Двое и море

– Вот так все и случилось, сеньор Моретти, – рассказ о произошедшем на Сардинии дается пациенту нелегко. Он порой запинается, путается в словах, теряет нить повествования. Под конец ему становится совсем тяжко, и мужчина начинает плакать. К подобной реакции лечащий врач относится естественно – за двадцать пять лет практики доводилось видеть и не такое, хотя не стоит отрицать, Винегар является отнюдь незаурядным случаем. Рука специалиста будничным жестом поправляет тонкую оправу на довольно широком лице и переводит взгляд прямиком на подопечного. Мысли вихрем сменяют друг друга в попытке выстроить схему наводящих вопросов и обработке полученных ответов. В этом случае шаблоны и протоколы никуда не годятся, приходится изворачиваться и копать с каждым разом в новом направлении, лишь бы найти первоисточник всех бед. – В вашей связи с мужчиной нет ничего предосудительного, сеньор Винегар. Однако позвольте уточнить, как вы поняли сам факт наличия сексуальной связи? Это стало известно только со слов вашей второй личности или физический дискомфорт также присутствовал? Прошу вас, это не простые формальности, в данном случае, важно понимать, насколько размыто ваше физиологическое восприятие с альтер-эго. – Я… да, я понял это, как только проснулся. Понимаете, я же никогда раньше ни с кем, а тут… Боже! Что я такое говорю? Это все грех! Как я мог? Почему я не остановил его тогда? Что же мне теперь делать? – Доппио возносит руки в молящем жесте, не переставая при  этом трясти их. Со стороны, кажется, будто он совсем потерял рассудок. – Сеньор Винегар, я прошу вас не смотреть сейчас на ситуацию со стороны религиозного учения, и все же вспомнить, каким образом осознание пришло к вам. Чем больше деталей вам удастся воспроизвести, тем лучше, – психиатр говорит медитативно, почти ласково и это помогает хоть немного успокоиться. Сидящий напротив чудно кривится, пытаясь вспомнить как можно больше. – О, доктор, я вспомнил, вспомнил! – веснушчатое лицо озаряется в восторге и начинается рассказ. – Мне точно помнится пляж накануне, потом очень смутно дорогу к… нему домой и потом пустота, провал. Уже утром стало понятно, что именно произошло. И это не со слов Дьяволо, нет. Я же не глупый! Я все почувствовал сам, – Доппио горделиво бьет себя в грудь кулаком. – Я ведь все сразу осознал, мы и целовались даже! Доппио продолжает активно жестикулировать – так он делает всякий раз, когда его психика слишком возбуждена и неважно причина тому стресс или нечто другое. За долгое время работы с Винегаром доктор Моретти изучил его повадки досконально. Сейчас пациенту необходимо дать волю чувствам, дать возможность проговорить все, что тревожит, и только после помочь отделить обоснованные причины для этого от тех, что обезобразило подсознание. – А потом Дьяволо подтвердил мои опасения. Самое отвратительное, что он мне все рассказал в мельчайших подробностях! Вот же гад! Не прощу ему этого! – и вот Доппио принимается прятать лицо в ладонях, всхлипывает и, кажется, почти перестает дышать от страха и стыда. – Могу отметить положительную тенденцию к синхронизации ваших физических ощущений. Еще три года назад вы не были способны к подобному, ваши границы были размыты совершенно. Вспомнить даже ваше последнее обострение, когда Дьяволо удалось заполучить контроль на неделю и набить тату на ваших руках. В тот период вы даже не почувствовали дискомфорта, будто конечности были чужими. Теперь, можно сказать, вы на правильном пути, – психиатр делает пару записей в блокнот, параллельно отмечая ярко выраженное возмущение на лице пациента. – Сеньор Винегар, я понимаю ваше недоумение, ведь, в конечном счете, вы потеряли управление над своим альтер-эго, что, безусловно, вызывает у вас негативные эмоции, но тут следует понимать и видеть имеющиеся улучшения. Таким образом, на данный момент времени, я вижу одну очень важную проблему, которую следует разрешить в самое ближайшее время – повышенное либидо вашей второй личности. Вы готовы посетить сексолога на следующей неделе для более детального анализа? Доппио едва отрывает раскрасневшееся лицо от ладоней и  неохотно кивает головой. Сеньор Моретти на такой жест лишь потирает подбородок и добавляет: – После того, как вы пройдете тестирование у сексолога, мы сможем приступить к эмоционально-фокусированной терапии. Достаточно эффективное направление, чтобы помочь максимально наладить связь и сгладить разлом между личностями. Мой прогноз на данный момент – восемь сеансов и результат не заставит себя ждать. Ваше недоверие и пессимистичный настрой понятен в виду последних событий, однако важно не сдаваться и двигать дальше к