Малыш Ваня

У Ивана всегда была бледная кожа, словно она соткана из самого белого снега, который только можно было найти в девственном, нетронутом человеком лесу. Именно там, куда еще не добралась цивилизация, сохранилась, самая что ни наесть, изящество, непревзойденность, божественность! Вся эта исключительность создаётся благодаря тишине, при которой мерещится, что все звуки замирают то ли в ожидании чего-то, то ли в изумлении перед всеобщим очарованием. В этом безмолвии лишь при дуновении ветра можно уловить шелест снежинок, составляющих белоснежный покров, укутывающий все на своем пути, от промерзлой земли до крон самых высоких деревьев, которые сгибаясь под натиском фирны образуют неведанной красоты арки с причудливыми, неповторимыми узорами. Такая «бесцветность» Брагинского объяснялось его трудоголизмом. Иван допоздна сидел у себя в кабинете, разбирая бесконечные стопки документов, отвечая на звонки, носясь от одной двери к другой, периодически отвлекаясь на глоток остывшего, давно заваренного и уже невкусного кофе. Часто ночевал, сгорбившись на своем же столе, сминая важные бумаги во сне. Если же удавалась попасть к себе домой пораньше, то работа настигала его и там, то постирать, то погладить, приготовить еды, нельзя же все время питаться замороженными полуфабрикатами, и пыль вытереть давно пора, а то уже дышать нечем, но после этого нужно обязательно пропылесосить, короче говоря, дел невпроворот. Там остается на сон максимум часика три и все по кругу. Брагинский всей душой любит природу, свежий воздух, палящее солнце, обжигающее его незащищённое тело и крепкий мороз, что игриво кусает за нос. Любая погода была ему в радость, лишь бы не в душном кабинете среди, с ныряющих туда-сюда снобов. Русская душа кричит о нехватке простора, беспомощно плачет о бескрайних полях, хочется так сильно наполнить свою грудь воздухом, сделать такой вдох, чтобы в глазах потемнело, голова загудела, приятным звоном от перенасыщения столь желанной свободы. Но… работа не позволяет, слишком многое держится на его могучих израненных плечах. А вот, его молодая версия не обременена таким грузом, как быть воплощением столь больших земель и столь веселого народа. Потому Гилберт сейчас мог наблюдать, как тонкие, склонные к облезанию после загара, шелушащиеся, благодаря солнышку, ручки дитятко перебирали, так мелодично звенящие ключи. Малец похоже много времени проводит на улице, в отличие от себя взрослого. На лице чада можно было увидеть небольшое скопление бледных веснушек, алые щечки, которые выглядели, как румяные пирожки. Ранее казалось, что и дитё имеет бледный окрас, но то скорее было от испуга, сейчас же, когда оно было занято важным делом, разглядыванием пестрого брелка из сочи с нарисованным синем морем и желтым пляжем, малыш под успокоился, чувствовал себя комфортно на коленках своей будущей области, так еще и поел свежеиспечённой булки. Байльшмидт специально выбирал белый хлеб без изяществ, Иван любил сладкое, но не в большом количестве, да и то в основном, в виде варенья, которым его ежегодно снабжали сестры. Пруссии нравилось следить за тем, как маленькое создание крутит «погремушку» в своих ручках, пытаясь понять, что же у него сейчас во владении. Это занятие настолько затянуло Калининград, мимо ушей прошло абсолютно все, что только что обсуждалось среди его коллег. — Не думал, что, когда-то это скажу, но я согласен с Америкой, — сказал Ван, уставши потирая переносицу. Вся эта ситуация для него складывалась не очень радужно. Его ближайший друг и партнер в мире воплощений стал крохой, который читать-то, пожалуй, не умеет, нужно возвращать все на места и как можно быстрей, молясь, что приключение маленького чуда не аукнется никому и ничем, — А что ты думаешь Гилберт? — А?! — все-таки пришлось отвлечься от столь занимаемого занятия, как разглядывание ручек Велеслава. — Брат, ты что не слушал? Вообще-то ты сам дал нам время на обдумывание этой, без шуток, самой что ни на есть, серьезной проблемы, и теперь даже не участвуешь в обсуждении! — Людвиг старался не кричать, чтобы не пугать дитя, так как уже знал, что этого делать лучше не стоит, но всем видом показывал свое недовольство и возмущением родственником. — Не бубни, а просто повтори до чего же такого великого ваше сборище шалопаев смогло додуматься? — у Калининграда не было никакого настроения сейчас устраивать разборки, он и правда дал им время на раздумья, но на самом деле это время до самолета было нужно не этим придуркам, а ему самому. Байльшмидт нуждался в паузе, в спокойствие, чтобы вернуть себе рассудок, чтобы не кинуться прямо сейчас на всех подряд, защищая эту пузатую, но до чертиков дорогую