О чём он думал?
Этот вопрос тревожил Ваню всё его похмельное утро, от самого тяжёлого в жизни пробуждения до нервной остановки перед дверьми Останкино. Стоя перед зданием, в котором прямо сейчас начинает закипать творческая суета, приезжают на работу люди, снуют туда-сюда и громко разговаривают, Ургант ощущал страх и тревогу. На десятом этаже сидел человек, который сегодня имел полное право лишить Ваню зарплаты. Ну или высмеять, сделать выговор, а ещё — о чём не хотелось даже думать — уволить. Зато хотелось верить, что маленький инцидент не спровоцирует большой скандал. Хотелось верить…
Ваня тяжело вздохнул и толкнул дверь в Останкино. Пройдя через турникет и направившись прямо к лифту, по пути поздоровавшись с парой коллег, мужчина мысленно молился всем святым, о каких только читал и знал. И молился он об одном — чтобы в лифте не оказалось Эрнста. Он даже замешкался перед тем, как нажать на кнопку вызова. Пару раз грешным делом подумал идти по лестнице, но лифт уже открылся и, выпустив людей, готов был принять новых. Константина Львовича там, слава богу, не оказалось.
Погрузившись в свои мысли, Ваня снова обдумывал произошедшее с ним за ночь и утро. И всё начиналось вполне прилично — Ваня выпивал в компании друзей, хотя отнекивался, прикрываясь работой. Но повод был веский — крестины дочери его давнего знакомого, поэтому решительно отказаться не вышло. Они сидели в ресторане, душевно разговаривали, потягивая алкоголь, а потом Иван Андреевич немного перебрал, и заботливые друзья вызвали ему такси. Яро доказывая, что он ещё трезв как стёклышко, Ургант чуть не разбил стёклышко в окне ресторана, поэтому в машину его почти затолкали. Далее мужчина кое-как поздоровался с таксистом, немного съехал вниз по сидению и достал телефон.
И именно сейчас следовало остановиться. Именно в эту временную точку Ване хотелось вернуться, стукнуть себя по голове и отобрать у самого себя гаджет. Потому что возникшая в голове шальная мысль в сочетании с большим количеством алкоголя сыграла с ним злую шутку. Испытывая удовольствие от вечера и нарастающее возбуждение от пробежавшей затеи, Ваня едва попадал по нужным местам на экране. Идея отправить своей супруге интимную фотографию казалась не столько заманчивой, сколько распаляющей. У них редко возникали такие моменты, и Урганта они всегда заводили, а под градусом практически завораживали.
— Иван Андреевич, вы выходите? — его кто-то тронул за локоть, возвращая из глубоких мыслей. Ваня, очнувшись, понял, что лифт приехал на нужный ему этаж и, поблагодарив едва знакомого ему человека, вышел из лифта.
В коридоре его отвлёк Саша Гудков, удивительно рано приехавший на студию. Они перекинулись парой фраз, и вот уже Иван Андреевич остановился у своего кабинета. Какое-то пугающее предчувствие сдавило его под рёбрами, а рука, которая ключом возилась в замочной скважине, на секунду замерла. Дверь уже кто-то открыл. Сердце заколотилось быстрее и, войдя в кабинет, Ваня почувствовал прижавшийся к спине липкий страх. В его кабинете, за его столом, на его кресле, которое по сути — стул, восседал
Эрнст.
— Доброе утро, Константин Львович, — неловко поздоровался Ургант, закрывая за собой дверь. Его будто приколотили к полу, и он не мог сдвинуться ни на миллиметр. Костя смотрел на него тяжёлым взглядом, и что-то в этом взгляде однозначно поменялось, когда он увидел, как скулы Вани тронул смущённый румянец.
— Доброе.
Мужчина поднялся с кресла и отошёл к окну, развернувшись к Урганту спиной. Закурил. Ваня в это время будто вышел из оцепенения и прошел к своему столу, начав доставать из рюкзака какие-то бумаги — словом, готовясь к началу рабочего дня. Никто из них пока не решался заговорить на тему, которая пульсировала в воздухе и донимала их обоих. Напряжение в кабинете так явственно ощущалось открытыми кусочками кожи, что хотелось крупно вздрогнуть, сбросив его с себя.
О чём он думал вообще? Ваня хаотично спрашивал у себя это раз за разом, пока не начала кипеть голова. Эрнст потушил сигарету и развернулся.
