⊹ ━━━➳༻ ⟡ ༺➳━━━ ⊹
Изначально Кавех вызывал у Аль-Хайтама непонимание с ноткой отторжения. Как человек может быть таким расточительным, несообразительным и наивным, несмотря на свой талант? Как у него могут быть такие глупые идеалы, за которые этот бедоархитектор извечно цепляется? На смену непониманию пришло замешательство. Прожив с Кавехом достаточное количество времени, Аль-Хайтам привык к чужой вспыльчивости и их нелепым спорам, извечно заканчивающимся хлопком входной двери. Теперь провести вечер в тишине было куда более удивительно, чем слушать бурное негодование своего соседа. Шумный архитектор с пылкими речами врос в рутину ученого, невольно стал частью чужой жизни, чужой зоны комфорта, ничего для этого не делая, просто существуя где-то рядом. Когда Аль-Хайтаму впервые пришлось вытаскивать Кавеха из пьяной потасовки, он был в ярости и недоумении. Он не мог понять, почему архитектор после размолвки с клиентом решил утопить свое горе в таверне, а затем ввязался в бессмысленную драку. И хоть лицо его как обычно сохраняло бесстрастное выражение, чужое запястье Хайтам сжимал излишне крепко, когда быстрым шагом буквально насильно тащил это недоразумение домой. Его позвали потому, что один из местных жителей в пьяном виде рассказал завсегдатаям таверны, где живет Кавех. Не имея возможности отказаться, ученый был вынужден бросить все дела и, отложив книгу, которую читал, отправиться за своим буйным соседом в глухую ночь. Его привычное состояние покоя было нарушено пьяным товарищем, но все же он не мог заставить себя оставить его в таком состоянии. Дотащив архитектора до дома, ученый лишь с некоторой неприязнью резко отпустил чужое запястье, захлопнув дверь. Он уже собирался сделать замечание своему соседу, но, увидев чужие красные, полные слез глаза, предпочел промолчать. Аль-Хайтам едва ли понимал, что человек напротив чувствовал в тот момент, но ученый осознал, что Кавех выглядит совершенно потерянным, как будто он внезапно лишился всего, что у него было. Было ли это из-за алкоголя или из-за чего-то другого? Аль-Хайтам не хотел знать. Не хотел, потому что тема «душевных терзаний» — это не то, в чем он хорош. Заманчиво было все скинуть на то, что впервые Кавех был перед соседом настолько пьяным. В ту ночь он больше не проронил ни слова, указав соседу идти спать, а сам вернулся к чтению. Слова перед глазами плыли, смысл уползал от сознания, а голова была забита не тем, из-за чего ученый слегка раздраженно вздохнул, отложил книгу и ушел спать. Они не обсуждали произошедшее, да и все шло своим чередом, так что в разговоре не было надобности. По крайней мере, так думал Аль-Хайтам. Он и представить не мог, что буквально через пару дней все повторится.⊹ ━━━➳༻ ⟡ ༺➳━━━ ⊹
Однажды поздним вечером ученый уже собирался ложиться спать, работая над каким-то незначительным документом при тусклом свете одинокой свечи. Со стороны входной двери раздался грохот. Аль-Хайтам не поднял глаз и не отреагировал на звук, решив сосредоточиться на своей работе и не обращать внимания на прибытие шумного соседа. На какое-то время воцарилось спокойствие. Затем послышались шаги, приближающиеся к дверному проему позади него. Человек, который их делал, был странно тих, как будто лишен каких-либо эмоций. Голос соседа был тихим и пустым, когда он заговорил: — Хайтам… — Кавех вздохнул. — Я скоро съеду от тебя, так что можешь не переживать. Теперь никто не будет нарушать твой покой. Надеюсь, ты рад. Последовало легкое хихиканье, а затем наступила неловкая тишина, в которой было слышно только потрескивание пламени одинокой свечи. Какое-то время между ними воцарилось молчание. Аль-Хайтам даже не обернулся на соседа, но замер. Он открыл рот, чтобы заговорить, но осекся, не находя подходящих слов для неудобного вопроса. — А что насчет… — медленно начал он, но Кавех перебил чужой вопрос. — Платы за проживание? Не беспокойся об этом. Я отдам тебе все, что должен за то время, что прожил у тебя, плюс за этот месяц. Возможно, тебе придется немного подождать, но я обещаю, что ты получишь