ему, мелочь. — Ох, mon cher, не будь столь злым. На всеобщее удивление Альфред смог выдать не плохую идею. Мы даем повод с колдовать маленькому Ивану, чтобы совместно попытаться найти причину сбоя его колдовства или хотя бы попытаться с помощью нового кудесничества вернуть его назад, — терпеливо пояснил Франциск своему другу. — Нет, — категорично отрезал пруссак. — Но почему? У нас сейчас не так много вариантов из которых мы можем выбирать, это наиболее оптимальное решение, по крайней мере, мне так кажется, — внес свою лепту Кику. — Когда кажется креститься надо, если ты не знал. Вы серьезно настолько уверены в способностях толстоброва или же в своих познаниях колдоства? Наивные! — усмехнувшись и начиная закипать ответил вкрадчивому японцу временный представитель Российской Федерации, — Вы никогда не задумывались, почему все знают про греческие мифы, скандинавские и тд? Но не про русские? Почему несмотря на свою значимость и богатство, славянская мифология остается относительно малоизвестной и недостаточно исследованной сферой? — он оглядел всех присутствующих и не увидев и намека на знание ответа на этот вопрос, сам же его и дал, — Одной из главных причин является устный характер передачи информации. Славянские предания и рассказы передавались из поколения в поколение устным способом, без использования письменности. Также после принятия христианства славянами, многие элементы и представления славянской мифологии были запрещены и заменены христианскими образами, из-за этого многие оригинальные мифологические элементов и историй были утеряны, что усложняет исследование славянской мифологии. А еще, до настоящего времени не существовало единой системы сбора и систематизации славянских мифов и легенд. Короче говоря, несмотря на то, что некоторые из вас могли почитать пару книженций по этой теме, не дает вам права говорить, что вы хоть что-то знаете! — под конец он все-таки повысил свой голос, у малыша, сидящего на его коленях, прошли мурашки по спине, стало чуточку не по себе, что, если ему захотят причинить вред? Но мягкая рука его будущей области, аккуратно, поглаживала его, дабы успокоить. Подняв свои зенки на взрослого, малыш встретился с ним взглядом и все сомнение, которые в глубине души оставались у чада, на счет его нового друга отпали. Как человек смотрящий на тебя с такой заботой, как этот хлопец с необычными рубиновыми глазами, может быть плохим? — Раз ты такой знаток обо всем на свете предлагай сам! — надув губы бантиком, чтобы показать свою обиду из-за непринятия его затеи, ответил Альфред. Только Гил собирался ответить, что это Великий он соизволил дать им время, чтобы те хоть раз в жизни напрягли сои мозги, которые уже размякли от постоянного просиживания своих пятых точек на этих цирковых представления, которые они так гордо называют «собраниями», как в разговор взрослых влез малютка. — ​ѡ​ ​чѣмъ​ вꙑ толкоуѥте междоу ​собою​? — ​Ходимъ​ верноуть тебѧ наꙁадъ къ ​семоу, — заботливо объяснился Яо перед ребенком. — Да, да, да! Хотим увидеть твою семью, покажи ее нам! — взбудораженно ни с того ни с сего начал горланить Артур, — Покажи свою ​седмїю​, ​можеши​? — ​Седмїю? — глазки чадо неожиданно заблестели. — Да, — дабы дите точно поняло его согласие Англия начал трясти головой вверх-вниз, да так сильно, что казалось, будто она сейчас отвалится. Некоторые начали сомневаться в его адекватности. — Слышь, вертихвост. Что удумал? — Пруссия не оценил такого энтузиазма со стороны коллеги, так как знал, что Кёркленд не делает ничего просто так, но к чему была его просьба про семью, Гилу было пока что не вдомёк. Но это только пока что. Как только узнает причину, начистит ему рыло. В этом он уверен на все сто. Только англичанин открыл рот, чтобы ответить Байльшмидту, но его перебила маленькая версия Империи зла. — ​ꙗꙁъ​ съ радостїю покажоу свои родъ! да, ​втоⷬ​ ​толико​ ꙁемлюшка роусскаꙗ ноужна, а ​оу​ васъ ​ткѫтъ​ ​всѣ​ ​въ​ каменюкахъ какꙑхъ-​тѻ — дитяко, видно, не оценило минималистичный интерьер кабинета заседаний, исполненный в концепции то ли мокрого асфальта, то ли базальта, то ли гравия. Германия, пожалуй, и сам не знал, что это такое в его кабинете, как, собственно, и Гил, который тихонько прыснул в кулак, оценив отзыв к местному убранству. — нѣтъ ꙁемли, — оповестил чуть грустно малыша англичанин. Быть честным, он хоть сейчас бы выбежал на улицу и взял в свои аристократичные ухоженные белые ручки грязь, которая нужна была мальцу для колдовства или чего-то в этом роде. Так ведь ему русскую землю подать надо! Где он в чертовом Берлине ее найдет? Можно, конечно, шутки ради найти тут в каком-нибудь музее старый советский танк в надежде, что где-нибудь