Любовь — «любовью», но...

Любовь — «любовью», но... (А есть ли любовь? Ему нужно подумать об этом.) Иногда кажется, что им сложно существовать не только в одном единственном мире, но и в общей квартире. Да что там «сложно» — просто нельзя. В один момент — всё замечательно: двое, наедине в своём скрытым от чужих глаз, уютном местечке. Внутри царит гармония и взаимопонимание; они проводят дни за интересными разговорами, просмотром всякой чепухи, за вкусной едой, взаимным флиртом, с ласками и поцелуями (которые могут быстро менять траекторию по направлению к спальне с удобной двухместной кроватью), иногда они просто встречаются взглядами, а потом наслаждаться взаимной не напрягающей тишиной. Идиллия. То, что они оба любят — похожее на определение «счастливая пара». Но другой момент... Всё, буквально всё может разрушиться. А там уже ссоры и драки (доходящие и до крови, и до переломов). В конце концов, они привыкли существовать именно в таком темпе: им это роднее, чем всякие приятные ласки, поцелуи или секс. Их громкие голоса, взаимные оскорбления и брань достигают даже ушей соседей, но те не в праве (или у них не хватает смелости) просто взять и нажаловаться на их шум в квартире, или — о, боже, — позвонить в полицию. Драки у них могут происходить из-за взаимоотношений. Ну, обзовут друг друга, ну кинутся с беспочвенными (или же да) обвинениями, ну не поделят последний шоколад, разбитое вино, или приревнуют... Что сказать — у обоих есть темперамент. Кто там отступит и покажет белый флаг? Да никто. Чуя Накахара единственный человек в этом мире, кто доведёт Осаму Дазая до крайности, точки невозврата, кипения мозга, за что и получает. У них это взаимно. Но подобное происходит редко. Будь так каждый день, Дазай никогда бы не решился собрать из общежития свои шмотки после предложения Накахары: «Хочешь жить со мной?» Чуя тоже знал, на что шёл, когда спросил об этом. И вообще, в те далёкие подростковые годы им посчастливилось делить одну жилплощадь, и, вроде как, никто не жаловался. Ну, почти. В то время характер Дазая был ещё более непреклонным. А он сам по себе ещё тот мудак, и это не изменится в ближайшее время. Видите ли, если смотреть со стороны или спросить мнение коллег из обоих организаций — они оба хороши в том, чтобы делить одну квартиру. В основном их спасает один разум на двоих. Серьёзно, им порой даже не нужно произносить что-то вслух, чтобы друг друга понять. Но споры бывают, конечно же, и они не смертельные. У всех есть собственные привычки, да — у кого их нет? Не страшно, если они разнятся. К примеру, обычная бытовая ситуация: спор может произойти из-за того, что Дазай вовремя не убирает посуду или кладёт грязные вещи в шкаф, а не в стирку. Осаму в свою защиту жалуется на помешанность Чуи к порядку. Да, тому комфортно жить в чистоте, но это не значит, что он будет, как маньяк с маской на лице дезинфицировать каждый угол, в каждой комнате. У него есть и свои погрешности, в особенности, когда он пьян. Когда это происходит — при том, как он достаёт Дазая, это немного лицемерно вообще-то, — Чуя оставляет за собой пустые пачки и бутылки, расслабленно развалится на диване, бормоча что-то вроде «Да хуй с ними», — и безмятежно заснёт. Но понять его можно, даже если иногда это прям жутко раздражает. Тем не менее, в один свободный день они оба устраивают генеральную уборку, в процессе которой Дазай пожалуется на боль в суставах, когда Чуя заставит его мыть потолок, потому что: «Ты шпала длинноногая хоть где-то пригодишься», — хотя у самого имеется способность, ну... буквально летать? Ладно. Эта уборка хороша тем, что когда она заканчивается — в доме абсолютный порядок. А сами они смывают с себя грязь, нежась вместе в пушистой от пены, наполненной ягодно-цветочными добавками ванне. Идиллия. Произошло всё как-то внезапно. Более или менее привыкший к спокойным беззаботным дням, наконец-то позволивший самому себе стать частью этого дома Дазай, ждал своего ненаглядного с работы. Она, под конец недели, к счастью обоих, должна закончится раньше положенного. Не то чтобы Осаму собирался устраивать что-то грандиозное, но он подумал о том, что было бы просто приятно провести вечер вдвоём. Не думая о работе, они посмотрели бы что-то по телеку, поели чипсы и... наслаждались компанией друг друга. И он невольно вздрагивает, окружённый пачками и уставившись в экран телевизора, чтобы в дальнейшем, как последняя мразь, проспойлерить сюжет просмотренного им аниме... Чуя приходит домой в отвратительном настроении. Это понятно по тому, как грохочет входная дверь, с каким яростным шумом откидываются прочь дорогие туфли с каблуком, как небрежно шелестит ткань повешенного на крючок пальто. И насколько сильные от злости шаги этой коротколапки, направленные