гори-гори ясно

      ощущение того, что сегодняшний вечер, вероятно, закончится чьей-нибудь смертью, появилось уже на репетиции, за четыре часа до концерта. при чем никита был уверен, что не просто «чьей-нибудь», а его собственной.       еще утром, когда он соизволил открыть глаза, после нескольких назойливых и немного агрессивных толчков в бок от второго солиста, ему хотелось либо снова их закрыть, но, желательно, навсегда, либо впасть в кому. варианта, где он был бы жив и здоров почему-то не находилось. но он благополучно списал все на обычное «заебался, с кем не бывает.»       с тобой, придурок, не бывает — кричит подсознание, но никита отмахивается, мол, не мешай, родное, не до тебя. он садится на кровати, протирает глаза, все ещё надеясь, что можно будет откинуться обратно и уснуть.       — андрюх, может выпьем? так, по рюмочке, для храбрости? — интересуется как бы в шутку, чтобы обстановку разрядить, моментально корит себя за то, что ляпнул какую-то глупость, но в душе надеется, что ответ будет положительный. он уже готов достать из чемодана бутылку старого коньяка, которую когда-то подарили после концерта, но всё же ждет, что скажет друг.       но андрей смотрит сурово, скрещивает руки на груди и качает головой: оно и не удивительно: девять утра, не вечера, а этот уже хочет налакаться. никита, в свою очередь, понимал, что сейчас его ждёт получасовой разбор полётов, и это еще как минимум! как максимум, на него разозлятся, и до последних минут концерта, до песни «гори-гори ясно», которую они поют вместе, с ним просто не будут разговаривать.       — напоминаю для особо одарённых, — его слова, как обычно, колкие, но в этот раз от них, почему-то, пробивает дрожью, — нам сейчас ехать на другой конец петербурга за аппаратурой, которую кто-то — явно намекает на него — умудрился забыть. — на этом моменте можно было остановиться, никита уже готов провалиться сквозь землю от стыда, и мысленно снова возвращается к вопросу о смерти. но андрей не прекращает. бывают моменты, когда в нём открывается что-то вроде ящика пандоры и он начинает говорить обо всем, что его злит в данную, конкретную секунду. а сегодня в данную, конкретную секунду его злит именно никита. — а после всего этого нам ехать на саундчек, и там сидеть до самого концерта, чтобы никто нигде не потерялся, — опять намекает на него, — и мы нормально начали концерт, без поисков солиста по всему питеру. а ты еще мне предлагаешь выпить? чтобы у нас был не один дебил, не способный нормально мыслить, в коллективе, а два? ну нет уж, спасибо. иди другого дурака ищи. — он помолчал секунду, но потом, совершенно другим — холодным, приказным тоном добавил, — хотя нет. сиди на жопе ровно, и не лезь никуда. шаг вправо-шаг влево — и до начала концерта ты у меня под замком в гримёрке сидеть будешь. — он кивнул головой по своему обыкновению, давая понять, что это точка в разговоре, и возражения он просто проигнорирует. странно, в этот раз расправа была быстрой, и андрей, пригрозив напоследок никите кулаком, ушёл в душ.       утро началось по-уродски.       день был не лучше. нужно было ехать за аппаратурой, но ноги не держали. а тут еще и андрей, которому только повод дай отчитать. спасало общество жени и яны, которые, с горем пополам, сдерживали взрыв. никита снова пожалел, что самозанятый. никто ему отгул среди рабочей недели не даст, и притвориться больным и уставшим перед начальником не выйдет. чтобы не свихнуться и не начать рвать на себе волосы, он мысленно повторял тексты всех песен из сегодняшнего репертуара. когда повторил всё в пятый раз — стал перечислять остальные треки, которые помнил. попутно придумал начало для еще одного, пообещал себе, что запишет куда-нибудь или запомнит, но не стал. все равно плохо получилось.       приходилось делать вид, что всё хорошо, чтобы не напрягать команду еще больше. была у них такая дурацкая привычка — слишком сильно волноваться из-за любой мелочи. и в данный момент никита ошибочно полагал, что его состояние уставшего от жизни голубя — это мелочь. ну, как будто он просто выпил лишнего, и к утру это пройдёт. да, голова будет болеть, да, будет плохо, но это закончится. само.       