— Что это было? — спросил он, сложив руки на груди и оперевшись о подоконник.
— Вы о чём? — попытался Ваня включить дурачка, потянуть момент. Не вышло.
— Не прикидывайся. Я о твоём ночном, крайне содержательном сообщении.
И Ване нечего было сказать. Можно было бы, конечно, выпалить правду, мол: «Да, Константин Львович, я хотел жене отправить свою интимную фотографию, а по ошибке отправил вам и заметил это только утром! Но это была случайность!» Правды от него не ждали, зато ждали объяснений. И шестерёнки в голове отчаянно закрутились. Ургант и правда заметил только утром, что отправил сообщение не тому адресату. И ладно бы это был какой-нибудь друг — это можно было бы объяснить. Да даже журналист! Пускай, ну походило бы по интернету его достоинство во всей красе, отшутилось, забылось бы… Но
Эрнсту! Отправить голое фото своему начальнику — сродни тому, чтобы подписать себе смертный договор. И сейчас Костя хочет поставить в этом договоре красивую такую подпись, выведенную тяжёлой властной рукой, и печать. Синенькую, первоканальскую.
— Ну так что? — Эрнст выжидательно смотрит, даёт время. Ваня кидает на него взгляд и видит в ответ прямой, терпеливый, но приковывающий к полу. Тяжело, сердце заходится от волнения.
И заметил утром Ваня это сообщение в состоянии абсолютного похмелья, и оно только усугубилось, когда нарастающая паника подтвердилась новым фактом — сообщение было уже прочитано, а значит исправить ситуацию, удалив его, уже не получится.
— Ваня, — в третий раз позвал его Константин Львович. А затем произошло то, что заставило Урганта волноваться ещё сильнее: Костя подошел и сел на стул напротив него. И, вперив в него свой зеленоглазый удушающий взгляд, сказал: — Просто придумай уже что-нибудь, и я пойду. Я просто не могу оставить это как есть.
Почему не может — не объяснил, впрочем это и не нужно было.
— Я случайно вам отправил. А когда заметил, было уже поздно. Точнее, рано, я же утром это увидел, — Ваня попытался улыбнуться, но в сущности было нечему.
— Случайно? Точно?
Ургант странно на него посмотрел. Как будто Эрнст подумал, что он… О боже!
— Константин Львович, я не вам хотел отправить! Не подумайте, я не… кхм, — Ваня остановился, не договорив.
— Ты — не…? — Костю это, казалось, забавляло. Он позволил себе откинуться на спинку стула и закинуть ногу на ногу. Ему, похоже, даже не нужны были эти объяснения, он будто хотел только понаблюдать за сбитыми попытками Вани побороть смущение и вывести ситуацию в ноль. При желании Эрнст мог просто поставить его перед фактом — чтоб больше такого не было, иначе с чемоданами на выход. Но он этого не сделал.
— Я не… имел никакой цели, скидывая это фото… Ну, цели перед вами, я ведь не вам хотел скинуть, я… Такого больше не повторится!
— Не повторится… — задумчиво повторил Костя и встал со стула. — А жаль.
И ушёл.
А Ваня остался сидеть в своём кабинете с пустым взглядом и хаотичными мыслями в его бедовой голове. «Жаль?» — переспрашивал он себя снова и снова, надеясь дать этому логичное объяснение. И оно было. Конечно, оно было! Но мужчина просто не хотел в это поверить. Снова. И что-то зашевелилось там, в груди, что-то давно оставленное и забытое. То, что приказали запереть глубоко внутри и никогда больше не доставать.
Ваня это помнил, но сейчас в его голове взрывалось мнимое подобие логики. Как этот человек, который отверг Ваню однажды, сейчас может говорить о том, что ему жаль больше не увидеть его пикантной фотографии? Что изменилось? У них у обоих жёны и дети, они мужчины, загруженные работой и любящие свои семьи. Тогда Эрнст апеллировал этими аргументами, как жонглёр, которого впервые посадили на одноколёсный велосипед и заставили выполнять самые филигранные трюки. Но у него это получилось, и он заставил Ваню уйти, так и не дав случиться чему-то серьёзному, чему-то, после чего уйти уже невозможно. Он в этом мастер — тормозить на полуслове, в начале рывка или даже до него. Он знает момент.