все, что я тебе задолжал. Аль-Хайтам отрицательно мотнул головой. — Насчет того, куда ты пойдёшь, — медленно произнес он, отложив перо и наконец повернувшись лицом к своему соседу. Слушая голос Кавеха, он поразился колоссальной разнице между уверенностью в чужих словах и жалким видом перед ним — архитектор выглядел так же, как и несколько дней назад, заставляя себя улыбаться, но подрагивая с головы до ног. И даже в тусклом свете свечи Аль-Хайтам видел его насквозь. Почувствовав на себе пристальный взгляд ученого, Кавех повернулся и направился в гостиную, делая вид, что что-то ищет. Лишь бы на него не смотрели, лишь бы не уличили в глупой слабости. — Все будет в порядке, — запоздало архитектор дал ответ на вопрос, старательно скрывая дрожь в голосе. Кавех сдерживал себя, как только мог. Он ухватился за первую попавшуюся папку с проектами, крепче сжимая ее в руках, наивно надеясь, что это поможет успокоить нервы. Аль-Хайтам впервые за долгое время чувствовал себя полнейшим дураком. Его считали необычайным гением, холодным и рассудительным ученым, чей интеллект вызывал восхищение, в то время как этот самый «гений» понятия не имел, что делать. Он замер в дверном проеме, где минуту назад стоял сосед, и просто наблюдал в тусклом свете за жалкой фигурой Кавеха, которая металась по комнате, чьи руки заметно подрагивали. Какое-то время Аль-Хайтам стоял в некоторой растерянности, мысленно рассуждая над тем, как лучше поступить. Из глубоких размышлений его вывел резкий грохот — хрустальная ваза полетела на пол и разбилась вдребезги. Ученый увидел, как архитектор внезапно рухнул на землю, хватаясь за осколки разбитого предмета, разбросанные вокруг него. Последовавшая за этим тишина была наполнена лишь безмолвными эмоциями, словно эти двое были единственными существами в целом мире. Наконец Кавех нарушил молчание, заговорив усталым надломленным голосом: — Черт… Извини, я случайно, я и за нее деньги верну. Честно. Мне очень жаль, — тихо произнес он, его руки тряслись в попытках собрать осколки, которые уже успели ранить кожу. Архитектор не заметил, как к нему беззвучными шагами подошли и почти небрежно схватили за запястья, поднимая вверх и отряхивая ладони от мелких кусочков хрусталя. Кавех уставился на свои руки, плохо осознавая происходящее. В чужом действии его больному разуму виделась нежность. Он хотел ее видеть. Архитектор жаждал, чтобы о нем заботились, но даже себе не мог в этом признаться. Свой потерянный взгляд он поднял на чужое лицо, которое плыло перед глазами из-за количества выпитого алкоголя. Затем сосед повел его в находящуюся в доме библиотеку, даже не оглянувшись на разбитую вазу. Усадив Кавеха на стул напротив, Аль-Хайтам уселся на свое прежнее место, теперь внимательно смотря на человека перед собой. У него на кончике языка вертелись слова, но они замирали в горле, запертые под слоями неуверенности в том, что все-таки стоит произнести в этой ситуации. Эта неуверенность медленно пробуждала чувство отвращения к себе. — Ты злишься на меня из-за вазы…? Я же сказал, что верну тебе за нее мору! Если это так важно для тебя, то могу попытаться ее склеить. Не зря же я искусный мастер… — наигранно недовольным тоном произнес Кавех и отвел свой взгляд в сторону, делая вид, рассматривая корешки книг в стеллаже. Аль-Хайтам вздохнул и покачал головой: — Нет. Дело не в этом. Я злюсь на тебя, потому что ты ведешь себя невероятно глупо. При этих словах ученого лицо архитектора изменилось, выражение его переменилось на искренне обиженное. — Глупо? — огрызнулся Кавех, его голос дрожал от возмущения. — Конечно, я невыносимый идиот, а ты у нас звезда Академии, самый незаменимый великолепный ученый! Почему бы тебе не пойти и не похвастаться этим перед своими родственниками! Как только я уйду отсюда, я больше никогда не побеспокою тебя. — Они мертвы, — спокойным тоном ответил Аль-Хайтам, не сводя глаз с человека напротив. Кавех же замер, какое-то время смотря в чужие глаза, а после положил руки на стол и уложил голову на них, пряча лицо. Между ними