счастливому будущему. В противном случае, внутренние запреты в совокупности с комплексами и страхом уничтожат всякую возможность восстановить целостность вашей личности. Очень надеюсь, что сегодняшний разговор поможет вам переосмыслить ситуацию и настроить себя на продолжение лечения. Слова врача пролетали сквозь разум Винегара. От одного только понимания, что придется делать больше, чем он планировал, становилось некомфортно. Моментально хотелось спрятаться подальше от окружающего мира и просто переждать, когда необходимость что-либо делать исчезнет. Не хотелось Доппио начинать новый этап в терапии. Не хотелось принимать тот факт, что Дьяволо – теневое проявление его сознания, этого мужчина боялся больше всего на свете. Неужели все это время он был лицемером? Неужели обманывал себя и отца? Перед тем, как выйти из кабинета психиатра, Винегар смотрит на себя в длинное зеркало и печально опускает уголки губ. Неужели даже его имидж, голос и увлечения – подделка, чтобы  оправдать ожидания общества? Становиться тошно от самого себя и тогда зубы крепко сжимают нижнюю губу, почти до крови. Больно. Внутри себя эти истины еще можно, так или иначе, признать, но вот услышать такое от кого-то извне, даже от специалиста, Доппио не готов. В руках приятной шероховатостью ощущается направление к врачу-сексологу, повезло, что посетить его удастся только к концу следующей недели. Винегара такой расклад обнадеживает и дает возможность морально подготовиться. Как бы там ни было с лечением, сейчас не самое время копаться в себе – дома ждет крупный заказ, который нужно закончить к этим выходным. Трудиться над ним было в одно удовольствие, давненько не попадались клиенты с таким необычным вкусом. Мысли о работе захватили все внимание. Более не хотелось думать о Дьяволо, больнице и Ризотто, хотелось поскорее вернуться в любимую мастерскую и творить дальше. В самом деле, есть ли разница, через какие испытания придется пройти, если потом будет возможность начать жизнь с чистого листа?

***

Вывести из себя Ризотто очень трудно. Практически невозможно, даже если очень постараться. Однако в последнее время то ли броня искусного ювелира дала брешь, то ли окружающие выучили какой-то маневр, но все идет к тому, что за последние два месяца все то и дело играют на нервишках. Так и стараются разжечь пламя сицилийца, не боясь обжечься после. Сегодняшнее утро не стало исключением. Неро хмурит брови, дышит чуть быстрее обычного и смотрит неодобрительно на своего товарища. – Мелоне, нет. Я все сказал. Я не твой курьер, – в ответ слышится театральное хныканье, а на лице друга – гримаса огорчения и досады. – Ну почему? Разве тебе так тяжело зайти после работы и забрать мой заказ? Тем более, я посмотрел по картам, это по пути к тебе домой, – дизайнер не унимается и все ищет хоть один аргумент, дабы упросить Ризотто помочь ему. – Мелоне, если ты не забыл, я твой непосредственный начальник и не в моей компетенции ходить за твоими личными заказами. Попроси Гьяччо или забери в другой день. – Я не могу: Гьяччо только сегодня утром уехал на неделю в Милан за новыми поставками, Ризотто, только не говори, что забыл, – парень закатывает глаза и, сделав глубокий вдох, продолжает. – А вот я уезжаю на презентацию во Флоренцию вечером, между прочим, тоже на неделю. Не говори только, что ты и об этом забыл! Mama mia! Прошу, caro amico, мне очень нужны эти вещи. К тому же, этот портной может его отдать только на этой неделе, а иначе – буду ждать еще недели три! Теперь закатить глаза захотелось уже Ризотто. Мелоне все говорил и говорил, будто язык у него точно без костей, от этого разболелась голова, а настроение упало так низко, что пробило новое дно. Смотря на своего верного подчиненного, ювелир всерьез задумался: по сути, забрать заказ – дело пустяковое, к тому же, мысленно мужчина уже построил маршрут и подтвердил слова дизайнера о выгодном местоположении, но если вот так взять и согласиться, дальнейших актов наглости не миновать. Не хотелось быть плохим другом, но хотелось быть справедливым руководителем. Выбор не из простых. И вот уже Неро был готов вынести суровый вердикт, как вдруг на пару мгновений дольше посмотрел в полные мольбы глаза и мило приподнятые брови, и тут же сдался. Дружба победила, а Ризотто, в свою очередь, понял, он стал слишком сентиментальным за последнее время. Но, может, оно и к лучшему? Ведь на прощание Мелоне улыбается так тепло и умиротворенно, как не делал этого уже очень долгое время. Еще и слов благодарности наговорил на сто лет вперед, уж так точно. Дверь мастерской закрывается, оставляя ювелира наедине. Впереди его ждет долгий рабочий день.

