За час до рассвета

Хогвартс 26 мая 1978 год За восемь часов до начала испытания — Ты всерьез собираешься ее поздравлять? — скрестив руки на груди, Николай Орлов не скрывал усмешки, привалившись плечом к стене. Юноша смотрел на давнюю подругу, когда та, замерев в нерешительности, оглаживала пальцами шелковую ленту, обернутую вокруг небольшой бархатной коробочки. Младшая княжна Репнина, переводила умоляющий взгляд с одного друга на другого, будто спрашивая у них разрешения. Василий Шереметев, приобняв девушку за плечи, ласково улыбнулся. — Не слушай его, — быстрый, колкий взгляд брюнета обещал старому приятелю все кары небес, если тот скажет еще хоть слово. Подняв руки, будто сдаваясь, Орлов пренебрежительно фыркнул в ответ. — Аня наша подруга, и ничто это не изменит. Колдунья печально улыбнулась. — Даже если она сама больше так не считает? Шереметев вновь улыбнулся. — Это ее день рождения, к тому же, финал турнира, — он кивнул в сторону двери, ведущей в комнату чемпионки. — Когда, если не сейчас напомнить ей о том, что мы рядом? — …Даже если ей это нахрен не сдалось? — вновь усмехнулся Орлов. Василий подошел к другу почти вплотную. — Я. Тебя. Предупреждал. — каждое слово сопровождал ощутимый тычок в грудь. — Ты нарываешься с самого приема… Светлые брови взлетели вверх, будто в удивлении. — Ты стоял и нихера не сделал, когда ее собственный отец… Грубо отбрасывая руку однокашника, блондин оторвался от стены. Губы скривились в язвительной усмешке, искажая выразительные черты. — Вот именно, ее отец. Что, по-твоему, я должен был сделать? Ударить его? Проклясть? — Оба варианта, — отозвался Шереметев, не сводя с.друга? гневного взгляда. — По ситуации. — Мальчики, мальчики, — позвала Ольга, протискиваясь между ними. — На вас обращают внимание, остыньте. — Столько лет ты ныл, будто любишь ее, весь такой несчастный, ведь твои чувства безответны, — едва-слышно произнес брюнет, отступая на шаг. — Когда на самом деле единственный человек, на которого тебе не насрать, это ты сам. — Да что ты знаешь о… Позади послышался смешок. — Девочки, не ссорьтесь, меня на всех хватит. Компания обернулась. Серые глаза Сириуса Блэка искрились весельем. Расстегнутая на две верхние пуговицы белая рубашка, перекинутый на шее развязанный красно-золотой галстук, спрятанные в карманы черных брюк руки. Мародер явно наслаждался открывшимся перед ним зрелищем. Орлов стремительно поравнялся с незваным гостем. — Ты что здесь забыл?! Проваливай! Блэк вновь рассмеялся. — О, я буквально на минутку, — нарочито ласково отозвался он. — Сейчас поздравлю свою невесту с днем рождения и тут же уйду… Кулак Николая рассек воздух в миллиметре от скулы гриффиндорца. Чуть отклонившись назад, брюнет, однако, не спешил менять положение, тут же выпрямившись. Руки по-прежнему покоились в карманах брюк, что лишь усиливало источаемое парнем презрение. — Знаешь, обычно я девочек не бью, — серые глаза опасно блеснули. — Но для тебя сделаю исключение… — Я к твоим услугам, чертов предатель крови, — процедил Орлов, подаваясь вперед. Теперь уже Шереметев встал между парнями в попытке заглушить конфликт. В общей гостиной студентов академии вдруг стало тихо. Многие обернулись на шум и теперь с интересом наблюдали за развитием событий. Никто не пытался вмешаться. — Брейк, ребята, остыньте… Это не самая лучшая затея. Во всяком случае, сегодня. Тряхнув головой, откидывая упавшие на лицо волнистые пряди, Блэк вновь весело улыбнулся. — Так себе аргумент, учитывая, как две минуты назад сам едва не проткнул блондинчика своим наманикюренным аристократическим пальцем. Шумно выдохнув, Василий смерил визитера недобрым взглядом. — Иди куда шел, Блэк, пока и мое терпение не лопнуло. Гриффиндорец почти достиг двери в комнату чемпионки, когда за спиной