повисло болезненное молчание. — И что ты хочешь от меня? — бесцветным голосом спросил архитектор. Наступило долгое молчание, пока ученый обдумывал свои дальнейшие слова. Он хотел наладить контакт с этим сломленным судьбой соседом, стать более человечным, дать себе разрешение на эмоции. Но каждый раз, когда Аль-Хайтам пытался это сделать, он чувствовал себя обезоруженным. Ученый привык быть отстраненным и одиноким, и мысль о близости заставляла его испытывать беспокойство. Он пытался вспомнить, как бабушка в детстве успокаивала его самого от кошмаров. Не меняясь в лице, он медленно поднес свою руку к светлой макушке и совсем неуверенно погладил. Прикосновение было невесомым, словно перышко. Но когда Кавех вздрогнул от этого касания и собрался было поднять голову, Аль-Хайтам резко отдернул свою руку, словно обжегшись. — Я противен тебе? Поэтому ты даже отвечать мне не хочешь? — без претензий спросил архитектор, выпрямившись и взглянув на ученого, который в это же время тяжело вздохнул и прикрыл глаза на пару мгновений. — Ты мне не противен. Хватит считать меня бессердечным чудовищем, — чуть резко произнес он, не поднимая взгляд. — И хватит лгать мне. Хватит молчать. Ты ожидаешь от меня чего-то, но сам не можешь хотя бы просто быть честным со мной. Не думай, что я слепой. И хоть слова звучали грубо, Аль-Хайтам вложил в них все свои силы и смелость. Он не мог иначе, но отчаянно старался донести мысль. Кавех не сдержал тихий смешок. — Да ну, серьезно? Не делай вид, что ты, величайший исследователь Хараватата и высокомерный секретарь Академии, заботишься о ком-то, кроме себя! Что толку быть честным, если все, что ты сделаешь, это высмеешь мои чувства и назовешь их незначительными? Все, что связано со мной — глупая трата твоего времени. Все до единой мелочи! Кавех был настолько поглощен своими горькими мыслями, старыми ранами, переживаниями о будущем, что даже не заметил, какую боль причинили его слова ученому. Архитектор знал, что был неправ, но его настолько переполняли собственные чувства, что он не мог заставить себя извиниться. Было горько и обидно, и он не знал, как это контролировать. Кавех знал, что причиняет боль себе и окружающим его людям, но не знал, как остановиться. Он попал в ловушку негатива и не мог вырваться. Аль-Хайтам ничего не ответил, а затем перевел взгляд на чужие руки, израненные осколками, и тихо вздохнул. Он молча поднялся со стула, на пару десятков секунд ушел в другую комнату и вернулся в мини-библиотеку уже с целебной мазью в руках. Аль-Хайтам аккуратно положил ее рядом с Кавехом и направился к себе в комнату, перед этим замерев в дверном проеме, так и не взглянув на чужое лицо. — Обработай царапины и иди спи, — безэмоционально и ровно проговорил он, а после скрылся в своей комнате, желая скорее погрузиться в сон. Кавех еще долгое время непонимающе смотрел в темноту коридора, а после так долго сдерживаемые им эмоции накрыли с головой. Он опустил голову и закрыл свой рот рукой, чтобы не проронить ни звука. Архитектор ненавидел то, как он выглядел сейчас: ненавистные слезы текли по его щекам, плечи дрожали, а сам он едва сдерживался, чтобы не рыдать в голос. Ему было мерзко от себя. Кавеха переполняло чувство беспомощности, а в голове проносились мысли о прошлых неудачах и недостатках. Ему казалось, что он тонет в море собственных эмоций. Он чувствовал, что все его естество разваливается на части, кусочек за кусочком, задыхался от ненависти к себе, впиваясь ногтями в собственную кожу так сильно, что пальцы побелели. Целебная мазь, любезно оставленная соседом, так и осталась не тронута. Вместо этого архитектор в порыве эмоций неосознанно разодрал свои раны еще сильнее, теперь его руки были перепачканы в крови. В какой-то момент он перестал сдерживать себя, не осознавая, что происходит, бормоча самому себе ранящие душу слова. Перед глазами все плыло. «Ничтожество, ты ничего не стоишь…» — тихо повторял он себе. И все же, даже в глубине отчаяния, какая-то часть Кавеха все еще сохраняла надежду. Он знал, что способен на