в его гусеницах осталось хоть крупинка, но это же жуткое кощунство. Хотя, стоп, это же гениальная идея. Не танк, конечно. Но здесь сидит человек, который только и делает, что просиживает свою пятую точку на русской земле, — Байльшмидт, срочно дай мне свою туфлю! — британец, словно маленькое дитё, оттаращил свою руку в сторону прусса и то сгинал, то разгинал свою пятерню в ожидании нужного ему предмета. «Всё, конечная… Сплавился окончательно» — именно об этом подумали все присутствующие. — Ага, уже бегу! А трусы тебе мои не нужны? — скептично спросил пруссак, боясь услышать утвердительный ответ. — Нет, времени на твои похабные шуточки, снимай обувь! — Артур от нетерпения аж вскочил со своего места и направился в сторону альбиноса. Тот от испуга сам оторвал свое седалище от кресла, подхватил Ванюшу на руки и начал быстренько шагать в противоположном направлении от, как ему виделось, «обезумевшего» англичанина. Уже спустя несколько минут это превратилось в какую-то комедию или же детский мультик. Кружась вокруг разных сторон стола, казалось, что два воплощения играют в догонялки. Слышалось бормотания проклятий на немецком об не прекращающем пить свой наркоманский чай англичане, крики на английском о тупоголовом пруссе, у которого от безделья распрямилась последняя извилина, раз он не понимает гениальность плана, который был придуман Артуром. И не важно, что тот его так и не озвучил, а просто так пытался отобрать обувь Калининграда. Но большей потешности ситуации создавал маленький Иван, который сидел до сих пор на руках у будущей области и звонко хохотал, хлопал в ладоши и весился на полную катушку. Остальные же даже не пытались в мешаться, так как давно потеряли нить происходящего. И начали сомневаться уже в своей адекватности. — Успокойтесь оба! — прикрикнул Людвиг не сильно громко, так как до сих пор боялся напугать чадо, но достаточно, чтобы два местных сумасшедших остановились на месте, — Англия, объясни спокойно, зачем тебе обувь Гилберта? — Oh my God! Why are there only idiots around me?Как вы не понимаете? Мы же хотели, чтобы он сколдовал! Для этого ему нужна русская земля, это он сам сказал, на минуточку. А где мы ее возьмем среди ФРГ? Нигде! Но вот Байльшмидт, — Артур совсем некультурно тыкнул в сторону пруссака указательным пальцем. Теперь было ясно, от кого понабрался этому Альфред, — Он только и делает, что сидит с этим коммунистом у него на землях. С его туфли можно наскрести русской земли и дать ее мальцу, чтобы тот с помощью своего колдовства смог нам все показать. Таким образом, мы убьем нескольких зайцев одним выстрелом. Во-первых, узнаем, из какого он времени, хотя бы примерно. Во-вторых, посмотрим, как он колдует и, может, узнаем причину его попадания сюда. И третье, самое главное — сможем увидеть, там ли находится наш Брагинский. Небось, никто из вас и не задумался, где он? У меня есть гипотеза, что они могли поменяться местами. И взрослая версия сейчас ходит в прошлых веках своей бытности, пока мы развлекаем его маленькую версию. И не дай Бог, он там накуралесит и все настоящее, будущее и прошлое изменится и канет в небытие. Это я вам, остолопам, напоминаю про эффект бабочки! — под конец своего выступления Кёркленд аж запыхался от активного жестикулирования. — Нет, это не дело! А если он сейчас зашамнит себя вообще в другое время, вселенную. Да хер его знает, измерение! — начал протестовать Прусс против столь «прекрасного» плана англичанина. Раз Ванька уже напортачил со своим колдовством, никто не может отрицать того, что это может произойти снова. Но, с другой стороны, и сам Прусс не может пройти мимо возможности узнать ответ на вопрос, который изначально засел в его голове: «Где сейчас его Иван, взрослый, самостоятельный шкаф, готовый всем снести бошки, а не эта мелочь пузатая». Конечно, маленькая версия жутко ему нравилась, но с ней каши не сваришь, А тут целой сверхдержавой надо управлять, а не в салки и дальше играть. — Брат, подумай. Пусть это и звучит, как план обезумевшего, — на этих словах Артур театрально вздохнул и изобразил на своем лице целую фразу: «что безумцы здесь только они, а он — гений», так пожалуй только Кёркленд умел, — Но вдруг это сработает? Нужно же, что-то делать. Далеко на одних словах мы не уйдем, — попытался уговорить родственника Германия. Сам он не особо питал надежды, что все пройдет гладко и по плану, но он готов был рискнуть, чтобы уже хоть, что-то сделать. — Вест, ты серьезно? Я считал тебя умнее. Ладно, прокуренный старый пират, не знает, что несет. Но ты то куда? — начал возмущать прусс. — Messieurs, messieurs! Давайте успокоимся. Мы же с вами не из прошлого пришли, как наш гость. Утрясем все