Дитя Даэдра

      После того как Дозорные изгнали Эль и остальных за пределы своего форта, Арнэлий и Кейтер перенесли всех обратно в Коллегию Винтерхолда. В нынешней ситуации колдовское учреждение являлось единственным местом, где можно было укрыться всей их колоритной компанией, оставаясь незамеченными.       Глубокая ночь сыграла на руку. Преподаватели и ученики мирно спали в своих комнатах, что позволило избежать неуместных вопросов и излишне любопытных глаз. Пусть даже по прибытии Арнэлия в Коллегию архимаг отправил всех немногочисленных студентов вместе с Толфдиром на срочные раскопки в Саартал, имелась большая вероятность, что они могли вернуться, как только Савос понял, что дремора покинул университет.       Комната, отведённая Эль, по-прежнему осталась свободной. В камине вновь горел магический огонь, пропитывая стены теплом. Девушка не ощущала перепада температур, вернувшись с мороза в тёплое здание. За стенами форта Дозорных она стояла босиком на снегу и не чувствовала ни крупицы холода. Обычно, когда снег засыпался в зимние сапоги, Эль неприятно ёжилась от тысяч крошечных уколов снежинок, которые, растаивая, обдавали холодом облачённые в шерстяные чулки ноги. Она пока не понимала — радоваться ей приобретённой способности или негодовать, сейчас её заботило только состояние мамы.       Линда лежала на кровати, укрытая тёплым одеялом. Лицо бретонки было напряжено, бледные губы сложены в натянутую тонкую линию, в зелёных глазах горело желание действовать. Казалось, её удручал долгожданный для самой Эль покой. Зная упрямый характер матери, девушка с уверенностью предполагала, что та жаждет расквитаться со своими врагами, которые, к слову, сейчас находились неизвестно где.       Арнэлий сидел на постели рядом с Линдой. Светящимися изумрудной магией руками дремора медленно водил над ранами женщины. Сосредоточенный, прикованный к увечьям взгляд выдавал его эмоциональное напряжение. Отец был значительно спокойнее, чем когда Эль увидела его в форте, однако злость вкупе с иными разрушительными эмоциями передавалась ей по неосязаемой связи душ. Наконец, видя родителей вместе, она испытывала лёгкость и покой. Будь мать здорова, её радости, наверное, не было б предела.       Вот только было кое-что ещё, что не давало успокоиться полностью. Помимо состояния Линды, Эль беспокоилась о судьбе отчима. О нём не было никаких вестей. Либо он находился на задании — бороздит просторы Скайрима и, возможно, даже не ведает о похищение жены, либо с ним приключилась беда. Волна жгучего нетерпения захватывала сердце всякий раз, как Эль об этом думала. Ей хотелось сорваться с места, поставить на уши всю Коллегию, любой ценой узнать где сейчас Ингольф. Нервно ёрзая на стуле, она продолжала бездействовать, понимая, что нужно немного потерпеть. Перво-наперво следует помочь маме исцелиться.       Раны Линды неохотно поддавались целительной магии Арнэлия. Насколько Эль поняла, отец не был мастером в магии исцеления, а похожие чары применял лишь для того, чтобы дополнить и без того развитую регенерацию ранений. Перед использованием волшебства Линда выпила лечебное зелье, которое быстро заживило мелкие царапины и растворило синяки.       — Может позвать на помощь Колетту? — предложила Эль, наблюдая, как увечья медленно затягиваются под напором магии отца. У неё возникла спешная догадка, что раны были нанесены зачарованными предметами — чем-нибудь этаким, что блокирует воздействие целительного волшебства. Конечно, она не знала наверняка, существуют ли такие зачарования, но сие предположение вполне объясняло положение дел.       — Нет, Эль, мне уже лучше, — твёрдо отказалась от помощи Линда. В её словах скользнули нотки задетой гордости. Женщина приподнялась на постели и облокотилась о деревянную спинку, заняв полусидящие положение. Припухлость на веках и мешки под глазами от длительного недосыпания стали почти не видны, от чего очи цвета летнего леса стали в полной мере выражать силу духа.       — Мы справимся без помощи смертных, — поддержал Арнэлий. Наблюдая за их поведением, Эль понимала почему родители — человек и создание Обливиона — поладили между собой. Гордости у обоих было не занимать.       — Зря ты так, мама. Нет ничего зазорного, чтобы просить помощи, тем более Колетта не чужой человек. Вы многие годы работали вместе, — сказала Эль, испытывая облегчение, что не унаследовала чрезмерной гордости, в которой она видела скорее препятствие, чем пользу.       — Никто не должен знать, что я пережила в застенках форта Дозорных, — твёрдо произнесла Линда, одним только взглядом давая дочери понять, чтобы та держала язык за зубами.       — Слухи в Коллегии распространяются быстрее, чем пламя по Мёртым Землям, Линда. Думаю, о твоём заключении преподаватели узнали в тот же день, когда Фаральда передала тебя в руки Дозорных, — покачал головой Арнэлий. — Знаю, ты не хочешь казаться слабой, но утаить минувшие события не получится.       –Она и Финис ещё поплатится за всё, что я пережила, — мстительно прошипела бретонка, сжимая кулаки.       — Но мы изгнаны из Нирна. Мы ничего не сможем сделать, — напомнила Эль и поникла.       Вынесенный им самим Стендарром приговор всё ещё давил на плечи тяготящим грузом отчаяния. Она любила этот мир, а её стремлением было защищать людей от нежити, бандитов и прочего зла, но теперь мечтам не суждено сбыться. Теперь её ждут Мёртвые Земли — единственное место во всём Аурбисе, где она и мать отныне будут вынуждены жить. Эль примерно понимала, что представляет из себя сей план Обливиона и от этого осознания тело сотрясала дрожь. Тяжело вздохнув, девушка ощутила, как душа, словно пустой сосуд, заполняется леденящей безысходностью. Она отвернулась от родителей, ища любую точку в пространстве, куда можно приковать взгляд и не думать о неизбежном. Но как назло обстановка безжалостно напоминала ей о уготованной участи.       — Мне плевать на наказ какого-то аэдра, — пренебрежительно бросила Линда. — Нирн мой родной мир и у меня здесь полно дел.       — Но мама, Стендарр один из Девяти божеств! Ты не укроешься от его взора. Вспомни, он сказал, что, если мы попадёмся ему, он покарает нас, — в ужасе воскликнула Эль. Страх за жизнь матери и из-за такой её горячности не на шутку всколыхнул сердце, заставляя его почти выпрыгивать из груди.       — Я разочарована в аэдра, дорогая, — прозвучал ледяной ответ, от которого девушке стало не по себе. Похоже, пережитые матерью страдания сделали её ещё холоднее, а в душе посеяли семена тьмы.       — Только не говори, что ты теперь на стороне принцев даэдра, — с сожалением прошептала Эль.       — Я сама по себе. Так надёжнее, — хмыкнула Линда.       — Какого бы ты мнения не была, Стендарр рано или поздно обнаружит тебя в Нирне. Он могущественный аэдра. Когда кто-то из пантеона вот так являлся смертным? Уверена, он проследит за тем, чтобы мы ушли, — возразила Эль, вновь окончательно потеряв покой. — Я не хочу потерять тебя, мама! — её голос сквозил паникой, едва не переходя на крик.       — Служить только себе действительно полезно, — согласился с Линдой Арнэлий. –Что до Стендарра, я не вижу в нём угрозы. Его служители — жалкие слабаки. Если я возьму хотя бы десяток своих киназов, мы камня на камне не оставим от прибежища Дозорных, не говоря уже о них самих, — по злому ухмыльнулся он.       