вновь послышался голос Николая. — Я лишь одного понять не могу, что она нашла в тебе, нищем предателе крови? Ведь, ты же знаешь, что ей придется нищенствовать вместе с тобой! — Николя! — не выдержала Ольга, тонкие пальцы дернули друга за рукав рубашки. В глазах девушки показались слезы, которые тут же покатились по щекам. — Замолчи, прошу тебя, замолчи! Бродяга вдруг замер. Занесенный над дверью кулак застыл в воздухе, сжатые до побелевших костяшек пальцы едва-заметно дрогнули. Брошенные блондином слова, казалось, упали на плечи всех, кто его слышал. Вязкая, тягучая тишина растягивала секунды, делая их бесконечными. Невольные свидетели этой сцены тоже молчали, ограничиваясь лишь многозначительными переглядами. История отношений чемпионки академии и изгнанного из семьи «отщепенца рода Блэк» много недель была предметом бурных обсуждений, в которых этот вопрос звучал чаще всего. Но никто до этого момента и не задал его гриффиндорцу вот так, в лоб. (Все же строить теории, подогревать интерес множеством сплетен и вереницей собственных завистливых фантазий куда проще, верно? Особенно, когда все и без того знали — это любовь. Знали, но не хотели признавать. В конце концов, кто бы не хотел однажды познать те же чувства? Видеть то же счастье в собственном отражении… Зависть. Ее тоже испытывали многие. Испытывали, но не хотели признаться. Даже себе, особенно себе.) Мгновение и дверь в комнату чемпионки распахнулась, в проеме показалось удивленное лицо хозяйки. Быстрый, оценивающий взгляд уколол, кажется, каждого в гостиной. Ладошка девушки тут же ласково накрыла кулак мародера, легко, но настойчиво потянув на себя. Он сделал шаг вперед, поддаваясь, но вновь остановился. Обернувшись через плечо, Блэк смотрел куда-то сквозь собравшихся. — Я и сам каждый день спрашиваю себя о том же. Бенуа смерила бывших друзей холодным взглядом, не скрывая своего разочарования. Репнина вышла вперед, протягивая руку подруге, будто пытаясь прикоснуться. — Аня, я… Мы… — голос девушки дрожал. — Никто не хотел… Я… Дверь из красного дерева закрылась аккурат перед лицом младшей княжны. Глухо щелкнул замок. Прижав ладонь к заплаканному лицу, Ольга громко всхлипнула, выронив из ослабевших пальцев бархатную коробку. Вопросительно вздернутая бровь шатенки, поджатые губы, скрещенные на груди руки… Она хотела, было, обрушить на Блэка возмущенную тираду, напомнить о собственном дне рождения, сказать не обращать внимания на идиота Орлова, но… Стоявший к ней спиной мародер этого бы не услышал. Натянутый, словно струна, парень смотрел куда-то себе под ноги. Шумно выдохнув, Анна подошла ближе, обняв его со спины. Чувствовала, как под ладонью неистово бьется сердце мародера. Их дыхание, глубокое и ровное, сплелось воедино. Прохладная ладонь брюнета легла поверх ее, переплетая пальцы. Теперь тишина не давила, а, скорее, превращалась в защитный кокон, укрывая от внешнего мира, отгоняя страхи и сомнения. Заглушая звенящую неопределенность, с которой им придется столкнуться уже совсем скоро. Каждый из них ждал, но, вместе с тем боялся окончания Турнира Трех волшебников. Ведь, тогда им придется столкнуться с последствиями. Своей любви. Принятых решений. Столкнуться с осуждением окружающих. Непринятием. Быть может, даже с парой крепких проклятий. — Сириус… — Знаю. — Тогда перестань изводить себя, — глухо произнесла Анна. Чуть отстранившись, она заставила брюнета повернуться к ней лицом. Кончики пальцев оставляли теплый след, очерчивая скулы, касаясь широких бровей. Прикрытые веки юноши дрогнули, когда чемпионка коснулась ресниц. Пальцы привычно зарылись в успевшую отрасти шевелюру. Казалось, каждое прикосновение проникало под кожу, смешивалось с кровью вместе с кислородом, а, достигнув сердца, оставалось там навсегда. — Мы