Время вышло

1566 год В селе «Бобровка», что недалеко от старого города Козельска, всегда было тихо. Местные все друг с другом знались, отчего и мирная жизнь была. В небольшой семье зажиточного крестьянина Дмитрия Чернова уже пятнадцать лет подрастал отрок. Даниилом звали парня того. Помимо него было ещё пятеро детей, да только роли они не играли в жизни юного Даниила, от того что родными были лишь по отцовской крови. Пригож был собой Данька Чернов на радость папеньке с мачехой. Волосы цвета ржи едва касались ушей, глаза зелены, словно поле пред грозой. Кожа светла, что всегда удивляло соседей. «С детства под солнцем ярким бегает, да загар на коже молодой никак не появляется. Точно колдун чёрный!» — роптали бабы за спиной семьи Черновых. Да ещё и слухи нехорошие ползли о покойной матушке Даниила, словно она в девичестве порчу страшную наводила, да со свету сжить любого могла. Вот только ложь это всë. А может и нет, и правду народ толкует... Как бы не была плоха молва, жить приходилось. А как иначе? Покориться и идти своей дорогой. Так учил отец своего отрока, усмиряя и пряча огонь сыновий далеко в груди его. *** Ранним зимним утром около года назад спокойная жизнь не только села Бобровка, но и Руси всей, что попала в опричнину царскую, надолго прервалась. Разъехались по самым отдалённым уголкам уездов опричники да начали злобу и разруху, называемой справедливостью, учинять. *** Проснулся Даниил от воплей за окном и ржания лошадей. Тут же подскочил он с лавки своей, бросился из избы, да так и замер в проходе. Тут и там скакали всадники в чёрных одеяниях с саблями острыми. Рубили они крестьян мирных направо и налево. Бабы да девки кричали, в лес разбегались, детей малых с собой забирая. Не верил Даниил до этой минуты, что царь-батюшка действительно наслал на Русь беду, выпустил демонов грехи нести. — Почему… — только и успело сорваться с его губ, как мелькнуло у самого носа острое лезвие сабли. Поднял Даниил голову, да и обмер ещё пуще. На коне сидела девица. Красива она была: кудри чёрные, глаза синие, прямо в душу смотрят. Обернулась она, глянула своими глазищами в самые глаза Данькины и развернула коня своего обратно, намереваясь затоптать. И погиб бы он, если б не дядька Степан, что вовремя оттащил своего глупого подопечного. — Беги! — только и успел крикнуть он, когда копытом тяжёлым конь в самую голову попал. И упал Степан, не шевелясь. Глаза тут же закатились. Хорошо помнил Чернов, как топор с земли подхватил, как тихонько к коню подобрался, да перерубил одну из ног его. Заржал конь, упал, сбросив девицу. Не успела она и саблю достать, как Данька сверху оказался. Её руки вдоль туловища положив, да ногами зажал. Прижал её к земле, за шею белую схватил, сжимая, душа проклятую убийцу. Да только теперь он понял, найдя на шее кадык, не девка это, а парень. Женственный от кудрей до пят, но парень. И жалость ещё более пропала. — Я… Убью… Гад… — задыхаясь, шипел брюнет, со всех сил вырываясь. — Ты кто такой?! — крикнул в ответ Данька и сжал горло ещё сильнее. Тело под ним в ту же минуту обмякло. Руки перестали царапать землю, синие глаза закрылись, а кожа стала ещё белее. Юноша победно улыбнулся и встал с побеждённого опричника, осматриваясь по сторонам. В ту же секунду торжество его сошло на нет. Со всех сторон смотрели на него взгляды неприятелей, да какие взгляды! Ошарашенные, испуганные. Словно не простого товарища только что задушил Даниил, а кого-то важного, чью жизнь следовало охранять. — Господи помилуй… — одними губами проронил рыжий уродливый всадник, перекрестившись три раза, — повесить его… Никто не двинулся с места, находясь в ступоре — Живо повесить убийцу! — взревел, словно медведь, опричник. Спрыгнул он со своего коня да помчался к телу. В ту же секунду общий ступор пропал. Скрутили Даньку под руки да к дереву потащили. Не успел он и слова молвить, как на шее белой оказалась петля, а сам он повис на дереве. Вместе с кислородом во тьме исчезал и мир. *** Лошадиный табун нёсся по дороге в сторону Александровской слободы, поднимая за собой пыль. Быстрее всех мчался князь Вяземский, держа на руках еле живого опричника. — Скачи, Афанасий. Да учти, коли сдохнет по дороге Басмановский щенок, нам всем головы порубят, а то и хуже. Уяснил? Уяснил. Да так крепко, что при въезде во дворец чуть не снёс несколько бедняков и случайных зевак. Но это не остановило молодого опричника. Он резво спрыгнул с коня, держа крепко в руках слишком лёгкое тело, от которого уже веяло могильным холодом. Лестницы и коридоры показались всего лишь мигом пред покоями царя. В обычное время Вяземский не посмел бы и явиться сюда без приглашения, но не в этот раз — когда жизни товарищей и собственная на волоске. — Царь батюшка, выручай! — распахнул дверь Афанасий. Иван сидел за своим столом и скучающе читал очередные государственные бумаги. Не глядя на вошедшего, он перевернул очередной лист. — Что стряслось, Фенька. Али случилось что, али… Только сейчас заметил царь всея Руси безвольное тело своего горячо любимого полюбовника, болтающееся на руках Вяземского. И без того настрадавшееся сердце пропустило удар. — Положи его на перину. Да живо за лекарем! — со злости Иван ударил посохом по полу, — Иначе не сносить не тебе, не Малюте голов! Кому сказано было беречь как зеницу ока?! Голос царя раздался эхом по тихим коридором дворца. Чуть дышащий Фёдор улыбнулся блекло сквозь сон.