***
Амен в ту же ночь, как в Гермополь прибыл, обход решил провести. В переулке разговоры услышал, на отряд обернулся, чтобы тише себя вели и беседующих не спугнули. Девушку заметил, что животинку собой прикрывала, напротив неё мужчина стоял, палку в руке сжимал. Амену сразу расклад такой не по душе пришёлся, пусть она и жрицей любви была, но это не давало право на неё руку поднимать. Мужик тот трусом оказался, сразу в дом отступил. Мужчина взгляд на девушку перевёл. — Что забыла здесь в такой час? Дурное место для твоих услуг, — в глазах её недоумение прочёл, будто нелепость сказал. — Услуг? — шёпотом переспросила. — Не в подворотне телом торгуют, — довольно резко произнёс Амен. Досадно ему было, она невероятной красотой обладала, возможно, и клиентов у неё предостаточно. Злиться понемногу начал на девушку эту, за лицо её милое. — Ошибся, — твёрдо произнесла она, взгляд на него подняла. Он на секунду в омуте зелёном утонул. Без страха на него глядела, рассматривала бесстыдно. Ночью преступление произошло, сложить одно с другим и понять, что в этом девушка с подворотни замешана, не составило труда. Амен в храм прибыл, где Эва обучалась. Нашёл её в объятьях паренька, скривился, к ней подошёл: — Не ожидала увидеть вас и здесь… — видел, что растерялась, но скрыть пыталась. — Отойдём, — мужчина шаг в сторону сделал, чтобы меньше ушей разговор их слышали. — Действительно учишься письму. Мне наставник твой нужен. Чем вы были заняты тогда в переулке? — Это… Касается обучения, — чуть ухмыльнувшись, ответила. Пытался из неё информацию вытянуть, но она не из болтливых была, сразу к наставнику послала. Сам не знал, зачем имя её спросил. Эвтидой назвалась, про себя ещё раз имя её произнёс, красиво звучит, и со значением нарекли.***
В колеснице недовольная сидела, на каждой кочке за края хваталась. По сторонам смотрела, очередной тряски не ожидая, вперед полетела, успел за талию её поймать. «Не хватало ещё писаря переломанного в Фивы привезти, там своих калек достаточно», — подумал мужчина, на друга посмотрел. Тизиан, делая вид, что за кортежем следит, улыбнулся, посмотрев лукаво, словно Тот всезнающий. Амен взор на девушку перевёл, она на него смотрела. Взгляд у неё взрослый, осознанный, должно быть, через многое прошла, жизнь уже повидала. «Интересно, сколько лет ей?» — Амен не знал, для чего ему это, но уж очень хотелось, чтоб ненамного младше него была. Всё нормально было до тех пор, пока рука её на пресс мужской не легла; жар по телу разлился, мурашками кожа покрылась. Хорошо, в накидке был, Эва не заметила этого. Лепетать извинения стала, но руку не убрала. Амен растерялся. Никогда женщинам вольности такой не позволял, не любил, что касались его, а непокорная эта из колеи выбила, прикосновение её приятным показалось; сам удивился. Пару раз её после этого ночью ловил. Первый раз случайно встретились, от лекаря выходил — она в кустах сидела, скрытная; ему смешно стало. Второй раз уже намеренно вышел вечером, надеясь её встретить, и не прогадал.***
Из воспоминаний голос Тизиана выдернул. — Амен, Эвтиду нужно лекарям передать, в лечебнице ей лучше будет, — Тизиан тоже за Эву переживал, за время это сдружился с ней и вину отчасти чувствовал, что оставил её тогда в поселении. — Она здесь будет, — тихо ответил Амен, не отрывая от девушки взгляд. — Но… Неразумно это, вдруг заразу подхватишь? Сейчас я пришлю… Не договорил, Амен голову к нему повернул, прорычал почти: — Она. Будет. Находиться. Здесь, — твёрдо проговорил мужчина, тоном своим дал понять, что разговор этот окончен. — Найди Исмана, пусть ко мне зайдёт, сам свободен можешь быть. Тизиан не обиделся на тон друга, знал, что переживает за девушку, только понять не мог, когда Амен привязаться к ней успел. Всегда холодный, отстранённый, служба на первом месте была. Женщины в жизни его присутствовали, да не долго. Много раз Тизиан о женитьбе ему намекал, возраст и статус позволяли, Амен отмахивался. «Не время», — говорил. А сейчас над девочкой трясётся, будто дорога ему больше всех. Тизиан подозревал, чем переживания его вызваны могли быть, но рассуждать не стал, за Исманом ушёл. Амен Эву за руку взял, холодная такая, совсем на неё не похоже. — Маленькая моя неферут, почему ослушалась? — обратился к ней тихо, словно разбудить боялся, продолжил монолог свой. — Не зря тревога меня не покидала с того дня, как в Фивы прибыли. Губами к ладони её приник, глаза прикрыл.***
