Поймать падающую звезду

Когда прекрасные мелодии Адольфа Адана разнеслись по сцене, Какаши растворился в танце. «Жизель» была классикой в мире балета, и некоторые сказали бы, что она уже поднадоела, но он никогда не устанет ее исполнять. Трагическая история совсем юной девушки, которая умерла слишком рано, но даже после смерти продолжала защищать любимого от бед, всегда трогала его. Какаши двигался как единое целое с остальным кордебалетом, подпрыгивая с необузданной силой и эмоциями, позволяя ведущим артистам блистать. Какаши был принят в Токийский балет год назад. Все говорили, что он был одним из счастливчиков. Один из немногих избранных. На сцене, отдаваясь танцу полностью, он и сам это понимал. За кулисами, однако, уже начинал сомневаться. Отмахнувшись от похлопываний по спине, Какаши собрал сумки и сел в вагон метро. Он выглянул в окно, в темноту ночи, и вздохнул. Он был на верном пути к осуществлению мечты, о которой шептал своему отцу, когда тот впервые повел четырехлетнего Какаши на балет. В тот вечер он страстно захотел стать премьером, как тот красавец, который играл Ромео с таким изяществом и красотой, что это наполнило маленького мальчика благоговейным трепетом. После этого Какаши провел следующие несколько лет своей жизни, упрямо преследуя эту мечту. Лучший в своем классе в академии искусств, он получил стипендию в колледже и был отобран Токийским балетом сразу после окончания обучения. Он должен быть счастлив от того, что он добился всего, что хотел благодаря его упорному труду. Так почему же он чувствовал себя таким опустошенным? Если бы только он мог надеть пару красных башмачков, которые заставляли бы его танцевать каждое мгновение каждого дня. Может быть, тогда его жизнь наладиться. Он был счастлив только тогда, когда танцевал, но все остальное время он был в отчаянии, борясь с глубокой ямой безнадежности, которая грозила затянуть его на дно. Пока он рос, отец постоянно спрашивал его, чтобы убедиться, что тренировки не станут для него в тягость. — Это все еще приносит тебе радость? — ласково уточнял Сакумо. Какаши всегда твердо отвечал «да». Даже сейчас, посещая могилу своего отца, он все равно отвечал на этот вопрос, шепча свой ответ безмолвному надгробию. О чем никому, даже его отцу, не пришло в голову спросить, так это о том, терпимо ли все остальное. Когда отец оставил его на этой бренной земле, его мир рухнул, и единственное, что удерживало его на плаву, — это танец. Он сказал себе, что этого достаточно, и по мере того, как шли годы, он продолжал окутывать себя этой ложью, как защитным одеялом. В конце концов, кто он такой, чтобы требовать большего? У него все было. Карьера мечты, серьезные отношения, квартира в хорошем районе. Но все же что-то подсказывало, что эта с виду счастливая жизнь скоро даст трещину. Какаши протащил себя через вход в квартиру, за которую заплатил бешеные деньги, но был уверен, что это дом его мечты. Он устал как савраска. Все, чего он хотел, — это забраться в постель и проспать до следующей премьеры. К сожалению, у вселенной были другие планы. Одной из главных причин его душевной усталости были эти дурацкие дергания в такт агрессивной рэп-музыке в их гостиной, которые не прекращались даже после миллиона замечаний о том, что музыку, если ее можно так назвать, вероятно, мог слышать каждый из их соседей. Обито явно был под кайфом. Снова. Какаши вздохнул. Он очень не хотел разбираться с этим дерьмом сегодня вечером. Поэтому он сделал то, что делал всегда: натянул улыбку, как будто не умирал внутри, загоняя боль и разочарование поглубже, подальше с глаз долой. — Эй, сучка, — крикнул Обито через плечо, не прекращая своего странного танца. Какаши провел рукой по лицу. — Я просил тебя не называть меня так, — ответил он, казалось, в сороковой раз за этот месяц. Рот Обито скривился в дикой усмешке. — Что? Ты моя хорошенькая маленькая сучка! Ты что, не можешь принять комплимент? Какаши стоял на своем. — Нет, Обито, я не могу. Потому что это не комплимент. Ты ведешь себя как осел. Обито когда-то был милым, но это давным-давно смылось наркотиками и обидой, которую он, казалось, испытывал ко всем и вся. Как будто все на свете были ему чем-то обязаны. Теперь он лишь демонстрировал внешнему миру тщательно продуманный фасад человека, в которого когда-то влюбился Какаши и который он сбрасывал, как только они оставались наедине. А он вообще когда-нибудь не притворялся? Трудно сказать. Какаши обманули, как последнего дурака, кем он и был, и теперь он увяз слишком глубоко, чтобы выбраться. Его ужас перед тем, что он снова останется один, как это было после смерти отца, удерживал его на месте; он не мог уйти, но боялся остаться. Он подвел отца, не сумев удержать его от самоубийства. Говоря себе, что это то, что он заслужил за свою неудачу, он оставался, он терпел и с каждым днем тонул все больше. Обито повернулся к Какаши. — В чем дело? Я же не вру. Ты всего лишь моя сучка, и не забывай об этом, — сказал он с рычанием. Странный блеск привлек внимание Какаши, на мгновение отвлекая его от обидных слов. — Обито, почему у тебя в руке нож? Обито