Ты мой мир, Эва 🌿

      — Амен, — Тизиан не унимался, ещё раз стук громкий раздался, затем тихо стало.       Услышав голос знакомый, Эва дёрнулась испуганно, словно птица в клетке. Страх быть замеченной Тизианом в таком виде, смущение за близость перед эпистатом, что подумал о ней, за жрицу любви принял? Но Амен шага сделать не дал, всё также к стене прижимал.       — Веди себя тихо, маленькая неферут, — прошептал он, поменяв положение рук, одной запястья её сжал, над головой их поднял, второй — изгибы тела изучать отправился, пальцами аккуратно от шеи вниз провёл, по ключице, ниже очерчивая выпуклости груди, тонкую талию, переместив руку на внутреннюю сторону бедра.       — Ноги разведи, малышка Эва, — возбуждённо в шею ей выдохнул.       Она словно под гипнозом, указания выполнять готова; голову сразу мысли посторонние покинули, как голос его возбуждённый услышала. Взгляд затуманенный подняла, ноги чуть шире расставила, в пояснице прогнулась, словно кошка, к нему прижалась. Вмиг тепло кожи его почувствовала, задрожала.       Ладонь мужская тем временем выше поднялась, туда, где жар невыносимый, словно всё тепло Египта внизу тугим узлом собралось, туда, где не было ещё мужчины до него. Стон тихий издала, Амен губами его поймал, язык смело и бесцеремонно в рот проник, словно хозяином там был. Страсть разум окончательно затмила, сама того не понимая, большего хотела, к нему потянулась, поцелуй углубила.       Амен из последних сил себя сдерживал, понять не мог, как девочка эта столько эмоций в нем пробудила. Осознавал, конечно, что не подходящее время романы заводить, ещё и с ученицей, но желание выше было. Хотел чувствовать её, трогать превосходное тело, вдыхать её нежный аромат, обуздать эту непокорную девочку. Целовал её на грани срыва, не хотел напугать страстью своей. Губы её мягкие, чувствовал, что тянется к нему неумело, мысль, что, возможно, первый мужчина он у Эвы, ещё пуще страсть подогрела.       Шорох за окном услышал, тень уловил.       «Тизиан!»— нельзя, чтобы в таком виде застал их. От девушки с трудом оторвался, увидел в глазах её желание вперемешку с недовольством.       — Садись за стол, Эвтида, быстро и без лишних вопросов, — сказал тихо, она удивление выразила, но девочка смышлёная, сразу всё поняла, уже громче проговорил:       — Заходи, Тизиан, хватит под окнами топтаться. Тизиан зашёл неспешно, только разговор начать хотел, да взгляд на стол перевёл, Эва сидела, взглядом папирус прожигала, красная вся.       — Амен, ты что, весь вечер писать её заставлял? Ты посмотри, сидит еле живая, зачем девочку мучаешь? — Тизиан на Амена удивлённо глянул, тот в свою очередь на Эву смотрел, ухмыляясь.       — Ступай, Эвтида, завтра вечером придёшь ошибки в рукописи исправлять, — проговорил Амен, взглядом до двери её провожая.       — Доброй ночи, эпистат. Спасибо, Тизиан, — пролепетала Эва, вылетая в ночную прохладу.       — За что спасибо-то? — вопрос Тизиана так и остался без ответа.        Эва на улицу выскочила, щеки пылали, губы до сих пор помнили, с каким желанием целовал её Амен, как руки его горячие на теле лежали, как недовольна была, когда он поцелуй прервал. Сама от себя не ожидая, продолжения желала.       К себе побрела, благо дом её рядом находился, Дия спала уже, Эва на кровать забралась, ноги под себя подобрала, любила так делать, с детства привычка пошла. Полночи в раздумьях провела, стыдно было самой себе признаваться, что Амен её как мужчина привлекал, все замечательно в нём было, кроме одного — охотник на шезму он. На таких, как она.        Эвтида выпустилась прошлым летом ещё, самостоятельно заказы брала, за жизнь свою тоже сама отвечала. Реммао не гнал из храма, наоборот, посоветовал остаться, пока с финансами наладится, чтобы в дальнейшем легче было. Амен не знал, что Эва давно уже не ученица вовсе, поэтому смешно ей было, когда эпистат в очередной раз грозился учителю доложить о её ночных похождениях по городу. Легла наконец, перед сном всё в голове крутилось, могла б она от ремесла своего отказаться, если в жизни всё наладится?       Утром Дия до рассвета подняла, предложила вместе в поселение с лекарями отправиться, интересно ей стало, как дела в Верхнем Египте проходят, на самом деле всё так плохо, как местные сетуют?       