уже тысячу раз говорили об этом, давай не будем повторяться… Я… Серые глаза распахнулись, тут же оказавшись в голубом омуте… Бесконечная нежность тесно сплелась с беспокойством, укрытая вуалью из страха и неопределенности, она снова и снова возвращалась в мысли колдуньи вместе с ночными кошмарами. Они ждали окончания турнира. Ждали, когда смогут, наконец, начать новую жизнь, вместе. Но, когда момент настал… Вам знакомо чувство, когда ты чего-то очень сильно хочешь, ждешь, отсчитываешь дни, может даже зачеркиваешь их в календаре, представляя как будешь счастлив! И вот оно. Пришло. Настало. Да только вместо ожидаемой, желанной искры счастья, ощущения триумфа, приходит пустота. Тянущее чувство внизу живота, что не дает расслабиться. Нет, твои стремления все те же. Непоколебимая уверенность следует за тобой по пятам, куда бы ты ни отправился, но так чертовски страшно посмотреть в лицо своих желаний. Нет ничего приятнее, нет ничего более пугающего, чем исполненное желание. Очередной вдох сменил тягучий выдох. Приподнятые в напряжении плечи опустились, раздался привычный, родной, смешок. Дыхание опалило выбившиеся из небрежной прически золотистые пряди. Шершавые губы прикоснулись к девичьему лбу, оставляя долгий поцелуй. Обещание, клятва, если хотите. Молчаливое, но, оттого незыблемое, непоколебимое. В чем поклялся Сириус Блэк в это мгновение? О чем были его мысли? Увы, но узнать об этом дано только Магии и сердцу юного мародера, что так отчаянно бьется в груди. — Закрой глаза, — тихо попросил он, отступая назад. Бенуа рассмеялась. — Зачем? — Ну закрой. — Зачем? Еще один смешок, короткая борьба взглядов и девушка сдалась, не забыв при этом покачать головой в притворной досаде. — Сириус Блэк, признайся, тебе на самом деле лет десять, просто выглядишь старше? Несколько секунд тишины сменились приглушенным шорохом откуда-то снизу. — Ну, и долго мне еще так стоять? Снова тишина. Подождав еще пару мгновений, она, разведя руки в стороны, сделала несколько неуверенных шагов вперед, туда, где видела мародера минуту назад. — Так, если ты сейчас же не откликнешься, я не знаю что с тобой сделаю… Пребольно ударившись об угол комода (который кто-то крайне неудачно поставил возле стены), чемпионка, тонко взвыла, не забыв при этом одарить «наглого, самоуверенного самодура» парой лестных слов. Собачий…смех? Лай, наконец, раздался в ответ. По комнате весело бегал лохматый черный пес, размахивая длинным хвостом, на конце которого чемпионка тут же увидела комья спутанной шерсти. — Я, кажется, предупреждала, что не буду тебя больше вычесывать! — продолжала ворчать Бенуа, однако, уже потянувшись рукой к резной ручке комода. — Просто напоминаю, сегодня мой день рождения! А все плюшки опять тебе, это несправедливо! Бродяга замер посреди комнаты. Уши повернулись в сторону девушки, а взгляд неотрывно следил за ее руками, что уже искали деревянный гребень в верхнем ящике. Анна не сдержала улыбки, наблюдая, как мародер медленно приближался. Только теперь она заметила, что тот держал в пасти небольшой мешочек. — Я так понимаю, это мой подарок, — голубые глаза загорелись в предвкушении. Ящик комода и его содержимое было забыто. — Очень интересно… Опустившись на колени, шатенка ласково погладила пса, забирая его «ношу». Секундная борьба с затянутой слишком туго веревкой и вот, содержимое оказалось на ладони. Дыхание застыло в груди, глаза защипало. Пальцы осторожно коснулись гладкой поверхности. «Девочка влюбилась в море, Оно звало ее за собой…»* На тонкой серебряной цепочке покоился медальон. Белоснежный цветок заключенный в хрустальную сферу, смотрел на нее воспоминанием недавнего прошлого. Если бы кто-то спросил, когда Анна впервые заметила Сириуса Блэка, то она, не задумываясь, назвала именно это