Палимпсе́ст

      В этот раз Скалл включил камеру и, отвлекшись на что-то, попросту забыл про запись. Большую часть времени можно было наблюдать просто пустую комнату, в которой лишь иногда появлялся Облако. Он мельтешил туда-сюда, бормотал невнятные вещи и вновь уходил. И казалось бы, что вся запись будет ни о чем, но когда в комнате стемнело полностью, началось… действие.       Две фигуры в тиши ночи были неотделимы друг от друга. Влажные звуки не оставляли вариантов для того, что сейчас происходит. Они быстро преодолели расстояния от двери до кровати, после чего упали в мягкие объятия перины и одеяла. Меньшая фигурка изящно выгибалась на простынях, под умелыми ласками мужчины. Скалл не сдерживал стоны, а Реборн лишь поощрял такую несдержанность поцелуями везде, где мог дотянуться. Было видно с какой жаждой и трепетом мужчина касался Облака, с какой жадностью сцеловывал с пухлых губ громкие стоны. Казалось, что глаза его светились алчным желтым, желая запечатлеть все что происходит, чтобы сторожить это как величайшую драгоценность. Правда, скорее он будет держать в руках источник воспоминаний, не отпуская от себя, учитывая как сильно он прижимал к себе тонкий стан Де Морта.       В темноте можно было различить лишь силуэты, да звуки, но и этого хватало. В какой то момент вся томность прелюдии резко перешла в иную плоскость страсти. Мужчина едва ли не пожирал партнера под собой. Он вдавливал его в подушку, выбивая стоны и вскрики, заставляя кататься по простыням. Толкался с силой, словно участвовал в завоевании, каждым толчком отвоевывая все новую территорию. Стоны и шлепки кожа о кожу полностью заполнили комнату. Рассеянный лунный свет иногда оседал на точечных мышцах итальянца, делая его более рельефным и совсем чуть чуть мог задеть собой тонувшего в удовольствие Скалла. В какой то момент блеснула стеклянная грань шприца, что мелькнул лишь на мгновение, вонзаясь в светлую кожу Облака, в тот же момент получившего разрядку.       Когда Реборн, наконец, отстраняется, Скалл, казалось, лишился костей — после такой кульминации в его теле не осталось ни грамма силы — но Реборн переворачивает его и дергает на колени, поддерживая вес Облака. Мужчина обхватил рукой плоский живот, спина Де Морта наклоняется к груди Солнца. Когда киллер хватает свой член, чтобы вновь направить его внутрь, дыхание Скалла становится прерывистым, с тихими всхлипами. Лицо искажено эйфорией недавней разрядки, а по лицу катятся слезы. Глаза лихорадочно блестят, но он лишь ближе прижимается к мужчине, требуя ласки.       Они оба стонут, когда головка с легкостью входит в него, мышцы бедер Реборна напрягаются, пока он полностью не оказывается внутри, и Облако откидывает голову назад, чтобы положить ее на широкое плечо, тяжело сглатывая в пике удовольствия. Их тела покрыты слоем пота еще до того, как Солнце начинает двигаться. Поначалу киллер двигается медленно, его толчки вялые и поверхностные, как будто у них есть все время в мире. Де Морт пытается сморгнуть влагу в глазах, накрывает рукой руку мужчины, лежащую на его животе, и нежно поглаживает тыльную сторону руки большим пальцем, каким-то образом находя в себе силы начать двигаться, чтобы встретить его толчки.       Реборн тихо стонет, пряча лицо в шею Скалла и прижимая его крепче, как будто он никогда больше не хочет его отпускать. Киллер убирает волосы Скалла с шеи, чтобы поцеловать, когда темп начинает ускоряться, хватая Облако за бедра и грубо стискивая их для поддержки, мужчина с силой врезается в него — и то, что было нежным в начале, теперь начинает ощущаться так, словно в Солнце не осталось ничего человеческого. Только желание обладать. Сохранить рядом с собой навсегда.       Реборн прижался ещё ближе, так, что между ними не осталось и миллиметра свободного места. Они достигли пика вместе, и Скалл беспомощно обмяк в сильных руках, медленно проваливаясь в сон. Солнце же ничуть не смутился, аккуратно уложил их двоих на кровать, так и не отстраняясь от Облака, после чего, поцеловав парня в щеку, закрыл глаза и тоже провалился в сон. В какой то момент запись прекратилась, запечатлев на последок двух мирно спящих людей.