по пути на кухню. Свой проёб Дазай осознаёт только тогда, когда слышит громкое рычание: — Ёбтвою сука мать... ДАЗАЙ! И вот. Вечер был банально испорчен, просто потому что у Чуи есть, так сказать, черта, которую Дазай, блять, просто в нём ненавидит. Взрывной характер. Вообще-то, он ангел (если можно так говорить про того, кто активирует Порчу и освобождает из себя яростную разрушительную мощь). Во многом он понимающий, умеет внимательно слушать, умный и образованный, элегантный, модный и так далее. Но Накахара Чуя — также маленький жгучий огонь, никогда не угасающий. Когда он злится, если «шкала» достигает максимального уровня — начнётся апокалипсис. Прямо здесь, в этой квартире. Да, можно считать, что у Чуи есть несколько стадий развития эмоций по «шкале». Первая — безобидная. Это когда он немного раздражён, побурчит, побурчит и перестанет. Успокаивается посредством милого воркования своего возлюблянного и крепких обнимашек. Вторая — немного напрягающая. В такие моменты он не раздражён, а расстроен. Если он расстроен, он злится активнее, но самое страшное в этом — его холодность, равнодушие и пустота. Он будет копаться в себе, много молчать и отталкивать, если кто-то посягнёт на его личное пространство. К такому нему лучше не подходить, а если всё-таки рискнёшь — получишь переломы, это, кстати, при положительном исходе. Ну а третья — истерическое пламя ярости на всё подряд. Причина может быть любая: весь день ему было неудобно ходить, жарко в одежде, куча нудной и ненужной бумажной работы, тупые подчинённые, неудачная сделка, устал сидеть на одном месте, трасса заполнена автомобилями и создала длинную пробку, душная погода, испачкал костюм, Дазай разбил вино из коллекции (которая находилась в специальной запертой комнате!); его мнение не соответствует мнению Босса, получил травмы на тренировках, неудачно использовал способность, использовал Порчу, смертельно устал, заебался уничтожать врагов, бесят обычные люди, Дазай ебёт мозги... И так далее и так далее. В эти моменты, благосклонный Чуя может дать попытку убежать: «Съеби с моих глаз, и тогда всё будет в порядке», но когда ты буквально живёшь с ним под одной крышей и невольно появляешься перед ним, он нацелен ебать мозги уже тебе самому. Потому что злит его буквально всё, чего не злит в спокойные дни. Тут даже крики ради криков, у него уникальный способ выпустить пар. Даже мебель разгромит, посуду там побьёт, если захочет. Озорной мальчик. Дазай ненавидит это. Опять же, Чуя выходит из себя не так часто, но когда такое случается, он просто невыносим. Самое херовое — достаётся именно ему, потому что он сожитель в его квартире. Чуя вымещает злость прямо на Дазае, потому что: «Ну, я адекватный всё-таки. Мне что, весь город в ярости громить? Как обо мне люди подумают?! Если это не касается мафии — я обычный мирный гражданин, который гладит бродячих пёсиков...» Не везёт только Дазаю, который при защите своей чести не станет молчать и ждать, когда истерика закончится. Он, между прочим, не какой-то там терпила. Не будет предлагать мировую, а заведётся сам, не хуже Чуи. А там уже не известно: кто и как закончит эту маленькую войну между ними. Очевидно, никто себя лучше не почувствует. Даже если оставил ты за собой последнее слово, настроение испорчено уже у обоих, испорчены и прекрасные планы на вечер. В этот раз, когда всё более или менее стихло, они разошлись каждый по разным сторонам. Обиженный Осаму велит Чуе спать на диване, но тот, как искренний упрямый мудак, демонстративно выкидывает любимую подушку Дазая в гостиную, чтобы намёк был понят, а сам захлопывает дверь сначала в ванной, а затем — в спальне. Дазай только яростно фыркает, глядит в сторону экрана и на диван, в котором придётся ломать себе спину, и чувствует маленький укол сожаления. Он заканчивает свой вечер, выключив телевизор и заваливается, пытаясь заснуть. Он проклинает Слизняка буквально за все беды в этом мире. Половину ночи дуется и раздумывает над всеми недостатками Чуи, чтобы найти для себя аргументы, когда они всё же соберутся и расстанутся. Есть ли любовь?.. Он уговаривает себя ненавидеть его недостатки и с чистой душой свалить из этой квартиры. Так ведь проще. Чуя наглый, самоуверенный, раздражающий, громкий, у него отвратительный вкус, он, блять, такой мелкий — болит спина и шея; не умеет пить, смотрит отвратительные фильмы, его любимая музыка слишком агрессивная, его рыжие волосы раскиданы по всей части дома, у него слишком сильная хватка, оставляющая синяки, иногда он слишком любит всё контролировать и доминировать, а ещё он смешно порыкивает, как собака. Серьёзный и принципиальный, когда того даже не требует ситуация. Вот хочешь его как-то подбодрить, расслабить, а он сидит с каменным