Небоскрёбы падают

flora cash — OVER

Слишком много вопросов, ответов же — чёрта с два. Ниган просчитывает про себя ходы, где каждый, куда ни глянь, приближает к бездне. И на кой ему сдалась грёбаная Мэгги Ри с её грёбаными проблемами? Почему он, как верный пёс, пошёл за ней, а не послал нахер на все четыре стороны? Убила бы? Просто смешно — не вышло тогда, не получилось бы и сейчас. Впрочем, Мэгги не сильно-то и старалась, и эта загадка, пожалуй, волнует Нигана чуть больше, чем вполне отчетливая заварушка с Хорватом, начинающая маячить на горизонте. Он нужен ей сейчас, как приманка — ясно, как божий день, но раньше… Всё могло быть кончено так давно, что уже бы имя его позабыли все те, кто Нигана боялся даже тогда, когда он сидел за решёткой. «Почему ты не смогла, Мэгги?», — зудит в голове, но Ниган лишь провожает её долгим взглядом и откидывает голову назад, прикрывая глаза. Не произнося ни слова, но ощущая жгучую необходимость воткнуть ножи собственных противоречий в её спину. «Почему я пошёл за тобой снова?», — навязчиво и липко, и лживо, до противного лживо. Рана на руке начинает кровоточить сквозь серую марлю; сжимать ладонь до хруста костей — затея из арсенала садомазохиста, но если не так, то руку придётся отдирать от стены с мясом. Нахуй. Думать о Мэгги, пытаться найти в своих действиях хоть грамм рациональности и здравомыслия, анализировать дни ушедшего в никуда прошлого и стремящегося в ту же самую яму будущего. Виновен в смерти её драгоценного муженька, вот и несёт свой крест, спасая и Мэгги, и её сына от старых-добрых злодеев, созданных по образу и подобию его. На этом стоит остановиться, вырулить за поворот и провалиться в беспокойный сон, но он продолжает подпирать стену и слушать отдаляющиеся шаги. Или удары собственного сердца — в принципе, одно и то же, если посудить. Сегодня она увидела казнь приспешника Хорвата, была в ужасе, хлопая ресницами, а потом вывалила всю правду на этих несчастных людей. Перед откровениями же прострелила его взглядом и негласно попросила поддержки. Этот взгляд преследует Нигана уже много лет: зелёные бездонные глаза, вечно полные невыплаканных в подушку слёз, всегда выворачивающие его душу наизнанку. Сколько раз эти глаза обращались к нему за помощью, сколько раз искали поддержки? Мэгги бы сказала, что такого не бывало и не будет, но Ниган далеко не дурак — их молчаливое понимание друг друга переплетено, как канат из сотен ниток, который не разрубить, сколько бы ударов не потребовалось. Есть вещи, которые не объяснить, да и понять едва ли удастся. Просто что-то есть, и это — не убить. А Мэгги бы хотела не жить с Ниганом в голове — это уж точно, гадать не приходится. Он же, видя её, не может сдержать печальной улыбки — пожалуй, так глубоко под кожу влезла не она одна. Такое дерьмо бывает раз в жизни, и они в него вляпались. Ниган отдал бы многое, чтобы не встречать их ёбаную компанию на своём пути, не убивать Гленна и не быть вечной ядовитой иглой в чужом сердце. Хотя бы… ради неё самой. Но, жизнь распорядилась иначе, и они на пару, несовместимые, уставшие, и так и не разобравшиеся в претензиях к друг другу люди, вновь пытаются обмануть судьбу и выжить в очередном аду, круг которого уже давно перевалил за бесконечность. В неразбитых окнах небоскрёба напротив дрожит закат — ещё один долгий день в бегах почти что прожит. Надо лечь спать и забыть о нём, как о страшном сне, но ноги сами несут его туда, где скрылась Мэгги. Он почти врезается в неё, но тут же отходит на шаг назад — безопасное расстояние для каждого из них. Большие глаза широко распахнуты и мастерски выкручивают ему внутренности. — Решил бежать? — язвительно в лицо, как плевок всему тому, что он сделал сегодня ради спасения незнакомых людей и её самой. Как и всегда благодарна, и ничего, кроме усмешки, Ниган у себя в загашнике не находит. — Самой не смешно? — пусть включает дуру и мчится по этой раздолбанной дорожке в гордом одиночестве. Какие доказательства преданности ей ещё нужны — хрен знает. Он и так, как кретин, всего себя разложил на куски и собрал в кого-то нового, но и этот новый кто-то