Я приду к тебе с клубникой в декабре Или в январе, или в феврале, или ещё попозже Лишь один вопрос: «А ты дождаться сможешь, а?»
Рассвет подкрался незаметно и застал молодых людей в угрюмом молчании. Мари не решалась что-то сказать, буквально чувствуя волны сурового разочарования, которые широко исходили от англичанина. Лайсерг просто поверить не мог в то, что узнал. Мари, его дорогая и нежно любимая Мари за спиной Дитела пошла домой к ублюдку Борису, пила с ним и, возможно и скорее всего, спала! Это просто никак не укладывалось в голове Лайсерга. Впервые он подумал, что, наконец, встретил девушку, в которую влюбился, и тут узнаёт такое от неё же! Как?.. Как она могла так поступить?.. Почему нельзя было попросить Брона-сана поменять Мари партнёра для реферата?.. Слишком много вопросов… Доверие к итальянке уже, как бы он ни старался это предотвратить, надломилось и почти полностью утеряно. Это всё можно было решить по-другому… Англичанин очень привязался к девушке, ведь думал о ней почти постоянно. И, чем дороже человек, тем закономерно больнее, когда он предаёт. Конечно, добрый и мягкий по природе своей парень не желал и не планировал как-то злиться на девушку, но такое неожиданное предательство просто стало для него громом среди ясного неба, к которому он не успел подготовиться. Да и сложно управлять своими чувствами, ведь они не всегда подконтрольны человеку. Просто в англичанине в один миг разбилось что-то точно так же, как недавно в Фауне. Хотя… Как он может требовать серьёзных ответных чувств от девушки с таким недугом?.. Понимала ли она происходящее в достаточной мере, чтобы предпринимать попытки к сопротивлению?.. Конечно, парень не имеет права осуждать итальянку. Но тогда почему ему так паршиво?.. Почему, понимая это, он всё равно не находит в себе ни сил, ни желания разговаривать, и тем более играть с ней?.. А вдруг, он, по наивности своей, ошибся, и Мари совсем не его судьба?.. Это же, как ни крути, всего лишь несовершенная и уродливая в своей блеклости, жизнь, в которой нет никаких чудес вроде любви до гроба и киношной преданности… Рассвет, как нельзя вовремя, ознаменовал завершение ночи не самых приятных открытий для Лайсерга и не самых желанных откровений для Мари. Парень начал с трудом пытаться подняться на ноги. От долгого сидения в одном положении и без того побитые мышцы испустили болезненный стон. Ничего не получалось, тело упорно не желало слушать и выполнять команды такого же непослушного и разбитого непониманием происходящего, мозга. Лицо англичанина исказила гримаса боли. Мари легко вскочила с места и подлетела к молодому человеку, и, всё ещё робея перед угрюмым парнем, молча опустив зелёные глаза, которые так любил Дител, несмело и оттого тихо, пролепетала: — Давай помогу?.. Лайсерг не отреагировал. Мари повторила ещё тише, и тогда парень холодно и ровно-безэмоционально откликнулся: — Справлюсь. Итальянка закусила губу от досады и страха в надежде сдержать слёзы и смыкающиеся на горле лапы рыданий. Такой Лайсерг казался совсем чужим и пугающим. Такой Лайсерг был таким же страшным, как Борис когда-то, ещё до всех её ошибок. Фауна не смела задать последний, и очень простой, вопрос. Не смела, потому что боялась услышать наиболее вероятный ответ этим чужим и холодно-равнодушным голосом молодого человека. Взглянув на парня в последний раз и увидев, что он уже готов уйти, итальянка тихо и с замиранием сердца, проговорила: — Мари пойдёт домой одна?.. Робкий вопрос девушки невесомо растаял в холодном недружелюбном утреннем воздухе. Лайсерг угрюмо выдохнул и, как-то болезненно содрогнувшись, сухо-холодно ответил: — Нет. Я провожу. Но разговаривать по пути у меня нет ни желания, ни настроения. Мари испуганно кивнула. Несмотря на сдержанно-холодный тон, который взял англичанин, Фауна всё же обрадовалась, что он ответил и даже согласился проводить. Почти всю дорогу молодые люди прошли в гнетущем молчании, лишь изредка перебрасываясь какими-то незначительными фразами. — Идём, — сдержанно и холодно повелел англичанин. Девушка покорно тронулась вслед за парнем, ссутулив изящные точёные плечики и стараясь либо обогнать его, либо, напротив, держаться чуть позади. Словом, Мари, как могла избегала такого положения, при котором их руки находились бы на одном уровне во избежание некомфортных и неоднозначных ситуаций. Несмотря на слова англичанина, девушка предприняла