лицом и делает вид, что тебя не существует. Помешанный на работе, подчиняющийся любому приказу от Босса. Порядочный и вежливый, любит животных — это тоже минус! А ещё он любит орать на Дазая, ноет и нудит о том, что при совместной жизни они — какой бред! — должны готовить по очереди. Его сердце от злобы и обиды колотится первую половину ночи. Спать на диване неудобно, потому что тот по длине больше подходит той злючей коротколапке, а не Дазаю. Он не может заснуть, слишком взбудораженный выходкой мудака-Накахары. Его бесит чувство несправедливости, и когда его планы рушатся. Не будь Слизняк такой истеричкой — всё было бы замечательно. Ну, подумаешь, не убрался на кухне, когда самостоятельно (в кои-то веки) пытался приготовить что-то для них. Причём ему даже не требовалась помощь плиты и микроволновки — кухня осталась целой! Ну, забыл, и что? Зачем орать-то? Главное, больше всего раздражает вот это: зачем срывать злость на того, кто к твоему плохому настроению даже не причастен? По крайней мере, именно сейчас. Он — мафиози. Если кто-то его там разозлит — переломит косточки, разломит челюсть и разрешетит тело пулями. В чём проблема!? Как отвратительно. Дазай так возбуждён, что не может больше терпеть. Здесь он не останется. Ему хочется всё высказать. Откинув от себя мягкое покрывало с орнаментом собачьих лап (выбор Чуи), он быстрым шагом направляется к спальне и открывает дверь. Не тратит времени на анализ того, что происходит внутри, и спит ли Чуя. Он просто лезет под одеяло и укладывается на свою притащенную вместе с ним подушку. Чуя реагирует мгновенно: пытается ногами выпнуть его и яростно шипит: — Вали отсюда. Дазай не менее зло шипит в ответ: — Отъебись, это и моя кровать тоже! Их потасовка продолжается несколько минут, в процессе которой они просто обзывают друг друга, скалятся, едва ли не кусаясь, пинаются и спутывают вокруг ног их одеяло. В конце концов Чуя посылает его и отворачивается спиной, укладываясь на край кровати. Дазай делает то же самое на своей стороне. Все слова, которые он хотел озвучить, так и не прозвучали. И вот, эти двое заснули.

***

Его будят яркие лучи солнца, которые стреляли прям в глаза, потому что никто из живущих в этой квартире не удосужился закрыть ночью плотные шторы. Он щурится и ёрзает по нагретой простыне, глубоко вздыхает, чувствуя себя, как не странно, отдохнувшим и открытым этому миру. Поначалу всё хорошо, всё прекрасно. Кажется, ему даже снился приятный сон. Тело растоплено в приятной расслабляющей неге, он смутно думает о том, чтобы раздеться полностью. Жарко. Чувствует, как просыпающийся организм анализирует происходящее вокруг: шум города через открытое окно, щебетание птиц, шуршание постельного белья — он шевелит по нему ногами; свет под закрытыми веками глаз, создающий неясные блики, тишина спальни, тепло в постели и... мирное глубокое дыхание человека напротив. Он открывает глаза и видит перед собой чужую неприкрытую спину, затылок запутанных во сне рыжих волос, веснушчатые плечи, вздымающиеся при каждом вдохе, ряд позвонков, созвездие многочисленных шрамов, узкая талия, изгиб которой прячется под тканью одеяла. Поджав губы, Дазай смутно припоминает последний вечер и сожалеет только том, что не может лицезреть сонное лицо Чуи. Когда тот спит, он словно невинный котёнок с поджатыми лапками. Тихий и нежный, хочется гладить его бесконечно. Осаму нравится просыпаться первым, чтобы понаблюдать за ним: как трепещут светлые ресницы, как хмурятся брови, когда Чуя видит непонятный сюжет в своём сне или даже рассуждает, как пухлые губы немного двигаются, потому что Чуя иногда бормочет во сне всякую чушь. В такие моменты Дазай протягивает руку и убирает рыжие пряди со лба, заправляя их за ушко, разглаживает пальцами морщинки на коже, чтобы с этой красивой мордочки исчезла вся хмурость. А потом он позволяет себе нежным прикосновением провести пальцами от одной точки до другой: со лба по бровям, затем на переносицу и по прямой длине носа. Поднявшись выше, скользнуть к внутреннему уголку глаза и движением полумесяца — до внешнего. Огладить дрожащие веки, почувствовать пушистые ресницы и спуститься вниз к тёплой мягкой, бархатистой щеке. Провести пальцем по губам и на них остановиться. А затем, спустя секунды продолжить путь вниз. Сделать движение более настойчивым, намереваясь разбудить и немного поиграться. Возможно, самое любимое у него в их совместной жизни это утро выходного дня. Когда не надо спешить на работу, просыпаться по будильнику или вибрации телефона. Можно просто лежать и наслаждаться. Теплом, уютом, телом друг друга — да чем угодно. Он чувствует и хочет этого прямо сейчас. Но проблема лишь в том, что Чуя — упрямый ублюдок. И да, Дазай всё ещё на него злится, пусть и не так