он честно устал. он не знает куда себя деть. он чуть ли не пишет по песне в день, отшучиваясь, что когда-то выпустит сольник под названием «365». ну или «366», если год високосный будет. он чувствует себя закончившимся тюбиком зубной пасты, который раз за разом сжимают в десяти местах, стараясь выдавить хоть что-то. ему кажется, что он медленно, но верно сходит с ума. он предпочитает называть это так, лишь бы даже не думать о слове «выгорание». но, кажется, актёрских данных у него было маловато, раз даже он сам, смотря на себя в зеркало, мог сказать точно: «с этим парнем что-то не так».       но друзья как будто ничего не видели, и никита просто радовался, что они так заняты туром. пускай лучше занимаются им, чем пытаются копаться в остатках сознания никиты. там все давно сгорело, и только зола, пепел да какие-то колючки, которые из-под них проросли, его заполняют. это все раньше было его душой, а теперь там точно не осталось ничего человеческого.       аппаратуру забрали без происшествий, разве что к тому времени, как они приехали на саундчек и встретились с остальными ребятами, никита перестал думать даже о том, чтобы напиться. понимал, что не поможет.       он боялся, что упадёт сразу, как только выйдет из машины, но ярослав быстро сориентировался и подхватил его под руку, как будто в шутку, но держал крепко. он догадался? да нет, вряд ли, наверное случайно так совпало.       — никит, ты че уже в щепки? мы ж только приехали! когда успел? — шутливый тон ярика звучал как обычно, не было в нём даже нотки волнения или беспокойства, и солист понял, что все в порядке. однако андрей шутку не оценил и снова напомнил про утреннюю угрозу запереть никиту в гримёрке до начала концерта. спасибо, что этим всё и закончилось.       он не помнит, сколько прошло времени. на саундчеке хотелось умереть, застрелиться, убежать далеко-далеко, чтобы ни одна проблема не смогла догнать. было тяжело. тяжело дышать, тяжело петь, тяжело думать. жить этот ёбаный день тяжело было. но никита жил. глотал противную на вкус воду, и думал о том, что скоро всё это закончится. скоро пройдёт.       прогон почти закончили. остался последний рывок.       ярослав — за барабанной установкой — роняет банку пива, матерится, но все же начинает играть треклятое «гори-гори ясно». никите хочется закричать. если бы три года назад ему тот же яр сказал бы, что сегодня всё будет именно так, то никита бы поверил ему без задней мысли и ушёл бы из группы к чёртовой матери. не стал бы никому ничего доказывать и писать песни, которые впоследствии закапывали его с головой в землю. сам себе могилу вырыл, сам в неё лег и сам земелькой сырой засыпал.       на строчке «мой лучший друг станет моим палачом» никиту затрясло. никогда с ним такого не бывало, и он первым делом испугался. но не перестал петь. голос не дрогнул ни разу, он попал во все ноты, плавно перешёл к припеву. он был в таком шоке от самого себя, что даже на секунду забыл, как правильно дышать. благо, вспомнил, и репетицию прерывать не пришлось.       взгляд андрея почти его убил. он смотрел как слабый хищник, который не может сам наброситься на добычу, а потому ждет, когда она сдохнет. вот он и ждал. ждал, пока никита облажается.       лед, что разбит, уже не сможет разбиться       руки начали дрожать еще сильнее, сердце, кажется, пропустило удар, и никита едва не выронил микрофон. что происходит? откуда взялись эти страхи? почему, чёрт возьми, всё так? как у андрея получается так идеально передать того жестокого и холодного персонажа, которого никита своими руками написал? может, он хороший актёр? да нет — от актёра в нём разве что его бывшая, которая театр любила больше, чем его, и была изумительной актрисой. наверное, андрей просто человек такой. это уже больше похоже на правду. он никогда не был слишком добрым или, может, отзывчивым. всегда отстранялся от всех и годами выстраивал вокруг себя ледяную крепость. никита порой задавался вопросом: а что если ты, снежный король, однажды вернёшься в свой чертог, но не найдёшь там ни слуг, ни кая? никому ведь не нужны твои льдинки и твоя вечность, все хотят жить, а ты один строишь из себя непонятно кого. что ты будешь делать, андрей, когда поймёшь, что вокруг тебя больше никого нет?       но этот вопрос он никогда вслух не произносил, а в присутствии второго солиста даже думал об этом шёпотом. ну что за глупости его мозг городит? ничего андрей не будет делать. просто пройдёт в главный зал, сядет на ледяной трон, и будет властвовать над ничем и никем. будет любить, холить и лелеять свою вечность, потому что только с ней он не такой холодный и неприступный, как со всеми. и никита никогда не думал, что это так хорошо впишется в его идею для исполнения песни. но вписалось. при чём так, будто эта роль была написана прямо для него.       