Like a...

Во рту всё ещё перекатывается привкус крови — разорванная губа едва запеклась. Но Кирю притягивает Маджиму ближе, кладёт ладонь ему на затылок, горячо выдыхает — как будто у него всё ещё сбито дыхание — и получает то, чего хочет. То, чего они оба хотят. Губа снова рвётся, кровь смешивается со слюной, пьянит сильнее, и оттого Маджима только углубляет поцелуй, ощущая, как чужой язык проходится по его заново открывшейся ране. У них один афродизиак на двоих. Маджима тянет одежду Кирю на себя — мнёт-рвёт-сдирает едва ли не вместе с кожей. Тот дёргается, путается в рукавах, не прерывая поцелуя, словно, лишись он хоть на секунду чужих терзающих его губ, то задохнётся. Наконец одежда летит на пол — за ней скользит яркий пиджак Маджимы, сходит с него как со змеи старая шкура, приоткрывая новую, разукрашенную чернильными волнами и лепестками сакуры. Негромкое довольное урчание зарождается в его горле, когда руки Кирю обхватывают его — сжимают крепко и сильно. Впиваются, подобно драконьим когтям. Маджиме хочется, чтобы эти когти его разорвали — и поэтому первый, с прерывистым выдохом чуть отстраняясь от Кирю, кусает его чувствительную шею. В ответ его приподнимают в воздух — и бросают на кровать; резная спинка с грохотом впечатывается в тонкую стену комнаты почасового отеля. Если от этой кровати под конец останется лишь труха, Маджима с удовольствием заплатит вдвойне за порчу имущества. Если, конечно, сможет ходить. Он изворачивается, чтобы вновь оказаться с Кирю лицом к лицу. Тот уже нависает над ним: волосы, зачёсанные назад, растрепались, и пара мокрых от пота прядей упали на лицо — а оно пылает, словно бы в разгаре схватки, глаза горят грозной решимостью. Кто иной уже от одного этого взгляда, взвизгнув, пустился бы наутёк, сверкая пятками. Маджима, взвизгнув, снова набрасывается на Кирю, как голодный пёс. От этого взгляда в паху становится восхитительно горячо и невыносимо тесно. Губы снова сталкиваются, окрашиваясь разгорячённой кровью; ногтями Маджима царапает дракона у Кирю на спине, словно изображённого зверя можно было раздразнить, раззадорить ещё сильнее, чем его обладателя. Ощущает, что чужие ладони ложатся ему на бёдра, нашаривая пряжку ремня — и тут что-то дикое, противоречиво-бешеное поднимает голову в его душе. Он жаждет, чтобы Кирю сделал это. Но не собирается отдаваться на его милость без боя. Тот отшатывается, едва не свалившись с кровати, когда в открытую грудь ему прилетает коленом. Бросает растерянный взгляд, но в следующее мгновение выдыхает, многозначительно хмыкает, хрустит пальцами, напоказ разминаясь, — от этого звука оскал Маджимы становится только шире. Когда Кирю ухватывает его за ногу, Маджима лягается, приподнимаясь на локтях. Когда Кирю наваливается сверху, придавливая всем весом к матрасу, — рычит и тщетно пытается отбросить его, вывернуться из-под него, ужом выскользнуть. Когда Кирю резко пришпиливает его запястья к простыням, хищно тянется к нему, словно бы хочет вцепиться в глотку — и правда хочет, но не зубами, а окровавленными губами, в которых покалывает от соли и пульсирующего желания. Он дёргается ещё пару раз, убеждаясь, что из-под Дракона ему не вырваться. И стоит ему только затихнуть, как Кирю, на мгновение отстранившись, одним махом переворачивает его, локтем вдавливая в позвоночник и перехватывая запястья. Маджима восторженно воет и, уже не упрямясь, подаётся к нему тощим задом, ощущая даже через пару слоёв ткани, что их короткая потасовка разожгла ещё пуще не только его. Кирю быстро избавляет их от остатков одежды, которые отделяют их друг от друга. Не растрачивает зря время на подготовку — Маджима не стал бы так яростно напрашиваться, если бы не был готов сходу напрыгнуть на его член. Чёрт, он был готов напрыгнуть на него прямо там, в грязном переулке, всего в паре шагов от шумной Пинк-стрит, сразу после того, как отвесил Кирю пару чувствительных пинков, едва не зарядив острым носком ботинка по голове, а Кирю повалил его на землю особо удачным хуком слева, который до сих пор жёг Маджиму где-то под рёбрами — мучительно-сладко, так, как всегда жгло от любых прикосновений Кирю. От любого его взгляда, от одной только мысли о нём, неистовом и в то же время собранном во время битвы, неумолимом и не сдерживающем себя, величественном в гневе — и таком желанном в охватывающем его пламени. Это пламя у них одно на двоих. — Блять, ну давай уже, ну… — Маджима нетерпеливо рычит-стонет-поскуливает, и вздох удовлетворения вырывается из его горла, когда Кирю, наконец покончив с самым необходимым, входит, заставляя его выгнуться под ним и вцепиться в смятые простыни. Ладони Кирю перемещаются с его бёдер на плечи и стискивают — на это Маджима отзывается ещё одним восторженным стоном, ежесекундно облизывая кровоточащие губы и скребя ногтями по матрасу, словно полоумный зверь. Он ждал, желал, вожделел этого весь вечер — и он это получит. Он получит от Кирю всё, что тот может ему предложить. Мёртвая хватка, мощный рывок назад, жгущая-упоительная боль. У Кирю свой ритм — беспощадный, разрушительный, с каждым толчком-рывком словно бы глубже вторгающийся, задевающий сразу за всё живое, хриплыми стонами с губ Маджимы срывающийся. Едва не выворачивающий ему плечевые суставы, словно бы пополам сломать стремящийся, на коже отпечатывающийся алыми пятнами. Бьющий, вколачивающий — овладевающий. Иного Маджима бы не принял. Иного Дракона Маджима бы не любил. Он ходит под ним ходуном, в резонансе со всё ускоряющимся темпом; он прогибается сильнее — чтобы впустить Кирю глубже, ещё, ещё, чтобы тот душу из него вытрахал; он уже не понимает, что вылетает из его рта — восторженные слова или нечеловеческие крики; он весь отдаётся Дракону, который жёстко имеет его — потому что только Дракон заслуживает того, чтобы отдаваться ему без остатка. Волна наслаждения, смешанного с кроваво-красной дымкой перед закатившимся глазом, прокатывается по всему его телу; кажется, он всё-таки что-то говорит, пока чужое горячее семя наполняет его, а он сам кончает на простыни. «Я люблю тебя, Казума». «Я, кажется, сейчас умру, Казума». Неизвестно, что из двух. Скорее всего, нечто среднее — потому что Маджима ощущает себя где-то на том свете, в стране вечного блаженства. Когда бешеный ритм сердца чуть успокаивается, когда дымка перед глазами исчезает, а звуки и цвета этого мира снова возвращаются к нему — и тянущее послевкусие после слишком уж грубой прелюдии — Маджима слышит, что Кирю тоже что-то говорит, лёжа на нём и медленно покрывая его шею и плечи поцелуями. — Я тоже люблю тебя, Горо.