Монтбланк

«Почему это происходит?» Вокруг не было людей, и дорога, белая от снега, казалась до странности пустой. В такое время дети не шастают по улице. По крайней мере, не в выходные. Он прошёл несколько поворотов, бесцельно бродя мимо парка, посматривая на убежище, издалека наблюдая за тем, как волны точатся о место, куда упала Кайо. Отчаяние сменилось ничем, и Сатору решил назвать это «смирением». Повтор закончится, они увидятся снова. Невозможно, чтобы настоящим исходом была Такая смерть. Когда игры только начали выходить на приставках, Сатору любил перепроходить моменты, выбор в которых уже сделан. «Если я скажу другое», «если я пойду не в ту сторону», «если я умру, что будет?» И каждый раз, до какого-то момента, он открывал новые исходы, не меняя финал. Возможно, это началось потому, что он не особенно любил жизнь. Сатору никогда не признался бы вслух, но череда дней ему надоела. Что-то в том мире, где живы все, кроме Яширо, пугало его, словно его пустота обрела тело, став Настоящей пустотой. Это глупости, но место, где жил, работал или убивал Яширо, теперь казалось чёрной дырой, затягивающим Ничего, способным поглотить заживо и сломать кости. Это называется «паучье гнездо», и перед глазами снова встали те тени. Паук опускается на паутине, чтобы… В этом было что-то жалкое. Сатору пытался приписать персонажам это отчаяние, но боялся слова «грусть» или «печаль», словно ни он, ни герои, не имеют на них права. В конце концов, кому-то всегда хуже, и Сатору знал это лучше всех. Спустя сотни повторов он даже в точности знал, Кому. «Мне грустно» или «мне плохо» его герои теперь не говорили. Запретным стало и «мне страшно» или «мне тяжело». Так, персонажи постепенно пустели, и история их сводилась к нездорому счастью. «Я счастлив потому, что живу». Или «я счастлив потому, что проснулся». Кто в здравом уме в это поверит? Точно также, Сатору не верил, что в его жизни может обосноваться «я счастлив потому, что Кайо умерла». Что-то в его сердце сжалось от мысли, что погибли они одинаково, в одной холодной воде. Тогда, возможно, счастлива от этого Кайо? Они никогда не болтали о жизни. Была ли она искренне рада быть с Хироми? Счастлива ли она от того, что была с ребёнком? Это крохотное существо вызывало лёгкий страх, но Сатору уважал его, как доказательство чужого счастья. Что-то вроде…памятника. Ты идиот, если боишься памятник. Но что, если его боялась Кайо? Сатору остановился. Ноги снова привели к воде, и он, не имея выбора, решил, что нужно присесть. Холод лежал у берега, коченели ноги, и кожа, зажённая снегом, белела. Здесь, если поднять голову, если бросить взгляд на мост, вчера стоял Яширо. Его место виднелось издалека, горящее красным солнцем. …В конце концов, не может быть, что Сатору здесь ради Он поморщился, раздражённо упав на спину. Снег вспыхнул и затих. Интересно, чем Яширо сейчас занят? Готовится убивать детей? Проверяет домашние задания? Проверяет домашние задания, пока убивает детей? Сатору не сдержал смешок, но подавил себя замечанием. Похоже, взрослый человек и маленький мальчик уживались теперь не в гармонии. «Сатору, помолчи, это несмешно». Так или иначе, у него не было выбора, кроме как наведаться к Яширо. Может быть, в его доме или по пути к нему лежали подсказки, которые можно собрать. А может, наоборот, Сатору зайдёт так далеко, наделает столько глупостей, что повтор сжалится, и рядом окажется живая Кайо. Дом Яширо такой же, как у остальных. Это даже странно. Такая же крыша, такая же дверь. Никаких конечностей, капканов, цепей. На стенах даже нет нарисованных пауков. Никаких страниц с рассказами про Будду?.. «А