Как только он вернется

Каким же представляется простому обывателю истинный злодей? Ответ лежит на поверхности! Это человек, прежде всего отталкивающий своим видом: в лице его заведомо отсутствуют приятные углы, в движениях нет и намека на мягкость, наоборот, он резок, вспыльчив, чересчур эмоционален, смех его устрашающий, а манера речи брезгливая, относящаяся ко всем свысока. Идеальный антагонист производит неприятное впечатление с самого начала, и оправдывает его после, в продолжениях камерных спекстаклей. Каждый акт он усугубляет свое положение, наконец, оказываясь настолько мелочным и желчным, что даже, если по-началу производил фурор своими возвышенными речами, к завершению звучит он крайне тихо, неуверенно. Таким желают видеть врага главного героя, хотя довольно редко получают желаемое. Но что, если пагубой оказывается человек, совершенно противоположный вышеперечисленным высказываниям? Например, тихая, скромная, совершенно намоленная женщина. Что мирно обрезает в саду цветы, пока по её корыстным планам рушатся чужие жизни. Да, определенно, у эмпатийных личностей подобные «божьи одуванчики» всегда вызывают недоверие, но так ли много их среди простонародья жизненных пьес? Большинство хочет верить в чистый не прогнивший мир, в котором ещё существуют невинные души. Или просто не хотят замечать очевидного. Иногда отторжение действительности доходит до столь непозволительного абсурда, что знатный мот, мажор, да впрочем, без утайки, вполне достижимая мечта десятков красавиц, оказывается самым кристально-чистым человеком в глазах трепещущей публики. Люди ценят его прежде всего за роскошные внешние данные, тонкую харизму и не менее тонкую душевную структуру. Он привлекает внимание многих, им любуются от начала и до конца. Такой герой вызывает людское сочувствие, так как хроника его жизни исключительно трагичная, обвешенная несуразными и глупыми поступками окружения, ведущего всеобщего любимца к гибели. Кто-то на задворках, не сумев утаить влюбленной улыбки, воскликнет: «Как же он мил!». И как же горько посмеется судьба над всеми его обожателями, когда окажется, что тот самый красавец — лиходей, каких ещё не бывало на свете. Каждый сейчас непременно вспомнит такого человека, ненароком разбившего сердце на страницах личной драматургии. Так вот, Орхан Талун — один из таких. Хитросплетения его планов всегда коварны, но ровно в той же степени обворожительны. Он имеет исключительный характер, позволяющий гипнотически влиять на разум публики. Его страсть — шоу. И в этом же его талант. Прямо сказать, лицом он вышел удачно. Обаятельный счастливчик, одаренный всеми благами с самого детства. Да, он несомненно всегда привлекал толпы людей, от самого своего рождения. Мальчишкой рос озорливым, любимцем домашних, что складно подпевал в игрушечный микрофон песням, вышедшим из под руки отца. Юношей слыл болтуном, что кокетливо улыбается девушкам, щедро отвешивая комплиментов, каких многие были едва ли достойны. Не зря в один роковой вечер отец назвал его ловеласом. До того он уже успел окрестить себя волокитой, запятнавши имя в нескольких желтых полосах. А сейчас, спустя три десятка лет, он значился весьма интересным, импозантным мужчиной, любившим дорогие напитки и некоторое количество увлечений, о которых пресса могла лишь размышлять. Не забывая о внешности, стоит отметить, что был он весьма утончен, без сильных перепадов скул, широкой бороды, стриженой ровным краем. Глаза его, темные карие, не источали в себе корысти, коей обладал, да и скорбью, какую приписывали. Исключительно правильный, даже через меру, аристократический анфас, достойное тело, не расползающееся с годами в ширь и в прямь. Да, осанка: ровная, гордая, раскрепощенная. Она позволяла ему парить над высшим обществом, вальяжно разводить руками, смеяться плавно, кажется, без ехидства. Верен он был себе и в выборе одежды: рубашки свободного кроя и с закатанными рукавами для обычного дня, хороший пиджак