Одно только девушку тревожило — эпистат Эву в отряд не включал, а указал в библиотеке при храме работать, свитки переписывать. Самой иди к нему бесполезно было, не даст разрешение, поэтому хитростью действовать решила, сказав Тизиану, что эпистат её с отрядом отправил, чтобы лично летопись за лекарями вела. Тизиан усомнился в правоте сказанного, но проверять времени не было, в путь выдвинулись.       Эва ни разу на лодке не передвигалась, поэтому с восторгом на гладь Нила смотрела, любила воду. На берегу их лекарь главный встретил, Ливием представился, Дия все уши прожужжала, каким красавчиком он был, умным и власть в своём ремесле имел. Эва скучающим взглядом его окинула, ничего особенного, даже раздражал немного, по поселению ходил, словно петух в курятнике, свысока на всех смотрел. Пару раз к Эве подходил, разговор завести пытался: как зовут, сколько лет, давно ли письму обучается, есть ли у неё мужчина сердца. Последний вопрос уже верхом наглости был, зыркнула недовольно на него, проговорив:       — Не брат ты мне и не друг близкий, чтобы такими откровениями с тобой делилась.       Уже после таких слов отстать должен был, но, видимо, настырный попался очень.       — Давай прогуляемся сегодня после заката? Я как раз с вами в Фивы возвращаюсь, перед эпистатом верховным отчитаться должен, — самоуверенно ухмыльнувшись, проговорил Ливий.       Эва уже надежду терять начала на спокойную работу, но тут Тизиан мимо проходил, девушка взгляд умоляющий на него бросила. Тот сразу всё понял, Ливию поручение дал в другом конце поселения. Девушка вздохнула свободно, к Тизиану обратилась:       — Спасибо ещё раз, не думала уже, что отстанет от меня.       — Ты моя должница, Эвтида, две кружки пива с тебя, как вернёмся, — хохотнул Тизиан.       — Почему две?       — Первая за Амена, вторую за Ливия, — Тизиан не переставал улыбаться. При упоминании Амена, Эва вспыхнула, щёки мигом ещё краснее сделались.       — Не переживай, Амену про долг не скажу, — засмеялся Тизиан и отправился дальше поручения раздавать.       Весь оставшийся день Эва с Дией по больным ходили, записывали характерные признаки хвори, кто-то кашлял, у кого-то язвы непонятные по телу показывались, у кого-то жар был, аж глаза красными становились, а у некоторых всё и сразу. Когда день к концу подошёл, девушки в последний дом зашли, там мальчик лет пяти от силы лежал еле живой, со слов матери недавно слёг.       Пока Дия мать спрашивала в соседней комнате о болезни, Эва к кроватке подошла, жаль ребёнка стало, слёзы в глазах собрались. Неожиданно мальчик за руку её схватил, ручка тоненькая, словно скелет живой, в язвах вся была. Эва дёрнулась, противно стало, хворь всё же, как передаётся — неизвестно, а умирать совсем не хочется.       Мальчик жалобно проскулил:       — Мамочка, не уходи, пожалуйста, больно очень, — Эва замерла от слов таких, понимала, что бредит, жар у него, не осознавал, кто перед ним. Ручку его крепче сжала, ближе подошла.       — Я здесь, Низам, здесь, — сама еле слёзы сдерживала, словно её это сын был.       — Мамочка, я Анти нашего видел, совсем маленький, как в первый день, когда мы его нашли, — еле слышно проговорил мальчик.       Эва на скрип пола обернулась.       — Анти — это котик наш, которого дети во дворе камнями забили, — в комнату мать его вошла, на лице грусть и скорбь отразились, понимала, что жить ему считанные дни осталось.       Эва в себя пришла, до сих пор ручку маленькую держала, уже убрать её хотела, да мальчик крепче ухватился, словно, если отпустит, на этом жизнь его закончится. Время пришло возвращаться, а Эва так и сидела хижине, ни на секунду от ребёнка не отходила, Тизиан ругаться начал, но девушка наотрез отказалась уходить, так и осталась одна в поселении, отряд в это время домой отбыл.       Эвтида всю ночь у кроватки детской просидела, мать поспать отправила, та столько ночей бессонных провела. Эва лоб ему обтирала, когда жар ночью накатывал, отваром травяным поила при приступах кашля, язвы кровоточили, она повязки меняла. Под утро Низаму стало хуже, приступы кашля не прекращались, плакал от боли, руки раздирал, язвы чесались очень. Эва плакала от бессилия, мать успокаивала, сама уже смирилась с участью.       