Палимпсе́ст

      Сегодня, эээ… 1-е число, январь. Удобно однако, хе       Парень на видео запустил руку в буйную гриву фиолетовых волос и неловко усмехнулся.       Меня зовут Скалл Де Морт, прошлое имя, данное родителями, Уильям Де Мара, но с каждым днём я все меньше в этом уверен. И нет, это не из-за Нового Года и Рождества. Я не пью. Родился я во Франции пятидесятых годов, в августе восьмого числа, сейчас точную дату уж не вспомню, оригинальный паспорт давно где-то сгинул, но хорошо, что я помню хотя бы это. Моя память…       Он закусил губу, уставившись в никуда. Его взгляд был направлен точно в объектив камеры, но вместе с тем не было ощущения присутствия. Он не видел.       В последнее время я стал замечать за собой особую забывчивость. И… я не знаю сколько уже успел забыть. Заметил я это лишь после того, как не смог назвать кличку своей собаки. Помню лишь ощущение её длинного меха под моими пальцами, громкий заливистый лай и добрые глаза. А также боль от потери. Её зарезал какой-то ублюдок, посчитавший лай слишком раздражающим. Больше ничего. Возможно, это звучит глупо, но она была моим первым другом. Первым и единственным за всю жизнь. Она была важна для меня, но я её постепенно забываю, несмотря на то, что ежедневно вижу на обоях моего телефона. Это… страшно.       Парень закусил губу и растер предплечье, отчего на его футболке цвета спелого апельсина образовались ломаные складки.       Может быть в моей памяти ещё что-то отсутствует, но я пока не могу быть полностью в этом уверен. К тому же мне даже не с кем поговорить на эту тему. Никто не поймёт, все лишь отмахнутся, как от надоедливой мухи.       Скалл тяжело выдохнул и сцепил перед собой пальцы в замок, прикладывая несколько больше сил в это действие, чем нужно. Было видно как тонкие пальцы побелели в местах соприкосновения, в то время как кончики стали ярко алыми, будто спелые зернышки граната. Аметистового цвета глаза бездумно уставились в лакированную поверхность стола, черный зрачок, что ярко выделялся на фиолетовом фоне, то скрывал за собой почти всю радужку, то будто исчезал, настолько крохотным он становился при сужение. Это была ненормальная реакция, продолжавшаяся в течение нескольких минут, пока парень крупно не вздрогнул, передернувшись всем телом, и вновь не посмотрел в камеру.       Камера записывает? Но… ах, да, точно, моя память. Ну…. Будущий я, либо не я, то что ты видел… в общем, вот это происходит со мной. Неожиданные зависания, в результате которых память будто старается вытолкнуть только что приобретенные воспоминания. Пропажу новых я ещё могу заметить, но вот ранних… Не уверен. Возможно я уже забыл половину своей жизни, и даже не знаю об этом, поскольку те воспоминания были для меня не особо важны. По крайней мере тогда, но на данный момент каждый кусочек моей жизни стал мне важен. Имея не ценим, потерявши плачем? Так ведь говорят в таких ситуациях, да?       Парень оттолкнулся ладонями от стола и покрутился на стуле, в конце чуть не завалившись назад. К счастью нелепого падения удалось избежать резким рывком вперёд, отчего изображение на экране слегка задрожало.       Воу, только не падай!       Парень резко приблизился к камере, вытягивая руки. Видимо, он успел поймать камеру, ведь изображение на экране пропало, оставляя место лишь темноте, с небольшими просветами.       Успел……       Голос чуть ли не плавился от удовольствия и вскоре картинка стабилизировалась, показывая улыбающегося парня. Было видно, что он крайне собой доволен.       Так, о чем это я? Ах, точно! Память! Думаю, мне нужно рассказать как можно больше, чтобы после пересмотреть и знать, что происходит и что я забыл. Также нужно будет вести небольшой дневник, чтобы записывать свои действия в течение дня. Не все конечно, а самые важные.       Парень наклонился, скрываясь под столом. Шуршание бумаги, стук дерева о дерево, резкий стеклянный звон и вот фиолетовая макушка вновь оказывается в зоне записи, а в руках небольшой блокнот с милым котёнком на обороте.       Думаю, этот подойдёт. Даже Реборн… особенно Реборн не рискнёт брать его в руки. Чем нелепее вещь, тем меньше шанс проявления интереса этого заносчивого мужчины к ней. Хехехехехехехе!       Скалл коварно рассмеялся, пародируя злодеев старого Диснея.       Так, сегодня у меня не особо много времени, хоть Аркобалено и не должны вскоре вернуться. Кстати о них, не хочу, чтобы они знали что со мной происходит. Не хватало мне ещё и за свои новые проблемы ловить от них презрительные взгляды. И так уже они у меня вот здесь!       Он очень эксцентрично указал на свою шею, после чего хмыкнул куда-то в сторону, скрещивая на груди руки.       Начнем с самого дорогого — моя семья.       Скалл снова порылся в ящике стола и достал пухлый конверт, из которого на глаз вытащил пару фотографий. Маленькая, грустная улыбка растянула его губы. Пальцами огладив края бумаги, парень аккуратно сложил их на столе, беря верхнюю. Эту фотографию он повернул лицевой частью в камеру и можно было увидеть на ней красивую хрупкую женщину с длинными темно-фиолетовыми, почти черными, волосами, светло-карими глазами и доброй улыбкой, обращенной к кому то за пределами снимка.       Маму зовут Дакота Де Мара, в девичестве Берр. Она была актрисой… театра? Да, это точно был театр, хоть название и ускользает от меня. Сирота, вырвавшая себе место под солнцем в столь токсичной среде как искусство. У неё были тёплые руки и заразительный смех.       Он замолчал. Тишина была давящей, а скорбная фигурка Скалла лишь ещё больше вгоняла в уныние. И без слов было понятно, что случилось с женщиной. Тряхнув головой, он убрал фотографию и выставил на обозрение другую.       Анджело Де Мара — мой отец.       На снимке был представлен рослый мужчина с зачесанными назад черными волосами, яркими фиолетовыми глазами и влюбленной улыбкой. Эта и предыдущая фотографии оказались частью одной истории и если соединить их, то получится цельная композиция, где может уже и не особо молодая, но красивая пара сидит за одним столиком, так, будто в мире есть лишь только они одни.       Он работал хирургом и по выходным любил ходить в театр. Там то они с мамой и познакомились. Она на сцене в пышном платье, пошитом на манер восемнадцатого века, он — в роли восхищенного зрителя. Она заметила его в толпе и ради этого взгляда он был готов на всё. Так и началась их история.       Скалл любовно провел по фотографии кончиками пальцев, после чего отложил её в сторону, грустно вздыхая.       Что-то это оказалось сложнее чем я думал… Вроде столько времени прошло с их…       Он запнулся. Было видно как тяжело даются слова, и как судорожно дрожит его тело, даже при мысли о том, что нужно сказать.       Я не могу. На сегодня всё.       И экран померк.