для встречи с партнером, заказанный у портного с особыми пожеланиями, в меру широкие брюки с идеальными стрелками для светского выхода. Цвет всегда предпочтительно темный, изредка спокойные светлые тона, часы всегда премиальные, которые нельзя купить, просто зайдя в бутик; никаких вещей в «облипку», тем более никакой синтетики, только лен, шерсть, переменно кашемир, под настроение — викунья. Но главным атрибутом его образа всегда являлись головные уборы. Чаще прочих встречались шляпы, примечательно, достаточно широкополые, скрывавшие прелесть лица. Иногда он представлял собой детектива английских романов, иногда человека скрывающегося от вышеуказанного. Но сегодня ему было суждено предстать истинным джентльменом, стыдливо улыбающимся увиденной сцене любовной близости. Ещё спускаясь по эскалатору, он заметил за стеклами, как за витриной, удивительную игру, более походящую на «кошки-мышки». Неловкие шаги, направленные взгляды, исключительно нежные в своей сути движения и наигранные выражения лиц, меняющиеся от фразы к фразе. Подобное иногда проскакивает в хороших сериалах по скучному телевизору, но чаще, опуская цензуру, такое смотрят на платформах. Ускоряя темп, он подобрался к старым знакомым украдкой, показывая одной из помощниц, что стоит быть тише. — Дорогие брачующиеся, я вам не помешаю? — вальяжная улыбка расползлась по его лицу. Неловкая пауза, как замедленная съемка, приукрасила сей, и без того, грандиозный момент. Аланур и Зия, отпрянувшие друг от друга в неловком подростковом смятении, обратили свой взгляд на господина, что вполне расслаблено подошел к ближайшему стеллажу, опираясь на него. — Зеки, сколько зим прошло, а ты такой же, как прежде: робкий, чуткий, прям мальчишка мальчишкой! — с наигранным умилением произнес, старательно протягивая руку. — Зия, — складывая руки в замок перед телом, расправив плечи, мужчина спокойно произнес, не имея в себе и грамма того сарказма, каким обладал пришедший собеседник, — мое имя — Зия. — Действительно, как я мог подумать, что ты умен! — чуть ли не засмеялся. — И так сойдет, — уголки губ опустились на самовлюбленном лице тут же, стоило закончить говорить. Аланур, наблюдавшая меж мужчинами за нелепой сценой, проводила взглядом от одного до другого, слегка приоткрывая рот в предвкушении дальнейшей развязки. После фразы Орхана, Зия покосился на женщину, взыскав в голове случай, как такой же остротой, она некогда «запамятовала» имя его среднего сына, да и в прочем, всех иных домочадцев. Легкая улыбка пролегла по его лицу, проходя наперекор их детским мечтаниям. — Я вот что пришел. Проще говоря, намеревался я застать только тебя, женушка, но раз уж место встречи изменить нельзя, я скажу при посторонних. Я бы хотел получить приглашение на твой званый ужин, или как ты там его назвала, — придирчиво пождал губы, — на твою грандиозную выставку! О как! — заиграл бровями. — Можешь прислать по e-mail, нет нужны писать от руки, — он заметил, как между давними возлюбленными прошел тонкий взгляд, говорящий о напряженной тяжбе с прошлым. — Мы должны показать, что несмотря на желтые полосы — мы все ещё цивилизованные люди, — набрал грудь воздуха, прежде, чем кратко объявить о надуманной легенде. — Я вернулся из-за границы, обид не таю, ссор не ищу, потому ты позвала меня разделить радость, во многом благодаря моему вкладу в это творение, — пальцем обвел круг в воздухе. — Понятно изъяснился? — приподнял одну бровь. Аланур, не теряя грации, отодвинула от себя Зию, намеревавшегося что-то взболтнуть. Подходя к Орхану, лишь губами произнесла решительное: «Да!», становясь к нему на расстоянии вытянутой руки. — Орхан, Орхан… — стряхивая пылинку с его груди,как бы взглянула столь высокомерно, сколько не могла бы позволить себе ни в одной другой игре. — Жизнь тебя ничему не научила. Единственное место, где я появлюсь с тобой на публике — вход в здание суда. Я направила адвокату документы. — Когда-то я это слышал, кажется, лет