ХайКаве сборник

      Альхайтам всегда был немного заносчивым и знал об этом. Он не собирался это менять и становиться удобнее, он не собирался участвовать в социальных танцах, не видел смысла как-то подгибаться под других и также не ждал, что кто-то будет подгибаться под него. Альхайтама не особо полюбили в академии: дома бабушка подшучивала над его скверным характером и мягко предостерегала, что он помешает подружиться со сверстниками, с теми, кто будет так же умён и находчив, и проницателен, и далее по списку. Бабушка обожала Альхайтама, и Альхайтам был уверен в своей безупречности. Или, по крайней мере, не собирался позиционировать себя иначе с другими.       Обычно попытки контактировать с другими студентами заканчивались грустно: они не могли найти общий язык, и Альхайтам чувствовал горький вкус разочарования. Не то чтобы ему вообще хотелось налаживать контакты, он не искал друзей (хотя и не отказался бы, если бы представилась возможность _действительно_ сблизиться с кем-то), но ожидал хотя бы встретить людей, с которыми он мог бы наравне обсуждать научные темы. Всё-таки это академия, должны быть ещё гении в академии, должны быть те, кто мог бы сравниться с Альхайтамом или превзойти его (Альхайтаму бы этого хотелось — чтобы увидеть области своего роста и развития), но люди сплошь разочаровывали.       Каве появился словно из воздуха. Альхайтам знал о его существовании, потому что Каве был на пару лет старше, и его имя уже звучало в упоминаниях крупных проектов академии; ещё Альхайтам пару раз слышал, как люди восхищались его красотой. Однако сам Альхайтам уже зарёкся общаться с людьми, которые не стоят его времени, а Каве просто подошёл в библиотеке и с лучистой улыбкой представился.       — Часто вижу, что ты сидишь тут один. Хочешь разделить материалы? Дело в том, что я тоже собираю информацию об этих руинах и…       Альхайтам хмуро осмотрел пухлую пачку книг и собранных научных работ в хрупком переплёте и пожал плечами. Он указал на стопку поменьше:       — Я уже просмотрел эти материалы, можешь использовать.       Каве сел рядом и ещё более лучисто улыбнулся. Он смотрел на Альхайтама с каким-то странным интересом, которого раньше Альхайтам не замечал.       — А ты, значит, Альхайтам, — говорил Каве. — Говорят, что ты гений и молчун. Ты интересуешься этими руинами для научного проекта или общего развития, или?       Альхайтам вскинул бровь и выдержал даже приличную паузу перед тем, как ответить.       — Праздные беседы меня не интересуют, лучше потратить это время на исследования или, по крайней мере, наслаждение тишиной.       Альхайтам был уверен, что достаточно чётко дал понять, что не настроен говорить, но Каве только смешно нахмурился. Он был скорее озадачен, чем раздражён, и всё же его лицо теперь выглядело немного напряжённым.       — Как же ты понимаешь, праздный ли разговор, если даже не пытаешься его поддерживать? Раз мы изучаем одну и ту же тему, нам, наверняка, есть, что обсудить!       — Ну, — Альхайтам высокомерно хмыкнул, — удиви меня.       Каве звонко рассмеялся — на другом конце дома Даэны было его слышно.       — Знаешь, в этом что-то даже есть, — он сказал с ядовитой ноткой в голосе. — Доказать, что наш разговор достоин твоего внимания? Ты хотя бы раз бывал в пустыне? Вот в самих руинах? Видел эти стены, эти надписи своими глазами? Я да.       — Было бы опрометчиво отправляться туда без подготовки. Поэтому разумные учёные и делают столько предварительных приготовлений, изучают вопрос.       Каве чуть приблизился, но казалось, словно это случайно, он просто опёрся на стол руками и немного сдвинул корпус вперёд — Альхайтам почувствовал себя неловко. Некомфортно.       — То есть нет? — надавил Каве.       — Ещё нет, — согласился Альхайтам и звучал так же уверенно, как всегда, но не чувствовал себя так же.       — Ну, если захочется обсудить… Я здесь.       И Каве после короткого пролистывания страниц диссертации принялся читать. Он тут же словно потерялся из пространства — был поглощён тем, что читал, был сосредоточен. Он и правда выглядел хорошо. Альхайтам потерял ещё немного времени, изучая его взглядом, и отметил, что Каве, вообще-то, быстро читает. Это было очком в его пользу. Потом Альхайтам вернулся к своему чтению и сам не заметил, как время клонилось к закату. Каве потянулся и осторожно тронул Альхайтама за руку — не навязчиво, просто чтобы привлечь внимание, и отвёл сразу же, как Альхайтам перевёл взгляд.       — Уже пора. Закрываются. — И прежде, чем Альхайтам успел что-то ответить, Каве подхватил приличную стопку бумаг, которые оба уже прочитали. — Я отнесу это на место. Ещё увидимся.       Альхайтам только хмыкнул, потому что воспринял это только как фигуру речи, но на следующий день Каве снова был в доме Даэны с теми бумагами, которые были интересны и самому Альхайтаму. Они обменялись только парой коротких приветствий, и Каве снова предупредил, когда пора уходить. Альхайтаму почему-то это казалось очень милым. Это был странный жест, Альхайтам не думал, что ему такое понравится, но почему-то ему это было приятно. Ещё через пару дней Каве пришёл с чертежами.       — Извини за это, — сказал он с неловкой улыбкой, — сегодня мне понадобится много места.       Он целый день вчитывался в текст и пытался подправить что-то на своих чертежах, а потом снова переделывал. В конце концов, Альхайтам встал посмотреть. Каве пытался воссоздать чертёж одного из утерянных строений эпохи Царя Дешрета. Чертежи были грязными, очевидно, это был не первый и не последний черновик — что-то не сходилось. Альхайтам видел прорисованные и стёртые, а где-то просто зачёркнутые элементы. В конце концов его взгляд зацепился за купол — перечёркнутый. И почему-то сказал:       — Там не могло быть куполов.       — Да, я уже понял, — Каве устало вздохнул. — Все эти учёные, им едва ли можно верить! Они пишут разное, оно никак не соотносится одно с другим, и мой опыт говорит про третье, и я не до конца понимаю все слова, потому что, знаешь ли, это не моя специальность.       Альхайтам сказал раньше, чем успел осознать:       — К счастью для тебя, это моя специальность. Какие слова вызывают вопросы?       Каве как-то недоверчиво сощурил глаза, но поднял чертежи, перебирал какое-то время свои записи (безупречный витой почерк), тыкнул в лист, где просто ряд слов с возможными значениями и тучей вопросительных знаков. Альхайтам быстро пробежался взглядом и усмехнулся.       — Нет. Это известная ошибка, но в ранних исследованиях её ещё не исправили. Это слово читается как «птица» и имеет мало отношения к архитектуре само по себе, но в сочетании вот с этим уже можно понять как «изогнутый». Лучше покажи исходный текст — я скажу, что из этого знаю.       Каве с облегчением улыбнулся и какое-то время ещё рылся в бесконечных бумагах, пока не достал серию грязных записей.       — Мне не дали забрать эти работы (разумеется), и я, конечно, не смог привезти с собой то, что видел в руинах, но вот то, что я успел собрать вместе. Эти символы ещё имеют мало смысла для меня, но я хочу узнать. Я, вообще-то, уже даже записался на факультатив, подумал, что будет неловко с тобой там встретиться, ха-ха.       — Почему же? — Альхайтам просматривал бумаги, стараясь не обращать внимания на вдруг накатившее волнение. — Это очень логично — встретиться в таких обстоятельствах. Итак, здесь мало говорится про постройки, но упоминается много свободного пространства. Возможно, это был открытый или очень большой зал. Возможно, место для аудиенций? Смотри…       Альхайтам присел совсем рядом с Каве, их плечи касались, когда Альхайтам объяснял каждое слово конкретно, давал пояснения. Они оба пытались соединить эти слова с чертежами, и Каве делился тем, что увидел в руинах, а Альхайтам вдруг понял, что, вообще-то, впечатлён. Ему и самому хотелось, конечно, побывать в руинах, но он сам ещё не добрался, он сам изучал эту тему только на расстоянии — а Каве уже был там. Он рассказывал про автоматизированные защитные механизмы, про тугие потоки воздуха, которые сбивают с пути, если не деактивировать их, про странные вещи, которых он ещё не понял, но точно разберётся. Альхайтам слушал Каве внимательно и получал от этого очень специфическое для себя удовольствие, какого раньше не было: мало кто мог удивить Альхайтама, и тем более приятно. И в конце вечера Альхайтам зачем-то пообещал, что будет помогать Каве, а Каве приобнял его за плечи — всего секунда — и душевно улыбнулся.       — Я рад, что мы нашли общий язык, — сказал он искренне и легко. Тогда Альхайтам понял, что всё это время Каве был напряжён рядом с ним, что ему было неуютно, и почему-то ему стало совестно.       — Тогда встретимся на лекции?       — Да, а потом быстрый перекус — и за работу!       Альхайтам уже было возразил, что это лишняя трата времени, но передумал. Он даже словно вспомнил, что голоден.       Каве принёс еду из дома — наспех сделанные сендвичи, пара яблок и горький шоколад. В целом продуманный рацион для хорошей работы мозга. Альхайтам жевал купленную неподалёку питу и скучал по бабулиной стряпне. Это было приятное время: Каве болтал о всякой ерунде, а Альхайтам слушал его с пустой головой. В конце концов, Альхайтам не отдавал себе отчёта в том, как они _сблизились_. Они уже не просто двое незнакомых студентов, столкнувшихся в библиотеке. Они уже Каве и Альхайтам, они проводят время вместе, учатся вместе, разделяют общее увлечение — как минимум, приятели. Странно, Альхайтам не был удовлетворён этим определением, этим мелким значением. Он ещё не знал названия тому, что между ними происходит, но уже знал, что это что-то особенное.       Альхайтам видел Каве с другими: он и сам был другим. Каве всегда был блистательным, отзывчивым, вежливым и до боли удобным всем, кроме себя. Альхайтам видел это со стороны: как другие пользовались его добротой, его нежным взглядом на мир, его трепетным отношением к ближним. Альхайтам находил эту черту абсурдной и даже раздражающей, но не говорил об этом прямо. Он чувствовал странную, почти неестественную злость, когда видел, как кто-то снова пытается залезть под крыло Каве и скинуть на него всю работу, прикидываясь дурачком. И также чувствовал облегчение, удовлетворение, такую же неественную радость, когда Каве рядом с ним снимал свою безупречную, абсолютно великолепную и сияющую улыбку, перед которой никто не мог устоять. Каве тяжело вздыхал, хмурился, ворчал и был расслаблен. Альхайтаму это льстило, Альхайтам принимал это очень лично, он даже гордился этим. Ему потребовалось время, чтобы осознать, чтобы это пришло ему в голову приблизительно такими словами: он особенный для Каве. Это заставляет его чувствовать себя так хорошо — что Каве его приметил и выделил, и смог вести себя более естественно. Как будто бы Альхайтам для него надёжнее и приятнее других, кто всегда вертится вокруг него. Это так грело самолюбие Альхайтама, что на второе осознание потребовалось ещё какое-то время. Ему хотелось быть особенным для Каве, потому что Каве — был особенным для него. Он видел, какой Каве, когда не притворяется, он уважал Каве, он признавал и, пожалуй, даже восхищался его опытом, он был расположен к Каве. Нет, не так. Каве ему нравился. То есть по-настоящему нравился, а ему редко нравились люди — Альхайтам никем не интересовался.       Каве был особенным. Альхайтам теперь понимал, что заслужить время Каве и его внимание не менее ценно, чем заслужить внимание Альхайтама. Да, Каве помогает всем подряд, кто попросит его о помощи, но, как и Альхайтам, Каве не воспринимает других себе равными. Это никогда не выглядит высокомерным, Каве этого даже не осознаёт, но он так покровительственно относится к людям — потому что знает, что может им помочь, потому что где-то очень-очень глубоко внутри своей головы считает себя лучше. Может, не намного, а ровно настолько, чтобы помочь нуждающемуся, и всё же. Альхайтаму это нравилось, ему это было понятно. Ему было по-своему грустно, что Каве не даёт людям понять этого так же явно, как это делает сам Альхайтам: они общаются не абы с кем, Каве — особенный. Дело не только в его безусловном таланте, дело в том, какой Каве человек, в его тонком чувстве прекрасного и находчивом разуме, и добром сердце. Быть замеченным Каве — это комплимент. А быть тем, с кем Каве не нужно притворяться — честь.       Альхайтам знал, что рядом с ним Каве отдыхает, и это грело. Этот факт при перекатывании его в очередной раз в мыслях делал что-то с телом Альхайтама. Он мог узнать эти симптомы, но ему было трудно поверить. Как, в конце концов, он мог попасться на такое? Любовь?