мгновение. …Три девушки кружились в танце посреди Большого зала… Заворожившие, казалось, каждого волшебника в школе Чародейства и Волшебства Хогвартс, они, не прекращая пения, словно из воздуха, колдовали цветочные венки… Белые, нежно-голубые, алые цветы венчали головы студенток, оказавшихся неподалеку… Стоило их обладательницам прикоснуться к волшебному подарку, те растворялись в воздухе множеством белоснежных бабочек… Но и они рассыпались легкой дымкой через десяток взмахов полупрозрачных крыльев… — Это же… Тот цветок, но… — хрипло шептала чемпионка в неверии. Пальцы осторожно коснулись прохладной поверхности. Волшебный подарок отозвался легким покалыванием, приветствуя свою владелицу. — Но… Как? Мы же… Тогда ведь… Это… Случайность, шутка… Да и заклинание… Она не заметила, как он обратился. Горячие ладони осторожно прикоснулись к лицу, заставляя поднять голову, встретить искрящийся взгляд. Если бы существовало в мире серое море, то в эту минуту такое сравнение показалось ей недостаточным. Сейчас чемпионка с уверенностью сравнила бы глаза юноши с бескрайним океаном, неистовым, оттого свободным. Сильным… Чувственным. Преданным. «…Солнце освещало тропою Путь овеянный мглой…» Чувства накрыли ее с головой, смывая страхи и сомнения. Вместе с поцелуем, что дарили сейчас горячие, умелые губы юноши, в нее возвращалась Жизнь. Та, к которой так отчаянно тянулось сердце. Та, что туманила разум. Та, что заставляла ее просыпаться каждое утро. Та, ради которой главные герои всех любовных историй мира умирали на поле битвы. Но она. Она никогда не боялась смерти. Потому, Анна Бенуа готова Жить ради этой любви. «…Она заметила его сразу. Насмешливый взгляд серых глаз выделялся среди прочих. В них не было восхищения. Желания. Юноша не был очарован их магией, его не привлекало ее пение, от которого млели все остальные. Он смотрел на нее, будто бросая вызов. И она его приняла. Завершая очередной круг, Анна Бенуа поравнялась с самоуверенным незнакомцем. Позже она сама удивлялась своей смелости, вспоминая, как игриво ему подмигнула, надевая венок из белоснежных цветов…» — Я люблю вас, миссис Блэк, — произнес он, прерывая поцелуй. — Влюбился с первого взгляда, хотя слишком долго не мог в этом признаться. Щеки девушки покрылись румянцем. Ресницы затрепетали, взгляд опустился на сжатый в ладони подарок. — Я люблю вас, мистер Блэк, — отозвалась Анна. — И буду любить до конца своих дней что бы ни случилось. Лицо гриффиндорца стало серьезным, хотя пальцы до сих пор мягко оглаживали нежные щеки. — Обещаешь? Вопрос, прозвучавший впервые в ночь Святочного бала, стал их путеводной. Именно тогда Сириус Блэк впервые осознал, что хочет всю жизнь видеть, как она смешно краснеет, смущаясь. Как горят ее глаза, когда злится. Хочет улыбаться, услышав запах лимона и мяты от своей рубашки после их встречи. Чувствовать, как покрывается мурашками девичье тело, когда они остаются одни. Как неистово бьется его собственное сердце, тогда как ее, всегда такое спокойное, отбивает свой собственный ритм, словно отмеряя его, Сириуса, лучшие секунды жизни, навсегда отпечатываясь в памяти. Чутко уловив перемену в его настроении, Бенуа прикоснулась губами к щеке мародера. — Клянусь. 