цивилизованно. Проведем голосование, — решил вмешаться «длинноволосый хлопчик», как его уже успел окрестить Велеслав. — Ты прав, Франциск, — поддержал идею коллеги Альфред и взял на себя смелость провести это самое голосование. Ведь это он — главный оплот демократии в этом мире, — Кто за идею, Арти? — руки подняли вверх все, кроме Калининграда, который уже спустя несколько секунд ловкими движениями своих ног начал снимать парадную обувь, которая была куплена специально для таких мероприятий, как сегодняшний международный цирк. — Да, на те. Подавитесь ими, бляди неразумные, — еще одно ловкое движение и одна туфля с легкой ноги пруссака угадила прямо в нос Альфреду, а вторая полетела в причинное место Артура. Как только снаряд достиг свое цели, пострадавший от такого обстерала англичанин упал на колени и тихонько взвыл от боли, — Так тебе и надо ублюдошный! — Гилберт правда пытался все это время не материться при ребенке, эти утырки выжали из него последние нервные клетки, но к удивлению ребенок не испугался, а захохотал самым звонким смехом из своего арсенала. — Что, нравится, карапуз — то ли улыбнулся, то ли оскалился прусс. — Хочешь, я еще и плюну в него? А, хочешь? — после своей зловещей реплики, по крайней мере, так показалось остальным, Гил начал щекотать маленького проказника, от чего тот только больше начал заливаться смехом. Эта картина была настолько идеалистической, что Людвиг уже и забыл, за что он хотел отругать брата, так же как и Альфред с Артуром, которые уже проглотили свои гневные тирады в сторону нерадивой области. Как вообще можно говорить, что-то плохое при этом маленьком солнышке, освещающем их потемневшие, испорченные веками души. Кёркленд не стал долго на это засматриваться, пока все были увлечены запечатлением столь прекрасного момента. Он подбежал к бывшему воспитаннику, забрал у него второй атрибут одежды Прусса. Достал из внутреннего кармана пиджака аккуратно сложенный отбеленный платок. Раскрыв и положив его на стол, англичанин взял первую попавшуюся ручку. Похоже, она принадлежала японцу, так как тот попытался, что-то сказать, но британцу было не до него. Поставив ботинок на носок, он начал методично проходить по подошве предметом для письма, выгребая оттуда всю грязь, которая там скопилась, на свой сверток, который до этого момента был в идеально чистом состоянии. На его счастье таковой было много. Когда Гилберт с Иваном направлялись к самолету до Берлина, на улице была хлябь, соответственно из-за нее туфли и были в столь плачевном состоянии. Они оба, конечно, протёрли их, но только сверху, дабы не показаться свиньями. Но в подошве копаться они не собирались, да и на ум не приходило, что кто-то будет этим заниматься. А, нет, не угадали… Как только вся имевшаяся на обуви почва была добыта, англичанин аккуратно взял в руки платок с ней и направился к Велеславу, котого окружили уже все присутствующие, смешившие крошку и дальше, дабы послушать его заливания подольше. Как только он дошел до ребенка, протиснувшись сквозь толпу его коллег, встал на одно колено, чтобы сравняться по росту с чадом, и почти умоляющим голосом повторил свой вопрос. — Покажи свою ​седмїю​, ​можеши​? — в глазах незнакомца читалась явная просьба. Хоть старейшины и запретили колдовать без цель, причем не абы какая, а та, что сможет оправдать его жертву. За каждое заклинание придется расплачиваться. Пусть не сейчас, да и не известно когда, но по счетам платить придется, это точно. Но этот хлопчик так просит. Пусть Велеслав не понимает, зачем чужому это, что случилось у него, раз он так грустен и так молящ. Но матушка всегда говорила, что глаза — зеркало души. А в глазах бровастого незнакомца виднелась просьба, и при чем сильная, а не абы какая. Значит, можно! Также Иван не думает, что Боги сильно разгневаются, если тот покажет свой род этим мужам. Они сами нарекали, что свое семейство восхвалять надо! — Конечнѡ! -ответил иван зеленоглазому, поражая на повал его своей светлой улыбкой. — А старѣишинꙑ? ѻни же рѫгаютсѧ, — грозно напомнил пруссак русскому. — Нѥ​ бѫдоутъ! ​ꙗꙁъ​ покажоу вамъ ​ѥгѡ​ да восхвалю ​въ​ вашихъ ​главахъ​ своѥ начало дабꙑ вꙑ ихъ полюбили какъ себѧ. ​ѥто​ храшаꙗ цѣль длѧ колдовства, — и вот снова, солнечная улыбка — самое чудесное, проблесковое событие, которое наполняет сердца всех собравшихся нежным теплом и чистыми эмоциями. Когда у этого маленького создания появляется улыбка, время, словно останавливается, даруя мгновение безмятежности и радости. Взглянув в глубины его больших, по детски округлых очей, ты ощущаешь, будто это окошко в мир искренности и непорочности. А когда те глаза наполняются светом, сияют и переливаются радостью, малыш