последний куплет пели вместе. пламя, что сжигало главного героя этой песни изнутри, оказалось вовсе не смертью, а спасением. оно защищало его от бездушного и холодного мира. но герой не понял этого, и теперь, когда огонь, гревший и немного обжигающий его душу, погас, он тоже стал сходить на нет. да, конечно, прямым текстом об этом в песне никто не скажет, но он насмерть замёрз в мире, в котором больше не было его огня. а тот, кого он считал своим «героем», оказался конечной станцией в его жизни. он его убил.       никита вдруг в очередной раз понял, что ни секунды не жалеет, что отдал роль того самого «человека-зимы» андрею, а не грише или яне. они бы не справились. у них бы вышло не то. не так. андрей произносил все свои строки так, как будто и правда всё вокруг покрывалось коркой льда. снежный король вернулся в свой замок и медленно подходит к мальчику с пустыми глазами, который уже несколько десятков часов не находит себе места, пытается собрать из льдинок слово «вечность».       мальчиком неожиданно оказывается никита.       андрей сделал несколько шагов к нему навстречу, заглянул в глаза и словно сказал: «ну что, ты сложил слово, которое я тебе велел? нет? как же так! какой же бездарный у меня приемник!». и никита чуть не забыл слова последнего припева. но все же... нет, не спел: почти выкрикнул их, закрывая глаза, лишь бы больше не подставляться под это алмазное сверло, которое прожигало его душу. точнее то, что от неё осталось.       песня закончилась. никита вытирает рукавом взмокший лоб и не может поверить, что он дожил до конца. хочется упасть на колени, а потом и вовсе — лицом в пол. а еще хочется пить. аня — концертный директор — хлопает ему — он точно знает, что ему — и её восторг подхватывают официантки и бармен клуба, в котором они сегодня играют.       аня подходит к сцене, опирается руками на неё, поправляет волосы, и смотрит на никиту снизу вверх.       — ну ты как? — спрашивает не просто для галочки, что не может не радовать. — голос не сорви только, тебе еще концерт сегодня отрабатывать. вот отыграете этот вечер, и потом делай, что хочешь. — никита и сам прекрасно знал, что следующий у них только через два дня, в омске, а значит после сегодняшнего можно будет позволить себе ненадолго расслабиться. если он конечно переживёт этот вечер, в чём он был крайне не уверен. — ты нервный какой-то, или мне кажется?       — вроде жив. да, с голосом переборщил немного, но зато теперь ясно, как делать не надо. — «а еще я пиздец как боюсь, ноги ватные и меня трясёт до сих пор, но я тебе этого никогда не скажу, анечка. прости.» — и этого никита вслух, конечно, не произнёс. ну а зачем? аня слишком яркий лучик света, чтобы нагружать её подобной ересью, к тому же, он сам не уверен в том, что знает, что с ним происходит, а ставить диагнозы или гуглить симптомы не хотелось. глупо это все. глупо и бесполезно.       — ну смотри. если что случится — говори мне. а то взяли моду, отмалчиваться месяцами. — она сделала серьёзное лицо и посмотрела на никиту очень выразительно. — а потом что? вовсе ласты склеите? нет уж, не в мою смену! — она перестаёт хмуриться, и на заёбанном лице никиты появляется тень улыбки: знает — аня никогда не врёт.       он отвернулся и подошёл к барабанам яра. тот сидел за ними, по привычке воткнув палочки в пучок, как будто под китайца косит, ей богу. в руках у него была та самая многострадальная банка с изображением козла, которого никита про себя называл андреем.       ярику достаточно просто один раз посмотреть солисту в глаза, чтобы понять, чего тот хочет. как только уставший взгляд никита поднимает на его веснушчатую физиономию, тот молча протягивает ему пива. но потом всё же добавляет, чтобы не наглел и выпивал не всё. никита эту просьбу-рекомендацию игнорирует и обещает, что купит ярославу еще, лишь бы он не ворчал.       пока что всё идет по плану.       до концерта полчаса. никиту уже накрасили, переодели в тематическую рубашку с изображением его карточной масти, выдали корону — как ни как он тут на должности бубнового короля. и вот он, при полном параде, сидит в гримёрке и молча пялится в зеркало, боясь лишний раз дотронуться до лица. не приведи господь попортить макияж. яна его тогда на месте убьёт и похоронит. а никита, не смотря на то, что был бы только «за» такой исход событий, яну уважал. и просто так портить плод сорока минут её труда не хотел.       