***

Старинное, но от того и обветшавшее, здание стояло на въезде в один из самых роскошных районов Неаполя. Фасад его местами пошел трещинами, протерся, и почернел. Под водосточными трубами, а где-то и возле деревянных окон, виднелись рыжие полосы, то была ржавчина, образовавшаяся то ли от повышенной влажности в тех местах, то ли от жесткости самой воды. В любом случае, Ризотто не прельщало смотреть на подобные жилища и рассуждать о природе образовавшихся подтеков  – слишком они напоминали о приюте и бедной жизни. В глубине души он одновременно сочувствовал живущим в таких условиях людям, и одновременно с тем осуждал за отсутствие мотивации менять свое положение в обществе и добиваться чего-то лучшего. В конце концов, пришлось себя одернуть за подобные мысли, мало ли какие обстоятельства подвигают человека жить в таких домах, не в праве Ризотто судить их. Однако одного все же мужчина понять не мог – что здесь забыл модельер, которого так горячо разрекламировал Мелоне? Неужели он новичок и еще не успел открыть свое ателье в более презентабельном месте? Вот уж поразительное дело, его придирчивый друг заинтересовался кем-то неизвестным. Поначалу Неро даже проверил адрес, не мог же он ошибиться и пропустить мастерскую. Адрес совпадал с написанным в навигаторе, но вывески нигде не наблюдалось, и только открыв переписку с нерадивым дизайнером, мужчина заметил недостающую информацию касательно местоположения. А дальше… Ризотто Неро готов был проклясть  Мелоне, который уговорил его пойти за своим, мать его, заказом, и этот чертов старый дом, который внутри выглядит еще более мрачно, нежели снаружи, и даже самого себя за то, что притягивает на себя слишком много неприятностей в последнее время. Он был готов провалиться под землю от неловкости, был готов задохнуться от гнева вперемешку с волнением, готов был достать собственное сердце, стучащее на пределе возможностей, когда дверь распахнулась, а на пороге появилось его розоволосое чудо. Контролировать себя казалось чем-то невозможным – еще чуть-чуть и Ризотто сожмет этого негодника в своих руках и заставит объясниться. Прежде всего, конечно, хотелось в который раз стукнуть себя по лбу и нервно засмеяться – неужели тот, кого Ризотто не мог выкинуть из головы и так стремительно искал все это время, был ближе, чем он думал. – Ты?! Что ты здесь забыл? Как меня нашел? Убирайся отсюда вон! – попытка закрыть дверь тот час же пресеклась крепкой рукой и ногой Неро, который просто не мог упустить шанс поговорить с Доппио. Впервые за все время сицилиец, как никогда, гордился своей реакцией. Винегар заметно напрягся. Видно, о такой встрече он не мог подумать даже в своих самых страшных снах. Или же самых смелых снах, ведь сам отрицал, что не раз прокручивал в мыслях тот поцелуй на берегу моря? Во время работы воспоминания об их единственном свидании то и дело норовились сместить обыденные мысли. Без сомнений, мужчина с россыпью веснушек на лице думал о Ризотто, но к встрече оказался не готов. Рассказывать, почему он тогда так отреагировал, почему наговорил столько гадостей и с позором убежал, не представлялось возможным. Не хватало и храбрости, и моральных сил для того, чтобы после увидеть отвращение и жалость к себе. Доппио знал – так и будет, если несостоявшийся кавалер узнает о его расстройстве. Никто не захочет связываться с психом. Одному проще. – Не кричи, я пришел по делу. Мне нужно забрать заказ на имя «Мелоне». Послушай, сам не знаю, как так получилось, что мы снова встретились, но я бы хотел забрать свои вещи и, – светловолосый протянул руку и, воспользовавшись растерянностью собеседника, аккуратно коснулся его плеча. – Если хочешь, поговорить