двадцать назад, жизнь моя, — склонился к ней, шепча на ухо, — как, кстати, наша младшая дочурка? Аланур рассмеялась. — Прекрасно, выросла ничем на тебя не похожей. Со скольки лет ты её не видел? Кажется, с её трех… — подняла брови, при том на лице исказилась гримаса надменности, тон стал соответствующим. — Но да, определенно, ты вырастил двух красавиц, молодчина! — показала большой палец вверх, прикрыв глаза с улыбкой. — Что поделать… Некоторые даже не знают, что у них есть дети, — щекотливый взгляд переметнулся на Зию, все это время покорно ожидающего в стороне. Кажется, его ничего не смутило в этой фразе, только лишь тон, с которым мужчина смел разговаривать с Аланур. Столь презрительно, пренебрежительно, без капли уважения или благодарности, хотя бы за то, что она вырастила его детей такими, какие они есть сейчас. Позже, в глубине вечера, Зия ещё поразмыслит над колкими оборотами, какими мило обменялись двое в его присутствии, но сейчас лишних вопросов не задаст. Дождется, пока Орхан развернется и покинет галерею, пред тем чуть приклонившись перед господами, уже в след отбросив: «Милуйтесь, сколько вздумается, больше отвлекать не буду!». — Я удовлетворила твой интерес? — ударив по столу стопкой документов, женщина уберет их в верхний шкафчик, запирая его на ключ. — Да и на каком основании ты устраиваешь мне допрос? — закатит глаза. Явно взвинченная произошедшим, она окликнет одну из помощниц, в очередной раз за день, сделав ей замечание. Зия посмотрит на это с ухмылкой, появившейся от того, как хорошо он знает следующие действия: недовольный вздох, руки скрещенные на груди, немое сотрясание головой, мол, будут ли ещё расспросы. И он оправдает её ожидания, пропустив мимо ушей лишний сарказм. — Если ты продолжишь молчать, то можешь катиться вслед за Орханом, — сядет в свое кресло, опять заглядывая в ноутбук. — Почему вы разошлись? — Действительно… Иногда, можно было подумать, что эта женщина располагает столь не скоромными финансами, потому что ей на счет падает пару курушей, каждый раз, когда она недовольно пренебрежительно фыркает и заводит радужку за веко, не обращая внимания на собеседника. — Ты действительно идиот, если до сих пор не понял, что наш брак держался исключительно на взаимном интересе. Я хотела выбиться в люди, не потеряться в местной элите. Он хотел себе куклу, которую можно было бы наряжать и выставлять рядом с собой, когда замигают вспышки камер. Все просто. Я перестала подходить на роль пустоголовой «барби», он — залез в долги. — опять монотонно пробурчала, чуть ли не себе под нос. Но после выпрямилась, развернулась к собеседнику и сощурила взгляд. — Или ты ждешь долгих утомительных рассказов, что он — мой лучший друг, отец моих детей, соратник, мужчина, с которым я прожила тридцать лет жизни? — опять заиграла старая заезженная пластинка, застревающая на одном и том же месте. — Ты же никогда этого не хотела, — с сожалением во взгляде, он закачал головой. — Мы должны были… — робко вылетело из его уст, когда показался мираж прошедших лет. — Да, но нашу жизнь украли, — в голосе запела стойкая обида. — Твоя жена разлучила не только нас, она разлучила наши лучшие стремления. Ничего не сказав, он ушел, в последний раз за день пересекаясь взглядом с женщиной, что держала в себе столько любви, сколько не мог вы вытерпеть весь мир. Её веки провожали его до самой улицы, стараясь не налиться слезами. И странно было лишь то, как с годами от открытого светлого взгляда не осталось ничего. В тот день действительно украли не только их любовь. Было сделано намного больше — сломлен целый человек. Орхан, засиживаясь в одном из баров, через несколько улиц от галереи, посматривал на молодую девушку, что до боли напоминала своими чертами Аланур. Она на что-то душещипательно жаловалась бармену. Подойдя поближе, разгребая пьяную толпу и пытаясь разобрать нетрезвую речь, он оперся на стойку, окидывая взглядом красотку, определено попавшую сюда