в гримёрку заходит аня. лучше бы смерть с косой, ради бога! у ани на лице улыбка, которая исчезает, как только она смотрит на солиста. тот видит всё это в зеркале, но не уверен, что директор ему не кажется. вглядывается внимательно, и ему хочется себя убить лишь за то, что из-за него она больше не улыбается. он сжимает руки в кулаки, опускает голову и надеется, что аня ничего не станет спрашивать по поводу его я-сейчас-расплачусь состояния. он снова садится ровно, продолжая смотреть на немой вопрос в глазах девушки через зеркало. но в ответ на него просто качают головой. хочется сказать ей и всему миру вдобавок: не трогайте меня. не смотрите на меня. не беспокойтесь за меня. я справлюсь, обещаю, только не вмешивайтесь — и поставить четыре восклицательных знака. ну так, чтобы наверняка.       никита думает об этом, но как только аня, понимающе кивнув, выходит из помещения, он хватается за волосы, наплевав на укладку, и роняя корону с красным ромбом. он пожалел, что не поговорил, буквально сразу же. как только за аней закрылась дверь. ведь никто кроме неё, ну, может еще яра, не смог бы его понять сейчас…       остаётся пятнадцать минут. никита трижды повторил названия всех песен, что будут сегодня в репертуаре, прогнал все свои движения и мимику, вплоть до «я выйду на сцену с правой ноги, помашу рукой, улыбнусь и встану на свою позицию.». как будто он, блять, не на рок концерте играть собрался, а в театре оперы и балета танцевать.       плечи подрагивают, словно он плачет, но он пытается уверить себя, что это просто нервы и что всегда так было. и плевать он хотел на то, что каждый из кучи предыдущих концертов он начинал с улыбкой на лице. с настоящей, не поддельной улыбкой. ему вдруг стало так хуёво, как не было за весь этот деть. захотелось, чтобы хоть кто-то услышал его безмолвный крик о помощи, увидел ту самую мольбу, которая буквально пульсировала в зелёных глазах. да посмотрите же вы уже наконец! ну как вам не видно, что у вас тут человек помирает? но в гримёрке никого не было, все уже давно стояли за кулисами, а кто-то брал в баре выпивку на «после концерта». никита впервые за день пожалел, что остался один. потому что понял, что в одиночку не справится.       три… два… один…       до начала концерта ровно ноль минут и столько же секунд. никита считал. сквозь шум в ушах он слышит голос ани из колонок. она снова, кажется, напоминает о правилах поведения и безопасности, просит не связывать шнурки на ботинках андрея — пикового короля — и наконец желает всем приятно провести вечер. выход через несколько секунд…       никиту трясёт, никите больно, никите вообще пиздец как хуёво, но он не может даже с кем-нибудь поговорить. некогда. молчит, сглатывает противный липкий ком, что стоит в горле, и выходит на сцену под громкие аплодисменты, едва успев натянуть улыбку. как странно, ведь все его товарищи не слепые, а некоторые даже не глупые, так почему же они в упор не замечают, как его колбасит? это наводит на мысль, что всё не так уж плохо, что могло быть намного, намного хуже, а значит самое время закрыть свой рот, пойти и выложиться на полную.       всё отточено до мелочей. он проходит ровно пять шагов, прежде чем оказывается на своём месте, берёт ярко-красную электруху — его малышку, которая стояла рядом и ждала своего часа. легко и быстро надевает её через плечо, и вот он — солист, гитарист, и чтец, и жнец и на дуде игрец. готовый ко всему.       но десятки пар глаз, что непрерывно наблюдали за ним из зала, никак не способствовали успокоению. никита снова почувствовал, как дрожат руки. злость подступила к горлу, и он, не до конца понимая, что делает, со всей силы ударил по струнам гитары. по залу разлетелся громкий звук, зрители на некоторое время замолчали, а остальные члены группы в недоумении уставились на никиту, который, кажется стал понемногу приходить в себя. такого в плане не было.       но их директор сориентировалась быстро. снова взявшись за микрофон аня еще раз предложила залу поприветствовать музыкантов аплодисментами и зажечь вместе с ними.       пронесло.       