становится носителем самой истинной счастливой энергии. В тот миг, когда его губки растягиваются в улыбке, открывается окно в чистоту и бескорыстие. В этой простоте и открытости ты находишь утешение и бережный приют. Солнечные зайчики расплываются на щеках дитятка, словно рисуя на его лице незабываемые моменты, наполняющие сердце теплотой и радостью. И в этот момент, на фоне бешеной суеты современного мира, появляется великая возможность пережить мгновение сказочного счастья, которые уже все присутствующие и позабыть успели. Все захотелось остановить время, чтобы подольше наслаждаться этой картиной, которая делает сердце ярче и душу светлее. Солнечная улыбка чада — это источник бесконечного волшебства, дарующий нам возможность вспомнить самые прекрасные чувства и эмоции. Она приводит в движение наши добрейшие чувства, наполняет мир гармонией и делает его лучше. Это та неповторимая магия, в которую хочется верить и, что особенно потрясает, — она существует даже в самых сложных и трагических моментах жизни. В ней заложена вся мощь и всеобъемлющая прекрасность, которая позволяет нам верить в чудеса и надежду на лучшее. Именно в это мгновение у Гилберта испарилось все тяжелое, лежавшее веками на груди, стало легче дышать. И вдруг все сомнения и страхи покинули его. — Как скажешь, карапуз, — он легонько потрепал голову ребятёнка, взъерошив и без того непослушные волосы. Гил помнил, как часто сетовал на свою шевелюру их Иван. У того они чуток кучерявились, поэтому приходилось постоянно их зачесывать, укладывать и так далее, но меньшая версия его друга и не думала заниматься такой бессмысленной чепухой. Малец легким движением забрал из рук англичанина покрытый светлыми оттенками сверток с землей. Уверенно уложив этот платок на пол, он сам занял место на холодной поверхности, расположившись всего в нескольких шагах от него. Олицетворяя верхними конечностями действие, он стал указывать на сверток, демонстрируя, что все те, кто находился тут, должны выполнить то же самое. Как только вокруг почвы образовался своеобразный кружок по интересам, маленькая, нежная, еще не израненная ручка взялась за руку близь сидящего Байльшмидта. У пруссака руки были не малых размеров, огрубевшие еще несколькими веками ранее от тяжелого меча. По всей поверхности кисти можно было заметить много маленьких, бледных шрамов, конечно, не в таком количестве, как у взрослого олицетворения России. У того их было столько, что приходилось носить перчатки, дабы не смущать окружающих. Страны бы этого не испугались, так как у каждого своих отпечатков былых времен хватает, а вот обычный народ мог шушукаться, гадая причины получения таких увечий. Вторую же конечность маленькое чудо схватило руку Китая. У Вана они были не столь изранены сражениями, как мозолями от долгой бумажной работы. Остальные поняли по выразительному взгляду и кивку от малыша, что каждый должен проделать такую работу с сидящими рядом и замкнуть круг. Малыш закрыл глаза и началось, то чего все присутствующие ждали с замиранием сердца. — ѿче великꙑи ​пероуна​! ѻбращаюсь къ ​тебѣ​ какъ сꙑнъ твои проꙗвленїѥ твоѥ на ​ꙁемлѣ​. прошоу тебѧ ​проꙗвисѧ​ чрѣꙁъ ​менѧ​ ​ѻ​ великꙑи ​пероуне​ ​ꙗꙁъ​ ​посвѧщен​ себѧ полностїю ​тебѣ​. ​поусть​ твои ​гл҃ꙗша​ станоутъ моими ​главами​ твоѥ ​тѣло​ моимъ ​тѣлѡмъ​ твои доухъ — моимъ ​доухѡмъ​. твои роукꙑ моими роуками мои цѣли — твоими целѧми. ​поустѣ​ ​всѣ​ твои ​качѥства​ станоутъ присѫщими мнѣ. ​поустѣ​ сила твоꙗ станетъ моѥи силои ​і҃​ бѫдетъ ​преꙗвлена​ чрѣꙁъ ​мелѧ​ какъ вꙑсшеѥ твоѥ проꙗвленїѥ на ​ꙁемле​ нашеи. ​вѣди​ ​менѧ​ твори, — казалось, что губы кудесника не размыкались, но слова все слышали четко и казалось, что даже каждый понимал их значение и скрытый смыл несущийся за каждой буквой. По воздуху завибрировала таинственная энергия, окружая маленького язычника. На глазах пораженных наблюдателей сверток ожил: земля, мельчайшими частицами, начала просачиваться из него, создавая вихрь вокруг себя, словно взбаламутившись в танце. Грациозные движения ориентировались на острые, как бритвы, подточенные до блеска носки обуви. Казалось, наступит тот миг, когда она дотронется до каждого присутствующего, оставив следы грязи на своем пути. Но этого не произошло. В самый момент, когда геометрический рисунок замкнулся, Велеслав начал повторять заговор. Пространство, отгороженное землей, начало тихо светиться, так что на первых порах глаза встречали неповторимые небесно-голубые палитры. Затем оно сменялось теплым, зеленым оттенком, напоминающим траву в глубине лесов. Яркий, словно созданный в ручную Богом Ра, незабываемый красный цвет завершил это фантастическое шествие. И вот, наконец-то заговор