Темнота и холод окутали Амена, как если бы в Дуат спустился. Обстановка знакомой казалась, шаг вперёд уверенно сделал, в руках факел появился. — Снова я здесь, — болезненно выдохнул Амен. Которую ночь ему снятся множество входов и выходов, запутанных коридоров, и лишь одна комната, которая всегда навевает ужас. Он уже привык давно не испытывать эмоций. С того самого дня, как убили мать, Амен перестал что-либо чувствовать, запретил сам себе, ещё будучи ребёнком. И вот сейчас, в очередной раз стоя перед этой дверью, он боялся. Боялся снова увидеть бедность, раскиданные по всей комнате вещи, разбитые мамины вазы, любимую сломанную игрушку, что подарил отец, когда жил с ними. Комната, ещё несколько часов назад наполненная жизнью и смехом, теперь походила на развалины. Но главным страхом было увидеть мать, неподвижно лежащую посреди комнаты в луже собственной крови. Она была всё в том же платье, что и несколько часов назад, только теперь тело её усеяно множеством синяков, руки неестественно выгнуты назад, связанные поясом от её любимого наряда; ноги, руки, даже лицо были в порезах. Только выражение лица оставалось спокойным, умиротворённым. Казалось, она просто прикрыла глаза. Амен не мог на неё смотреть, взгляд отвёл. Хотел, чтобы в воспоминаниях его живой оставалась. Ребёнком понимал, что дома проблемы были, мама никогда с ним не делилась, всегда улыбалась. Даже если слёзы в глазах стояли, говорила, что все хорошо будет. К ним часто приходили посторонние мужчины, кричали на мать, пихая ей в лицо мешок с монетами и показывая пальцем на маленького Амена. Последний раз даже удалось незаметно к двери пробраться, разговор подслушать: — Вон! — мать никогда не кричала, даже сейчас, теряя спокойствие. — Зачем тебе щенок этот? Всю жизнь чужой среди своих будет, тебе за него несколько мешков золота дают, до конца жизни в роскоши жить будешь, — зло прокричал мужчина. Амен уже видел его, однажды во дворе играя. Тот подошёл быстро, нагло осматривать стал, словно зверя редкого на продажу. — Катитесь в Дуат, и заказчику своему тоже передай, — прошипела женщина, дверь закрывая. — Пожалеешь, сука, что на свет его родила. Пожалеешь. В тот же вечер мать Амена к Тизиану отправила, другу его лучшему. — У них сегодня останешься, я Назифу предупредила, они не против, — улыбка её Амену грустной показалась. — Может, вместе пойдём, мамочка? — любил он Тизиана, братом его называл, к тёте тепло относился, но сейчас совсем не хотелось от матери уходить. — Иди, иди, Эни, — не нравилось, когда имя искажали, но мама любила его так называть, а ради неё он потерпит. — Люблю тебя, мамочка, — в щеку чмокнул, почти до двери добежал. — Амен, — окликнула его, — пообещай мне, что справедлив по жизни будешь, кто бы перед тобой ни был: богатый или бедный, слепой, глухой, больной. Всегда с уважением относись к людям, никогда не делай поспешных выводов. С мольбой смотрела, будто слова её последним желанием были. — Конечно, мамочка, — из дома выбежал. Если бы знал, что прощалась она с ним, не вышел бы за дверь, до последней минуты, до последнего вздоха рядом остался.***