волею случая. — Представляешь, он прислал мне короткое сообщение. Все! — стопка опрокинулась и ударилась об деревянную подставку. Молодой человек по ту сторону, без особого интереса слушал бубнеж, натирая очередной стакан для пива. — О ужас! За что он так с тобой? — эксцентрично вытаращив глаза, Орхан слегка дотронулся руки незнакомки. Она оценила его взглядом, чуть ли не падая меж тем в его объятия. Позже выравниваясь в меру своего опьянения, чуть отдалилась, брезгливо отдергивая руку. На лице размазалась вся палитра эмоций, от смутного взгляда с неточным прищуром до надутых пухлых губ. — Сказал, что помолвлен! Не бросит невесту из-за случайной интрижки! Я ему доверилась, отдала ему себя! — Клянусь, открытая у нас пошла молодежь… — подмигнул бармену, — в мое время такое не запивали виски с колой, о таком в слезах заливались. Аккуратно прошелся по овалу лица, признаваясь себе: «Нет, не она. Подобных ей черт никогда не встретится в природе». — Запиши её выпивку на мой счет, я её забираю, — резким движением взяв тонкую женскую руку, потащил за собой, под вздохи толпы, пальцами успокаивающе оттолкнул их вытаращенные глаза, — она со мной, все в порядке, просто загуляла дочка, бывает. — Отвези её в ближайший отель, оплати ночь, пусть проспится, — закидывая в машину, приказал своему водителю. Девушка, едва разлепляя веки, со слезами от подступавшей тошноты, еле хватаясь за ручку внутри салона, вымолвила тихонько, совсем в полтона: «Вы меня «того»? Ну этого?». Орхан засмеялся, даже не заглядывая внутрь авто. — Девочка, упаси Аллах с тобой связаться. Ты мне всю ночь будешь плакаться о том, как любишь своего малолетнего слюнтяя. Накинув шляпу, он испарился в потемневшей ночи, а огни города понесли за собой его милое сострадание, что едва не заливало улицы последствиями тяжких напитков. Этой девушке, впрямь, удалось избежать самого худшего исхода вечера. Водитель довел ее до двери, дал минералки и покинул ее с пожеланиями о хорошей ночи. На утро незнакомка вряд ли вспомнит лицо человека, что столь милосердно поступил с ее пьяным телом. Выяснять не станет, потому что сгорит от стыда или пропадет от головной боли. Поэтому искренне поверит — это был сказочный герой, настоящий протагонист мира сего, что спас ее от отчаянных поступков. Но не всем так везло: оказаться на распутье, в полной бездне терзаний, с разбитым сердцем и украденными надеждами, и встретить светлого принца, что в своеобразной манере позаботится о ближайшем будущем. В давнишний февральский вечер, под засыпавший улицы снег, молодая наивная девушка, обремененная собственными чаяниями, еле перебирала ноги, волоча свой тяжелый чемодан. Она прождала «того самого» героя до поздней ночи, хоть и уже получила от него послание — прощальное письмо. Надеялась, что одумается, придет, но нет. Каждый раз, выглядывая из-за угла, высматривала на набережной хоть кого-то, кто силуэтом напомнит человека, что подарил целый мир за столь короткую, и впредь, безжалостную зиму. То, что раньше казалось одним мигом, всего лишь за день стало смаковаться как сладкий мед, льющаяся бесконечная песня. И не ясно оставалось одно — радости ощущений хранят те минуты, или безнадежно утраченные мечтания. Ноги подвели ее к роскошному дому из десятка небольших территорий, закрытых от вездесущих глаз Стамбула. Рука дрогнула, в попытках подняться к дверному звонку, но ничего уже не казалось таким страшным, как сегодняшняя метель, что не утихнет ещё тридцать лет. Крепко зажмурив глаза, девушка нажала на кнопку, ожидая, как за порогом разнесется игривая приветливая мелодия. — Аланур? — дверь откроет молодой хозяин, произнеся имя мягко, почти с французским акцентом. Девушка почувствует на себе его тяжелый сожалеющий взгляд, что скажет ей напрямую — вид, хуже паршивой овцы. Крепкие руки сожмут её тело, закрывая от вьюги наступающей ночи. Её кисти словно повиснут в воздухе, отпустив вояж разлетаться по полу тысячами тонких лоскутов