звучит в третий раз. Перед глазами воплощений в только что созданном, по велению язычника, кругу предстала небольшая деревянная изба. — Holy shit! Это же самый настоящий телек! — вытаращив свои глаза по пять копеек в неизведанную вещь, изрек Альфред. — Невероятно… — лишь это смог добавить Артур к реплике своего младшего брата. Остальные же решили не придавать своим мыслям устный характер, так как слов, чтобы описать накопившееся все равно бы не хватило. Изба, покрывает своей простотой и непритязательностью, но при будто сама радушно приглашает невольных наблюдателей разглядеть каждую её деталь. В центре избы стоит большой каменный печной очаг, который служит в одно и то же время источником света и тепла. Сгорая, дрова в печи давали тепло для глиняного горшочка, в котором скорее всего находилась простенькая каша, запах которой заполняет всю избу, именно так виделось всем странам. Над печью прикреплен дымник, который несет дым и запах вовне, позволяя обитателям избы наслаждаться свежим воздухом. Печной очаг окружен простыми бревенчатыми скамейками, где семья скорее всего обустраивается во время ужинов и бесед. Натуральные цвета деревянных стен создают ощущение уютного и теплого пространства. Вдоль них находятся грубые полки, на которых хранятся основные предметы домашнего хозяйства, такие как посуда, деревянные инструменты и засушенные лекарственные травы. В одном углу жилища находится небольшая деревянная кровать, украшенная грубо сотканым покрывалом. На стенах висят простые полотняные ткани. Сводчатый потолок изготовлен также из дерева и украшен интересными гравюрами и узорами. Он придает избе особую атмосферу и дополняет простоту интерьера, создавая такое желанное ощущение душевного общения. Но вот больше всего всех зацепила маленькая люлька, в которой кто-то копошился. Ее высокие деревянные стенки были украшены резьбой, изображающей мотивы древних сказок и преданий. Внутри этой маленькой изюминки домашнего обихода, кареты уснула маленькая девочка. Ее нежные ручки, сложенные под подбородок, умиляли абсолютно всех. Она внимательно следила за всем вокруг. Не дай Бог, она пропустит, что-то мимо себя. — Накраса! счастьѥ моѥ! любоуитесь ​ѥто​ сестренка моꙗ ​младшаꙗ​! ​ꙗꙁъ​ ѥѥ брѣгоу ​масма​ говоритъ что ​ꙗꙁъ​ какъ ​мѫжчина​ долженъ ​граи​ ꙁа ​несе​ ​стоꙗщь​. ​ѧ​ такъ ​і​ дѣлаю никомоу ѥѥ ​въ​ ​ѡбидоу​ ​нѥ​ дамъ! ​ѡна​ вꙑраститъ ​сильнои​ ​і​ ​ꙁдраво, — весело защебетал Велеслав. — Подождите, Гил, — обратился Ван к пруссаку, — Разве у Ивана была сестра с таким именем? — Желтушный, ты чё? Совсем всё позабыл? Это же Натаха, смотри какая кроха! Она же тоже имя сменила после принятия христианство вместе с братом. До привычной нам Наташи, она была Накрасой, что означало «немая красивая», — пояснил за ситуацию Калининград. — От чего же немая? — поразился Бонфуа, — Наталья, конечно, не болтушка, но говорить она умеет это точно. Особенно, если к её брату приблизиться, столько нового о себе и своей родословной услышишь. — Но ѻбрѧда имѧнареченїꙗ ѥще ​нѥ​ бꙑло мала ​ѡна​ ѥще ​нѥ​ ѻсоꙁнана! такъ ѥѥ повитоуха нарекла иꙁъ-ꙁа ​тогѡ​ что ​ѡна​ ​нѥ​ плакала ​і​ даже сеичасъ пѫчти ​нѥ​ каприꙁничаѥтъ. прѣдставлѧѥте ​скакаꙗ​ ​ѡна​ ​млⷣнецъ​! ​всѣмъ​ ​родѡмъ​ ​дивноу​ ​дѣѥмсѧ​ а налюбоватьсѧ ​нѥ​ можемъ, — решил поделиться секретом Велеслав, сам того не зная, дав ответ на вопрос француза. Вдруг отворяется деревянная дверь и в избу входит гостья. То была красивая молодая девушка, словно само олицетворение изящества и достоинство. Ее ангельское лицо, словно созданное резьбой самого искусного мастера, скрывало множество загадок и тайн. Светлые, размеренные брови рамировали пронзительные глаза, в которых отражалась глубина и подлинное стремление к узнаванию истины мира. Лицо девушки увенчивала толстая коса, словно золотая нить, источавшая изящество и благородство окружала колосом её голову, создавая вид короны. Стан новоприбывшей вызывал восхищение и умиление: стройная и изящная, она была воплощением древнерусской красоты. В каждом жесте ее тела читались уверенность и изящество, а в глазах — глубина и мудрость, достойная старейшин рода. — Mon Dieu!