первая песня была немного неожиданной для зрителей: никита написал её как подарок на день рождение для их друзей — девчонок из группы «шахматы». он мысленно похвалил себя за то, что поставил её в начало: лёгкая, недолгая, в самый раз для разогрева. да и ему самому не хотелось бы начинать концерт с какого-нибудь жестяка, или «гори-гори ясно». зачем настроение портить?       дальше — сложнее. песни становятся тяжелее, и каждая оставляет на сердце никиты очередной шрам. он мысленно заклеивает их все пластырем с принцессами и продолжает петь, как будто это не ему сейчас хочется кричать от боли.       ему тяжело. больно. сложно. плохо. ужасно. противно. хочется зашить себе рот и вырвать глаза, чтобы больше никогда ничего не видеть и не говорить. но он продолжает петь, как будто ничего не происходит. продолжает улыбаться и подмигивать фанаткам, которые машут ему из зала. он боится их подвести, ведь они верят в него. для них он самый лучший, самый классный, самый-самый вообще! зелёные глаза переполняются чувством вины, ведь он понимает, что это всё неправда. он вообще не такой, каким его рисует воображение аудитории. ну как будто христа вместо беса изобразили, честное слово!       он не успевает мысленно извиниться перед всеми фанатами. яр выкрикивает что-то нечленораздельное и бьёт по барабанам. сердце снова пропускает удар. ну вот и всё.       видит бог, если однажды найдут и соберут целиком розеттский камень, одна из строк будет гласить: «не стоило этого делать».       солист чувствует себя героем романа достоевского «идиот». князь мышкин рассуждал о смертной казни, и никита помнит этот монолог наизусть. почему-то сейчас он всплывает в голове, и мозг тут же проводит сотню ёбаных параллелей, от которых только хуже.       «подумайте: если, например, пытка; при этом страдания и раны, мука телесная, и, стало быть, все это от душевного страдания отвлекает, так что одними только ранами и мучаешься, вплоть пока умрешь.»*       и никита стоял без движения, ожидая, пока барабанщик не сыграет своё соло, пока скрипач не начнёт играть после него, пока не подключится женька со своей бас-гитарой… господи, ну и зачем они только сделали такое долгое вступление? так хотелось поскорее исполнить эту проклятую песню, и не вспоминать о ней больше никогда. удалить её из альбомов, из репертуаров следующих концертов, да вообще из мира её стереть, чтобы её никогда больше не было.       «а ведь главная, самая сильная боль, может, не в ранах, а вот, что вот знаешь наверно, что вот через час, потом через десять минут, потом через полминуты, потом теперь, вот сейчас — душа из тела вылетит, и что человеком уж больше не будешь, и что это уж наверно; главное то, что наверно.»*       опять вспоминается монолог князя. как же, блять, вовремя. и каким только образом никита еще умудряется о чем-то думать, когда в голове на вечном повторе стоит эта мантра?       ему снова хочется рвать на себе волосы, но наконец минутное вступление заканчивается. яр бьёт по тарелкам, и это знак солистам, что пришло их время. яна и гриша отходят в разные углы сцены, освобождая площадку для двух самых главных клоунов. никита зачем-то смотрит на андрея, но в его взгляде не находит ничего, кроме льдинок, которые медленно складываются в слово «вечность». он уже вошёл в образ. (а он из него выходил вообще?)       ну все. поехали. гитара уже отставлена в сторону — сейчас она только мешать будет. никита снимает микрофон со стойки и сжимает в руке, боится уронить. хорошо, что между сценой и залом есть расстояние, да и сама сцена высокая — никто не увидит, как его трясёт.       пот стекает по лицу, а он спел только один куплет. как жить дальше — очень хороший вопрос. ответа на него нет, и в ближайшее время не предвидится. да и некогда об этом задумываться. если слажает на первом же припеве — андрей его совсем своими глазами засверлит. ошибаться нельзя. и никита титаническим усилием прогоняет князя мышкина с его монологами из головы и закрывает глаза. ему так будет всяко проще. не увидит зал, не увидит андрея, не увидит аню.       второй куплет. очередь андрея рассказывать историю двух странных людей, но никите от этого не легче. он чуть отходит от края сцены, покачиваясь в такт музыке, и вертит микрофон в руке. мир вокруг снова почему-то искажается. становится холодно, потом сразу жарко, а после мороз опять до костей пробирает, и так раз десять. вокруг андрея как будто летают снежинки, сотни маленьких белых пчёл, а он, как завещал ханс кристиан андерсон — их король.       