Дождëмся рассвета

Мы не готовы к этой жизни. Мы можем выучить весь учебник и завалить экзамен, потому что у профессора было плохое настроение. Можем нацепить подштанники зимой, чтоб не отморозить почки, а потом слечь с пневмонией. Можем родиться. Можем умереть. Но к тому, что посередине — подготовиться не можем. Интересно, когда моя середина? Может, я уже её перескочила и стремительно движусь к логичному концу. Давай ещё, жизнь. Маловато шрамов. Берег скалистый, высокий. К воде ведут давным-давно выдолбленные в камне пороги. Волны бьются о скалы. Ветер хлещет по щекам. Малфой трансгрессировал сюда вместе со мной всего минут двадцать назад, а я уже продрогла. Его тяжёлая куртка не спасала. Внезапно по телу расползлось тепло. Согревающие чары. Я обернулась. — Спасибо. — Мама хотела увидеть его. Северный пролив. — Мы далеко? — Прилично. Я отвернулась к морю. Удивительное место. Опасное для такого хрупкого создания, как человек. Один шаг вперед и жизнь оборвëтся. Логический конец. Я сделала полшага. — Что, не нравится быть бесполезной? Он стоит близко, но ветер уносит его слова в противоположную сторону. — Не нравится. Вряд ли он услышал ответ. Но он и так знает. Четверть шага. — Будешь прыгать — сделай сальто. Однажды всё кончается. Но взамен приходит другое. Кто это сказал? Наверняка идиот. Если кончается жизнь, ничего другого не будет. Если кончается доверие, верность, любовь — ничего не будет. Темнота — это отсутствие света. Её не существует. Так говорил папа. Из этого утверждения я сложила простую истину: нет недоверия, нет предательства, нет ненависти. Всё это просто отсутствие света. Ну, то есть, светлых чувств. Запуталась. — Я не буду прыгать. — А я бы прыгнул. Я снова повернулась к нему. — Зачем? — Интересно. Мне тоже интересно. Что там? Ад? Рай? Следующая жизнь? Хотелось бы последнее. — Мне тоже. Может, смогу родиться пингвином. — Пингвином быть непросто. — Непросто быть человеком. Пингвину всё понятно. Лови рыбу, высиживай яйцо, беги от медведя. А нам вот непонятно, от кого бежать. Может, сразу ото всех. И от себя тоже. — От себя — в первую очередь. А пингвинов медведи не едят. Они вообще на другом континенте обитают. — У тебя столько мыслей в голове. Но ни за одну не уцепиться. — У меня тоже не получается. Я не дружу со своим мозгом уже очень давно. Малфой встал рядом со мной. Четверть шага до края. — Почему ты помогаешь Ордену? — Может, хочу быть героем. Может, мечтаю закончить войну. Но я реалист: у меня нет весомого повода быть героем. А война закончится и без меня. Я могу просто существовать в своём кордоне, как до этого существовал в мэноре. — Но у тебя была мать. Ты спасал её. Это не повод быть героем? — Пожалуй, повод. Но мамы нет. И повода нет. — А Пэнси? — Она влюблена в меня. Я чувствую ответственность. Но больше ничего. Не думаю, что мне будет больно, если её не станет. Как ты и говорила, она — стерва. — Она рискует, добывает информацию. Она борется. Она больше, чем просто стерва. — Спасëм её? — Да. — Прыгнем? — Давай. Четверть шага. Сердце в горле. Солëные брызги врезаются в лицо. Рука Малфоя в моей руке. Мы рухнули на промëрзшую лесную почву. В ноге снова боль. — Жестковато приземлились. Я испугался, если честно. — Я тоже. Мы оба тяжело дышали. — Ты не подумала, что я просто хочу умереть и тебя с собой утянуть? — Подумала. Но какая разница? Без тебя мне отсюда не выбраться. — Верно. Мы какое-то время брели в сторону кордона. Дойдя, устроились на порогах. — Малфой, а где трупы? — Егерей? Я их закопал. Не оставлять же валяться. — У них ведь были палочки… — Палочки я сжёг. — Вандал. Мог мне одну дать. — Все палочки Пожирателей связаны заклинанием. Их легко отследить. Нельзя было оставлять. — Хочу ещё погулять. — Пойдем к озеру. Только я за ружьём зайду. — Громкое оружие. — Зато надëжное. Хотя есть еще лук. — Дашь мне его? — Ты умеешь стрелять? — Нет. А ты? — Да. Ладно, сейчас принесу. Через