Я стал свидетелем живого воплощения красоты, которая останется в моём сердце незабываемой, — прошептал пораженный Франциск, но с ним были согласны все. Девушка и правда была более чем прекрасна. Молодая особа, закрыв за собой дверь, посеменила к печи. Взяв ухват в свои белоснежные руки, достала из печи глиняную посуду и понесла её к окну. Там она оставила горшочек с едой, дабы тот остыл, и направилась к маленькой кроватке, где тихонько отдыхала Наташа. Мягкий лучи теплого летнего солнца обильно заливали комнату, создавая атмосферу спокойствия и уюта. Счастливый взгляд барышни, полный нежности и любви, наполнял комнату магической аурой. Незнакомка приблизилась к люльке, тихо шепча нежные слова малютке. Ее руки, осторожно и нежно, подняли маленькое существо и привлекли его к груди. Бережно, словно обнимая самое ценное сокровище, она поддержала чадо на руках. Дева запела колыбельную, словно своим голосом стремилась заботливо закутать малышку в мягкую пеленку сна. Ее голос, мелодичный и ласковый, проникал в сердце ляли и уносил ее в невероятное путешествие, в мир мечты и безмятежности. — ​крабъ​ ​велесоу​ ѿкрои сноу ​дароуѥма​ покои добри сила ​ѥсь​ ​оутамъ​ ​бобъ​ ​оу​ ночи ​спати​ дитѧмъ сновиденьѥ дремотои пос лаѥтъ ​дидъ​ ​роукою​ ​въ​ ​сварге​ ​идша​ по млекоу малоу вноученькоу благоу ​соерцать​ ​сомежа​ ​ѻкъ​ бѫде сонъ ѥѵѻ ​глбокъ​… — Каждое слово колыбельной было всецело пропитано заботой и нежностью. Оно создавало магический мир, где мысли покоятся, да душа радуется. Слова ликуя скользили на волнах мелодии, согревая и успокаивая, словно теплый плед в холодную ночь. Дева прижимала ребенка ближе к ее груди, слышащую музыку ее сердца. Глаза у неё сияли, отражая всю счастливую и бесконечную любовь, которую она изливала на девочку. В тот миг мир замирал, и в комнате существовала только тихая гармония и душевное спокойствие. Медленные волны сна обнимали малышку, укрывая ее мягкими объятиями. Она погружалась в безмятежный сон, словно плывя по тихой реке, даровал мир и покой. Ее сердце замирало под осторожными дыхательными движениями грудного кормления, свидетельствуя о безграничной любви и спокойствии.В тишине комнаты звучал приятный шелест колыбельной песни, закутывая девочку в безопасность и нежность слов. В этот миг все было в гармонии — безграничная любовь, мелодия колыбельной и безмятежный сон. — Матоушка! — изрек гордый сын. — Mein Gott, das kann nicht sein! Как же я давно её не видел, да и образ её уже давно, быть честным стёрся из моей памяти. Эта прелестная женщина, Лада — мать Ивана, Ольги и Натальи… — почему-то грустно изрек Гилберт, — Я запомнил её именно такой, какой мы её видим. Изящная, статная, добрая, всем матерям — мать! — Так вот, как выглядела мать Империи зла! Ух, ты! Она очень красивая! — не мог не влезть в ностальгию прусса Джонс. — Если быть откровенным, то и сам Иван далеко не дурной, теперь понятно откуда берут начало гены, — высказал общее мнение Хонда. — È così adorabile! — не удержавшись поддержал беседу Италия, — Дойцу, а, что с ней случи…- не успев договорить, вместо ответа Варгас почувствовал, как его руку крепко сжали Кику и Людвиг с обоих сторон, намекая, что не нужно озвучивать такие вопросы в слух пр ребенке. Они как-нибудь позже поведуют ему эту печальную историю. К счастью, Велеславу было не до них, он любовался своим маленьким островком счастья. Тут входная дверь отпирается в третий раз. Нежная мать уже уложила малышку обратно в люльку, укутав ее в теплое лоскутное одеяльце и устремила свой взгляд к новоприбывшей. Это была еще маленькая девочка, лет семи от роду. Золотистые волосы, которые выбивались из уже изрядно растрепавшейся косы словно лучи солнца, венчали ее голову, создавая волшебный контраст с ее нежной кожей. Ее улыбка была подчеркнута чертами румяных щек, напоминающих бутоны роз, и давала ей теплоту и невинность. Под бережным взглядом заботливой матери, девочка казалась пленительно непосредственной и неуемной, так как она кружилась по всей избе, что-то весело лепеча, но не сильно громка, чтобы не разбудить младшую. На голове этой удивительной девочки красовался изящный венок. Украшение состояло из ярких полевых цветов, в нём переплелись бархатные алые барвинки, изящные белые и розовые ромашки, а также гармоничные бутончики бузины и золотые речные иван-чаи. Он придавал ей особую ауру и таинственность, словно защищал ее от любых злых сил и погружал в мир древних верований. — Матоушка! смотри какои ​венокъ​ ​ꙗꙁъ​ ​сплелъ​! — она еще раз показалась матери со всех сторон, чтобы та смогла по достоинству оценить её работу. — ​ѻхъ​! славнꙑи-​то​ какои тꙑ ​бѡльшаꙗ​ оумница ѻльга, — матушка заботливо положило руку на голову своей дочери, — А теперь принеси гребоунь ​космоу​ ​тебѥ​ ꙁаплетоу а ​тѻ​ твоꙗ оуже растрепалась Девочка принесла нужный предмет, сняла с себя своё творение, аккуратно уложила его на скамью и присела рядом с ним, в ожидании теплых рук матери, которые заботливо приведут её внешний вид в порядок. — ​ѥто​ моꙗ ​сташасѧ​ сестрица ѻльга. та ѥще кꙑкꙑмора ѻбꙁꙑваѥтъ ​менѧ​ всегда ѻстлапомъ нераꙁоумнꙑи а ​ꙗꙁъ​ ​воѻбще​-​тѻ​ ​бѫдоущимъ​ богатꙑрь новградскꙑи а ​нѥ​ ​ꙗбꙑ​ кто, — пожаловался мальчишка взрослым, те лишь тихонько хихикнули. — Чадо