Не сказки на ночь (Сборник)

Май — Июль 2023 год.

«Я в Москве. Встретимся? А.» Соня чувствовала себя такой одинокой и разбитой, когда получила это сообщение вместе с пополнением баланса в приложении банка, что ей уже было наплевать на обиды. Пусть Арс не объявлялся с апреля, пусть ушел, не сказав ни слова, ей сейчас было абсолютно все равно. Она разблокировала его и ответила уже в мессенджере. «Да. Приезжай» Некрасов был на ее пороге слишком скоро для праздничного дня в Москве. Значит, он знал, что она его впустит и был уже в пути. Соня быстро отмела эту мысль, она подумает об этом когда-нибудь потом. Сейчас ей просто хотелось, чтобы кто-то успокоил ее мысли и утолил боль в ее сердце. Она нырнула в его объятия и расплакалась, рвано рассказывая об измене отца, о том, что она нашла про него в интернете, о том, что в 90-х происходило в их семье, и Арсений сделал все правильно. Он гладил ее по волосам, целовал, успокаивал и обещал, что все обязательно наладится, а его запах проникал глубоко в легкие, тепло его тела согревало кожу и все это снова пробуждало в ней жизнь. Через пару дней отец написал Соне короткое, но ёмкое сообщение. «С Катей я все уладил.» Белова замерла на кухне, тупо всматриваясь в расплывающиеся буквы, но слова эти эхом отдавались в голове голосом отца, а омлет, который она делала на завтрак, уже начал подгорать. — Красавица, ты чего? — Арс сам снял его с огня и переставил на свободную конфорку, но Соня не отреагировала на его появление. Мужчина приобнял ее сзади и посмотрел в горящий экран телефона через ее плечо. — Он что ее убил? — у нее дрожали губы, а кожа совсем побелела и похолодела. Арсений отобрал у нее телефон и положил на столешницу. Он взял Соню за плечи и осторожно сжал. — Сонь… Сейчас не девяностые, — он покачал головой, смотря в ее зеленые глаза, медленно наполняющиеся слезами. Арс мог бы предположить вслух, что некоторые дела, вероятно, все еще решаются старыми методами в определенных кругах, к которым ее отец, несомненно, продолжал принадлежать, но не стал. — Сейчас никто так уже ничего не решает, к тому же, вряд ли твой отец стал бы сообщать тебе, что прикончил свою любовницу. В этом было больше смысла. Белова с облегчением вздохнула и прижалась к нему что было сил. Вся эта канитель с девяностыми окончательно превратила ее в истеричку. Арс успокаивал ее, мол, раньше все так жили, приходилось выбирать: или ты, или тебя. И это хорошо, что ее отец выжил. Соня только поджимала губы. Она догадывалась, какой ценой. При них с Ваней эту тему старались не поднимать, но иногда, девятнадцатого декабря, когда они беспрекословно собирались почтить память их тети, которую Белова никогда в жизни не видела, они говорили что-то неосторожное. — Я не буду ничего ему отвечать, — решилась она в итоге. — Не отвечай. Саша не пожелал нарушать ее молчания, знал, что на дочь давить нельзя, иначе выдаст еще что-нибудь похлеще наезда на Катю, а она теперь человек публичный, артистка, Белов не хотел ее подставлять, давая возможность историям из прошлого или настоящего выплыть наружу. У Сони было много работы с группой летом, это помогло отвлечься, но в июле мама вернулась из Америки, и их ждал серьезный разговор. — Не могу поверить, что она так и написала… «Серьезный разговор», — возмущалась Белова, раз в двадцатый перечитывая сообщение в семейном чате. — Надо было прямо, приезжайте в воскресенье к семи, обсудим то, что наша семья разваливается, но я предпочла еще пару месяцев оттянуться в Майями! — Ваня только усмехнулся, плавно ведя машину по трассе. — Почему ты смеешься? — повернувшись к брату, она злобно сверкнула глазами в его сторону. Белов не повел и ухом, несмотря на то, что почувствовал