25 мая 1978 год Малфой-мэнор — Итак, госпожа Романова… — Просто Элиза, мой Лорд, — улыбнулась женщина, изящно опуская тонкую фарфоровую чашу на блюдце. — Мы же договорились… Аромат свежезаваренного чая, привезенного гостьей, разносился далеко за пределы малой столовой на первом этаже. В раскрытые окна, распахнутые настежь двустворчатые двери, ведущие в знаменитый розарий семьи Малфой, приветливо заглядывало солнце в компании теплого весеннего ветра. Они призывали волшебников прогуляться по саду, а после спрятаться от зноя в тени многочисленных деревьев, что посадили еще первые представители рода. Полоска света, будто натыкаясь на невидимую стену, резко обрывалась всего в паре миллиметров от носков начищенных ботинок Тома Реддла. Облаченный в черное, мужчина резко контрастировал со светлыми стенами, увитыми яркой зеленью многочисленных цветков в длинных кашпо, причудливых горшках на мраморном полу. Светлая кожа имела желтоватый оттенок по сравнению с белоснежной, расшитой золотом скатертью поверх светлой плетеной мебели. По лицу слизеринца пробежала тень раздражения. Губы превратились в тонкую линию. — Элиза, — с нажимом произнес он. — Я хочу знать наверняка. В письмах вы говорили, что можете помочь мне. Аристократка неспешно сделала небольшой глоток ароматного напитка. Затем еще один, совсем крошечный. Лишь только отставив чайную пару на стол, утвердительно кивнула. — Алатырь-камень перенесли с острова Буяна больше трехсот лет назад… Реддл нахмурился. — Знаю, — грубо оборвал он, пренебрежительно махнув рукой. — Скажите, Элиза, куда и почему его перенесли… Скажите что-нибудь, чего я не знаю. Иначе зачем вы здесь? Улыбка на лице женщины стала лишь шире, словно ей только что сделали комплимент. — После очередной попытки его украсть… Мужчина усмехнулся. Сцепив тонкие пальцы в подобие пирамиды, он не сводил с гостьи оценивающего взгляда. Его лицо, прикрытое вуалью полумрака, сохраняло бесстрастное выражение. — Разве это была первая попытка? Романова вернула усмешку. — Это была первая успешная попытка. — Вот как? — хмыкнул Реддл, бросая быстрый взгляд на свою, успевшую остыть, чашку с нетронутым напитком. — И кому же удалось вернуть камень? Повинуясь изящному движению руки волшебницы, небольшой заварочный чайник поднялся со стола, склонив тонкий носик над ее чашкой. Аромат трав, еще более насыщенный, унес с собой новый порыв весеннего ветра. — Мой Лорд, уверена, вы знаете ответ на этот вопрос. — Мороз. Колдунья улыбнулась. Небольшое блюдце вновь оказалось в ее ладони, она сделала медленный, глубокий вдох, явно наслаждаясь запахом напитка. — Все верно, господин. Том нахмурился лишь сильнее, залегшая между бровей складка стала глубже. — И только Мороз знает, куда именно… — Верно. Грохот опрокинутого солка, звон разбившейся посуды, осколки которой разлетелись во все стороны вместе с ее содержимым, слились воедино. Приятная сладость мяты, терпкость чабреца теперь отдавали горечью. Реддл, громко выругавшись, остановился посреди комнаты, словно только вспомнив об ошарашенной гостье, еще удерживающей мерцающий щит вокруг себя. В больших голубых глазах читался испуг, хотя на губах еще держалась вежливая улыбка. — Эта сука не отдаст камень, — сухо констатировал он, погружая руки в карманы брюк. — Слишком принципиальна. Испуг на лице аристократки слетел с очередным порывом ветра, сменяясь усмешкой. — Нет, но я знаю, как можно заставить ее, так скажем, пересмотреть свои принципы. Во взгляде мужчины впервые мелькнуло нечто, отдаленно напоминающее заинтересованность. Тонкая бровь приподнялась в молчаливом вопросе. — Моя дочь. Повинуясь быстрому движению волшебной палочки, опрокинутое плетеное кресло вернулось на место, мужчина сел, вальяжно откинувшись на спинку. — Чего вы хотите, Элиза? Волшебница пожала плечами, делая крошечный глоток из чашки. — Лишь хочу вернуть свою дочь, — улыбнулась она. — Ни для кого не секрет, что Анна совсем от рук отбилась. Уверена, это все из-за тлетворного влияния Мороз… И отец-идиот, конечно, — добавила Романова, досадливо поморщившись. — Но это уже детали… Я, как заботливая мать, лишь хочу оградить Анну от неправильных решений, пока еще не поздно. Реддл, в очередной раз смерив собеседницу оценивающим взглядом, кивнул. — И как же вы собираетесь это сделать? Аристократка вдруг весело рассмеялась, прикрывая