ширпотреба, набранного в возбуждающем предвкушении будущей хорошей жизни. Горько польются слезы, растворяясь в ткани мужской рубашки. Бессвязный ропот полетит гулять по этажам своим шепотом и наконец остановится у самого сердца испуганного Орхана, заканчиваясь громким возгласом. — Помоги мне, — умоляющий взгляд повиснет на его фигуре. Делая несколько шагов в дом, она наконец утрет слезы с уже алого лица, посмотрит вверх и подожмет губы, не осмеливаясь сказать следующих слов своему давнему другу. Сейчас он кажется ей самым близким человеком, тем самым героем, что сможет найти решение. — Я… Я не знаю куда мне теперь идти, Орхан, у меня больше нет дома, — продолжит спустя несколько минут душевной тяжбы. — Ради него я отказалась от семьи. Мне некуда деваться, Орхан, — вдруг засуетилась, потупляя взгляд в пол, руки нервно оттягивали пуговицы пальто, что будто душит грудную клетку. — Орхан… Я жду от него ребенка… Его взгляд прокатился по телу собеседницы, что отчаянно начала собирать свои пожитки. Она металась по полу, буквально утопая в своих слезах, видя только очертания предметов, не различая их вида. Руки тряслись, а в груди сидело настолько схватывающее сжимающее чувство, что от каждого вдоха темнело в глазах. Наконец окончательно осев на пол, она сняла свою кепку, крепко прижав её к телу, и тихонечко завыла, стараясь не встречаться взглядом с другом, что ошарашено стоял в дверях собственного дома. — Мы поженимся, — черство произнес сквозь онемение лица. Его вдруг пронзило чувство собственной ошибки, захлестывая огромной волной бессердечности поступка. Но, по видимому, судьба написала ему сильное сердечное чувство, что спустя время не смогло раствориться в хорошей дружбе. Он действительно влюблен в это хрупкое мироздание, раз смеет предлагать подобное решение, даже зная, насколько обреченным оно окажется в будущем. Ловелас влюбился ещё в тот вечер, когда «ослепительная улыбка» высказала сомнения в его статусе, и спустя жалких полгода, был уверен, что никогда не сможет испытать противоречия к этому чувству. — Нет, — нервно закачала головой в отрицании. — Никогда. Я сама решу это дело. Так и не обращая своего взора, поняла, что руки его с напором сомкнулись на её плечах, пытаясь обратить в свою сторону. Дыхание его обжигающе разнеслось между ними. — Я признаю этого ребенка за своего и эта страница навсегда закроется. — Мы должны остаться друзьями. Лишь на секунду позволила себе честно посмотреть в его пылающие любовью глаза, но тут же отвернула голову, поднимая взгляд к потолку. По шее скатилась очередная слеза. — Я не смогу ещё раз посмотреть на тебя и сказать, что люблю только как друга. Ты же и так знаешь это, зачем начинать опять, Орхан, — все черты лица исказились, стремясь прижаться к носу, настолько тяжелыми оказались честные слова, повторенные десятки раз за последние несколько месяцев. — Как только он вернется, я тут же забуду тебя. И самое больное — ты это знаешь. Отпусти меня, я сама разберусь. Более ничего не сказав, девушка вышла из особняка, впредь смотря на мир взглядом, крайне потускневшим. Дома ждало долгое разбирательство, отцовские крики и очередное сползание по стене в старом чулане с десятком картин эпохи Возрождения. Тогда она в первый раз ожесточенно решила никогда не связывать свою жизнь с позолоченными рамами. Наверное, полюбила их только после того, как обоих родителей упокоила в вечный сон мерзлая земля. Но так и не смогла принять любви к по-настоящему великому искусству, прикрываясь современщиной. В тот вечер её ждали лишь разочарования, молчаливые обиды и бесконечные угрызения. Позже её ждали дни пресытые обидой на несправедливый мир, которые жил, будто бы в нем никогда не существовало незаурядной, поистине великой любви. И лишь в один день из сотни она нашла в себе силы подняться с постели, закутываясь в теплый для стамбульской весны мужской кардиган, и подойти к отцу, как обычно скучающему в своем кабинете. Он даже не повел