ее взгляд физически. — Ты тоже посмейся. Если принимать это за сюр, все кажется не таким мерзким. Соня покачала головой, но от улыбки не удержалась. — Когда все стало вот так… — она вздохнула. — Это взрослая жизнь, сестренка, она отстой. — Ты говоришь прямо как Ника. Он улыбнулся, но перевел тему: — Папа не объявлялся? — Нет. Он приедет? — Мы не обсуждали. Но думаю да. Белова нервно барабанила пальцами по приборной панели. Ехать оставалось совсем немного, и у нее начинали сдавать нервы, хотя за все эти месяцы она почти убедила себя в том, что ей уже наплевать. — Чего ты боишься? Что они разведутся? Соня пожала плечами. — С одной стороны — да. Но с другой… Может так даже лучше. — Мне тоже так кажется, — согласился Ваня. — Мы уже выросли. Мы справимся. Им не за чем мучить друг друга. Главное, чтобы сделали все без скандала, но отец скандала и не допустит. Да, все всегда так, как хочет отец. Это Соня знала. — Думаешь, у нас есть где-то братья и сестры? — Ваня нахмурился. Этот вопрос давно беспокоил Соню, но она ни с кем не решалась поделиться. — Если эта у отца не первая любовница, какова вероятность, что он не наплодил Беловых? — Соня отказывалась называть Катю по имени из принципа. — Если бы они были, уже давно толпились бы у дверей и требовали денег. Соня с ужасом раскрыла глаза. Ваня поджал губы. Никто из них не озвучил главного — они могут объявиться, когда отец умрет. Белова тут же вскинула взгляд в небу и, зажмурившись, мысленно попросила, чтобы мама с папой жили долго-долго. Жара стояла неимоверная, и хотя уже вечерело, когда они вышли из машины, после кондиционера, кожу даже защипало от солнечных лучей. Они встретились у подъездной дорожки с машиной отца, он был с водителем, значит, или пьян или нервничал. Ване он пожал руку. Соня ему только кивнула, но Белов с радостью заметил, что во взгляде ее не кипит ненависть, а девушка — что он трезв. Все втроем они проследовали вслед за встретившей их Мариной Юрьевной (словно они в гостях) в сад. Она держалась как-то ошарашенно, словно ее сковородой по голове ударили, все прибывшие переглянулись, но вслух ничего не сказали. — Присаживайтесь. Ольга Евгеньевна скоро спустится. Соня вопросительно подняла глаза на дом, окна родительской спальни как раз выходили в сад, но шторы были плотно задернуты, словно мама еще не вставала, а ведь она всегда распахивала шторы, едва поднималась с постели. Папа, кажется, думал о том же. Они снова встретились взглядами, но Соня тут же отвернулась. Ванина рука успокаивающе легла на руку сестры под столом, говорил с отцом только он, о чем-то отстраненном, годы обучения в Америке сделали свое дело: он умел долго и жизнерадостно говорить ни о чем. И вот, наконец, минут через двадцать (Соня была уже на грани) в сад спустилась мама. Загорелая, очень красивая — боевой макияж, идеальная укладка. И показательно счастливая. В огромной шляпе, слитном купальнике и легком шелковом халате, накинутым на плечи. На ногах у нее были шлепанцы гуччи. Соня уговаривала ее купить такие, но мама тогда сказала, что брендовые шлепки — это уже перебор и безвкусица в ее возрасте. Сейчас, очевидно, ее мировоззрение изменилось. У Беловой даже рот приоткрылся. Мама явно изо всех сил пыталась показать отцу, что ей все равно. Она была вся в украшениях, но обручальное кольцо отсутствовало. И тут Соня увидела главный мамин сюрприз. По пятам за ней, заметно неуверенно шел молодой человек. Как собачка на поводке. Он был красавец. Высокий, светловолосый, как с обложки журнала, или как спасатель из рекламы геля для душа. Сквозь летнюю одежду просматривались мускулы. Он шел и забито посматривал на собравшихся за столом. Все в молчании ждали, пока они оба сядут за