о случившемся на Сардинии. Я не понимаю, что я сделал не так, я не хотел тебя обидеть… – Заткнись! Уходи отсюда! – Ризотто нагло перебивают, не дают более произнести ни слова, разве что пока не бросаются вещами, как в прошлый раз. –  Пришел за заказом? Хорошо, тогда забирай его и проваливай! Винегар, подобно урагану, скрывается в конце коридора. С соседней комнаты вскоре доносится какой-то приглушенный шум, шелест пакета и тихое всхлипывание. Ювелиру больно находится здесь. Хочется поскорее последовать за Доппио, вытереть его слезы и … Огромный пакет с приличной силой врезается в Неро и застает того врасплох. И не понятно то ли от того, что заставил прерваться от дум, то ли потому что привлек внимание наклейками ярко-зеленых лягушек. Интересное решение. Ризотто задумывается о задатках маркетолога у розоволосого чудика, что позволяет последнему незаметно запереться в ванной комнате. Лишь звук закрывающегося замка заставляет гостя опомниться и сделать еще одну попытку наладить контакт. – Доппио, вот что я сделал не так? Почему ты убегаешь от меня? Если я тебе не нравлюсь, найди смелость в этом признаться. Я всего лишь хочу убедиться, что я тебе никак не навредил, что с тобой все в порядке, – в ответ доносятся всхлипы, топящие всякие слова, подходящие и необходимые. – Не знаю, что случилось, но давай просто все обсудим и попробуем начать с чистого листа. Ты нравишься мне, Доппио. Очень нравишься. Едва слышно Ризотто подходит к двери и касается деревянной поверхности ладонью. По ту сторону вздрагивают и затихают. Всхлипы прекращаются, но  ненадолго, пройдет от силы минута, как все вернется на круги своя. В такой ситуации Неро находится впервые. Не было ни  единого раза, чтобы хоть кто-то из его партнеров реагировал на него с такой истерикой. Неужели тогда алкоголь так сильно исказил воспоминания о совместной ночи, и произошло что-то ужасное? Мужчина застыл, а в памяти всплыла одна неприятная делать – на одной из подушек были обнаружены следы крови. Неужели… – Доппио, я ударил тебя тогда? Что произошло? Ты как огня боишься меня, я не понимаю почему. Прошу, ­– от напряжения не только внешнего, но и внутреннего, голос ювелира кажется осипшим, а сам он звучит неуверенно. Слишком жалко для такого мужчины, как Ризотто Неро. Приходится сделать паузу и набрать побольше воздуха в легкие, чтобы продолжить дальше. – Выходи,  и обсудим все, я не буду тебя трогать. – Уходи, Ризотто, ты ни в чем не виноват, но я не хочу тебя больше видеть, – расслышать сказанное по ту сторону дается с огромным трудом. Мешает преграда в виде двери, мешает дрожь и сопение, обрывающие фразу на рваные части. Ювелиру приходится напрягать слух и почти прижиматься вплотную к двери, лишь бы расслышать каждое слово, каждый вздох и каждый всхлип Винегара. Делать это с такой жадностью, будто кто-то или что-то может нарушить этот интимный момент. – Так нужно. Прощай. Входная дверь хлопает не  так громко,  как предполагалось ожидать от расстроенного гостя. Доппио с огромным трудом поднимается с холодного кафеля – ноги от долгого пребывания в одном положении совсем затекли, а перед глазами все плывет из-за слез. Отражение тоже та еще дрянь. Внутри окатили чем-то ледяным, и кажется, что больше никогда не станет теплее. Фальшивую гармонию, так старательно выстроенную за последние две недели, разрушила одна встреча. С человеком, которому не суждено быть кем-то большим, чем очередная ошибка прошлого. Винегар мечтает вырезать этот период в своей биографии, уничтожить всякое воспоминание о теплых объятиях, мускулистых руках и мягких губах. Невозможность этого действия сводит с ума еще долгие часы напролет. В эту ночь не заснет никто.