сильно. В конце концов, он отходчивый, а это иногда шло ему на пользу. Чуя валяется к нему спиной, на боку. Расстояние вытянутой руки. Дазай, фыркнув в недовольстве, придвигается ближе. Утыкается носом в затылок, пахнущий яблоком — шампунь Дазая, — волоски щекочут ему ноздри, и он немного ёрзает, чтобы придвинуться почти вплотную, не решаясь пока что распускать руки. Чуя спит безмятежным сном. Он знает, даже если они злятся друг на друга, каждый из них находился в безопасности. Им обоим ничего не угрожает, поэтому они и без всяких сомнений легли в одну постель. Спина Чуи оголена и открыта, наивно подставлена в чистом доверии. И в этот раз Осаму не позволит этому доверию разрушиться. От чужой кожи веет уютным теплом и мускусным запахом, Дазай ведёт носом по загривку, убирая пряди и прикасаясь к коже шеи. — Придурок, — тихо бурчит он, прикрыв глаза и ощущая, как тело под ним начинает шевелиться. Придвигаясь ещё ближе, чтобы между ними не было ни единого пустого пространства, он обнимает и слегка поглаживает ладонью те любимые для Чуи места — от ключиц до низа живота — из-за такого он быстро заводится. Покрывая шею маленькими лёгкими поцелуями, спускается ниже, до самых ямочек на пояснице — уже лично его любимое место на этом теле. В их положении это не так удобно, к тому же жарко, потому что одеяло Дазай принципиально не стягивает. Здесь, под тканью, душно, но удушающе хорошо. Чуя под ним шевелится всё активнее, а Осаму в отместку покусывает уязвимые места, оставляет метки, вжимается в поясницу, лижет ямочки и лапает мягкие и податливые ягодицы. Вскоре, он поднимается выше, кусает за шею, будучи настойчивым. Пальцы обводят бугорки сосков, но не прикасаются к ним, дразнятся. Дальше скользят вниз по линии косых мышц, пресса, рисуют волну на вздымающемся от тяжёлого дыхания животе. Не останавливаясь, направляются вниз. Оглаживают бедренные косточки, спускаются ещё ниже, прямо под ткань нижнего белья. Фыркнув ещё раз, Дазай прижимает парня ближе к себе, утыкается носом в плечо и не останавливает движения собственной руки, нагло вторгаясь под мягкую материю боксеров. Чуя, так и не раскрывая глаз, откидывается головой назад, открыв рот в немом стоне. Дазай укладывает подбородок на ямку ключиц и старается уловить любимые изменения в мимике. Чуя хмурит брови, но теперь не из-за сна, а обрушившейся на него реальности, из-за приятных ощущений в низу живота, в районе паха, где теперь всё горит. Чужая рука умело, но не навязчиво, медленно доводит его, любовно ласкает и сжимает так, что в глазах сверкают вспышки. — Бля... Ос-саму... Взглянув на его лицо, в глаза, которые по-прежнему были закрыты, Дазай останавливается и позволяет себе побыть мудаком. Он убирает руку, обхватывает ею чужую талию, обнимая и ногами, как осьминожек. Чуя, то ли от того, что на него напали жарким телом, то ли от того, что, эй — а где продолжение?! — ёрзает и наконец открывает глаза. Ему душно и щекотно. Как будто каждая клеточка чужой горячей кожи оставляет за собой маленькие искры разряда, и они ведут к конкретной точке. Хочется большего, хочется всего, но Дазай просто демонстративно дышит, сжимает его бока и поглаживает щиколотки пальцами ног. Всё, что ему удаётся — только раздражённо вздохнуть и хрипло выдать: — Ну ты и мудак... — Хочешь продолжения — проси прощения. Он, не вырываясь из хватки рук, двигает плечами, заводит собственную за спину и касается Дазая спереди, чтобы оценить настрой. Ох, и да. Судя по тому, как он резко выдыхает, насколько ощущается твёрдым... Что ж. Чуя ехидно улыбается: — Ну нет — так нет. Дазай в ответ сжимает его крепче, покрывая плечи острыми поцелуями, на всю жизнь запомнив, как Чуя обожает это. — Как знаешь, — шепчет Осаму, укладывая руку поверх чужого нижнего белья, расслабившись, он чувствует горячую плоть прямо под пальцами. Теперь можно и сон досмотреть. Чуя, вертясь как уж, тихо хнычет: — Ну, блять. — Что такое, Чуя-кун? — При всей своей наглости, он использует тот самый невинно-раздражающий вопросительный тон. Затем зевает и бормочет с разинутым ртом: — Ой, кажется, я проснулся слишком рано... Двинув бёдрами навстречу, Дазай добивается именно той реакции, которую и ожидал — Чуя в один момент вырывается из хватки, валит на спину и седлает его. Видеть Чую перед собой раздражённым именно в этом смысле: с распущенными спутанными волосами, разгорячённым заведённым телом, с сильной хваткой ног — ох, это стоит того или всего одновременно. Пронзительные голубые глаза, с прищуром смотрящие на него, как будто хотят убить (и это недалеко от истины). Тем не менее, Дазай знает, на какие кнопки нажать, чтобы разбудить в нём острое желание. Именно Чуя любит утренний секс, также сильно, как Дазай просто любит просыпаться рядом с