Эль схватилась за голову так, будто та беспощадно болела. Ответы родителей поражали до глубины души. То ли в них совсем отсутствовал страх, то ли они были безгранично уверены в собственных силах, то ли уязвлённая гордость, а, как следствие, и жажда мести банально затмили здравый смысл обоих. Девушка могла понять отца — он демон из другого мира, выходец из общества, в котором принято считать смертных пылью под ногами. Но мама? Почему она такая? Конечно, бретонка всегда выделялась на фоне остальных излишней гордостью и самоуверенностью, а после обретения даэдрических сил, так ещё и жаждой власти, но месть никогда не руководила холодным рассудком женщины. Эль всерьёз стала опасаться теперь уже за саму себя. Она не хотела, чтобы эти качества заиграли и в ней. Вряд ли может быть хуже, чем стать заложницей искажённого восприятия всего вокруг.       — Да что с вами не так? — простонала девушка. Она поглядела на родителей и поймала их встречные взгляды полные снисходительности с коей смотрят на маленькое дитя, не смыслящие в жизни.       — Ты слишком наивная, Эль, — с упрёком заметила Линда. — Я давно живу в этом мире, я вкусила его тёмную сторону и, поверь, её здесь намного больше, чем светлой, в которую ты безоглядно веришь. Я быстро раскрыла глаза и поняла, что являет собой Нирн на самом деле. Он не прекрасен и не безоблачен, как ты думаешь. Здесь выживает сильнейший, — женщина как-то зловеще усмехнулась. — Ты знаешь, как наш мир — Нирн — называется на языке аэдра? «Арена» — вот, что значит это слово, Эль. Арена, на которой льётся кровь и сеется зло. А боги выступают в качестве зрителей, можешь не сомневаться.       — Линда права, милая. Мы живём не в доброй детской сказке. Ты должна это понять и пересмотреть свои взгляды на жизнь, — согласился с бретонкой Арнэлий.       — Я понимаю, — печально вздохнула Эль. — Заточение у Дозорных показало мне, что борцы с тьмой своими методами сами и порождают её. Я не оправдываю их, но разве они располагают иными методами достучаться до заблудших душ? Сомневаюсь, что фанатичный даэдрапоклонник поймёт что-то кроме насилия в свой адрес, — она вспомнила о служителе Молага Бала, который был настолько безумен, что совершенно не боялся собственной казни, абсолютно уверовав в то, что после кончины его с распростёртыми объятиями примет Принц Боли. Когда он схватил её, девушка прочувствовала исходящую от него ауру зла и тьмы, от которой всё тело пробрал леденящий холод, а хватка даэдрапоклонника походила на объятья смерти, обволакивающие её чёрным туманом.       — Страдают и невиновные. Они пленят любого, кто хоть как-то — по их мнению — был замечен в поклонение даэдра, а разбираются потом, — оскорблённо бросила Линда.       — Если бы на нас не было вины, нас бы отпустили, — заметила девушка. — Мы не убиваем людей, но вся наша семья для Дозорных — один большой грех. Если бы даэдра не вредили смертным, то подобные мне полукровки не скрывали своего существования.       — Ты уверена, что есть ещё дети от союзов дремор и смертных? — несколько скептично вопросил Арнэлий.       — Конечно. Раз есть я, то и другие тоже, — кивнула девушка.       — Если встретишь, познакомь. Я за свои семь с половиной веков жизни видел только двух, и одна из них — это ты, милая, — ответ отца поверг Эль в ступор.       — Ты не можешь знать всех даэдра, — нашла объяснение девушка.       — Арнэлий прав, дорогая. Ты редчайший феномен, — скупо улыбнулась Линда. Со стороны казалось, что она прямо-таки светится гордостью за то, что родила необыкновенную дочь. — В писаниях о даэдра обязательно всплыли бы истории о таких детях.       — Я не могу быть кем-то уникальным! — возразила Эль, не веря в суждения родителей. — Раз есть другая полукровка, значит живут и ещё, разве нет? Или…       Их разговор прервал неожиданный стук в дверь. Сменив охватившее её негодования на покой, Эль вяло подошла ко входу и отворила дверь. Увидев стоящего на пороге Ингольфа, девушка по началу не поверила своим глазам. Она подумала, что на нервной почве и из-за всего пережитого в форте Дозорных ей уже начинают являться галлюцинации.       — Впустишь меня, Эль? — добродушно спросил норд, вырывая её из ступора.       