— Эни, — Амен голос услышал, а следом боль почувствовал, что в груди расти начала. На зов обернулся. — Мама? — понимал, что это всего лишь сон, но воссоединение, о котором он мечтал десятки лет, грело душу; видеть её снова живой, улыбающейся и такой молодой. — Но раз ты здесь, кто в комнате тогда? — ответ в голове сам возник, в ужасе от двери отступил. — Нет! Нет, не может этого быть. Она не должна там быть! — эмоции разом нахлынули; всё, что копилось столько лет, обрушилось разом тяжестью на мужские плечи. Он не мог допустить, чтобы Эва лежала посреди комнаты: бледная, маленькая, избитая, мёртвая. Воображение сыграло злую шутку, подкидывая картинки детства. Он должен помочь, должен успеть в этот раз, он не оставит её там. — Успокойся, Амен, она в порядке. Пока в порядке, но это дело времени. Исман всё знает, его зови, — его успокоили её слова, но вопросы в голове роились… — Спасибо, мама, но откуда знаешь её и Исмана? — Она сказала, — тихо ответила мать. — Сказала, значит, — ком неприятный в горле собрался, но не об этом сейчас думал; готов к такому был, ведь изначально её подозревал в чёрной магии. — Ты не можешь её осуждать, сынок, — впервые услышал от матери такой тон, недовольна была им. Женщина аккуратно к сыну подошла, ладонью провела по белым волосам, пропуская пряди между пальцев, щеку его погладила. — Ты взрослый совсем стал, каким я тебя представляла. Помнишь, что я тебе говорила? Будь справедлив, никогда не делай поспешных выводов. — Мама… — Прощай, сынок, — она в последний раз на него посмотрела, прежде чем сон начал спадать, а перед глазами стало мутнеть. Вот уже некоторое время Амен в одну точку смотрел, руку Эвы от себя не убрал, надеясь хоть так её согреть. Мысли его ещё во сне были, понять не мог, как спустя столько лет мать увидел. Это ведь сон был? Что на самом деле с Эвой произошло? Стук в дверь услышал, руку её аккуратно вдоль тела положил. Чувства смешанные испытывал, но одно точно знал: не навредит ей. — Входи, — знал, что лекарь прибыл. — Верховный эпистат, помощник ваш сказал, что видеть меня желали, — мужчина ответить не успел, заметил, что лицо лекаря побледнело. Отбросив рамки приличия, к ложу метнулся, на колени рядом упал, за руку её взял. — Эме, Эме, это Исман, слышишь меня? — нервно затараторил. Осматривать её начал, глаза, как дышит, как на боль реагирует. — Когда это случилось? — Солнце ещё не село, она бледной была и кожа горячей оказалась, — ответил спокойно, но внутри оборвалось что-то. — Разрешите в Гермополь вернуться, травы нужные там оставил, не ожидал, что снова понадобятся. Амен взгляд удивлённый с Эвы на Исмана перевёл. Сестра его без сознания лежит, а он домой собрался? Совсем его не удивило её состояние? — Снова? Знаешь, что с ней? — решил не медлить; раз сказано было, что помочь только он может, выяснить нужно, что происходит. — Знаю. Она спит, — спокойно ответил лекарь, ласково глядя на сестру. — Издеваешься надо мной? Ещё скажи, что она без сознания сейчас, — злился, контроль над собой терять начал, всё больше волновался: она лежит, словно мумия в гробнице, не живая, замерев в одном положении. — В сознании. Не могу всего рассказать, эпистат, будет готова, Эме сама всё поведает, но кое-что объясню. Не хворь это, а болезнь, что тенью за ней следует. Детство тяжёлым у неё выдалось, сам многого не знаю. Когда семья наша приютила её, налаживаться всё стало, она разговаривать начала, улыбалась даже. В один из дней мы по рынку гуляли, она в толпе увидела кого-то, побледнела, падать начала, едва поймать успел. С десяток дней в себя не приходила. Лекарь опытный поведал про недуг, человек из-за сильного потрясения в сон впадает. Эме в прошлом, когда подобное случалось, рассказывала, что слышала, как мы с ней разговаривали, даже некоторые моменты пересказывала, но не реагировала из-за слабости, как и проснуться из-за неё не могла. Тот же лекарь рассказал, что из состояния этого выйти возможно, обстановка должна быть спокойной, разговаривать с ней нужно, тем, кого она знает, и чем больше, тем лучше. Затягивать нельзя, во сне процессы замедляются, — закончив, на Амена взгляд перевёл, тот в свою очередь всё на девушку смотрел. На лице беспокойство читалось, даже скрыть не пытался, что волнуется за неё. — Тизиана найди, пусть одного