Небоскрёбы падают

Henry Jackman — The Comedown OST Cherry

Белоснежное постельное бельё, удобный матрас, ортопедическая подушка — сказать, что Ниган удивлен, значит промолчать в тряпочку. Впрочем, от Дамы можно было ожидать разнообразия — она ясно дала понять, что может быть как рукой дающей, так и сжимающей глотку за жабры. Отрезанный мизинец мальчишки раздражает Нигана своей нелепостью, невозможностью — ёбаной реальностью. Боже, он разнёс его папаше голову битой в кашу и даже не дрогнул, а от куска плоти, жить без которой Хершел может и дальше припеваючи, Нигана кроет. Этой старой суке стоило выпустить кишки за содеянное, но рычаг давления, чего греха таить, оказался слишком мощным. Жизнь Хершела — пацана, который и так за свою короткую жизнь натерпелся, в первую же очередь, от поступков Нигана, которые, конечно, всё-таки были следствием тупости и недальновидности компании его матери. Всё дело в нём. Нигану бы хотелось в это верить, но истинная причина зияла в нём зелёными глазищами и всё подставляла и подставляла нож к горлу. Закрыть глаза и перестать думать о Мэгги — единственное желание, но даже если бы он смог, то она бы непременно вернулась к нему во сне и продолжила экзекуцию, как делала это не раз. Ниган сбился со счёта ещё много лет назад, да и какой смысл вести анализ этого мракобесия, творившегося что в его сознании, что между ними, когда ни к чему они так и не смогли прийти. И теперь он в положении, далёком от чудесного спасения, но радует мысль, что если он здесь, то они в безопасности. Может, так и должно быть, так и суждено — за Гленна, будь он неладен. Может именно сейчас и наступит долгожданное искупление, и эта буря внутри уляжется; Ниган бы хотел. Может, Мэгги успокоится и заживёт какой-никакой жизнью и, к её счастью, они никогда больше не повстречаются на пути друг друга. Всё кончится на этом и дело с концом. Ниган бы хотел… научиться не пиздеть самому себе. Ведь правда в том, что хотел бы он совсем другого. Жаждал всем своим нутром, чтобы Мэгги рвала связки криком, била его что есть силы, всю свою ярость выплеснула наружу, а после, когда иссякнет, наконец бы сделала, что желала (о, он был в этом почти уверен) все эти дни, проведённые в Нью-Йорке с ним бок о бок — упёрлась лбом ко лбу и тихо-тихо выла от боли, сжимая его куртку до белых костяшек. Он бы стирал её слезы, смотрел в глаза бесконечно долго и просил лишь об одном. Останься. Вопреки тому, что было… Наступи себе на горло, перешагни тот проклятый день и посмотри, наконец-то, на меня. Вскрой, как консервную банку, и вытащи моё ёбаное сердце, кинь у своих ног и смотри, просто смотри, как оно продолжает биться. Потому что я тебя… — Пиздец как, Мэг, — хрипло и горько. Безвозвратно, без иллюзий, но с полной готовностью сделать всё, чтобы она и её сын были неприкосновенны, чтобы эти уроды не посмели их тронуть. Жертва ли это? Возможно. Но он и так пожертвовал в своей сраной жизни всем, чем только мог — жена и его сын тому прямое доказательство. Терять нечего. И если нужно делать вид, что он долбаный злодей, способный удержать марш ублюдков на подобии Хорвата, то так тому и быть. В этом, хотя бы, будет смысл. Где-то там будут живы те, кем он дорожит, где-то там будет если не хорошо, то хотя бы не дерьмово. Он, пожалуй, заслужил такой участи. Один среди тех, кого презирает, но кем может управлять, как стадом. Всё так, как должно быть — белоснежное постельное бельё, бутылка початого джина и зияющий пустотой Нью-Йорк. И, впрочем, не так уж и плохо, если Мэгги всё-таки приснится ему однажды… Потому что в этот раз надеяться на её возвращение точно не стоит. Он отдал долг, сделал, что мог, и, может, ради мига, одного-единственного мига, стоило делать всё это. Ради мига, когда он медленно отвёл её руку с ножом от своего горла и прочёл во взгляде так много, что едва не подломились ноги. Прости меня. Больше нет Гленна. Есть ты, Ниган. Ты, ты, ты. И я оставляю тебя здесь — на смерть, на жизнь, на что, блять, угодно, потому что иначе они заберут последнее, что держит меня в этом мире. Последнее, что связывает меня не с тобой, а с ним. И знаешь, свое грёбаное сердце я бы тоже оставила ему, но оно всё равно в твоих окровавленных руках. С того самого дня и до дня последнего. И я ненавижу это. — И ты туда же, чёрт… — ошпаривая себе глотку джином и зажмуривая глаза от неверия, цепляясь за воспоминания — ненавидя весь мир за то, что забрал её у него в тот самый момент, когда она стала его целиком и полностью, без остатка, фальши и вранья. То, что Мегги забрала, уйдя, никогда к Нигану не вернётся — то, что он оставил себе взамен, никогда больше не будет принадлежать ей. И лучше бы они убили друг друга ещё сто лет назад, или год назад, или сегодня, чем жить, пряча за пазухой покорёженную боль, созданную друг другом и друг для друга только. Нож у горла столько ёбаных раз, а итог один — слёзы в глубине глаз и вечное обещание ненавидеть до последнего вздоха. И он хотел бы играть в эту игру вечность, но правила позабыты и слишком, слишком запутаны. Ясно одно — той Мэгги, рыдающей над мёртвым мужем, больше нет. Ниган убил её, но пустота всегда заполняется, и из неё родилась уже та, кто была ему предначертана. Та, кто всегда его покинет и оставит раздавленным. Та, кто сожжёт своим взглядом и поглотит душу. Та, кто будет знать его лучше, чем кто-либо другой. И, наверно, всё было бы ничего, вот только на той дороге погиб не только Гленн и не только она. Там умер сам Ниган и, лишь бросив на неё взгляд, понял подкожно, венозно, что смерть их как разлучит, так и соединит навечно. Глоток ядрёного джина за то, что они имеют в сухом остатке и тяжёлая от гнетущих мыслей голова на белоснежной подушке. Теперь и на какой-то срок — он снова Спаситель хрен пойми чего, и нужно привыкать к реальности. За окном — потрёпанные временем и напалмом небоскрёбы с полупустыми глазницами, но выше них, бездушных великанов, всё то же небо, всё та же россыпь звёзд, а значит функционировать можно. Как ни крути, но всем, за кого он боролся, выжить сегодня удалось. За это стоит выпить. Жертва не была напрасна. А, однажды, Дама, Хорват и остальная банда идиотов всё равно поплатится, ведь мало кому удалось вылезти живым из рук Нигана. Просто пока они не знают, пока не знают... * Нигану снится та дорога, вот только здесь они совсем одни. Он прижимает Мэгги к своей груди, и впервые слышит ломающее его на части «прости». И прощает самого себя.