ним каждый раз. Обычно это происходит медленно и нежно. Когда они оба сонные, льнут друг к другу словно на инстинктах, даже глаза открывать не обязательно. Обычно, берёт именно Чуя, потому что Осаму в такие моменты просто лень двигаться — он смиренно лежит и наслаждается ощущениями и зрелищем. В это утро, опять же, как и в прошедший чёртов вечер, происходят небольшие исключения. Дазай по-прежнему разозлён, он мелочный, поэтому намерен отомстить. Но Чуя красив: у него немного загорелая кожа, изящная шея, тонкие косточки ключиц, плотные мышцы груди, привлекательные соски, очерченный пресс, твёрдые, но упругие бёдра, красивый изгиб талии, округлые плечи и милые руки. Идеален от макушки головы до кончиков пальцев ног. И весь его, для Дазая. Такой, каким не позволяет себя увидеть никому больше. Тот, который однажды признался в «неопределённых чувствах». «Не знаю, что делать с тобой, — говорил он тогда. — То ли убить, то ли присвоить себе. Наверное, так обозначается влюблённость?» Дазай только хмыкнул в ответ: «Ну да. Другие варианты тебе в голову и не придут. Шляпа все мозги съела». Он невольно вздрагивает, откидываясь головой, когда чужой зад прокатывается прямо по нему. Чуя выглядит так, словно уже одержал победу: — Что ты там говорил? Не суть важно. Его ладони сжимаются на плечах, над тканью мягкой футболки. Чуя двигает бёдрами активнее, создавая трение. От подобных манипуляций лежащий на спине и обхвативший его запястья, Дазай невольно закатывает глаза и пытается не обращать внимания на самодовольную ухмылку напротив своего лица. Чуя сильно наклоняется. Так, чтобы между их лицами практически не было ни единого расстояния. Губы напротив губ, одно дыхание на двоих, взаимные ехидные оскалы. Дазай первым прерывает их зрительный контакт, опуская взгляд на чужой рот, который движется в шёпоте: — Хочешь поцелуя — уступи и признай, что был не прав. Да черта с два он так сделает! Даже если условия охренеть какие жестокие. Вот же наглость. И всё же Чуя жутко упрямый болван! В какой-то момент Чуя останавливается и забирается ладонями ему под футболку, оглаживая плоский живот. Руки вскоре скользят вверх до самой груди и резко спускаются вниз — до резинки домашних штанов. Чуя кусает его в шею, чтобы услышать в ответ стон. Непонятно от чего он конкретно: может, от боли, может от настырных движений ладошки, которая в отместку забирается под бельё и обхватывает его член плотным кольцом. Осаму под ним задыхается, слушает в ухо яростный шёпот, смешанный с грязными пошлыми фразами. Ладно, в конце концов, в спорах с Чуей нелегко выйти победителем. Но и проиграть он себе не позволит. Пользуясь случаем, когда Чуя отвлекается, чтобы стянуть с Дазая штаны, Осаму резко переворачивает их. Причём, Чую — на живот, придавливает руками за плечи так, чтобы не посмел двинуться. Тот ахает от неожиданности и в раздражении рычит, но недовольства тонут в мятой ткани простыней. Дазай прижимает его крепко, седлает бёдра, успев снять чужие боксеры, и пялится на приятную глазу обнажённую задницу. Он невольно проводит языком по губам, намериваясь закончить их ссору по плану своей победой, когда Чуя наконец уступит и сдастся. Устроившись поудобнее, он наклоняется так, чтобы придавить своим весом другого, тянется и добирается до края матраса, где они прячут бутылку со смазкой и презервативами. Презервативы сегодня точно не нужны. — Знаешь, — тянет Дазай, — тебе бы поучиться хорошим манерам, или типа того. Чуя такой грубый. В ответ, не сопротивляющийся Чуя поворачивает голову так, чтобы взглянуть на него самым мразотным взглядом. Так он делает только тогда, когда хочет распалить Дазая, чтобы у того поехала крыша и тем самым добиться своего. Маленький хитрый ублюдок. Он широко, даже пьяно улыбается, смотря на него большими небесными глазами, которые таки кричали о вызове. Дазай читает это как «Накажи меня за это», что и собирается сделать. Но немного по-другому. Да, Чуя иногда даже на порку напрашивается, порой в их постели бывает жёсткие моменты, но не в этот раз. Несмотря на то, что Чуя вынуждает своим поведением применить жестокость, Дазай рядом с ним не терпит такого. Даже сейчас, когда он зол и обижен, он всё равно хочет сделать так, чтобы им обоим было приятно — как и всегда это происходило. Это не значит, что он оставит свою попытку отомстить. Но сейчас утро, лучший момент для ленивого медленного и нежного секса. Чуя хоть и жутко раздражающий, но не менее привлекательный, так что... — Я собирался устроить нам приятный вечер, — бубнит Дазай, врезаясь в его тело сразу двумя пальцами, добиваясь от Чуи болезненного вздоха, но это именно то, чего тот хотел. Движения пальцев резкие и частые, но Осаму никогда не позволил бы себе сделать Чуе больно, если только тот