знал ли Будда, что Кандата упадёт?» Сатору остановился у окна. Он не хотел выглядеть странным, он не хотел казаться преследователем, но хуже всего — не хотел видеть то, что увидел. Это могло быть детское тело. Мусорные мешки или ножи, оружие любого вида: молоток (как в одном из повторов, когда Хироми раздробили голову) или пуливизатор. Пила, яд, машинное масло, огонь или кипяток. Однако единственное, что застал Сатору — полупустая комната, обставленная, словно тюремная камера. Как и тогда, в последнюю встречу, полки были пусты, кровать идеально заправлена, а свет расходился щупальцами теней. Возможно, Сатору боялся не увидеть смерть. Он со странным успокоением понял, что был готов к крови или кускам человеческой плоти. Единственное, что могло поставить его в тупик — событие или предмет, лишающий Яширо облика монстра. В прошлый раз это была таблетка. Теперь — коллекционный набор. На столе расположился огромный деревянный домик с фигурками и резной мебелью. Фигурки были расставлены до странности осторожно. Даже издалека Сатору мог различить в них историю. Вот, два человека стоят на кухне. Они похожи на маму и сына, но Сатору не ощущает с ними духовного родства. Обычно он без труда понимал, какие вещи Связаны с ним, какие намеки делаются Ради Него. Этими фигурками были не он и не Сачико. На втором этаже домика, удручающе тёмном, совсем никого не было. Кровать и тумбочка, маленькие и тонкие, такого же размера окна и шторы. Ковёр — единственная не деревянная вещь. Или…нет, на этом этаже были книги. Сатору загляделся. Что-то тронуло его в том, что второй этаж был пустым, но ощущение оборвалось, когда в комнату зашёл Яширо. Первое, что он сделал — остановился спиной к окну. Комнату наполняла знакомая мелодия, но направленная в новый лад. Опенинг его любимого сериала. Опенинг про героев. «Я знаю, что ты здесь, Сатору. Я это чувствую» — Я… — Сатору приоткрыл рот, но замолчал прежде, чем понял, как громко прозвучал голос Яширо в несуществующей фразе. Конечно. Сатору лишь представил, что Яширо это сказал. Когда мелодия закончилась, Яширо снова поднялся. Недолго его спина, широкая и прямая, накрытая пиджаком, загораживала стол, но вскоре домик снова открылся, как после антракта сцена. Сатору не знал, из чего исходило это заворожение. Однако он продолжал рассматривать. Теперь фигурки матери и сына были не одни. К ним присоединился такой же деревянный ребенок. Они собрались за столом в ожидании отца. Прежде чем Сатору допустил глупую мысль (что-то о том, что Яширо хочет семью), включилась настольная лампа. Деревянный отец стоял в дверном проёме. И больше ничего не произошло. Это выглядело так…спокойно? Обычная семья в обычном доме. И всё же, Сатору не мог избавиться от ощущения фальшивости. Что-то не так. Что-то должно быть не так, потому что Яширо Чудовище. — Мои окна, — почему-то начал Яширо, — Сатору, отражаются в зеркале. Тошнота остановилась в горле. Сатору вдохнул носом, пытаясь бежать, но теперь ноги застыли, сломанные холодом. Выдохом за выдохом, окно расцветало паром, и Яширо, за царапинами на стекле, казался таким счастливым, будто воздух сейчас же треснет. — Не беспокойся. Я лишь хочу узнать, зачем ты это сделал. Сатору опустился на пятки, но тело не поддавалось. Он не чувствовал, что уже не стоит на носках, потому что все его силы, стянуте до тонкой нити, были направлены на Яширо, такого же неподвижного, с парой фигурок. Тишина затянулась, и это сповадило продолжать: — Может быть, ты знаешь что-то обо мне. Может быть, ты сделал это для меня лично? Сатору, — наконец, Яширо поднялся, направляясь к окну, и его тень вдавила