержит. Когда он и твоя подруга тщательно подбирают слова и избегают тем, которые могут тебя ранить, хотя тебе хотелось бы это обсудить. Когда каждый день борешься, пытаясь отсрочить поражение, и тебя пробирает злость, когда другие наоборот пытаются приблизить свой последний час. Ее голос дрожал, а мне казалось, что я лишился дара речи. — Это просто… нелепо… Какой-то страшный сон, который никогда не кончится. Я тоже хочу все это: окончить школу, поступить в колледж или университет, влюбиться, но… — Теперь-то я точно уверен, что ты тогда соврала. Сначала она посмотрела на меня злобно за то, что прервал ее, потом удивилась и захлопала глазами, вопрошающе глядя на меня. Вот так вот резко мы закончили нагнетающую обстановку тему и перешли к другой. — Когда это я?.. — Когда сказала, что я тебе нравлюсь. Она мотнула головой. — Нравишься. Но не так. Не так, как другим девчонкам. Эти чувства более… платонические, что ли?.. Как человек ты мне нравишься, вот, что я хочу сказать. А тогда я просто побоялась, что ты можешь стать ближе, поэтому… — … рассчитав, что я, скорее всего, тебя отошью, сказала именно так? — Так. Жаль, что это все равно не помогло, ты стал еще более настырным. Я усмехнулся. — Ты просто не представляешь, как твои слова меня тогда озадачили. Ты же меня тоже интересовала только как человек. Но вообще, ты симпатичная, ты знаешь? Просто я об этом никогда не задумывался. Никогда не думал о тебе в таком ключе, поэтому сильно… удивился. — Я тоже никогда о таком не думала до того… — А еще ты заплакала, а я просто не знал, что с этим… До того? То есть, после этого я стал тебе нравится. — Не вырывай мои слова из контекста, пожалуйста, — нахмурилась она, в шутку. — Ты ведь все же парень, а я читаю много романов, где есть любовные линии. Конечно же я хоть раз об этом задумывалась. Но что касается самих чувств… не знаю, не уверена… да и времени осталось не так много… Я не задумывался особо в тот момент, эти слова просто сорвались с моего языка: — А попробовать проверить не хотела бы? Альба вопрошающе-смущенно-удивленно смотрела на меня. — Ты и я. Не хотелось бы попробовать? Я ведь тоже не знаю, почему так упорно за тобой бегаю. Она молчала, глубоко задумавшись, глядя куда-то в сторону. Она хмурила брови, усердно над этим размышляя, а потом также серьезно, но с сомнением глядя на меня. — А если влюбишься? Разве это не будет с моей стороны эгоистично? — Ты же знаешь, что я все равно буду ходить за тобой по пятам, верно? Это в любом случае будет эгоистично. Разве не ты говорила, что хотела бы этого? Я не идеален, девушки меня не раз бросали, даже не попробовав толком бороться, а ты всегда-всегда меня терпела. — Ты ужасен, Диего, — поджала она губы. — Ты грубый и невоспитанный, из тебя джентльмен как из гуманиста математик. Но на самом деле… ты бываешь добрым. И отзывчивым. И совесть у тебя все же есть, только где-то глубоко-глубоко. Но даже так, я не могу заставлять тебя привязаться ко мне. В дверь постучались, и в палату зашла медсестра, резко прервав наш разговор, с улыбкой говоря, что Альбе лучше переодеться и выпить таблетки, к тому же время посещения уже прошло. Собирая сумку, я все же решил ответить, не обращая внимания на эту женщину. — Мне все равно, никакой разницы особо не будет, потому что это уже произошло, — я перекинул сумку через плечо. — Доброй ночи. Она окликнула меня у самой двери, и я остановился, не оборачиваясь. — Ничего, если я все же побуду эгоистичной и приму твое предложение?..