сам этого не захочет. — Я позаботился о нас: купил пива, выбрал аниме, которое ты так долго хотел посмотреть. Даже мороженое взял, ведь ты вечно ешь его прямо с чипсами, извращенец! Приволок твой тупой плед, чтобы мы могли им укрыться, если станет холодно. Проверил диван на удобство и мягкость, принёс, блять, подушки, чтобы мы могли даже спать там. Я бы потерпел, но ты... — С каждым словом он вонзается в Чую до охриплых стонов, скользкими от смазки пальцами врезается в чувствительные точки внутри. Чуя, слушая его тираду, вздрагивает от каждого толчка, заведённый уже не на шутку. Выражение глаз от ехидства, превращается в покорную мольбу: — Да-за-ай... — А ты, — продолжает тот, внезапно наклонившись и придавливая всем своим весом, окружая душным теплом вспотевшее под ним тело, к которому прилипает ткань его футболки. Он тихо рычит, целует шею и оставляет на ней алые укусы. — А ты всё испортил, потому что у тебя есть эта дурацкая привычка срываться на мне, когда я даже не виноват. Чуя под ним резко выдыхает, тянется рукой назад, чтобы обхватить чужие волосы и придвинуть ближе, но Осаму уклоняется, и Чуя жалобно стонет: — Дазай! — Да, именно так ты и начал тот проклятый вечер, — ехидничает он, усаживаясь тому в ноги, вынув пальцы и принявшись ими дразнить, водя кончиками дрожащему телу. От шеи до плеч, от лопаток до любимых ямочек на пояснице, от упругих ягодиц до внутренней поверхности бёдер. Дазай поднимает взгляд выше и давит пальцами на поясницу, опускается, чтобы зарыться лицом в чужую задницу. Чуя снова хнычет: — Да вставляй ты уже! Дазай демонстративно фыркает, потому что он так же упрям, чтобы легко уступать. Даже если собственный член в штанах мучительно твёрдый. Но, не-е-ет, так не пойдёт. — Иногда обидно, когда ты приходишь такой злючий. Тебя дома ждут, хотят сделать приятное, устроить свидание. А ты кричишь без всяких на то причин. Глупый слизняк. — Хорош прибедняться! Как будто ты у нас невинная овечка. Вечно не при чём... Дазай хихикает, оставляя на нежной горячей коже ягодиц красные следы. — В этот раз, клянусь, я был невиновен. — Кровь на столешнице тоже не твоя, получается? Кровь? Разве она там была? Ой... Он мычит, при этом невзначай просовывает руку под чужие бёдра так, чтобы приподнять тело и поиграться с твёрдой плотью Чуи. Обхватив его пальцами, он скользит по длине вверх и вниз, выбивая из Чуи приглушённые простынёй стоны. А сам думает. Бывали дни — точно! — когда они сильно ссорились из-за того, что Дазай оставлял за собой... следы. То были грязные бинты, использованные лезвия, забытые ножи и пистолет. И кровь, конечно же. Иногда её могло быть много, если Дазай не рассчитает сил и порежет руки или что-то ещё до такой степени, что кровотечение не легко остановить. Иногда приходилось зашивать без анестезии и обезболивающих, спешно и с причитаниями, если делает он это не самостоятельно. Не очень приятное зрелище, особенно, когда нужно отмывать ванную... Не то чтобы он делал это всё специально, просто... Способ выпустить пар у каждого свой. И он пообещал, что такого больше никогда не произойдёт, а если и произойдёт — то не здесь, не в этом доме. А вчера... Вчера он, блять, неаккуратно использовал нож, когда резал овощи для салата. И вот — задел лезвием палец. Будь Чуя при своей истерике немного повнимательнее, он бы понял всё правильно. Но... Ох, кажется, дело не в этом. Вот оно что. Чуя под ним громко и протяжно стонет, кончая. Сам Дазай вздрагивает, внезапно прознав истинную обиду, даже если не в состоянии что-либо изменить. А Чуе всё равно нужно думать над своим поведением и перестать быть сукой, хотя бы в некоторых моментах их совместной жизни. Чтобы существовала справедливость. Оставив в покое его член, он с удобством ложится на живот и вновь зарывается лицом в задницу, намериваясь исполнить задуманное. Пусть мучается, заслужил. — Твою мать, Дазай сука! — Чуя кричит, задыхаясь, он чувствует как горячий язык настырно врывается внутрь него. Его руки дрожат, когда он пытается приподняться, но сильная хватка на его бёдрах мешает ему двигаться. Он снова падает на простыни, погружённый в приятные покалывающие ощущения, зажмурив глаза. Продолжая, Осаму скользит ладонями по чужим бокам, давит пальцами, оставляя следы, каждый раз, когда Чуя приподнимается. Проводит ладонями от талии и добирается до мышц груди, стимулируя и касаясь сосков. Щипает их так сильно, до остроты и шума в ушах. Отвлёкшись на низкие стоны, отталкивается, вытирает рот и с внимательным прищуром буравит спину Чуи: — Ты можешь выражать свою заботу как-то по-другому? — Как? Убить тебя сразу? Вместо ответа Дазай грубо хватает его за плечи и поворачивает лицом к себе. Чтобы чужие лапки не добрались до его лица, одной рукой он пригвождает