пять минут я крутила в руках стрелу. — Зачем чистокровному волшебнику уметь стрелять из лука? — А уметь драться на мечах? А играть на фортепиано? — Хуй знает. — Вот именно. — Ты умеешь играть на фортепиано? — Ещё на скрипке, но плохо. Ещё одна причина, почему я отвратительный сын. — Ты педагогическая ошибка, Малфой. — У меня ружьё. — Я серьезно. Тебя напичкали знаниями и умениями, но морально изуродовали. — Я — моральный урод? — Да. Нестабильный, вечно бунтующий. Ты не можешь держаться одной стороны. Не можешь принять решение без одобрения. Сбежал от Пожирателей, теперь пытаешься найти огрехи на стороне Ордена. К которому ты так и не примкнул, кстати. Ты ведь не высунешься отсюда, даже когда всё закончится. Кто бы ни победил. От тёмной стороны ты будешь скрываться, как предатель. От светлой — как преступник. Ведь ни за что не расскажешь, что поспособствовал победе. Не признаешься, что бежал. — Это плохо? — Не знаю. Просто факт. — Ты тоже моральный урод. — Я знаю. А еще знаю, что всё наше поколение так или иначе изуродовано. Добра нет. Только зло. В большей или меньшей степени. — Почему ты тогда делишь стороны на тёмную и светлую? — Это лишь формальность. Мне приятно быть ближе к свету. Я так выражаюсь ради собственного успокоения. — Значит, Орден тоже зло. — Конечно. Любая власть — зло. Просто подход другой. Если спроецировать мою ситуацию на тëмную сторону… Там меня просто убили бы, если б я стала не нужна. А на светлой — бросили. Проигнорировали. Сделали вид, что я исчезла. — Ты так уверена, что тебя именно бросили? Другие варианты не рассматриваешь? — Я тоже реалистка, Малфой. Если и есть более радужный сценарий происходящего, пусть он будет сюрпризом. А пока я верю в то, что очевиднее всего. Я взяла в руки лук и повесила колчан на плечо. Палку бросила на землю. — Как мне встать? Научи. Малфой вздохнул, подпëр ближайшее дерево и скрестил руки на груди. — Встань ровно, ноги на ширине плеч. Уже проблема. Все равно приходится переносить вес на правую ногу. — Левой рукой возьмись за рукоять. Прямо под полкой. Вытяни руку в сторону, параллельно земле. Голову поверни влево. Не наклоняй её. Правой рукой отведи тетиву. Правый локоть параллельно земле. Ну, со стрелой сама разберëшься. Он оттолкнулся от ствола и пошёл по еле натоптанной тропе. Легко сказать «разберëшься». Продержать левую руку в таком положении дольше пары секунд не выходит. Ну, что ж. Все равно попробую. Следуя логике и элементарным понятиям физики я выпустила три стрелы в дерево. Последняя попала в цель. Я похромала подбирать стрелы. Одна угодила в терновник. Может, чëрт с ней? Нет. Найду. Я положила на землю лук с колчаном и полезла в колючие заросли. Вон она! Ещё немножко. Выстрел. Я замерла. Ещё один. Малфой. Я рванула в сторону, откуда услышала звук, на ходу подбирая лук и стрелы. Палку пришлось бросить. Бежать больно. Потерплю. — Малфой! Я орала во всю глотку. Страшно. Пусть он будет жив. Пусть будет жив. Жив. Жив. Жив. Из-за деревьев показалась водная гладь, затянутая тонкой ледяной коркой. Я притормозила. — Грейнджер. Обернулась. Малфой вышел из-за кустов. В одной руке он держал ружьё. В другой — тушу какой-то птицы. — Ты чего орëшь? Я рухнула на задницу. Дыхание никак не хотело возвращаться в норму, пульс долбил в ушах. — Я., — с трудом сглотнула, — Испугалась. — Идиотка. Если бы на меня напали, я бы воспользовался палочкой. — Егерей ты прикончил не палочкой. — Не хочу произносить непростительное без веской причины. — Какая разница, чем убивать. — Выстрел из ружья не калечит душу. — Ошибаешься. — Ты что, бежала меня спасать? С луком? — Да. — Придурошная. Он сел на землю рядом со мной. — Что это за птица? — Гусь дикий. Наверное отбился. Они уже должны были покинуть эту местность. Скоро декабрь. — Гусь. Отбился. — Ты бредишь? Я не ответила. Боль в ноге была такая, что хотелось выть. К горлу подступила тошнота. Голова закружилась. Малфой наклонился