рот ладонью. — Не я, — длинные ресницы, подобно крыльям бабочки, сделали несколько легких хлопков, придавая своей хозяйке почти невинный вид. — А вы, мой лорд. Уголок тонких губ слизеринца, впервые за долгое время приподнялся в улыбке. Pov. Баглан Уэннели Безотчетный страх. Нет. Уже нет. Это чувство давно переступило этот порог, превращаясь в нечто большее. Глубокое. Животный ужас. Доводилось ли вам испытывать в своей жизни нечто подобное? Когда твое собственное тело предает. Отказывается подчиниться неистовым требованиям жалких остатков рассудка. Но и они. Они тоже бегут «с корабля», как крысы. Не то, чтобы первыми… Все же сначала исчезло желание победить в Турнире Трех Волшебников. В самом деле, что такое Гордость в сравнении с целой жизнью? Годы и годы, что еще недавно ждали его за очередным поворотом. У него было завтра. Был следующий вторник. Воскресенье. Совсем близким казался июнь. Он амбициозно строил планы на следующий год. Два. Пять. Представлял каким станет через десять лет. Но все это, подобно карточному домику, рассыпалось. Исчезло, стоило ему переступить порог этого места. Кто вообще мог придумать нечто подобное? Блять. Это совсем не похоже на испытание для ебаных школьников. Сука. Его амбиции ничего не значат. Никогда не значили. Ни-ко-гда. Теперь все это казалось ужасно смешным и чертовски глупым. Ебаная глупость. Он бежал. Бежал, не разбирая дороги. Обо что-то спотыкался, падал, разбивая руки в кровь о влажную землю и мелкие острые камешки. Никто бы не поверил, если бы увидел его таким. А все он. Этот. Ебаный. Смех. — ЕБАНЫЙ СМЕХ!!! — кричал он, задрав голову к небу. Шея протестующе хрустнула от резкого движения. Короткие ногти впивались в разодранные ладони, смешивая кровь с грязной землей. — ЧТО ТЫ ХОЧЕШЬ ОТ МЕНЯ????? ЧТО ТЫ ХОЧЕШЬ???? Смех. Снова. Снова. Снова. Проникающий под кожу, бегущий по венам вместе с кровью, заглушая мысли, которых и без того почти не осталось. Девичий смех, бросающий в дрожь. Такой знакомый, почти не отличимый от его собственного. Холодный. Жестокий. Но он помнил. Он все, конечно, помнил. В голове, эхом из далеких воспоминаний, будто из прошлой жизни, тоже смеялись. Только иначе. Искрящееся, наполненное жизнью. Нет. Не так. Страстно влюбленное в жизнь. Он слышал его и губы сами по себе растягивались в ответной улыбке. Невозможно видеть ее лицо и остаться равнодушным. Это был его смех. Она смеялась так только для него. Ради него. Вместе с ним. Вместо него. Даже когда он, Баглан Уэннели, стал причиной, по которой этот смех умолк навсегда, оставаясь жить только в его памяти. Куда я иду? Где я? Он снова бежал от него. Подальше. Куда угодно, лишь бы никогда не слышать его таким. Оглядываясь по сторонам, блондин всякий раз видел одну и ту же картину. Серые, уходящие в небо, стены, узкая тропинка с редкими пучками пожелтевшей травы. Она вела то лишь вперед, то обрывалась, становилась больше, шире, раскрывая новые пути, будто руки для объятий. Давала иллюзию выбора. Что, если за очередным поворотом был выход? Что, если он уже совсем, совсем близко? С губ сорвался хриплый, отрывистый смешок. Еще. Еще. Еще. И вот, он уже смеялся. Смеялся и оставшаяся, хрупкая, часть его разума не узнавала этот голос. Этот смех. Давясь неожиданной вспышкой веселья, он не мог вдохнуть. Захлебывался в океане безумия, что настигало его все больше, уводило все глубже, вымывая берега здравого смысла. — Где… Где остальные? Уэннели не помнил, когда они разделились. В узкий проход вошло три чемпиона Турнира Трех волшебников. Но здесь, сейчас, он был один. Как всегда. Один в рождении, ведь мать умерла при родах. Один в жизни, ведь он никогда не был никому нужен. (Кроме нее) Один в смерти. Да. Блондин огляделся. Дорогая темно-синяя ткань его костюма