Сатору. Раньше за стеклом виднелись шторы, а теперь Яширо поднял и сдвинул их, на мгновение став похожим на Мару, — Мы союзники или враги? *** «А знал ли Будда, что Кандата упадёт?» Сатору остановился у окна. Он не хотел выглядеть странным, он не хотел казаться преследователем, но хуже всего — не хотел видеть то, что увидел. Это могло быть детское тело. Мусорные мешки или ножи, оружие любого вида: молоток (как в одном из повторов, когда Хироми раздробили голову) или пуливизатор. Пила, яд, машинное масло, огонь или кипяток. Однако единственное, что застал Сатору — полупустая комната, обставленная, словно тюремная камера. Как и тогда, в последнюю встречу, полки были пусты, кровать идеально заправлена, а свет расходился щупальцами теней. Враги. Враги. Враги. Враги. Он поймал себя на мысли, что не знал, за что борется. Когда огромная цель исчезла, Сатору понял, что остался наедине с проблемой, которую не мог рассмотреть. Слово «притворяться» звучало слишком громко, Сатору уворачивался от ассоциации с Яширо, но не мог отрицать, что большую часть жизни проводил в попытках имитировать личность, которой никогда не был. Он вел дневник, он вел расписание, в котором встреча с Айри порождала встречу с мамой, а встреча с мамой была причиной для встречи с друзьями. Сатору не мог объяснить это до конца. Он просто не хотел обделять других, обижать других своим отсутствием, когда присутствовал в другом месте. Так, идеальным вариантом, заменяющим «быть сразу со всеми» или «играть роль талисмана, которого все всегда ждут» стало «не быть нигде». Лишь сейчас Сатору вспомнил, что не виделся с Айри пару месяцев. Поглощенный паучьим гнездом, чернотой в своем плече, он уделял большую часть времени Яширо. Настолько бо́льшую (даже приходя раз в несколько месяцев), что остальные привыкли, что Сатору нигде и ни с кем нет. Даже сейчас, если он сбежит, его Не Будет. Дома ждёт мама, за окном ждёт Яширо, а в реке, ближе ко дну или концу потока, лежит Кайо, которая, наверное, тоже чего-то ждёт. Сатору поморщился, приложившись к стеклу лбом. Обратиться за помощью. Рассказать полиции, что произошло. Что Яширо хотел сделать. Что сделал Сатору. Чем это закончится или могло закончиться. Что, вообще, сегодня произошло. И всё это, от первого до последнего, не хотелось. Это не было обречённостью. И Сатору вдруг понял, что это также не напоминало смирение. Смирением это было, когда он оставался один. Сейчас же Яширо, Кайо и мама давили Сатору несуществующим присутствием. Некоторым…долгом. Сатору Снова хотел побыть один. Тело двинулось вперёд, не справляясь со своим весом, и Сатору снова ударился лбом о стекло. Удар был слабым, но отрезвляющим. Нужно выбить из себя это желание спрятаться. Потому что «быть одному» и «бежать» недостаточно. Никогда недостаточно. Нужно бороться. Против себя. Против Яширо. Против всего. Сатору негромко хихикнул. Он и сам в это не верил. Это звучало как…что-то из его манги? «Я рад, что проснулся сегодня. Пора бороться!» Новый удар оказался странным, каким-то ребристым, будто на окне была тёрка. Такой мама резала огурцы. Сатору отдалился, поморщившись от тусклого света, и с отвращением понял, что это не стекло. Это даже не окно. Это бардачок. Это не улица, не смерть Кайо, не Яширо с нелепым домиком, не школа, не мост, это Машина. На нём нет ремня безопасности. Машина ещё не сдвинулась. Яширо не пристегнул его. Бардачок не открыт, конфет нет внутри, только слабительное. Если это издёвка над «побыть одному», так и быть, Сатору её принял. — Что с тобой? — голос Яширо притворно вежливый. Радио уже играет «Кумо га кумо ни мита ка». — Я снова здесь.