Девушка отошла в сторону, впуская его внутрь и молча пошла следом.       — Линда, дорогая, как ты? — первым делом спросил Ингольф, опустившись перед кроватью на колени напротив Арнэлия. Он взволнованно оглядел её хмурое лицо с парой царапин, плечи и стройные руки с заживающими ссадинами.       — Со мной всё хорошо, — холодно отозвалась бретонка.       — Я пришёл, как только получил весть о том, что тебя освободили. Был уже на пути к форту, когда дремора — кажется, он представился именем «Брейт» — сообщил мне, что тебя спасли, — он с благодарностью посмотрел на Арнэлия. — Спасибо, что спас Линду.       — Эльнария тоже пострадала в руках Дозорных, — сообщил дремора, и на его лице отразилась злость.       Ингольф тут же поднялся и метнулся к девушке.       — Что они с тобой сделали? — его взгляд нервно гулял по её телу, ища признаки пережитого.       — Пытались раскрыть мой истинный облик, — с безразличием ответила Эль и продемонстрировала отчиму скрываемые до этого в складках плаща руки, на которых теперь имелись неопровержимые доказательства прямо связи с Обливионом. Прошло совсем немного времени, но она уже успела смириться со своей истинной сущностью, рассудив, что лучше уж уподобиться дреморе, зато быть собой и не терпеть фальшь и тайны.       — О, Эль, мне жаль, что ты стала такой, — тяжело вздохнул норд и с некой опаской коснулся её руки. Должно быть, он никогда прежде не видел ничего подобного. В его взгляде читалось разочарование, приправленное горечью. Ингольф перевёл взгляд и посмотрел на жену с не меньшим разочарованием.       — Линда, почему ты не говорила мне о том, что наша дочь выглядит как дремора? — вопросил он.       — Тебе не нужно было этого знать, — ответила бретонка. — Если бы ты увидел её настоящей, то не принял ни под каким предлогом.       — Я заколдовал Эльнарию, как только она родилась, — с некоторой болью в голосе ответил Арнэлий.       — Значит, руки — это не всё? — ахнула Эль и в порыве жуткого предположения упала обратно на стул, уставившись на свои тёмные ладони. — И как же я выглядела при рождении?       — Увидишь, когда я сниму с тебя чары полностью, — на губах дреморы мелькнула улыбка. Похоже, он радовался, что её настоящий облик вскоре раскроется.       — Я рад, что в целом с вами всё хорошо, — с болью ответил Ингольф и скупо улыбнулся. Поочерёдно оглядев жену, дочь и Арнэлия, он горько добавил. — Семья воссоединилась. Я здесь лишний, — с этими словами норд поник и направился к выходу.       — Папа, стой! — крикнула Эль и бросилась вслед. — Не уходи, прошу. Ты нужен нам, мы любим тебя, — она крепко обняла его, цепляясь за стальные пластины брони.       Ингольф посмотрел на неё в ответ как-то отстранённо, отчего у неё на сердце повис камень. Она видела его боль, прописанную на лице, смешанную с некоторым отторжением. Эль понимала, что он чувствует, раскрыв очередную ложь жены.       — Я должен идти, — сухо сказал Ингольф и легонько отстранил девушку от себя.       — Нет, постой, не уходи! — воскликнула Эль и снова бросилась к отчиму. Тот на минуту остановился и посмотрел на неё как на чужую.       — Хватит с меня этого цирка. Я выполнил свой долг. Больше меня ничего не держит здесь, — с этими словами он вышел из комнаты и в привычной манере громко захлопнул за собой дверь. Норд делал так всякий раз, когда был зол или расстроен.       Из глаз Эль рекой хлынули слёзы. Она обратила взгляд на мать, которая просто смотрела на дверное полотно с лёгким разочарованием.       — Мама, догони Ингольфа. Он же любит тебя. Он послушает тебя и вернётся.       — Любит? — женщина горько усмехнулась. — Его любовь прошла, когда я понесла от Арнэлия, — в её словах слышалась старая боль.       — Но ты его любишь! Скажи Ингольфу об этом. Он не останется равнодушным! — в панике воскликнула Эль.       — Любила я его очень давно. Теперь не помню этого чувства, — излишне холодно ответила Линда, но девушка различила плач давно разбитого сердца за напускным безразличием.       — А ты, отец? Ты тоже не остановишь Ингольфа? — обратилась она к Арнэлию, помыкаемая последними крупицами надежды.       — Дай ему время подумать над всем, что он сегодня узнал, — просто ответил дремора.       — Ингольф говорил про какой-то долг. Что это значит? — спросила Эль, стирая слёзы ладонями. Картинка расплывалась перед глазами из-за непомерного горя, обрушившегося на неё так стремительно.       — Я не хочу сейчас говорить об этом, — ответила Линда.       — Нет, мама, ты мне всё расскажешь. Хватит с меня твоих секретов. Если бы я изначально знала о том кто я, то мы бы не попали в руки к Дозорным, а Ингольф не ушёл бы, — настойчиво произнесла Эль, уперев в мать требовательный взор. Разум вновь наполнили злость и обида из-за того, что Линда долгие годы скрывала от неё правду, но что самое ужасное — не намеревалась об этом рассказывать, имея цель всю жизнь держать её в неведении.       — Достаточно тайн, Линда, — кивнул Арнэлий. — Если не хочешь говорить, расскажу я.       Бретонка испустила тяжёлый, полный негодования вздох и скрестила руки на груди. Похоже, возвращение к событиям минувших лет не доставляло ей радости. Было заметно, что она стремится похоронить старые воспоминания в глубинах своей памяти. Эль чувствовала, что мать что-то тревожит и полагала, что своим желание узнать правду, сковырнула коросту со старой раны. Девушка даже пожалела, что захотела добраться до истины. Линда пребывала в и без того удручающим состоянии, но отступать было поздно.       — Ещё до твоего рождения, — начала рассказывать Линда, — я преподавала здесь, в Коллегии Школу Разрушения наравне с Фаральдой и параллельно осваивала Школу Колдовства. Некоторые ученики этой альтмерки делали успехи и в редких случаях создавали собственные заклинания на основе тех, что уже хранились и были известны здесь. Моя группа тоже достигала хороших результатов, но всё же я видела у Фаральды бо́льший талант, и мне начало казаться, что она сильнее меня. Это начало злить. Всё свободное от работы время я проводила в Арканеуме на радость Ураг гро-Шуба. Он постоянно ворчал на посетителей его святыни, переживая, что неаккуратные ученики повредят какие-нибудь ценные книги, однако ко мне он относился тепло, считая ответственной молодой волшебницей. Мы неплохо поладили. Ураг дал мне доступ к витринам с редкими и очень ценными книгами и свитками. Я неустанно искала способ достичь своей цели о переплюнуть Фаральду по умениям. Из тех книг я почерпнула несколько могущественных заклинаний и выучила интересные практики, умножающие силу мага. В бою эти знания были пригодны и я выросла в собственных глазах, став на ступень выше коллеги. Проблема заключалась в том, что я не могла делиться на уроках этими знаниями. Архимаг запретил преподавать древние знания, способные на огромные разрушения, и я принялась искать решение проблемы. Так удачно совпало, что я достигла степени мастера Школы Колдовства и Финис поручил мне призвать на крыше Коллегии лорда–дремору, чтобы тот принёс Сигильский камень, а я передала его Гестору для изучения. Пару раз мне пришлось сразить того дремору, ибо он был непокорен моей воле, но в конце концов у меня всё получилось. Артефакт Дагона был в руках Финиса, а недовольный потерей демон изгнан обратно в Обливион. Примерно через две недели я заглянула в кабинет Гестора, чтобы поинтересоваться о ходе исследования. К тому времени он вдоль и поперёк изучил все свойства Сигильского камня и в благодарность за помощь, отдал мне копии своих записей, как и сам артефакт. Меня охватила несказанная радость. Чёрная сфера переливалась в моих руках красными жилами, а я завороженно смотрела на неё, понимая, что благодаря ей я получу желаемую силу. Так начались мои