великие дела, просто нужен шанс доказать это самому себе. Но пока что архитектор застрял в круговороте ненависти к себе и самобичевания, не в силах вырваться на свободу. Когда слезы продолжали течь, он задавался вопросом, сможет ли когда-нибудь выбраться из этого темного замкнутого круга, который сам себе создал. Неожиданно чужие холодные руки прикоснулись к плечам. Кавех даже не услышал, как Аль-Хайтам вернулся в библиотеку и подошел со спины. Разум его был пуст, ученый не мог найти нужных слов. Он знал, что вторгается в личное пространство соседа, но не мог заставить себя оставить его в таком состоянии. В очередной раз. Ему так и не удалось уснуть, поэтому было решено забрать книгу с библиотеки, но в итоге Аль-Хайтам услышал чужой плохо скрываемый плач. Недолго думая, он набрался смелости и предпринял некоторые действия, но теперь совершенно не знал, что делать. Тело архитектора под его руками продолжало дрожать. — Я разбудил тебя…? Извини, пожалуйста, я не хотел. Я больше не буду тебе мешать. Извини, я виноват. Я виноват… Мне жаль, мне очень жаль, прости… — Кавех лепетал это, задыхаясь, скрывая свое лицо руками, не оборачиваясь за спину. Аль-Хайтам тяжело вздохнул и обошел стул сбоку, потянувшись руками к соседу. Он был абсолютно не уверен в том, что делает, но выбора особо не было. Аккуратно потянув Кавеха за руку, ученый помог тому приподняться, придерживая его. Таким образом Аль-Хайтам помог архитектору добраться до своей комнаты, а позже усадил того на кровать, а сам пододвинул стул ближе и сел напротив. Он действовал, отбросив какую-либо логику. Ученый не собирался отрекаться от своих принципов, вовсе нет. Просто ему казалось, что так надо, что так будет правильно. Своими холодными руками он вытер влагу с чужих щек. Собственные действия откликались в душе доселе неизвестным странным чувством. Когда Аль-Хайтам собрался убрать свои руки от чужого лица, Кавех ухватился за них, словно боясь вновь остаться в одиночестве. — Пожалуйста, не уходи. Прошу. Один раз побудь со мной рядом. Всего один… Извини, что требую так много, я знаю, что я ужасный сосед, приношу тебе проблемы, просто… — Встань, — Аль-Хайтам прервал чужую бессвязную речь, смотря прямо в глаза напротив. Архитектор не понял, зачем его просят это сделать, но в итоге поднялся с кровати. Ученый сделал то же самое, а после совсем неумело попытался обнять соседа. Он плохо помнил, каково это, но чувствовал, что это должно помочь. Когда в детстве бабушка его обнимала, сразу становилось спокойно. Кавех же удивленно замер. Он не издавал ни звука, боялся двинуться, но и не отталкивал. Спустя пару мгновений архитектор все-таки обнял Аль-Хайтама в ответ своими дрожащими руками, уткнувшись лицом в чужое плечо. Они простояли так долго, а потом Кавех начал говорить. Слова поначалу давались с трудом, но в конце он высказал все, что терзало его душу. Он был слишком пьян, чтобы осознавать то, насколько нелепо и открыто себя ведет, а Аль-Хайтам был слишком растерян, чтобы уйти. Все его выстроенные годами границы рушились с треском, душу терзали сомнения. Ученый не знает, правильно ли он поступает. Он ничего не знал, и это ощущение давило тяжким грузом. Совсем скоро усталость все же переборола Кавеха и тот погрузился в сон, пока Аль-Хайтам еще долго сидел напротив чужой кровати и не знал, что теперь делать. Он был в смятении и не мог избавиться от ощущения, что перешел границу, что слишком эмоционально привязался к этому человеку. Ученый знал, что должен быть осторожен, чтобы не позволить своим эмоциям взять верх над ним и поставить под угрозу свою научную беспристрастность. Аль-Хайтам не должен такого чувствовать. Не должен. Такого нельзя допускать. Но, смотря на спящего Кавеха, который во сне выглядел таким безмятежным и спокойным, сердце ученого болезненно сжималось. Это было странное чувство, которого он никогда раньше не испытывал. Но сидя здесь, в тусклом свете спальни, Аль-Хайтам не мог отделаться от ощущения, что нашел в архитекторе близкого друга. Почему его научили стольким знаниям, но не рассказали о том, что такое «чувствовать»? Разве когда он был ребенком, ему нужны были тонны научных книг, а не одно-единственное пособие о том, что значит «быть человеком»? Эту ситуацию они тоже не обсуждали, пару дней почти что не разговаривая. Вместо слов Аль-Хайтам пару раз приносил какие-то глупые безделушки из Академии и положил ту самую лечебную мазь в комнату архитектора. Теперь он все чаще находился не дома, а в библиотеке города Сумеру, ища непривычную для себя литературу — он хотел понять, что значит «любить».⊹ ━━━➳༻ ⟡ ༺➳━━━ ⊹