из охотников с тобой пошлёт, так быстрее и безопасней доберёшься. — Верховный эпистат, Эме уход нужен будет и знакомый кто-то рядом, могу я в хижину её забрать? Там Дия, она позаботится о ней. Странные эмоции испытывал юноша. С одной стороны — боялся за сестру: узнай эпистат, что шезму она, не думая, голову свернёт. С другой — видел, что переживает Амен за Эву, узнать больше стремится о состоянии её. Словно не будь тут лекаря, мигом у кровати бы сидел уже. Исман чувствовал, что доверить ему Эву может. — Она здесь останется. Об уходе не беспокойся, сам всё сделаю, распишешь только, как следует, — на мгновение задумался, нужно ли ему это? Понял уже, кем девочка является, знал, что долг у него перед службой, перед фараоном. Но он во всём разберётся, как только она проснётся. Исман от услышанного в шок пришёл, подобного от эпистата не ожидал: образ грозного охотника, ловца шезму, военачальника не сочетался с человеком, который может ухаживать за кем-либо. Смирился, подробно расписав, как и чем кормить сестру, как повернуть правильно, чем кожу обработать, сколько по времени общения с ней нужно. Из дома вышел, знал, что указания все исполнены будут. Утром в Гермополь отбыл. Всё успокоилось ближе к утру. Заметив лучи восходящего солнца, Амен кинул взгляд на стол, что был завален свитками. Работать сейчас не хотелось, да и сил почти не осталось. Обойдя кровать с другой стороны, рядом остановился, прикинул в голове, что за столом спать неудобно, а других кроватей в хижине не имеется, рядом лёг. — Извини, Эва, кровать одна, а нас двое, тем более не только ты спать хочешь, — проговорил Амен, поворачиваясь к девушке спиной. — Полкровати заняла, а я, словно животинка какая, в ногах спи. Свалюсь если, всё население разбужу, — проворчал мужчина, устраиваясь на краю. Утро началось с тихого стука в дверь. Амен, проснувшись, обнаружил, что лежит под боком у девушки, уткнувшись носом ей в волосы. — Исфет! — с кровати вскочил, на Эву взгляд перевёл, она всё так же лежала, будто только что уснула. — Случайно вышло, не злись, неферут, — сам себя ругал, что лишнего позволил, к Эве подошёл, пальцами лба коснулся — тёплая, жар спал уже, дыхание спокойным было. В дверь снова постучали, Амен и думать забыл, что пришёл кто-то. — Войдите, — думал, Тизиан с новостями явился, пока в проёме подругу Эвы не заметил, страх её почувствовал; она шаг сделать боялась, в руках поднос держала. — Здравствуйте, верховный эпистат, Исман просил меня приходить к Вам, я Эве обед принесла, могу приступать? Амен видел, что желанием её было убраться отсюда, как можно скорей, подруга мало волновала в этот момент. Раз Эва черномаг, значит, и вся её компания к чёрной магии отношение имеет. Желание вытащить на улицу эту девку сменилось желанием потребовать от Эвы объяснений. Для этого он должен приложить все силы, чтобы выдернуть её из этого состояния. — Поговорить может хочешь с Эвтидой? Или же наставник ваш приедет пообщаться, я выйду, — мягче голос сделал, не для Дии старался, а для Эвы, слышит же их возможно, чтоб не переживала зря. — Не хочу, и наставник не придёт. Не так близки мы были, — проговорила, на дверь косясь. Амен зол был. Эва наверняка подругой её считала, к наставнику с теплом относилась, а они в трудную для неё минуту бросили. Дию за руку схватил, та лишь пискнуть успела. За дверь её вывел, зло прошипев: — Чтобы близко вас всех рядом с ней не видел, и наставнику своему передай — одно неверное движение, и головы ваши дверь моего дома украшать будут. Я надеюсь, ты поняла, о чём я, — твёрдо девушке проговорил, в дом вернулся. — Ну вот тебе и подруга, Эвтида, — к кровати подошёл, на край сел. — Обедать сейчас будешь, ты не переживай, навыки имеются. Руку левую под плечи ей завёл, приподнял и развернул так, чтоб на него облокачивалась. Голову плечом подпёр, этой же рукой на щеки надавил, рот открывая, ложку с бульоном поднёс, влил аккуратно. Увидел, что проглотила, сам