одну попытку растопить холод молодого человека: — Лайсерг… Я могу в-всё объяснить… — несмело проронила итальянка, уже чувствуя, как слёзы, переполнившие зелёные глаза, так равнодушно и неизбежно стекали по побледневшим щёчкам. Дител ответил удручённым равнодушным молчанием. Лишь пройдя ещё один квартал по сонной улице, парень подал голос так неожиданно, что бедная итальянка даже вздрогнула. — Не нужно, Мари. Ты мне ничего не должна. Думаю, моя помощь в адаптации тебе больше не требуется… — Лайсерг саркастично-болезненно усмехнулся, — …об этом я и говорил. Отныне ты не обязана отчитываться передо мной за свои поступки, мысли или слова. Я не буду против твоего общения с Борисом. Мне теперь всё равно. Прощай и спасибо за первое и последнее свидание. Всё-таки жаль, что мы так и не определили победителя… Пока, Мари. Девушка осталась одна в абсолютной растерянности и солёных и горьких слезах, которые медленно и тихо стекали по щёчкам. Неужели всё вот так просто закончилось и Лайсерг бросил её?.. Оказалось, всё так просто потерять и так сложно удержать… Почти невозможно. Мари не хотела строить бессмысленные и пустые заранее ложные и несбыточные надежды, что Лайсерг сейчас вернётся. Вот так резко подбежит сзади, обнимая её и поцелует в шею или нос, как он это делал раньше. Нет, конечно, нет. Скорее уж Лайсерг больше никогда не вернётся. А ведь если бы она всего лишь сказала парню о своём общении с Борисом, этого можно было бы избежать… Но Мари этого не сделала. И теперь вдвойне было горько от мысли, что она своими руками выбрала такой исход их отношений. Фауна неторопливо и апатично, опустив заплаканное лицо, двинулась по ступеням на крыльце своего дома, куда довёл её Лайсерг. Что ей теперь делать?.. Говорить о случившемся подругам или ещё кому не было никакого желания. Мари осознавала свою вину и не желала, чтобы, как это часто бывало, подруги или другие близкие люди, которых у итальянки никогда и не было, обливали грязью Лайсерга за то, что он отказался от неё. Мелькнула мысль доверить свою потерю Борису, ведь с когда-то неприятным ей молодым человеком девушка за время совместной работы над рефератом успела сблизиться… Вот если бы только сейчас был с ней Чак или родители… Они бы точно помогли. Но Чака не было никогда. Чак давно уже не больше, но и не меньше, чем игрушка, которую подарил Лайсерг… И новая солёная, словно морская, волна слёз окатила щёчки итальянки. В разбитом отчаянием сознании возникла нелепая и давно уже привычно-несуразная мысль. Мари уже примирилась с тем, что её ум работает не так, как у здоровых ровесников, но это иногда помогало девушке отвлечься от угрюмой безысходной реальности, позволяло забыться в своих лёгких и скрытых ото всех мыслях, которым итальянка улыбалась и, чаще всего, совершенно неуместно. А вдруг, море появилось, когда богу было очень грустно, и море — это слёзы бога?.. Девушка улыбнулась такой неказистой и несуразной гипотезе, которую никто не узнает и, спотыкаясь из-за мутной пелены слёз, что застилала взгляд, продолжила восхождение по крыльцу.***
Лайсерг не знал, как ему поступить. Об отношениях с Мари больше не может быть и речи. Нет, парень старался не злиться на девушку и не осуждать её. Просто не хотел больше ещё когда-либо встречать итальянку. Просто англичанин вычеркнул бы её из своей жизни, из своих воспоминаний и мыслей, если можно было бы. Но не можно, ведь, как ни крути, мир не подстраивается под изменения в их взаимоотношениях, и они остаются одногруппниками, а значит, он неминуемо увидит Мари в колледже уже завтра. За это время ему следует морально подготовиться. Голову заполняла только одна навязчивая и болезненная мысль: «Как Мари могла так поступить?.. Ведала ли она, что творит? Хотя, какая разница, если ничего уже не вернуть назад?.. Даже если и она неосознанно отдалась этому румынскому ублюдку, могла бы просто хотя бы рассказать англичанину о своих учебных занятиях с Борисом… Ведь, если ничего плохого в них не было, то почему итальянка побоялась просто сказать?..» Все эти мысли болезненные и навязчивые, терзали его сознание и выматывали изнутри. Хотелось просто забыть обо всём. И о Мари, и о чёртовом Борисе. Слёз не было. Была сухая горячая боль, выжигающая грудь. Пламенем сдерживаемого крика, который парень запирал в себе, чтобы ни семья, ни друзья не догадались о его состоянии. Не узнали о её предательстве.