зал превратился в тёмное месиво. никита больше не различает лиц, голосов — ничего. он просто поёт, кое-как попадая в ноты. он все еще держится на одном лишь божьем слове и на ане, — она словно светится, выделяясь из толпы, — которая сидит за своим столиком около бара и смотрит на него. и последний куплет никита допевает только потому, что не отрываясь смотрит ей в глаза. он придумывает смешную, но, сука, подходящую метафору, что она — подорожник, который он в детстве приложил к разбитой коленке, чтобы остановить кровь и побежать дальше играть в футбол. но это сравнение ему вдруг кажется слишком плохим. ну какой аня подорожник? она точно что-то большее… точно…       припев допевает яна, и её голос немного приводит в чувства. никита обессиленно опускает руки и ждёт, пока ваня доиграет свою партию скрипки. когда всё затихает, они все вместе прощаются со зрительным залом, благодарят всех за такую великолепную отдачу и анонсируют дату, место и время следующего концерта. всё по классике. и как только вечно молодой и счастливый гриша произносит милейшее «до новых встреч, дорогие друзья!», никита быстрым шагом удаляется со сцены. у него сейчас одно желание — упасть в кресло, на диван, на стул, да хоть на пол. ноги его больше не выдержат. он сам больше не выдержит.       он заходит в гримёрку последний. ребята уже открывают бутылку какого-то алкоголя и разливают его по красивым стаканам. они устали, они рады, что закончили так хорошо — а было реально очень хорошо, даже никита не мог этого отрицать. похоже, его состояние приняли за отличную актёрскую игру, и идеальное вхождение в образ человека при смерти.       к нему, зачем-то, подходит яр, хлопает по спине, что-то говорит, но никита улавливает только «молодец» и «справился». все смотрят на него, кто-то в шутку хлопает, женя с улыбкой протягивает стакан холодного виски. казалось бы, всё закончилось. они справились, всё отыграли, и теперь два дня совершенно свободны. но краем глаза никита замечает андрея, который прожигает его взглядом. холодным таким, страшным. как будто он всё ещё на сцене, и всё ещё в роли того самого снежного короля.       — извините, ребят, я отбегу, — мямлит никита, возвращая жене алкоголь. — мне что-то душно, хочу воздухом подышать. — прежде, чем хоть кто-то успевает ответить «да, без б», он уже хлопает дверью и убегает на улицу. надеется, наверное, что питерские белые ночи спасут остатки его ментального здоровья.       но все как всегда идёт не по плану. ночь в питере и правда очень красивая, но не более. никита запыхался, пока бежал, и теперь старается вдохнуть как можно больше воздуха. получается плохо. наконец-то он все-таки выравнивает дыхание и даже немного успокаивает свои дрожащие руки.       — никит? — он никогда еще не был так рад слышать голос ани. — я, может, не так выразилась в прошлый раз, так что спрошу еще. с тобой все нормально? — она звучит обеспокоенно, и вместо ответа никита разворачивается и обнимает её. обнимает так, как утопающие обычно хватаются за спасательный круг. он снова ненавидит себя за подобное сравнение, но ничего не может поделать.       — ясно. всё ясно. — тихо произносит она, поглаживая солиста по спине. — рассказывай.       никита даже не попытался снова уверять, что всё хорошо. рассказал от начала и до конца обо всем, что чуть не довело его до ручки сегодня. рассказал про андрея, про то, что он сам сходит с ума, рассказал про песню, про то, что написал её зря, про снежную королеву и про мальчика, который складывает слово «вечность» из льдинок, тоже рассказал. рассказал про достоевского, про князя мышкина, про монологи, про смертную казнь, про сольный альбом «365», про то, как боится разочаровать аудиторию, про то, что ему элементарно тяжело. наконец, про то, что он просто устал.       и аня внимательно слушала всё, что он говорил, не отвлекалась ни на секунду и иногда качала головой. когда никита наконец закончил рассказ, она выждала небольшую паузу и тихим, спокойным голосом стала опровергать все ужасные догадки, как, например: «я бесполезен, да тот же андрей лучше меня справляется».       никита почти утонул в её словах, которые еще чуть-чуть и заполнили бы весь петербург. перед тем, как закончить эту душещипательную речь, она взяла с никиты обещание убрать из репертуара «гори-гори ясно». он кивнул, и аня положила обе руки ему на плечи, большими пальцами касаясь шеи.       — всё пройдёт, слышишь меня? всё это пройдёт. — и никита верит ей. потому, что аня никогда не врёт.