своей радости удивился. — Умница, — похвалил, кормить продолжил. После уложил обратно, мазь взял, которую лекарь принёс. — Сказал же, в долгу не останусь, теперь моя очередь тебя маслами натирать, — сам того не ожидая, засмеялся. — Если не понравится что, можешь ударить, я разрешаю. Всё так же смеясь, масло наносить начал, шею аккуратно покрыл, затем руки, массируя при этом мышцы, чтобы легче ей было, параллельно рассказывал, как за матерью в детстве ухаживал, когда она простудой болела. Смешные моменты с Тизианом упоминал, как братом ему становился постепенно. Монолог легко шёл, создавалось впечатление, что и правда его слышит, легко с ней было. Когда колен коснулся, замер в нерешительности. Не смел дальше руку вести, слишком интимно было, не из тех он, кто положением пользуется. Руку убрал, увидел, как веки её дрогнули. Чуть склянку не выронил, ближе подвинулся, к лицу наклонился. Смотрел долго, малейшее движение упустить боялся. Ничего. Почудилось, наверное. Встал руки о ткань вытер, повернуть её только оставалось. Не проблемой было, руку провел между талией и кроватью, с лёгкостью поднял, набок уложил; голову, руки поправил. Волосы густые на лицо ей упали, еле касаясь щеки, назад их отбросил. Не удержавшись, подушечками пальцев по скуле провел. — Красивая, — прошептал почти беззвучно, — не обижу тебя, обещаю. Остаток дня Амен провёл за работой, разбирая накопившиеся свитки, случайно на папирус Эвы наткнулся. Хотел сначала сам прочитать, но на ум другая мысль пришла. Стул с собой взял, к кровати приставил. Посмотрел на девушку. — Будем сейчас над ошибками в твоей рукописи работать, — весело проговорил Амен. Его забавляла вся эта история с разговорами. Он говорил с ней так, словно она может ответить, что-то рассказывал; она, конечно, молчала. Амена это не останавливало, он додумывал, как бы она ответила, возможно, где-то злобно прошипела бы, кошка дикая, а где-то скромно улыбнулась, тщательно пытаясь спрятать свои красные от смущения щёки. Зачитывая отрывки её работ, делал паузы на моментах, которые считал нужным обозначить, пояснить, почему она не так написала или допустила ошибку в слове, тогда он отходил от основной темы и рассуждал до тех пор, пока ему не начинало казаться, что она поняла. Ближе к ночи Исман прибыл, осмотрев сестру, благодарность эпистату выразил за уход. Всё, что выдавало в Эве болезненное состояние — это тёмные круги под глазами. Пообещав сходить к Дие и найти мази специальные, Исман рассказал об отваре, что сделал на основе нужных лечебных трав. Показав, как поить им Эву и сколько раз в день, взял обещание с эпистата, что лекарь будет приходить через вечер к сестре и следить за её состоянием. Амен покормил и перевернул Эву перед сном, так, чтобы лицом к нему лежала. Сам расположился рядом, планировал завтрашний день. В голову пришла идея оставить Эву с Нейт, пока Амен с отрядом порядки наводит. Нейт проследит за ней. «Не думал, что буду скучать по твоему голосу», — про себя подумал, укладываясь на своей половине кровати. — Спокойной ночи, Эвтида, — тепло произнес мужчина. Следующий день был братом-близнецом предыдущего и всех последующих дней. Амен вставал, кормил Эву, обтирал её маслом, менял положение тела в течение дня. Всё это сопровождалось монологом мужчины, он всё больше рассказывал о себе: каких трудов ему стоило добиться расположения фараона, как в детстве его унижали сверстники за его особенность, и с каким страхом они же на него сейчас смотрят. Открывался даже для самого себя с другой стороны. Когда уходил на службу, к девушке приходила ткачиха Нейт, следила за Эвой. Иногда их Тизиан посещал. Из-за ухода за девушкой большая часть обязанностей Амена легла на плечи друга, поэтому он не мог часто приходить. Но, когда получалось, оставался до тех пор, пока Амен выгонять не начинал, а будь его воля, болтал бы всю ночь. Тизиан разговаривал с Эвой так, словно та сидела напротив и внимательно его