и вгляделся в моё лицо. Поднялся, следом поставил на ноги меня. Я покачнулась. Он перекинул ружьё через плечо, на меня нацепил колчан и дал в руки лук. — Забирайся. В лошадку поиграем. Давай уже, спасатель несчастный. Он присел. Я взобралась ему на спину. Он усадил меня поудобнее, встряхнув как мешок с навозом. Взял гуся за шею и двинулся к дому. В гостиной он выгрузил меня на диван. — Снимай куртку и кальсоны. Я сейчас. — Это легинсы. Я стащила с себя куртку и принялась аккуратно вызволять забинтованную ногу из узкой штанины. Руки дрожали. Позвоночник щекотало ознобом. Глупо получилось. Малфой буквально влетел в гостиную с охапкой различных склянок и бинтов. — Бля, рана открылась. — Весь диван измажу своей гряяязной кровью. — Заткнись. Выпей пока вот это. Сразу за ним — это. Он протянул мне два пузырька. Я выпила. — Что это? — Обезболивающее и жаропонижающее. Сначала пьешь, потом спрашиваешь. Никогда не ходи в бар одна. — Если бы ты хотел меня отравить, сделал бы это уже давно. Или вовсе спасать не стал. — Может, я только что решил от тебя избавиться, заноза. Сейчас будет щипать. — Ооой ссс… Это по-вашему «щипать»? Ногу будто оторвали. — Потерпи. Обезболивающее подействует и это пройдет. — Что это? От обычного бадьяна так не дерëт. — Заживляющая мазь. Она остановит кровь и поможет залечить кость. У тебя трещина. — Её ты тоже сам изобрëл? — Да. — У тебя всегда хорошо получалось. Ну, с зельями. — Да. Мне это интересно. Процесс нравится. Он сидел передо мной на одном колене, поставив мою ногу себе на бедро. — Отëк жуткий. Нахрена ты трость бросила? — Испугалась. — В любом случае, зачем было за мной бежать? Я бы ещё понял, если бы ты спряталась где-то. У тебя в стрессовых ситуациях вообще мозг выключается? — Малфой, я два года прошаталась по лесам вдвоём с товарищем. У меня рефлекс выработался. Чуть что, бежать на помощь. — Я тебе не товарищ. Не надо на меня своё благородство распространять. Даже если я окажусь в опасности, главное — спасайся сама. — Если все будут по этому правилу жить, человечество вымрет. — Плевать я хотел на всех. От тебя зависит исход войны. — Что это ещё значит? Я тут при чём? В пророчестве только о Гарри говорилось. — Ты вроде его боевая подруга? Стой. В пророчестве? Опять я разболталась. Это всё лихорадка. — Да. В Министерстве хранилось пророчество. Там было сказано, что убить Безносого может только Гарри. Так предначертано. — И ты в это веришь? Дядюшка Волди, конечно, просто одержим Поттером, но я думал, это на фоне уязвлëнной гордыни. — Нет. Гарри… Ладно. Гарри — последний крестраж. — Вот это новости. Но в таком случае надо убить Поттера. И как он тогда победит? — Не знаю. В этом и проблема. А еще, чтобы уничтожить внутри Гарри крестраж, убить его должен сам Вол… Безносый. Я тяжело вздохнула и откинулась на спинку. — Нет уж, чего развалилась? Ляг нормально. Я сейчас одеяло принесу. Он закинул мои ноги на диван и поднялся. Я умостила голову на подлокотник и уставилась в потолок. Гарри. Я не видела его два года. Интересно, Рон сейчас с ним? Надеюсь. Они, наверное, места себе не находят. Я бы точно ошалела, если бы кто-то из них пропал. Они — моя семья. Без них я останусь совсем одна. — А родители? Я вздрогнула. Малфой подошёл, сунул мне под голову подушку, накрыл одеялом и отвернулся к камину, подбросить поленьев. — Их нет. Больше. — Они погибли? — Нет. Я стëрла им память и заставила уехать. Из Англии. Теперь сам Мерлин их найти не сможет. — Это мудро. Вряд ли они бы пережили эту войну. — Да. Но теперь я осиротела. При живых родителях. И не знаю, правильно ли это было. Узнай они об этом, ни за что бы не простили. — Если они хоть на кнат лучше Люциуса, простили бы. — Они лучше. Я улыбнулась. Всегда улыбаюсь, когда думаю о них. Когда я произнесла заклинание и стерла себя со всех семейных снимков, в груди будто образовалась дыра. Из неё постоянно веет холодом. Этот холод меня и погубит.