порвана и не подлежит восстановлению. Вышитый на груди герб института Дурмстранг, уцелевший будто в насмешку, казался как никогда чужим. Повинуясь мимолетному порыву, он сорвал с себя толстовку, отбросив в куда-то в сторону. Смех. — Малыш потерялся… Он обернулся. Стены давили с обеих сторон. Ощущение чужого взгляда не ослабевало ни на секунду. Кто-то смотрел… Смотрел, не скрывая… предвкушения? Плотоядно ухмылялся, наблюдая, как гордый юноша метался из стороны в сторону, ощупывал монолитные глыбы. Что он искал? Выход? Еще десяток шагов дались с трудом. В груди нестерпимо жгло и давило. Взгляд с трудом фокусировался на происходящем вокруг, но он не оставлял попыток уцепиться… Найти хоть что-то, что поможет. Спасет. По коже прошел озноб. Серая футболка промокла от влажности, лишь мимолетно коснувшись с сизой поволокой тумана. Стоп. Туман? Баглан рухнул на колени. Длинные пальцы скребли по отсыревшей земле. Дым почти полностью скрыл его, лишь светлая макушка чуть выглядывала, выдавая местонахождение. Каждый вдох был тяжелее предыдущего. — Малыш…испугался? — смех. — Малыш боится… МалышбоитсяМалышбоитсяМалышпотерялсяМалышМойМалышМойМойМойМой Неистовый крик. Грязные, сбитые ногти цеплялись в светлые волосы, вырывая серебристые локоны вместе с кусочками кожи. Кровь и земля смешались со слезами. Смех. Крик. »…Море волнуется раз, Море волнуется два…» Два с половиной часа до начала Третьего испытания Турнира Трех Волшебников. Министр магии намеренно избегал любых контактов с Хозяйкой Медной горы и ее воспитанницей. После казни смотрителя Азкабана, злополучного приема в Министерстве, обернувшегося не меньшим скандалом, следующее за ним грандиозное представление Мороз, устроенная ею открытая демонстрация пренебрежения и неуважения к министру, общественное осуждение, порицание и недоверие тенью следовали за седовласым политиком куда бы тот не отправился. Собственноручно запертый в своем кабинете, он ничем не отличался от тех же узников в тюрьме или камерах в подвалах Министерства. Его мнение значило все меньше, голос звучал все тише. Минчум все чаще прикладывался к спиртному. Почти не читал «Ежедневный порок» и не слушал ежевечерние доклады стремительно набиравшего власть и авторитет главы Отдела Магического Правопорядка. Единственный, кого волшебная пресса ненавидела сильнее, был Николай Бенуа. Своей критикой еще больше подрывающий и без того шаткий авторитет министерства. И, словно всего вышеперечисленного было мало — Пожиратели смерти. Их действия были нарочито демонстративными. Они похищали как магглов, так и волшебников посреди бела дня. Мракоборцы попадали на место преступления уже после того, как Пожиратели его покидали. И так по кругу. Отдельные стычки с волшебниками, сумевшими дать отпор, приводили к новым жертвам. Люди медленно, но неумолимо, впадали в панику. Косой переулок погрузился в тишину. Шумиха, искусственно созданная министерством, фактически превратила небольшую деревушку рядом с Хогвартсом, самым надежным местом, фактически в новый центр магической Великобритании. Все это превратило пышущего здоровьем, излучавшего самодовольство политика в нервозного старика с округлой залысиной на затылке. Шляпы он больше не носил, отрастив бакенбарды и тонкую полоску усов над пухлой верхней губой. Наглухо застегнутая мантия оливкового цвета делала его вид еще более болезненным. Если присмотреться, можно увидеть кончик волшебной палочки, торчащий из левого рукава, отчего Минчум постоянно его одергивал. — Итак, этот день, наконец, настал. Совсем скоро состоится финальное, третье испытание Турнира Трех волшебников, — торжественно произнес Бартемиус Крауч, глава ОМП. Облаченный в темно-синюю мантию, он почти весело смотрел на собравшихся в кабинете директора Хогвартса. — И я рад