Так что же изменилось? Почему сейчас он его не затормозил, а подтолкнул? Или как ещё это назвать? Мысли крутились в голове со скоростью света. Константин Львович… большой начальник и лучший наставник, с грубыми, но нужными выговорами, с нежной похвалой и крепким одобряющим взглядом. С холодом в кабинете и теплом в рукопожатии. С ледяным разумом и горячим сердцем. Его зелёные глаза, непривлекательная и привлекательная внешность, высокий рост, стержень в голосе, умные мысли и безумные идеи. В него хотелось влюбиться на всю жизнь, отдать всего себя и просто быть где-нибудь рядом, даже не ожидая согласия или отказа. Что Ваня и сделал много лет назад. А потом Эрнст его отверг и их отношения стали строиться на уровне «начальник-подчинённый», потом едва способных перейти во что-то большее.
И теперь этот человек, получив ночью от Урганта случайно отправленную интимку и услышав, что этого больше не будет, заявляет, что ему жаль.
Жаль! Да как он смеет!
Что ему делать, Ваня не знал. Мысли крутились в голове. Рабочий день прошёл как в тумане. Он с кем-то говорил, куда-то ходил, что-то писал. Дважды задумывался снова начать курить, обходил стороной студии, в которых мог оказаться Эрнст и боязливо оглядывался. Уже вечером, едва подушка коснулась головы, он услышал громкий звук уведомления на телефоне. Уставшим движением взяв гаджет с тумбочки, Ваня тут же пожалел, что сделал это.
«Добрый вечер. Надеюсь, не спишь. Зайди ко мне завтра в течение дня, обсудим твоё предложение насчет ВУ. И ещё я заметил ошибки в вашей документации.»
Константин Львович, 00:24
Только этого не хватало. Видеться с Эрнстом, пока в душе не утихнет буря, не хотелось. А тут ещё и что-то не так с отчётами. И это дурацкое предложение… Одному богу известно, сколько времени им придётся привести в одном кабинете. Стремительно начало подниматься волнение и желание отказаться, но нельзя было. Не представлялось возможным.
«Доброй ночи. Нет не сплю, хорошо, Константин Львович, зайду завтра»
Иван Ургант, 00:25
Какое-то время не было новых сообщений, но Эрнст был в сети. А в следующее мгновение Ваня резко отбросил телефон и закрыл лицо ладонями. И на экране остались гореть сообщения:
«Впервые вижу столько ошибок от тебя, причём в разных вещах»
Константин Львович, 00:31
«Но некоторые твои ошибки хочется увидеть снова»
Константин Львович, 00:31
Ургант украдкой посмотрел на спящую жену и, тихо выдохнув, взял телефон и вышел из спальни. Жена спала, дети спали, собаки спали. Один Эрнст не спал со своими полунамёками. Усевшись на диване в гостиной, Ваня печатал одной рукой:
«Вы пьяны?»
Иван Ургант, 00:34
Ответ последовал незамедлительно.
«Нет. Я вообще не пью, и ты об этом знаешь. Просто говорю то, что считаю нужным сказать»
Константин Львович, 00:34
«Что всё это значит?»
Иван Ургант, 00:35
«Я не знаю, мне самому нужно обдумать это. Ты что-то сделал, и я не могу здраво мыслить в отношении тебя, весь день в голову лезет всякая чушь.»
Константин Львович, 00:35
Ваня нервно оглядел гостиную и снова упёрся взглядом в телефон. Его хотелось кинуть в стену.
«Может, это просто наваждение. Мимолётно, как всегда бывает.»
Иван Ургант, 00:36
Потом диалог замолчал надолго. Ваня успел сходить в ванную умыться, на кухне сделать себе чай и снова вернуться в гостиную на диван. Постучать пальцами о подлокотник, нервно подёргать ногой и глубоко вздохнуть несколько десятков раз.
«Ты обижен на меня?»
Константин Львович, 00:50
«Может быть»
Иван Ургант, 00:50
«Это не наваждение. Я смотрю на тебя, и мне хочется либо ударить, либо поцеловать»
Константин Львович, 00:52
«Уже поздно, идите спать. Я зайду завтра к вам. Спокойной ночи»
Иван Ургант, 00:52
Поздравляю, Иван Андреевич, ваш смертный приговор подписан, и печать на нём уже стоит. Синенькая такая, первоканальская. Получите, распишитесь.