эксперименты в Кузнице Атронахов. У меня на руках было заклинание вызова освобождённого дреморы и записи Финиса. По ночам, в тайне от всех, я спускалась в Мидден и проводила ритуалы призыва. Каждый раз ко мне приходил разъярённый дремора, недовольный тем, что — как они все любили говорить — «смертный червь» вызвал его в этот жалкий мир и пытался всеми способами прикончить меня. Спасала сила, полученная из книг в Арканеуме. Я либо подчиняла демона своей воле, либо изгоняла его обратно в царство Мерунеса. Меня не устраивали приходящие на зов. Они не могли дать мне желанного знания и могущества соответственно. Устав от бесполезных призывов, я решила замахнуться выше по иерархии даэдра — на валкиназов. Из старых книг я узнала, что некоторые маги высшего титула обладают необходимой мне силой, но проблема заключалась в том, что обычным заклинанием призвать такого демона невозможно. Я занялась переосмыслением заклятья и ритуала и вновь — путём проб и ошибок — вывела формулу, которая могла призвать валкиназа, — бретонка замолчала и посмотрела на Арнэлия. На её лице скользнула мимолётная улыбка полная тепла.       Дремора принял эстафету и продолжил историю, которую Эль слушала, затаив дыхание.       — Призванный Линдой киназ — тогда, на крыше Коллегии — служил в моём отряде. Он рассказал мне о том, что она заставила его украсть Сигильский камень. Он сожалел о случившемся и просил наказать самого себя за кражу ценнейшего магического артефакта. Я лично принял все необходимые меры. Обычно за такое полагается казнь, но я помиловал его и приказал молчать об этом инциденте. Киназ детально описал мне Линду и её таланты, и я заинтересовался ею. В каждый её призыв слуг лорда Дагона я наблюдал за ней и её силы всё больше меня впечатляли. Совсем юная колдунья подчиняла себе волю высокопоставленных магов и воинов или одним зарядом молний уничтожала их в случае неудачи. Когда Линда опробовала заклинание вызова валкиназа, я принял её приглашение и пришёл в Мидден лично. Она сильно удивилась, когда ей не пришлось от меня ничего требовать. Я сам предложил ей сделку. Она должна была родить для меня ребёнка, а я в замен должен был дать ей любое знание, любую силу, которую она пожелает. Так уже получилось, что Владыка Дагон посылал меня в Апокриф к своему брату Хермеусу Море для определённых переговоров. Демон Знаний помнил меня и не противился моему пребыванию в своих библиотеках. У меня нет бесчисленных знаний, что есть у него, но на тот момент обращаться к самому Принцу Судьбы не пришлось — я и без его вмешательства нашёл нужное таинство, — Арнэлий прервался, поглядел на Линду с какой-то смешанной улыбкой и только затем продолжил. — Линда долго колебалась, я видел, что у неё есть некие обстоятельства, удерживающие её же желание сказать «да» на мои условия. В итоге она рассказала мне об Ингольфе, сказала, что не может предать его. Не желая терять колдунью с большим потенциалом к магии, я предложил ей решение этой проблемы. Впервые за прожитые века, я уговаривал смертного заключить со мной договор, а не навязывал силой. Да и чего таить, твоя мама была и остаётся красавицей. Я сказал, что смогу уговорить её жениха, которого она тогда горячо любила, не оставлять её. Линда дала согласие. Именно тогда я понял, что жажда возвыситься над остальными чародеями и опередить их по силе перевесила на чаше весов любовь. Ещё раз я убедился, что сделал правильный выбор. Понадобилась всего одна ночь, чтобы положить начало твоей жизни, моя прекрасная Эльнария, — на удивление Арнэлий говорил с теплом, а произнеся последнюю фразу снова, даже почти по-человечески улыбнулся.       Эль ощущала то самое родное тепло, исходящие от отца и невольно вторила его улыбке, пусть даже рассказ родителей пожирал её своим интересом. Это ещё был не конец истории, и девушка молча кивнула, давая понять, что готова слушать дальше. На сей раз заговорила Линда.       — Арнэлий верно заметил — я предпочла любви силу. Завладев долгожданными знаниями, я открыла для себя новый мир магии. Я научилась призывать по пять младших даэдра за раз, что никто и никогда до меня не делал. Я так и не нашла ни одного писания, где смертный колдун вызвал в Нирн, например, сразу пять грозовых атронахов. Максимум везде говорилось о том, что колдун-мастер может удерживать в этом мире два призванных существа. Моя сила воли росла вместе с магией. Мне всё легче удавалось подчинять себе призванных тварей и контролировать их. Однажды я без труда сожгла целый бандитский лагерь. Они, надо сказать, частенько докучали Винтерхолду. Узнав о моём подвиге, ярл Корир наградил меня и стал мягче относится к магам из Коллегии. Слухи о моих способностях быстро распространялись среди скайримской знати, и я приобрела авторитет в высшем обществе. Ко мне обращались с просьбами решить сложные, связанные с магией задачи, которые были не по силам придворным чародеям. Новые силы вскружили мне голову. Я ни разу не пожалела, что пошла на сделку. Но ты росла в моём чреве и мне пришлось осесть в Вайтране. Я купила дом на заработанные за помощь ярлам деньги. Сначала я скрывала от Ингольфа, что находилась в положении, но потом настало время, когда я уже не могла таиться. Я так боялась его потерять, что однажды мне пришла идея выдать тебя ему как родную дочь. Я понимала, что ты появишься на свет отличаемой от людей и искала способ наложить на тебя чары, чтобы скрыть это. Арнэлий вовремя отговорил меня от этой затеи. Если бы я тогда солгала Ингольфу, то потеряла бы его навсегда. Узнав о случившемся, Ингольф был в ярости и ушёл из дома. Арнэлий нашёл его и уговорил остаться со мной, — чем больше Линда погружалась в прошлое, тем печальнее становилось её лицо. Похоже, одна её сторона сожалела о сделке, а другая боролась с этим чувством, отражаясь в голосе холодностью и отрешённостью.       — Я нашёл Ингольфа в придорожной таверне на пути в Виндхельм. От горя он решил всё бросить и податься к Братьям Бури. Прежде чем установить конструктивный диалог, мы подрались. Разумеется, я победил его, но он изо всех сил старался зарубить меня своей секирой. На правах победителя я заставил его выслушать меня. Видя его отчаянье и боль разбитого сердца, я отговорил его вступать в ряды личного ополчения Ульфрика. Уже в то время Ингольф слыл наёмником. Он стоял во главе небольшой команды из четырёх бравых воинов и одного лучника, но им не хватало сил и ресурсов, чтобы брать серьёзные задания на ликвидацию больших банд головорезов. Я обещал предоставить ему всё необходимое в обмен на то, чтобы он оставался рядом с Линдой и не обижал моё будущие дитя. Мне было всё равно в каких они будут отношениях. Я заботился о Линде, видя её глубокие переживания, и не хотел, чтобы её состояние сказалось на ребёнке. Наёмничество — дело всей жизни Ингольфа и он согласился на мои условия. Я видел, как тяжело ему пойти против гнева и обиды и мне даже пришлось незаметно — совсем чуть-чуть — воздействовать на его разум, чтобы побудить к здравому смыслу. Ингольф вернулся домой, — дремора вновь замолчал и плавным жестом руки передал слово Линде.       — По возвращению Ингольф стал отрешённым, но для меня было отрадно, что он хотя бы просто рядом со мной. Я любила его и понимала насколько ему больно и обидно, но всё же считала, что поступила верно. Шли месяцы и наконец родилась ты, Эль. Так получилось, что Ингольф в это время был на срочном задании от ярла. Меня пришёл поддержать твой отец и привёл очень странную повитуху. Как я потом узнала, она была из его мира. Арнэлий хотел забрать тебя, но я не позволила ему этого. Когда я прижала тебя к груди, то ощутила то, что, наверное, ощущает всякая мать — желание никогда не расставаться с собственным чадом. Ты