едва ли будет когда-то оценен по достоинству. Ещё бы — мёртвый Гленн и несколько его друзей никогда не проложат мост к женщине, которая до конца своей жизни будет метаться между прошлым и настоящим, отрицая его до последней капли крови. Профиль будто сверлят, но Ниган с непоколебимым упорством щурится на небоскрёб и делает вид, что эта грёбаная ситуация, длиною в добрый десяток лет, мало его волнует. Он почти слышит, как в её голове формируются невысказанные вопросы и кивает, «мол, милая, вываливай, как есть», и Мэгги решается на очередную атаку, которая едва ли тянет на наступление. — К чему эта жестокость? — знает и для чего это нужно было, и почему он сделал так, а никак иначе. Борется с собой, с наивно-наигранной справедливостью, привитой ещё во времена кретина Рика, но сама себе не верит, и Ниган лишь тяжело вздыхает — очевидное придётся разжевать, как и всегда. Понятия добра и зла в их возрасте и после пережитого уже давно расплывчаты, но лишь Ниган признаёт реальность такой, какой она и является на самом деле, а Мэгги же упрямо спорит с данностью бытия. — Чтобы ты поняла, как это выглядит с моей стороны. И ты поняла, но зачем-то врёшь и себе, и мне, — Ниган оборачивается и довольствуется эффектом — Мэгги откровенно злится, но крыть нечем. — Эти ублюдки забрали твоего сына, и участь этого бедняги теперь будет преследовать их во снах. Они будут помнить это и бояться, зная, что я здесь, на одном острове с ними, и с каждым шагом приближаюсь всё ближе. Один труп, зато какой посыл! — Ты сделал это ради себя, не ради Хершела, — Мэгги ощетинивается, ставит баррикады, а взгляда не сводит и каждое слово ждёт с нетерпением. Нигану начинает казаться, что сдают нервы не у него одного. Отрадно. — Считай, как хочешь, — он пожимает плечами, и закатный луч ускользает по касательной, в разбитое окно. Он следит взглядом за лениво следующей друг за другом группой ходячих, пока у Мэгги копятся слова, которые, даже не высказанные, режут больнее ножа. Надо бы развернуться и от греха подальше катиться и от этих разговоров, и от её кипящих эмоций, но, кто знает, когда выдастся ещё такой славный момент — посраться не из-за чего и в очередной раз растоптать самих себя в уже уставшей и посеревшей от времени злости. — Ты мог уйти, но пошёл на это, — и вот, высшая точка кипения, тот самый момент, когда челюсти начинают скрипеть и стираться друг об друга. Ниган выжидает, когда из Мэгги выльются яды, и она, просто за компанию, потопит их снова. — Почему? Одно слово, короткое и простое, а сердце трещит по швам. Ниган вновь оборачивается к ней, и тонет не в яде, а тех самых невыплаканных в подушку слезах — не о Гленне, о, нет. Эти слёзы — о нём самом. О боли, о ярости, о страхах, о безысходности — о разбитом на миллионы осколков сердце. Он не находит в них лишь одного — той самой ненависти. Вместо неё — дело пострашнее, и он стискивает руку, что есть дури, и плевать, что от боли едва не шипит. Ниган понимает, и собственная честность колет изнутри невралгией, не дающей дышать нормально. Похуй. — Потому что мне не всё равно, — не отводя взгляда, открывая себя по куску, кидая ей под ноги свою гордость, преданность, смирение, что никогда и ничего не будет, и надеяться, чёрт побери, не на что и не за чем. Пожалуй, было бы куда проще дать ей нож в руки и очень вежливо попросить перерезать глотку поперёк. Так правда было бы лучше — Ниган всерьёз завидует хорватскому бойцу, почившего в его руках пару часов назад и, прыгая в пропасть, растягивает губы в самой наигранной из всех его улыбок — пусть напоследок она разрежет и её. Не жаль. — И, видимо, никогда не будет. Мэгги молчит, но ответ не нужен — слеза, стекающая по щеке к губам, куда откровеннее любых никчемных слов. Ниган медленно кивает и вновь впивается взглядом в небоскрёб, и ему кажется, что вот-вот, и он упадёт на него вместе с затухающим солнцем... Он прикрывает глаза, чтобы дать ей возможность уйти — быстрые шаги прочь как отчаянно стучащее под рёбрами сердце. Разницы никакой, и была ли — вопрос, на который лучше не знать ответ, но они... знают. И небоскрёбы продолжают падать.