church.

Не должны этого делать. Просто не должны. Ники дышит Сонхуну в шею, тяжело и сухо сглатывает: всё тело сковано диким напряжением от тяжести прилившей к члену крови, в голове лишь туман. Сонхун рядом ощущает то же самое; поджимает губы, прикрывает глаза. – Хён, – его голос низкий, его голос давит на широкие плечи Пака, успокаивает и соблазняет одновременно. Сонхун пытается отвлечься, разминает шею не открывая глаз. – Ники, мы не можем, это неправильно, это… – Хун разворачивается, опирается о кухонную столешницу бедром, не в силах поднять взгляд, переполненный вязким желанием. – А всё, что делают остальные, правильно? Всё, что они пытаются провернуть, — это честно? – Нишимура подходит вплотную, ладони располагая по обе стороны от Пака. – Все они ведь тоже те ещё сволочи, Сонхун, – губы мягко прижимаются к губам, – они все по горло в собственной грязи, тебе ли не знать. У Сонхуна ужасно глубокий взгляд, у Сонхуна взгляд пылает, но не огнём, а холодом. Холодом рьяной ревности и любви, которые отражаются и в глазах напротив. – Джей, – его имя звучит привкусом гордости, каплей мёда на самом кончике языка, и Ники ловит эту сладость, слизывает, выдыхает в приоткрытый рот, хмурится. – Чонсон, – ухмылка проявляет себя лишь мгновением вспышки молнии в густоте свинцового неба.– Ты тоже его хочешь. – Тоже хочешь, – губы Нишимуры проходятся по щеке Сонхуна, что ладони укладывает на чужую грудь. Его разъедают сомнения, тормозит непонимание, но отсутствие страха вопреки всему кричит о правильности решения не сдерживаться. – Расскажи мне о нём, – похоть растекается по венам, Ники прижимается пахом к чужому бедру, собственным раздвигая длинные ноги Пака, – расскажи мне какой он в твоих глазах, потому что я уже не могу думать. Не могу думать ни о чём кроме его тела, его губ, его запаха. Сонхун слышит, как Ники почти давится первым стоном; у самого в груди сжимается сердце. Ленивый взгляд кажется безразличным, на нижней губе снова содралась корочка, пятнышко на шее блестит от пота, что на вкус оказывается неправильно сладким. Ники прав: от Джея безумно вкусно пахнет. – Он.. – тяжело соображать с ощущением недостаточного и дразнящего трения в чувствительных местах. – Он выглядит как сука, – Ники усмехается, влажную испарину оставляя на коже своего хёна, – хотя на самом деле совсем не такой. Он нежный, болезненно нежный, такой хрупкий. Шипение срывается с губ. Мало. Всё ещё чертовски мало. – Ласковый, – Нишимура хрипит, отрывается от мягких поцелуев открытой кожи и вслепую ищет губы Сонхуна, – податливый. – Когда он смотрит, знаешь, когда он смотрит снизу вверх.. – не удаётся договорить. Ники окончательно сходит с ума: зверски голодно впивается в губы Сонхуна, хнычет, стонет, целует так жадно и неумело размазанно, но это наоборот лишь заводит в разы сильнее. – Мне нравится, когда он поддаётся, – череда поцелуев прерывается признанием, – нравится, как он цепляется за мои плечи, когда я настойчив. Мне нравится. Ладонь одним движением спускается под резинку штанов Сонхуна, вязкая слюна тянется меж губ, когда Ники ухмыляется: хён тоже без белья. – Чонсон, – дрожащие пальцы Сонхуна задирают край футболки Ники, проглаживают линию рельефного пресса, прежде чем спуститься ниже. – Чонсон, – голос грубеет, когда Нишимура сжимает его член у основания – Он задыхается, перед тем как кончить, – Ники ощущает подушечку большого пальца поверх влажной от смазки головки и стонет, стоит красивому голосу позвать его на японском. – Царапается так сильно и смотрит так мокро. Ладонь на чужом члене сжимается сильнее, надрачивает быстрее и агрессивнее, заставляя уже Сонхуна издать глубокий гортанный стон. – Чонсон.. – у Пака перестаёт фокусироваться взгляд, он с трудом поднимает его на Ники, видит лёгкую испарину на его лбу, рассредоточенную тупость в глазах, и открывает рот. – Дже-я. Нишимура расценивает это как приглашение, чувствует ритмичность Сонхуна, подаётся вперёд за поцелуем, сочащимся слюной, что стекает из уголков губ прямиком на подбородок. Бутон цветка его губ желанный и дикий. Неизведанный, сочащийся сладким нектаром, напитанным ядом. Чонсон разводит длинные смуглые ноги, смотрит всё так же лениво: кошачий разрез тёмных глаз полуприкрыт, затемнён длиной подрагивающих ресниц. Одно верное касание — и он поддастся. Гибкий, горячий внутри и снаружи, отравляющий своей сладостью. – Хочу, – Ники отрывается от лихорадочных мокрых поцелуев, тянет ниточку слюны, прежде чем слизнуть её. – Хочу. Тяжело осознать, чего хочется. Тяжело удовлетворить дикое желание чего-то непередаваемого, и Сонхун прекрасно понимает это. Понимает, дрочит ему, смотрит в глаза ослабленно и настойчиво одновременно. – Сука, – не выдерживает: ладонью накрывает затылок Нишимуры, пальцами прочёсывает его тёмные волосы, прежде чем надавить, притянуть к себе, поцеловать грубо, со всей голодной жестокостью, что скопилась за долгое время. – Джей. Ники приоткрывает глаза, видит отражение каждого своего желания в чужих зрачках, что, кажется, вот-вот и перекроют радужку, хватается за столешницу, ощущая приближающийся оргазм. Чонсон выгибается на постели. Солнечный свет не проникает в комнату. Его стоны сводят с ума. Духота на улице не сравнится с тем, как ощущается холодный кондиционируемый воздух в его присутствии. – Я хочу трахать его, пока он не потеряет сознание, – Сонхун произносит это прямо над ухом, тянет за волосы. – Хочу услышать, как он просит остановиться, – Ники начинает хрипеть и скулить. – Увидеть, как он гладит себя и стонет, пока из него вытекает сперма. Хочу его, – Нишимура вздрагивает, виском прижимается к чужому. Липкое семя пачкает длинные пальцы Сонхуна, приход затуманивает разум, но не сбивает Ники с ритма. – Я хочу его, – Пак позволяет Ники забрать остатки контроля над своим телом, целует настойчиво в который раз, кусается и рычит, начиная толкаться в кулак Нишимуры думая о Чонсоне. – Джей.. – Ники забывает, где он и с кем, теряется в приятных мыслях, доводя Сонхуна до громкого яркого пика, позволяет грубо целовать себя и отвечает тем же, пока спрятанный за посудой телефон продолжает видеозапись.