на нее взглядом, лишь перевернул страницу буклета с грядущего аукциона. — Не стоит утруждаться объяснять мне свое состояние, милочка, — произнес, чуть приспуская очки по носу. — Мне все известно. Аланур едва раскрыв рот, пробежала глазами по комнате, пытаясь связать голодные мысли. — В ближайшие недели сыграете свадьбу с Орханом, и только попробуй мне спустя годы заикнуться, что это была ошибка. Действительно ловелас у Альпа вырос… — произнес с сожалением. — Обрюхатить мою дочь, так ещё и без зазрения совести завалиться ко мне в дом и рассказать об этом… — Отец… Не поступай так, умоляю, — услышал жалобный голосок, доносящийся сквозь стиснутые в отчаянии пальцы. — Не делай. — Сделаю, дорогуша, ещё как. Ты знала, с кем связываешься. Был бы это твой осознанный выбор, как же ты мне кричала, не вспомнить точно… А! — легкое восклицание послышалось в томном голосе. — «Мне почти девятнадцать!» — было, было, — почесал щетину, — Ну вот, уже девятнадцать, моя девочка, и смотри как все поменялось: ты взрослая, собираешься замуж за богатого наследника, готовишься стать матерью его ребенка, забыла своего пастуха Зию… Недослушав, Аланур громко хлопнула дверью, скорчив недовольную гримасу. Как сложились дальнейшие её годы — дело понятное. Не сумев противостоять мягкой силе отца, она самолично окольцевала себя, уничтожив десятки мечт. В её жизни перестали существовать танцы, пустая болтовня с подружками, да пропала даже навязчивая родительская идея поступления во Францию, которая теперь стала несоизмеримой с реальностью. В её истории оказалось столько антагонистов, что и считать их бессмысленно. И каждый из них не походил на образ из бульварных романов, да даже на героев великих театральных постановок они были мало схожи — слишком многогранные и необузданные. Но так или иначе, в тот затяжной период, что принято пропускать за вставкой «прошло n лет», по утрам её радовала только чашка кофе из соседней от дома пекарни, где играла ненавязчивая музыка. Она не менялась там годами, а хозяин всегда встречал улыбкой и без лишних прелюдий ставил чашку с капучино на стол. Он был второстепенным персонажем всей истории, наблюдателем всей ее скорби и грусти. И по счастливой случайности спустя почти три десятка лет, он все ещё служил своему незатейливому делу, когда в кафе с разницей в десять минут вошли два ничем не связанных образа, личности чуть моложе его самого, но кажется — с разницей в несколько поколений друг от друга. Женщина выглядела намного старше своих лет, надо отметить, крайне тяжелой и хмурой. Одежда закрывала все части ее тела от щиколоток до запястий, волосы убраны в низкий пучок, минимум макияжа и, конечно же, массивная сумка завершающая сей непримечательный образ. Этакий «божий одуванчик», что всегда мил и спокоен, даже в минуты крайнего сотрясения эмоций. Лживая улыбка у нее всегда заползает за уши, а глаза всегда поглощают тьмой. Она никогда не скажет в лицо, что думает о вашей нахальной персоне, но сделает все, чтобы вы поняли ее мысли без слов. Нет-нет, никогда не перейдет на ты, а уж тем более не позволит развенчать свой добродушный образ, такой домашний и уютный, что вместо дорогого парфюма она источает аромат теплой выпечки и терпких ноток чернозема, которым подкармливает свои петуньи. — Благодарю, — по кругу размешав сахар в чашке, отряхнула ложку, внимая озадаченный взгляд собеседника. Он же посчитал несколько раз про себя шесть-двенадцать, водя ложкой, словно перед ним циферблат. Медленно растянув секундные мгновения, когда пенка нежного латте стекает вниз, наконец отложил прибор, чуть оттягиваясь на спинку кресла. — Не буду тянуть, — улыбнулся собеседнице, — куда уж больше — тридцать лет. Что мы теперь будем делать, есть варианты? — Вы очень поздно вступаете в игру. Пока вы молча отсиживались, я была вынуждена терпеть появление этой женщины в своей жизни. Его глаза заискрились от гордости за имя Аланур, выданного со столь негативной окраской от