его запястья к спинке кровати и сам нависает над ним, чтобы тот не смог вырваться. Чуя лишь обхватывает своими ногами его бёдра, смотрит яростно, маленький упрямец, но на дне голубых глазищ — обида, печаль и страх. Страх не за себя. Он поджимает губы на ответный яростный взгляд напротив. Глаза Дазая тёмные и бездонные, такие же злые. Его тело горячее и тяжёлое, хватка рук сильная, настойчивая. Иногда в том, как из капризной принцессы, которая настаивает на нежности, он превращается в жёсткого мстительного и властного ублюдка — есть что-то невероятно сексуальное. От положения их тел, от всех этих ощущений и бурлящих в груди эмоций, Чуя твердеет снова и не может не смотреть на Дазая, когда тот неловко, одной рукой пытается спустить с себя штаны. — Ты не будешь по мне надрывно плакать, Солнышко? — скалится Осаму, когда справляется. Он тихо пыхтит и оглядывается в поисках смазки. Его агрессивный вид, сосредоточенность и на сексе, и на теме разговора, обида из-за ссоры... блять, он так прекрасен. Чуя пытается проследить чужую мысль и рассеянно отвечает: — Если сделаю это сам — тогда ни капли. — Что ж, посмотрим. Он толкается без предупреждения. Двигает бёдрами и входит до самого конца, ударившись о чужие ягодицы. Чуя откидывается головой назад и громко ахает. Его шея открытая, чем Дазай пользуется: вцепившись зубами в кожу на одном очень чувствительном месте, и у Чуи волоски становятся дыбом. Он хочет освободить свои руки, зарыться пальцами в мокрые каштановые кудри и прижать к себе так, чтобы Осаму даже не думал отцепляться. Тот горячо дышит, опаляет его дыханием, тихо стонет, когда вбивается в Чую глубоко и сильно. Пространство спальни заполняют звуки шороха постельного белья, скрипа кровати, резких вздохов вместе с задушенными стонами и криками, шлепков кожи о кожу, неразборчивого шёпота. Дазай, освобождая чужие руки, своими обхватывает Чую, как мягкую игрушку, прижимает к своей груди и закрывает глаза, отдаваясь процессу. Чувствует под собой дрожащее тело, его тепло, то, как чужие пальцы всё же добираются до его волос, горло Чуи вибрирует из-за крика, громкого и пронзительного. Под пальцами скользко из-за пота, он капает ему прямо на ладонями и на кровать, но так плевать. Чуя приподнимает поясницу, чтобы быть ещё ближе. Окольцовывает руками Дазая за шею и при каждом движении, при каждом вздохе Осаму, стонет его имя, закатывая глаза. Есть ли любовь?... Аргументов в недостатках Чуи будет мало, чтобы расстаться с ним. Либо это просто оправдание, чтобы всегда быть рядом. Из-за своей наглости он всегда добивается своего — это достойно уважения. Он самоуверенный, потому что это заслужено: прекрасен, силён, талантлив, умён, и он знает об этом. Раздражает — это часть его характера, Дазай не представляет себе Чую, который бы его не раздражал. Нужно же иногда, чтобы кипела кровь от тех эмоций, которые они дарят друг другу. Его громкость — услада для ушей, особенно в момент секса, прямо как сейчас. Несмотря на свой вкус, он знает что нужно выбрать, чтобы быть элегантным, при статусе красивым молодым человеком. Он удобный, его легко обнимать или заслонить всем собой, в его объятьях уютно и тепло, а ещё он мило бесится, когда не может дотянуться до чего-то, до губ Дазая, к примеру. Он умеет подобрать правильную музыку, с хорошей лирикой и под настроение. В сильной хватке чувствуется уверенность: в важные моменты он никогда не отпустит и не даст упасть, а оставленные им следы, как доказательство тому, что у него есть человек, который принадлежит ему, и кому он хочет принадлежать. Ответственный работник, лучший из всего штаба. Не любит отвлекаться, и в те моменты удобнее посидеть с ним в тишине или же просто помочь ему. Он любит животных, потому что у него доброе сердце, и он мечтает о домашнем питомце, а пока что подкармливает тех, вьющихся вокруг дома собачек, потому что может, потому что у него чистая душа, он в положительном понятии человечнее кого либо в этом мире. И он прекрасно готовит, не любит, когда кто-то отлынивает от работы, но каждый раз позволяет Дазаю выйти из кухни ради их же собственной безопасности. Осаму ускоряется, сильно зажмурившись и оставив на ключице пару признательных поцелуев. Возможно, он должен был сделать это жёстче, чтобы позже у Господина «Я во всём прав, отъебись, только ты тут сука» болела поясница, но... Чувства нахлынули, омыли прямо с головой. Он понимает, что слишком благодарен за то, что Чуя рядом с ним. Его забота своеобразная, он может проявлять признаки беспокойства невзначай, но по тем поводам, когда это действительно нужно. Даже если это не так уж и важно: например, лёгкий порез ножа по пальцу (в последнем случае), если Дазай случайно подвернёт ногу или натрёт из-за неудобной обуви, если