моѥ ​нѥ​ ​ꙁнаѥмь​ ли тꙑ гдѣ сеичасъ велеславъ? оуже ​всѣ​ ​въ​ ​полѣ​ работаютъ послѣ пира а ​ѥгѡ​ нигдѣ ​нѥ​ ​видѣть, — решила поинтересоваться мать у старшей. — ѿкѫда же ​ꙗꙁъ​ ꙁнаю гдѣ ​ѥтотъ​ ѻстлапъ нераꙁоумнꙑи? ꙗгаѳїа ​всѣ​ вокрѫгъ ​негѡ​ кроутилась просила ꙁаговоръ длѧ ​неѥ​ ꙁачитать. ​братецъ​ ​вроде​ противилсѧ но та скаꙁала что травъ ѥмоу ​въ​ ​ꙁапенъ​ храшихъ дастъ видѣть ​согласилсѧ​ нераꙁоумнꙑи — что ж Иван не соврал и правда остолопом неразумным сестра его только так велечает. — какъ ​согласисѧ​? день ​тѻ​ чернꙑи днесь нельꙁѧ ꙁаговорꙑ ​читаꙗ​ ​тѣмъ​ ​болѣѥ​ иꙁъ-ꙁа травꙑ какои-​тѻ​. своѥи что ли ​малѡ​? — гребень выпал из её заботливых рук, коса осталась недоплетенной, в глазах читался испуг. — ​ꙗꙁъ​ говорила ѥмоу а ​ѡнъ​ ѻбоꙁвалъ ​мелѧ​ кꙑкꙑмраи да къ ​рекше​ пошелъ. можетъ ​въ​ ​витоѥ​ ​і​ ​нѥ​ сталъ ꙁаговаривать ѥѥ ​нѥ​ ꙁнаю матоушка. оусноулъ небось на сѣне ​гдⷭоу​-нибѫдь ​прѧдетъ​ ​скра​ ​нѥ​ ​волноуюсѧ​! — начала прикрывать брата сестра. Остолоп остолопом, но родной и любимый всё-таки. — ​нѥ​ ​ли​ ​матѥри​! ​спасаꙗ​ ​нерадиваго​ надо а ​тѻ​ ​малѡ​ ли ​какоую​ цѣноу съ ​негѡ​ ​бѡгꙑ​ ꙁапросѧтъ. ​берїи​ сестроу да идите вꙑ по ꙁдравоу иꙁъ иꙁбꙑ. ​і​ ​нѥ​ ​говорѧ​ мнѣ ​въ​ противовесъ ничегѡ! — матоушка ​ꙗꙁъ​ ​помногоу​ ​ꙗꙁъ​ ​тѡже​ ꙁаговорꙑ ꙁнаю ​і​ ​вражбоу​ ​всѣ​ ​всѣ​ ꙁнаю! — ​ꙗꙁъ​ что ​толико​ что скаꙁала? вонъ иꙁъ иꙁбꙑ ​і​ младшоую ​нѥ​ ​раꙁсѫди​ а ​тѻ​ ​ѣи​ силъ набератьсѧ надо. Более пререканий со стороны старшей дочери не было услышано. Она покорно взяла сверток со спящей сестрой на руки и вышла из избы. Лада выждала несколько секунд и упала на колени, сложив руки в молящем жесте, заговорила. — на ​морѣ​ на ѻкꙑꙗне на ѻстровѣ ​боуꙗне ​ лежитъ бѣлъ-горючъ камень ꙗлатꙑрь. воꙃлѣ ​тогѡ​ камнѧ ​ꙁлатꙑꙗ ​ стоитъ старъ-​матери​ ​челѡвѣкъ​ ​трѥмъ​ ​сꙑнамъ​ ​ѿѥцъ​. какъ ​востаѥтъ​ старъ-​гатеръ​ ​челѡвѣкъ​ свои боулатнꙑи ножъ рѣжетъ-сѣчетъ ​ѡнъ​ имъ ​всѣ​ ​твори​ да ​бѡлѣꙁни ​ ​всѣ​ ломотꙑ да соухотꙑ ​оу​ вноука даждьбожьѥго велеслава кладетъ ихъ пѫдъ бѣлъ-горючъ камень ꙗлатꙑрь ​ꙁаꙁираѥтъ​ тремѧ ꙁлатꙑми ​ключа​ бросаѥтъ ​тѥ​ ключи ​въ​ ѻкꙑꙗнъ-​морѣ​ синеѥ. кто бѣлъ-горючъ камень ꙗлатꙑрь иꙁгложет ъ тотъ ​слѡва​ мои превоꙁможетъ! ​слѡва​ мои ​пѡлнꙑ​-наговорнꙑ какъ ѻкꙑꙗнъ-​морѣ​. ​​слѡва​ ​ мои крѣпкꙑ ​і​ ​твердꙑ​ какъ ꙗлатꙑрь-камень! ​ѱои​! В этот же миг Велеслав отпустил руки будущих товарищей, круг разомкнулся, изображение по крупицам исчезло, магия испарилась. — Эй, ты чего? Мы не досмотрели! — начал изливать свои негодования на мальца Альфред. — ѻи какъ мнѣ ​ѿлетитъ​! матоушка ​ѻчень​ ꙃла! ​ѡна​ ​менѧ​ сеичасъ ꙁабрѣтъ! — маленький язычник уже захотел куда подальше убежать, лишь бы спрятаться от праведного гнева матери, но его остановила рука Калининграда, которая преградила путь для отступления. — ст҃ѻсть​! лѫчше вернись къ ​себѥ​ а ​тѻ​ кто ​седмїю​ ​ꙁащищати​ бѫдетъ? — надавил на самолюбие мальца пруссак. Тот и правда остановился, задумался, так еще и засветился мягким светом. Последнего правда никто не ожидал. — ноую​ ​всѣ​ хлопци ​нѥ​ ​сноситъ​ мнѣ главꙑ! нѡꙗ бꙑлъ радъ съ вами поꙁнакомитьсѧ ​больна​ вꙑ гарнꙑѥ! ѻюѥщаите что мꙑ ​і​ дальше бѫдемъ дрѫꙁьꙗми! — и вновь солнечная улыбка, которая уже всем странам так полюбилась. — ѻбещаѥмъ! — ответил ему Гил, заключив малыша в прощальные объятья. Было слышно, как плачет Варгас, не желающий расставаться с новым другом, и тяжело вздыхают остальные. Конечно, все они понимали, что маленькому кудеснику в этом времени делать нечего, и ему ради себя же лучше вернуться обратно. Они сами искали способ это осуществить, но столь резкого окончания этого знакомства, не ожидал никто. Язычник растворился в руках Байльшмидта. Но конечности не долго были пусты, спустя мгновение в них оказался взрослый Иван, правда спящий. — Ебать-копать, шкаф! Ты вернулся! — ор пруссака был слышен во всем Берлине. — Ты чего разорался, полоумный? — Ваня видать не был рад столь резкому пробуждению. Он, конечно, все понимает. Он далеко не принцесса, которую нужно будить нежным поцелуем, но не великим же русским матом! — Ты где был все это время? — спросил друга Яо, обеспокоено осматривая его на наличие ран. — Где, Где?! — вот, вот и начнется интересный рассказ о его путешествие в прошлое, но тут Брагинский выдает, то чего никто не ожидал, — Кстати и правда, а где я был? Ну, тут…вроде… Я помню, как был объявлен перерыв, потом меня заклонило в сон, и вот я в руках Гила. Кстати можешь меня уже отпустить, дорогуша, — Ивану и правда было некомфортно находиться в объятьях свой области, пока на них все пялились, а Феличиано так вообще от чего-то сопли по лицу размазывает. — Нет, уж, остолоп неразумный, я обещал, что не отпущу.