Аль-Хайтаму понадобилось достаточно много времени, чтобы принять свои чувства. И если поначалу это казалось глупостью, то теперь он понимал, что ничего страшного из-за осознания не произошло. Мир не рухнет из-за того, что он полюбил. Полюбил… В голове до сих пор не укладывается то, как же так вышло, что когда-то раздражающий незнакомец стал для него настолько родным. Думая об этом, Аль-Хайтам и сам не верит, что так вышло, но больше не отрицает, как раньше. Он любит Кавеха, хочет беречь его и быть рядом. И хоть ученый продолжает строить из себя «незаинтересованного соседа», на деле он внимательно слушает жалобы архитектора, предлагая ему варианты решений. А что насчет того, что Кавех собирался съехать? Он просто вновь ввязался в проблемы и захотел сбежать от них, но Аль-Хайтам помог ему. Как и всегда. Несмотря на свою внешнюю холодность, глупо считать, что ученый не умеет заботиться о других и не имеет права на чувства. Их отношения сложны, и трудно сказать, что именно они собой представляют. Но одно можно сказать точно: они нуждаются друг в друге. Кавех — беспорядок, а Аль-Хайтам — единственный, кто может видеть его недостатки и принимать его таким, какой он есть. А Кавех нуждается в такой безусловной любви. Какое-то время все было хорошо: хоть они и продолжали ссориться из-за мелочей, но напряжение между ними испарилось, ему на смену пришло спокойствие. Аль-Хайтам чувствовал, что он не одинок. И хоть его личностные границы были затронуты, на душе царил покой, а чужая улыбка вызывала у него тепло. Понадобилась всего пара мгновений, чтобы ученый вновь почувствовал себя на краю пропасти, а его так трепетно выстроенные чувства разбились вдребезги.⊹ ━━━➳༻ ⟡ ༺➳━━━ ⊹
После того, как сожителям удалось найти общий язык, Кавех стал меньше пить, вместо этого проводя время в спокойной тишине рядом с Аль-Хайтамом, пока сам архитектор работал с проектами, а сосед сидел рядом и читал книгу, иногда поглядывая на чужую работу и подсказывая, как сделать лучше. Однако сегодня их уютному вечеру не было суждено случиться: Кавех вновь напился в честь чьего-то праздника и вернулся домой лишь к ночи, отчего-то выглядел он излишне нервным и растерянным. Хайтам, видя своего соседа в подобном состоянии, лишь тяжело вздохнул, усаживаясь на диван и подзывая Кавеха к себе, чтобы тот лег и уложил голову на чужие колени. Так и произошло. Архитектор долго рассказывал о том, как прошла сегодняшняя встреча, о своих новых идеях и планах, пока ученый бережно перебирал пряди мягких светлых волос, в полумраке наблюдая за Кавехом. Внезапно тот замолчал на пару мгновений, а после отвел взгляд, который стал более потерянным: — Знаешь, я ненавижу просить тебя о совете, но мои мысли уже долго терзает кое-что… Сможешь подсказать мне, что делать? Аль-Хайтам в ответ лишь молча кивнул, аккуратно убирая пряди архитектора за уши, открывая этим самым скрытые за волосами черты лица, которые со временем стали соседу казаться по-настоящему красивыми, словно искусство, которое так любит Кавех. — Есть… Кхм. Один человек, кажется, вызывает во мне очень тёплые чувства, и я не знаю, что делать. Ну, в плане… Наверное, эта личность мне нравится? Скорее всего. И я совсем не знаю, как ей об этом сказать… Рука Аль-Хайтама едва заметно дрогнула и остановилась. Какое-то время он молча пытался высмотреть проблески эмоций на лице соседа, но ничего не получилось, так как тот повернул голову на бок, из-за чего удавалось лицезреть лишь чужой профиль. Красивый профиль. Не