приветствовать всех собравшихся, напомнить им, что через два часа все чемпионы должны быть… Минчум бросил короткий взгляд на «коллегу», утерев выступивший на лбу пот зажатым в ладони платком. Поджав губы, он пытался в очередной раз абстрагироваться от хрипловатого голоса волшебника. Амбициозный мракоборец, стремительно завоевывающий авторитет в магическом сообществе, вызывал тягучее чувство зависти вперемешку с раздражением. Его законопроект «О расширении полномочий мракоборцев» был принят Визенгамотом стоя и с овациями. Теперь, при наличии «специального разрешения» главы ОМП, мракоборцы могли применять Непростительные заклятья на преступниках. А, в некоторых случаях, использовать сыворотку правды без согласования с Визенгамотом. Впрочем, теперь Крауч мог выбить для своего отдела любые полномочия, прикрываясь «соображениями безопасности». — А я извиняюсь, — голос Баглана Уэннели звучал чуть высокомерно. Стоявший рядом Мантер лишь усмехнулся, не глядя в сторону своего студента. Казалось, мыслями мужчина был где-то в другом месте. — Нам так никто и не сказал, чего ради мы вообще во всем этом участвуем. Приз-то какой? Бартемиус, важно оправив мантию, смерил студента надменным взглядом. — Вас, юноша, разве не радует возможность войти в историю? — кустистая бровь взлетела вверх. — Прославить не только свое имя, но и свою школу? Блондин натужно улыбнулся. Бенуа, стоя слева от него, скрестив руки на груди в нетерпении застучала пальцами по собственному предплечью. Бросив быстрый взгляд в сторону напольных часов в углу, шумно выдохнула. Времени до начала испытания почти не оставалось. — О, безусловно, господин Крауч, — протянул Уэннели. — Однако, до меня дошли слухи о некоем, скажем, денежном вознаграждении… Ладонь министерского работника взлетела вверх, прерывая болгарина. — Да-да, пять тысяч галлеонов, — нетерпеливо произнес он, другой рукой доставая из кармана мантии увесистый мешочек. Монеты внутри глухо звякнули несколько раз, прежде чем глава мракоборцев вернул его обратно. — Получит победитель турнира, — обведя взглядом собравшихся, Крауч, прочистив горло, произнес чуть громче. — Еще вопросы? Кабинет директора погрузился в липкую тишину, прерываемую лишь шорохом феникса, увлеченно чистившего свои перья. Непривычно молчаливый директор Хогвартса, сидя за своим столом, рассеяно оглаживал серебристую бороду, переводя задумчивый взгляд от одного посетителя к другому. Справа от него, Стюарт Акерли, бросал тоскливые взгляды за спины волшебников, явно мечтая поскорее отсюда уйти. Надсадно кашлянув несколько раз, Крауч одернул мантию. Отсутствие явной реакции на свой вопрос смутило волшебника, явно растерявшись и теперь не знал, как закончить эту встречу. Мантер, ладони которого привычно сложены на трости, негромко хмыкнул, глядя на волшебника, давая понять, что его реакция не осталась незамеченной. — Что ж, если вопросов нет, то я… Шорох из коридора, свидетельствующей о пришедшей в движение горгулье, привлек всеобщее внимание. Еще через секунду послышались голоса, один из которых, судя по высоким нотам, принадлежал Минерве Макгонагалл. — …Я, как глава попечительского совета этой школы, имею право присутствовать. И не вам, Минерва, меня останавливать. — Мистер Малфой, вы, безусловно, можете, но ваша спутница… — звенящий от напряжения голос декана львиного факультета звучал все громче. — Отойдите с дороги, Минерва, иначе клянусь Мерлином… Взгляды собравшихся, обменявшись всеобщим недоумением, обратились ко входу ровно в тот момент, когда тяжелая дверь распахнулась, впуская неожиданных посетителей. Ладонь Хозяйки Медной горы опустилась на плечо воспитанницы, пальцы крепко сжались в поддерживающем, даже защитном жесте. Анна Бенуа сглотнула ком в горле. — Мама? «…Море волнуется три…»