Пять ключей

Атсу с подозрением прислушался к звукам похоти, доносившимся из-за двери. Пьяный писец Нкуку не изменял своим привычкам: после похода в таверну тот обязательно уединялся с какой-нибудь дамой в комнатах на этаж выше. Вор привычно поднял с пола забытое хозяином одеяние и бесцеремонно заткнул ткань за пояс, после чего вернулся к окну и ловко вылез наружу. Взобравшись на крышу, он нашел цепким взглядом меджаев на сторожевых вышках, а затем прыгнул. Это была его стихия. Бежать, подтягиваться на выступах, прыгать с самого края, чтобы на несколько мгновений птицей парить в невесомости полёта — всё это было такой же частью его натуры, как лавировать в людском море на рынках, находить гнилых ублюдков и подрезать их набитые кошельки. Балансируя на натянутой меж домами верёвкой, Атсу крался над головами горожан и слушал до тех пор, пока слух не зацепил один из голосов среди вечернего гама. -… должно быть, чужеземные торговцы. Я слышала, вторичная жена получила целый караван драгоценностей, представляешь? — Атсу оценивающе присмотрелся: две молодые девушки, явно из дворцовых, слишком уж выделялись одеждой на пыльной улочке. — Пользуется тем, что фараон в ней души не чает! Заинтригованный, вор ещё немного послушал завистливых сплетниц, но быстро потерял интерес — все его мысли уже сосредаточились на другом. «Ха». Путь до дворца пролегал через сады на крышах более богатых домов, пока не уперся в высокую стену, окружавшую пышный уединенный парк. В темнеющем небе загорелись первые звёзды, чей свет ещё был слишком слаб, чтобы осветить карабкающуюся вверх фигуру. Уже скрывшись в густых зарослях, Атсу оголился и накинул на плечи одеяние писца. Спрятав пожитки, вор уверенно направился во дворец — ничто в его виде, лице и походке не выдавало, что ему тут не место. Ноги сами привели к неприметному потайному ходу для слуг, в конце которого его встретил по истине любопытный вид. — Здесь украшений, что за всю жизнь не сносить. — Прислонившись плечом к дверному проему, он не удержался от замечания. В глазах рябило от блестящего в свете ламп золота. — Щедрость твоего мужа стала почти притчей всего Та-Кемет. Услышав в голосе гостя ядовитую насмешку, Шемеи обернулась с того места, где лежала на раскиданных по полу подушках. На её оплечье мелькнул браслет с оком Гора. Верная своему характеру, женщина послала вору жёсткую улыбку. — Одного такого тона достаточно, чтобы отправить тебя в тюрьму. Атсу не остался в долгу, шагнув вперёд с хищным прищуром. — Тогда мне повезло, что здесь нет никого кроме нас двоих. Первой на пол полетела накидка писца. Губы жаждуще встретились в глубоком поцелуе, а грубые мужские руки сорвали с вторичной жены платье, не заботясь о хрупкой ткани. Так она и раскинулась перед ним, нагая, но всё ещё в этих греховно-дорогих украшениях на шеи, запястьях, лодыжках. И даже… — Я вижу, ты подготовилась. — Атсу подцепил пальцем цепочки, опосывающие женскую талию и уходящие вниз. Ладонь прочертила дорожку до места, где нежную кожу скрывала расшитая драгоценными камнями ткань. — Это что, мне подарок? Шемеи хмыкнула. Дерзко выгнула бровь. — Может быть, приглашение? — Ах, так? — Подтянув её ближе, он закинул ноги Шемеи на плечи. Лишившись поддержки, женщина опасливо напряглась. Его пальцы сдвинули ткань. — Твой муж, я уверен, не удостаивался такой чести. Приникнув губами к чувствительной точке, Атсу пустил в ход язык. Шемеи шумно вдохнула, пораженная. «Она этой ласки не знает», — бесстыдная мысль разожгла пламя страсти, азарту придав. — «Шемеи, которой весь гарем в подметки не годится, не знает такого». Быть первым, кто принесёт наслаждение, простое, мучительное, необременительное — почти опьяняло. Он давно замечал, но никогда не задумывался: а ведь правда, с самого первого раза, когда их потянуло друг к другу, Шемеи никогда не брала. Не брала лишней ласки, не просила о большем, довольствуясь тем, что Атсу мог дать. Лишь отдавала, выражая потребность в поцелуях, настолько голодных, что те больше напоминали укусы. Её тело не знало разрядки и удовольствия, безвозмездно даримых. Всегда была плата — тело за тело, ни больше, ни меньше. Что ж. К концу ночи Атсу заставил её умолять.