слушала. — Представляешь, как-то раз, когда мы были ещё мальчишками, наткнулись на крокодила, — еле сдерживая смех, начал Тизиан. — Тизиан, только не это, — умоляющий взгляд на друга кинул, но при этом сам улыбку не сдержал. — Видела бы ты, как он сейчас на меня смотрит, Эва, уже ради этого стоит проснуться, — хохотал мужчина. — Так вот, мы на берегу играли, кто дальше камень в воду бросит, тут в кустах движение заметили. Я испугался, а Амен храброго из себя строить начал, сказал, что ничего не боится, и к кусту подошёл. Там крокодил оказался, маленький правда, Амен, когда его увидел, аж посинел со страха, верещать начал. Сандали сбросил и к дому побежал, мы его потом всем поселением успокаивали, ха-ха, — смех Тизиана в этот момент слышал, наверное, весь Египет. — Спасибо, друг, — закатывая глаза, проговорил Амен. — Нам спать пора, а тебе домой. — Вам? — улыбнулся Тизиан. — Нам, — Амен на дверь кивнул, Тизиан недовольно на мужчину покосился. Эве руку пожал, спокойной ночи пожелал. Прошло больше недели, Эва по-прежнему находилась в состоянии сна, Амен всё так же ухаживал за ней. Он привык к её присутствию в доме. Приходя со службы, рассказывал как прошёл день; перед сном желал ей спокойной ночи, а утром, встречая рассвет с этой девочкой, он чувствовал себя счастливым. Иногда мужчину посещали мысли, что его привязанность к Эве — плохая шутка богов. Проснувшись, она вряд ли будет помнить о его разговорах, о том, как относится к ней, да и боится она его. В одну из ночей его мучала бессонница, терзали мысли о будущем. Подвинулся ближе к Эве, прядь её волос взял, начал свой монолог. Рассказывал о тяжёлом детстве, о смерти матери, с которой по сей день не может смириться, о том, как привык к Эве за это время. Вспоминал их первую встречу, и как она на него в колеснице свалилась. — Нравишься мне, непокорная, — теперь уверенно об этом говорить мог. — Ещё в переулке приглянулась, когда животинку собой прикрывать бросилась, дерзкая, гордая. Долго с ней разговаривал, по голове гладил, тепло на сердце было, уснул под утро только, прижимая девушку к себе.***
Первое, что почувствовала Эва после пробуждения — это тяжесть мужского тела на себе. Амен, словно змея, обвился вокруг неё. Лежал на боку, рука его полностью охватывала узкую талию, носом в волосы зарылся, в шею уткнувшись, а нога закинута на ногу девушки. Пытаясь понять, как до такого могло дойти, она осознала, что спокойна, будто так и должно быть, будто каждый день просыпалась в объятиях именитого охотника, являясь при этом шезму. Выбраться попыталась, на что Амен ещё крепче к себе прижал. Смирившись, что остаток жизни ей придётся провести под этим шкафом, Эва пыталась вспомнить хоть что-то. Она вспомнила голос Исмана, кажется он что-то кричал, смех Тизиана, его ни с кем не спутаешь, ещё Дия — точно, кажется она слышала Дию и Амен, его голос она помнила так отчётливо, словно в эту секунду он говорил с ней. В её сне, что длился, кажется, целую вечность, он был как свет в кромешной темноте. Она следовала за ним, петляла среди страшных воспоминаний детства, что мерзкими чёрными щупальцами пытались затащить её обратно, вынуждая переживать ужасы прошлого снова и снова. Голову к мужчине повернула, вдыхая уже ставший родным запах мирта, пальцем аккуратно по щеке его провела, про себя отметила, что кожа мягкая, как бархат. Солнечный луч, что упал на лицо мужчины, придавал ему ещё большей красоты. Он, подобно Ра, ослеплял пуще солнца. Недовольно головой мотнул, щурясь от назойливого света, взором с девушкой встретился, гамма чувств отразилась на лице. «Разве могут глаза быть настолько прекрасными?» — Доброе утро, эпистат, — смущённо проговорила Эва, пряча красные щеки от пронзительного взгляда. — Проснулась, моя милая шезму, — нежно произнёс Амен, склоняясь к девушке. «Он знает! Он всё знает!» — прежде чем страх подкатил к горлу, она почувствовала нежное, едва ощутимое прикосновение мягких губ к своей щеке…