женщины напротив. — Очень мило с вашей стороны. Но мы с вами заключили очень простой договор, — скрестил пальцы рук, — Я пишу письмо господину Зие от лица Аланур. Вы — поступаете точно так же по отношению к ней. Никто никогда не узнаёт наши почерки, а мы — получаем желаемое, и встречаемся вновь, только если судьба допускает оплошность и сталкивает этих двух влюбленных. Ну вот, мы здесь, — поправил ворот рубашки, — что делать-то будем, госпожа Сехер? — Позвольте уточнить, вы знаете обстоятельства их встречи? — надеялась разрушить покой хотя бы отцовского сердца. — Ах, да, не думайте, что собираюсь разрушить брак своей дочери с вашим сыном. Все девочки совершают ошибки, когда мечтают о любви, — столь лживых лиц надо было бы ещё поискать во всем Стамбуле. — Это вы и сами в силах сделать. — Так стало быть, вас совершенно не интересуют ваши дети? — Позвольте разъяснить один маленький нюанс этой истории. Когда мы надеялись, что убежим от дождя — я попал под град. И теперь этот град может разыграться с новой силой, если мы не придумаем, как его остановить. — Не поняла… — брови женщины нахмурились. — Бесте не моя дочь. Она дочь Зии. И я боюсь, что из этого следует новый виток проблем, которых нам не избежать, написавши пару строчек. Если мы затянем их интрижку ещё на несколько мгновений, ваш милый муж узнает, что является отцом ещё одного ребенка. А затем и Мухаммед поймет, что у него есть не только своячница, но ещё и сестра. Поверьте, если в последнем я ещё выражаю сомнения ввиду характера Зии, то в первом моем утверждении нет никаких колебаний. Как только Аланур почувствует, что Зия полностью ей доверяет, она вобьет клин в ваш брак своим утверждением, которое конечно будет правдиво. Думаю, что ваш супруг за эти несколько месяцев всегда выбирал семью, но что он будет делать, когда их станет две? Терпеливо дослушав рассказ, подающийся, как бредни сумасшедшего, женщина лишний раз отметила для себя, каким неуверенным ропотом отдаются её слова о нерушимой семье Карлы. Но все же, под добродушной правоверной маской этого не было заметно. Отпив глоток подостывшего кофе, она решила поддержать диалог в своей привычной манере — четко продуманных словах. — Вы очень хорошо знаете свою супругу, даже жаль, что вы решили расстаться, — чуть ли не засмеялась. — Но мою семью — нет, сына моего зовут Мехмет. — Не важно, — перебил. — И, между делом, я не хуже знаю своего мужа, и знаю, что он всегда вернется ко мне, даже если ваши утверждения окажутся действительностью. — Мое дело — предложить, ваше дело… Впрочем, меня мало волнуют ваши дела. — И все же, мне интересно… Аланур бьет кулаком в грудь и кричит, что детей она вырастила одна, Аслы говорит, что даже не помнит вас, так как вы ушли сразу после её рождения, а Бесте, пусть и не зная правды, плачет из-за того, что не знает вас. И спустя столько лет вы появляетесь в их жизни, но даже не удосуживаетесь поговорить с дочерьми. Ваш интерес — эта женщина. В вас вдруг вспыхнули те чувства, в которых вы предложили мне разослать письма адресатам? — Ох, дорогая… Вы своего Зию любили сугубо платонически, как он вас, — намеренно сказал, как о днях уже забывшихся. — А мои чувства к Аланур всегда были пожаром, а она только подливала масла в огонь. Подумайте, прежде чем отказывать мне, а ещё лучше проверьте. Масло имеет свойство оставлять едкие пятна, кому, как не искусной хозяйке знать об этом. Как напряженная курица, женщина чуть ли не лопалась внутри себя от негодования. Раскрыв рот, она желала уже закричать: «Хватит, это слишком! Что вы себе позволяете?», но её сдержал тихий жест руки, прекрасно описывающий весь происходящий фарс. Мужчина снял с вешалки свою шляпу, надевая её совершенно идеальным образом, накинул плащ и уже намереваясь уходить. — Вы подумайте, подумайте. Ещё несколько их встреч, по крайней мере таких, как я на днях запечатлел, и все всполыхнет! — чуть ли не припевая произнес и пропал из виду, явно куда-то торопясь.