замёрзнет, потому что не умеет одеваться по погоде; если простудится, потому что не берёт собой зонт из принципов — а начался дождь. Да, иногда он проявляет свою заботу агрессивно, это крики того типа: «Ну ты и еблан, блять. Неужели нельзя посмотреть прогноз погоды?! Тебе на что твои расчудесные глаза даны? Чтобы нормально присмотреться к ботинкам. А ты знаешь, что их можно померить прямо в магазине? Да-а-а, вот так сюрприз, вау! Ты в курсе, что зимой немного холоднее, чем летом? Значит, нужно надевать подходящую для этого одежду, Дазай. Мало просто завернуть свой член в бинты, придурок. Нужно ещё и шапочку для твоей башки купить, а то вдруг мозги заморозишь, если они у тебя вообще есть... Я купил тебе твой любимый малиновый чай, в ближайшие дни будешь хлестать только его, понял?! Молчи нахуй, заебал, не смей ничего говорить, пока горло не пройдёт. И нет, мороженое ты не получишь! Ну как можно быть таким криворуким, а?? Иди отсюда, пока я сам тебя на куски не порезал. Ну ты и шпала неуклюжая, надо под ноги смотреть. Купим эластичный бинт, я подвяжу тебе, не смей вставать лишний раз! Лежи и не двигайся, ты не функционируешь, инвалид недоделанный. Хочешь фильм посмотреть? Я там мисо-суп приготовил...» Но тем не менее, Дазай живёт с человеком, которому не безразлична его жалкая жизнь. В какой-то степени ему даже стыдно вспоминать те моменты, когда Чуя находил его засыпающим в кровавой ванне. Он внезапно осознаёт, как страшно это смотрится со стороны, особенно для человека, который уже давно как сдался и отдал тебе своё сердце. А ты в ответ треплешь ему нервы, режешь вены и пускаешь кровь, оставляя за собой следы кошмаров. И ведь он вовремя приходит, спасает каждый раз, когда сам Дазай не хочет быть спасённым. Благодаря некоторым ссорам и спорам, он может рационально думать, мозги встают на место, и тогда он поймёт, что ведёт себя как сумасшедший мудак. По отношению к Чуе это иногда даже не заслужено. Зачем тогда его самого в чём-то обвинять? У них всё взаимно. Чуя заслужил награду за отвагу и собственную глупость, потому что позволил себе открыться, позволил быть рядом, не предал и не выбросил, как никчёмный мусор. Терпит выебоны и делит с Дазаем один дом. Не может никуда сбежать, если только не купит другую квартиру, никому не сказав. Он просто... чёрт побери, насколько Чуя, к собственной чести, добродушен. Даже когда крошит чужой череп своими тонкими пальцами, но это горячо. И Дазай благодарен. За то, что они находятся в одной постели в данный момент. В их постели, отдаваясь друг другу. Даже в ссору они будут заниматься сексом не ради того, чтобы гнаться за удовольствием или вымещать злость, а ради того, чтобы наслаждаться и быть рядом. Чуя протискивается рукой между их телами, резко проводит ею по своему члену и гортанно стонет. Он дрожит и расслабленно обмякает. Дазай держится недолго: вскрикнув и замерев на секунды, он жмурится до ярких точек, рушится на Чую, облепляя всем собой, тяжело дышит ему в ямку ключиц. На языке, о кромку зубов стучит настырная мысль, так сильно желающая выйти наружу. И кажется, он действительно шепчет это. Тихо, надеясь что его не услышат. Но Чуя услышал, обнимает сильнее, обхватывает руками шею, ногами — талию, и жмётся щекой к тёмным волосам. Устало, но удовлетворённо закрывает глаза. Идиллия. Это то, что они оба любят больше всего. Им не нужно произносить слова вслух, чтобы понимать друг друга. Всё успокаивается: их разгорячённые тела, сердца, мирно бьющиеся друг напротив друга, дыхание и их пылкость, исчезает и злоба, обиды. — Не бери больше нож в руки, сколько раз просил, — бурчит Чуя чуть позже. Дазай отлипает от его плеча, они ненадолго устанавливают зрительный контакт, а затем одновременно тянутся друг к другу, погружаясь в один из самых длительных и ленивых поцелуев. Прижимаются так сильно, как будто от этого зависят их жизни. Когда они заканчивают, Дазай целует Чую в лоб и пытается встать. Нужно в душ: они отвратительно липкие и вспотевшие. Постельное бельё — хаос, больно смотреть. Если только не считать лежащего на них обнажённого Чую, который смотрит на Дазая с искренней любовью. Любовь есть. Отвернувшись в смущении от того, что одна тайна теперь и не тайна вовсе, Осаму не напрягается с одеждой и подходит к двери, надеясь что Чуя присоединится к нему в ванной. Он слышит за спиной тихое: — Сегодня вечером я приглашаю тебя на свидание в твой любимый Портовый ресторан. Заплачу за блюдо, которое только захочешь. Своеобразное извинение, ха? Глаза Дазая сверкают, но он не оборачивается: — Я закажу твоё любимое вино, даже сам отдам за него деньги. Чуя вскакивает с кровати, обгоняет и встав на носочки, чмокает в губы. Переступив порог коридора, он хмыкает: — Кто последний в ванную — тот лох.