стол. Соня, признаться, ожидала, что парень сейчас начнет обмахивать маму пальмовыми листьями, привязанными к длинной палке. Но он сел по левую руку от мамы, ближе к Соне, не со стороны отца. — Оль, что за цирк? — первым в себя пришел, естественно отец. Белова не знала, понял ли все сразу Ваня, но она так точно сидела в абсолютной прострации и просто смотрела то на отца, то на мать, то на парня из рекламы геля для душа. У него на шее были бусы из ракушек. — Какой цирк, Саш? Это Жан, Mon Ami*, знакомьтесь. — Bonjour**, — поздоровался приятным бархатным голосом Жан. Сколько ему лет? Они с Ваней, возможно, ровесники, хотя молодой человек со своим идеальным загаром и явной беспечной жизнью на берегу моря выглядел едва ли не младше самой Сони. У нее скрутило желудок. Поданный Мариной Юрьевной холодный апельсиновый сок, который она нервно выпила, пока ждала маму, рисковал вырваться наружу. — Что значит, твой друг? — спросила она. Отец не знал французского, и судя по тому, как мама поглаживала своего «Mon Ami» по руке, мог перевести это как-то иначе, Соне было страшно. Вместо ответа мама, едва не мурлыча, поцеловала своего нового друга в губы. Коротко, но этого хватило, Соня тут же отвернулась и зажмурилась, сжав руку Вани под столом до боли в собственных пальцах. Белова ничего понять не успела. Казалось, это мерзкое нечто только произошло, а ее отец уже перевернул стол с жутким ревом, вырвавшимся у него из груди. Посуда, благо ее было немного, разбилась, и вот бедный Жан, который, кажется, понимал не сильно больше Сони, уже был повален на чуть мокрую от полива сочную зеленую траву. Мамин крик. Удар. Еще удар. Белова закрыла глаза, но продолжала слышать звуки столкновения костяшек с лицом. Ваня едва оттащил отца, тот рвался вперед, и точно не было понятно, к Жану или к своей жене. Красавчик полз назад по траве, его лицо было залито кровью, а белая футболка была вся зеленая на спине, а на вороте тоже виднелись красные капли. Мама кричала не своим голосом, но не обращала ни малейшего внимания на своего юного любовника, который, кажется, надеялся уползти через дырку в заборе. У Сони кружилась голова то ли от жары, то ли потому что прямо перед ее глазами разверзся ад. — Ты все испортил! Ты опять все испортил, Белов, как я тебя ненавижу! — она собирала полы своего длинного халата, в котором путались ее ноги. По лицу мамы катились слезы. — Ненавижу все, что с тобой связано, каждую минуту! Ты предал меня, ты даже сейчас меня предал, когда столько позади! — Ты дура! — орал в ответ отец. — Всегда была и остаешься! — Хватит! — Соня и не знала, что может быть такой громкой. Все обернулись на нее. Даже Жан. На дрожащих ногах она поднялась со своего стула, который единственный остался нетронутым. Безжалостно она прошла по разбитой посуде в своих кроссовках и встала между родителями, чтобы они оба хорошо ее видели. Ваня отпустил отца. — Хватит, — сильно тише сказала девушка, вдруг задумавшись, что их, вероятно, слышат все соседи. — Разводитесь. Подавайте заявление завтра же, не портите остаток жизни друг другу и не портите нам с Ваней воспоминания о нашей семье. Не трогайте то хорошее, что у нас осталось, — она сглотнула горькую слюну и сморщилась. — Мне от вас обоих противно. Ваня подошел к ней и взял сзади за плечи. — Поехали, — попросил он, буквально оттаскивая замершую, словно статую, сестру. Она словно вся превратилась в камень, чтобы выдержать эту речь. Соня прижалась к брату и тихо вздохнула. Его слова отдавались в голове уже эхом. — Я увольняюсь, пап. Мне давно предложили место в другой фирме, я соглашусь. Меня все это заебало. Я правда больше не хочу иметь с вами ничего общего. *Мой друг (фр) **Здравствуйте (фр)