стала моим маленьким солнышком в этом затянутом густыми тучами мире. Я умоляла его оставить тебя со мной, и он согласился. Арнэлий наложил на тебя сильные чары иллюзии, уподобив человеку настолько, насколько это было возможно. Чтобы не вызвать подозрений окружающих, он передал тебе некоторые внешние черты Ингольфа. Мой муж первое время косо смотрел на тебя и даже избегал, но со временем стал привыкать. Ты росла, он всё больше проникался к тебе любовью и однажды не устоял перед пробудившимся отцовскими чувствами и принял тебя как родную. Для меня этого было достаточно. Ингольф больше не любил меня, но к тебе он питал самые искренние и добрые чувства. Я даже подумать не могла, что он способен на такое в отношении тебя. Чтобы обеспечить твою безопасность, Арнэлий наказал мне и ему не рассказывать тебе о твоём происхождении до совершеннолетия, но я так привязалась к тебе, что испугалась потерять, когда ты узнаешь правду и поэтому решила никогда не рассказывать о том, кто ты на самом деле. Дальше ты всё знаешь, — Линда закончила со своей частью истории. Маска железной леди стекала по её щекам вместе с бриллиантами слёз, скопившимися за долгие годы.       Арнэлий решил подвести черту длинного и откровенного разговора.       — Я часто приходил к тебе по ночам, Эльнария. Глядя на тебя, я испытывал странные чувства, которые не мог истолковать. Только за последние несколько недель в твоём обществе я смог разобраться в них и понять, что они значат на самом деле. Мне до сих пор тяжело признать это, но я люблю тебя, моя принцесса, и любил с первого дня твоей жизни. Я действительно хотел забрать тебя в Мёртвые Земли, чтобы ты всегда была рядом со мной, но Линда так просила меня не делать этого, что я сдался. Я сказал, что она часто будет видеть меня в своём доме. Я дарил тебе красивые украшения и книги по магии, но всякий раз твоя мама их прятала, боясь, что кто-то, увидев их, заподозрит неладное. Сидя у твоей кровати я хотел не прятаться от тебя и жалел, что ты не знаешь меня. Те годы могли бы стать совершенно другими, если бы не было нужды скрывать от тебя правду, — демон тяжело вздохнул и сжал кулаки. Его слова сквозили сожалением.       Выслушав родителей, Эль впала в самый твёрдый ступор, какой, наверное, только может существовать. Шквал информации обрушился на неё подобно лавине, стремительно мчащейся с горы. Единственное, что она чувствовала — жалость к матери, у которой оказалась довольно тяжёлая судьба. К отцу же — после таких откровенных слов — она испытала ещё больше любви. Узнавать его новые грани, что казались ей до сего момента невозможным, оказалось приятно для сердца. Ингольфа же она безмерно благодарила за всё, что он для неё сделал и искренне сочувствовала ему.       — Спасибо, что всё рассказали мне, — она одарила родителей благодарной улыбкой. С сердца будто упал тяжёлый камень, впустив на своё место ветерок лёгкости и столь необходимый покой. — Я люблю вас и не о чём не жалею. Главное, что мы теперь одна семья, и у нас больше нет секретов друг от друга.       Эль подошла к постели матери и крепко обняла её. Холодные руки бретонки легли на её спину, едва касаясь.        –Прости, что хотела держать тебя в неведении, — прошептала Линда виновато.       — Всё в прошлом, — улыбнулась девушка. Она потянулась к Арнэлию и, обняв его, произнесла:       — Я знала, что ты любишь меня. Я тоже тебя люблю, папа.       Дремора очертил пальцем овал её лица, улыбнулся и кивнул в ответ. По его взгляду было видно, что он пытается смириться с тем, что способен на любовь, которую, как прежде говорил, всегда считал недостатком смертных.       — Отныне и навсегда мы будем вместе, моя Эльнария, — уверенно произнёс Арнэлий, и Эль распознала в этих его словах стальную уверенность. Да, действительно, так и будет, ведь впереди их ждут родные ему Мёртвые Земли.