важно. Ученый мотнул головой, отвел взгляд и менее охотно продолжил перебирать чужие пряди, лишь бы не выдать свое состояние. Ему резко стало противно с себя. Неужели Аль-Хайтам правда думал, что его ценят больше, чем просто «полезного соседа, гения Академии»? И все то время, проведенное за изучением литературы о человеческих взаимоотношениях, показалось таким бредом. Он такой умный, но при этом бескрайне глупый, раз подумал, что достоин теплых взаимоотношений. Для других ученый — всего лишь идеальная каменная скульптура, на которую можно лишь любоваться и просить советы, но не более. А Кавех — словно цветущий сад, который дружелюбен со всеми, который все любят, которым все наслаждаются. К нему не должно быть теплых чувств, не должно… — Хей, Хайтам? — из потока мыслей вырвал чужой бархатистый голос. Кавех взглянул на своего соседа, который подозрительно долго молчал. Ученый так и не посмотрел на него в ответ. — Наивно полагать, что я дам тебе ответ. Ты сам должен решить, как преподнести этой даме свои чувства, — весьма холодно ответил Аль-Хайтам. Архитектор смутился, его лицо, казалось, было покрыто румянцем. От алкоголя ли? Или виной были эмоции? — Кхм, ну… Я понимаю, что могу показаться тебе противным сейчас, но это не девушка. Если ты захочешь, чтобы я сейчас же ушел, то я все пойму! Аль-Хайтам долгое время не знал, что ответить, в сотый раз проклиная себя за то, насколько он глуп в этой теме. Ученый не хотел признавать свои слабости и то, что он тоже человек, которому свойственны чувства. Старательно скрывая свою дрожь, он даже не понял, в какой момент замер, из-за чего сейчас находился под внимательным взором пары алых глаз. Не получив никакого ответа, Кавех медленно поднялся с чужих колен, выглядя совсем понуро и усаживаясь рядом на значительном расстоянии. Голос его звучал совсем тихо: — Прости. Все-таки я расскажу до конца, хорошо? На самом деле, это ты. Мне жаль… — архитектор принялся дрожащими руками собирать со стола, который стоял близь дивана, свои вещи, среди которых находились какие-то наброски. Внезапно его запястье перехватили. Если бы Кавех не был пьян, он бы наверняка заметил непривычные эмоции в чужих глазах. Какое-то время Аль-Хайтам молчал, а после отпустил чужую руку из сильной хватки. — Не уходи, — притворно-строго произнес он, стараясь скрыть свое волнение. Казалось, ученый никогда в жизни не испытывал подобного. Аль-Хайтам никогда раньше не чувствовал такой эмоциональной близости с кем-то, и это одновременно пугало и захватывало. Хотелось сказать что-то еще, но слова совсем никак не хотели складываться в нужные фразы, из-за чего он просто молча обнял дрожащего человека напротив себя, который смотрел на него с бесконечной надеждой и жалостью. — Хайтам…? — Молчи. Ты не противен, — ученый не хотел, чтобы его слова звучали так холодно, но иначе просто не выходило. Смягчив тон, он чуть неуверенно добавил. — Если бы твои чувства были противны мне, я бы и правда выгнал тебя. Но, как видишь, ты все еще здесь. Не заставляй меня объяснять это, пожалуйста, ты же не глупый, поймешь сам. Кавех обнял Аль-Хайтама в ответ, ничего не ответив, хоть в его голове сейчас царил полнейший хаос. Ему хотелось лишь одного — чтобы все это не оказалось дурным сном. Но чужие руки на спине и правда были слишком правдоподобны, а слова согревали сильнее, чем жаркое солнце. Когда архитектор обнимает соседа в ответ, ученый понимает, что не одинок. Он нашел человека, который действительно понимает его и принимает его таким, какой он есть. Чувство принадлежности и близости, которое они испытывали в этот момент, не похоже ни на что, что им когда-либо доводилось испытать раньше. Лишь на утро архитектор поймет, что все это было реальностью. И хоть пару раз Аль-Хайтам пустит колкость в адрес соседа, заставившего обоих чуть ли не потерять надежду, после взгляда на чужое обиженное лицо руки ученого сами потянутся для объятий, которые означают одно: они оба больше не одни, они оба больше не неполноценны. Каждый из них нашел ту недостающую частичку себя.