Спустя несколько часов Низама не стало. Держа за одну руку мать, за другую — Эву, мальчик произнес последние слова в своей жизни:       — Мамочка, я так люблю тебя, — закрыл глаза теперь уже навсегда.       Эва из дома выбежала, слова эти на всю жизнь в сердце её отпечатались. Рыдания сдержать пыталась — не вышло; слёзы сами из глаз полились. Она опустилась устало на траву, спиной о стену дома опёрлась, руками колени обхватила и плакала бесшумно. В таком виде Тизиан её нашёл, специально за ней вернулся, рядом сел, вперёд уставился. Эва первая голос подала:       — Умер он, Тизиан, — срывающимся от слёз голосом прошептала Эва.       — Знаю, хозяйка дома сказала, ещё найти тебя просила, переживает очень, — также тихо ответил мужчина.       — Почему так?! — непонятно было, себе она вопрос задала или Тизиану, рядом сидящему, но он ответил так же тихо, словно с собой разговаривал:       — Смерти, Эвтида, всё равно, кто ты: молодой или старый, есть ли статус, в кого веришь. Она просто забирает, с этим остаётся только смириться, — Тизиан поднялся, руку девушке подал:       — Пойдём, нужно к хозяйке зайти и в поселение возвращаться. Амен узнал, что без тебя вернулись, голову мне чуть не оторвал, и, как оказалось, не зря, тебя же тут быть не должно.       Посмотрел на неё недовольно.       — Прости меня, — Эва взгляд отвела, стыдно за обман стало.       — Ничего, во благо же, а Амену только дай повод поворчать, — тепло улыбнулся мужчина.       Эвтида в дом вошла, где ещё несколько часов назад голос Низама слышала. Тяжело на сердце стало, матери его незаметно на стол мешочек денег положила, не знала, чем помочь. «Деньгами боль за утрату не покроешь, но пусть в быту чуть легче будет», — подумала про себя Эва, попрощавшись, из дома вышла. Тизиан ждал её уже, вскоре дома были.       Эва остаток дня в кровати пролежала, чувствовала себя плохо, на усталость и бессонную ночь всё списала. Ближе к вечеру жар начался, голова болела, а тело словно под копытами лошадей побывало.       С силами собралась, эпистат после заката ждал, видимо, отчитать за выходку безрассудную хотел. Как в обитель его зашла, запах знакомый уловила и слово легче стало, расслабилась. Амен за столом сидел, взгляд тяжёлый поднял:       — Скажите мне, пожалуйста, Эвтида, что во фразе «работать в библиотеке» непонятно было?       В голосе его злости не уловила, удивилась даже, ожидала, что мужчина ругаться будет за неповиновение и обман, но он спокойный был, только обеспокоен немного.       — Полезной быть хотела, — прошептала робко.       Амен удивился, что угодно услышать готов был. Из-за стола вышел, ближе подошёл, сказал твердо:       — Ты полезна, Эвтида, откуда мысли дурные в голове взялись?       — Там люди, дети умирают, а я в бумажках, как червяк, ковыряюсь, полезно говоришь?! — на крик перешла, ребёнка вспомнила, но слёзы при эпистате сдержала, хоть и глаза намокнуть успели.       — Тизиан рассказал, — тихо сказал Амен.       — Эвтида, всем помочь не сможешь, рано или поздно хворь и до тебя доберётся. Не станет тебя, а люди всё так же продолжат умирать, не от хвори, так ещё от чего-нибудь, — с болью произнёс Амен.       Эва к двери отвернулась, уйти хотела. Не понимал он её, словно на разных языках говорили. Амен её за руку поймал, вынуждая к нему повернуться:       — Эвтида, постой, донести тебе пытаюсь, что… — взгляд удивлённый с руки на лицо её перевёл.       — Ты… ты горишь вся, лицо бледное, тебе плохо, Эвтида? — голос дрогнул, глаза мужчины беспокойно осматривали лицо и все открытые участки тела.       — Нет повода для беспокойств, эпистат, могу к себе идти? Утомилась за сегодня, — вяло ответила Эва.       Уйти скорее хотела, неожиданно слабость накатила, словно по голове чем-то тяжелым ударили. В глазах потемнело, пошатнулась.       — Амен, — успела прошептать Эва, прежде чем темнота приняла её.       Последнее, что помнила — это полные ужаса глаза мужчины и руки, заботливо прижимающие к себе девушку. — Эвтида! Эва! Тизиан, лекаря! Сейчас! — казалось, всё поселение слышало его отчаянный крик.