потанцевал еще немного, ухмыляясь. — Это новое боевое искусство, которое я только что изобрел. Оно произведет фурор на следующем турнире. Все взгляды будут прикованы ко мне. Обито был помощником инструктора по джиу-джитсу и регулярно посещал всевозможные турниры, чтобы покрасоваться перед другими. Это придавало ему здоровый импульс самолюбия, что делало его еще более невыносимым, по мнению Какаши. Он был талантлив, но проблема с зависимостью вскоре может повлиять и на его карьеру тоже. Однако пока единственным человеком, который видел его с этой стороны, был Какаши. Сытый по горло, Хатаке шагнул вперед и протянул руку. — Дай мне нож, Обито. Ты явно не в своем уме. Остановись, пока не сделаешь какую-нибудь глупость. Не надо было этого говорить. Лицо Обито потемнело, когда он угрожающе шагнул в личное пространство Какаши, беспорядочно размахивая ножом. — Ты просто завидуешь! Что ты знаешь о величии, а? Ты всего лишь мальчик из массовки. Какаши попытался увернуться от лезвия, но Обито был непредсказуем. Он рубанул вверх прежде, чем Какаши смог остановить его. Жгучая боль пронзила его правый глаз, когда нож вонзился в кожу. Закричав, он прижал руку к пораженному месту и рухнул на пол — кровь начала сочиться сквозь пальцы. Обито в шоке уставился на него, а затем начал выть так же громко, как раненый Какаши. — Посмотри, что ты заставил меня сделать. Ты идиот! Зная, что сейчас упрашивать его бесполезно, Какаши сумел подняться на ноги и выскочить в коридор, принимаясь барабанить по соседской двери, молясь, чтобы мужчина был дома. Всего после пары громких стуков дверь распахнулась. — Помогите, — это было все, что смог выдавить из себя Какаши. Боль была слишком сильной. Майто Гай бросил один взгляд на своего истекающего кровью соседа и впустил его внутрь, не обращая внимания на крики Обито. Он побежал в ванную за мокрой тряпкой, нежно сжал запястье Какаши и опустил руку, чтобы заменить ее тряпкой. Несмотря на кровь, он сразу понял, что рана была глубокой и, скорее всего, останется шрам. Он разочарованно вздохнул. Слишком много раз он видел Какаши в коридоре, пытающегося скрыть синяк или слегка прихрамывающего. Он всегда оправдывался, мол, просто в театре поранился, но ни одна танцевальная тренировка не могла нанести такие увечья. А вот вопящий мужчина из квартиры напротив мог. — Хочешь поговорить об этом? — мягко спросил Гай. Какаши покачал головой. — Это несчастный случай. Он не хотел. Гай прищурился, ни разу не поверив. — Нам нужно отвезти тебя в больницу. Боюсь, понадобятся швы. Какаши втянул в себя воздух. Он панически боялся больниц и осуждающих взглядов медперсонала. Однако то, что он кивнул в знак согласия, свидетельствовало о серьезности ситуации. Гай схватил свое пальто и, не сказав больше ни слова, повел Какаши к машине. Спускаясь по лестнице, они услышали громкий треск из квартиры седовласого мужчины. Какаши поморщился. Преисполнившись решимости, Гай взял мужчину за локоть и доставил его в отделение неотложной помощи. Какаши оставался непоколебим в своей истории о том, что это всего лишь несчастный случай. Медсестры скептически посмотрели на него, но ничего не сказали, пока накладывали швы. Он старался не заплакать, когда ему сказали, что рана, скорее всего, зарубцуется, хотя глаз, к счастью, останется невредим. Его сердце упало, когда он подумал о своем изуродованном лице. Конечно, теперь балетная труппа уволит его. Он опустил голову от стыда. Весь в бинтах, он забрел в приемный покой больницы и увидел, что Майто Гай никуда не уехал. Он смущенно опустил глаза. — Тебе не обязательно было меня ждать, — сказал он. Гай усмехнулся. — Именно так поступают друзья, Какаши. А ты выглядишь так, что тебе явно не помешает немного поддержки. В любой другой ситуации Какаши начал бы спорить. Он привык избегать благонамеренных неравнодушных людей, никогда не подпуская никого слишком близко. Так было проще. Как только люди увидят, насколько он травмирован, они все равно уйдут. В конце концов, даже отец бросил его. И почти с самого начала их отношений Обито никогда не упускал возможности напомнить ему, что он единственный, кто когда-либо смирится с ним и его жалкой жизнью. Было легче просто принять эти слова за правду. Он заслужил это. Однако то, что он не стал сопротивляться предложению Гая, свидетельствовало о том, насколько он устал от этого. Он просто кивнул, последовал за мужчиной к его машине и позволил ему отвезти их домой. Однако переночевать у него Какаши наотрез отказался. Он знал, что рано или поздно ему придется встретиться лицом к лицу с Обито, и предпочел поскорее покончить со всем этим. Он нашел мужчину распростертым на полу; вокруг него были разбросаны осколки тарелок и других предметов. Вздохнув, он начал собирать осколки. Это случалось слишком много раз раньше, поэтому он уже давно перестал жалеть всякие разбитые или испорченные побрякушки. Через полчаса Обито застонал и открыл глаза, увидев седовласого мужчину и повязку на его глазу. — Дерьмово выглядишь, — сказал ему Обито. Какаши пожал плечами в ответ и отвел взгляд, продолжая собирать осколки. Осколки его разбитой жизни. Руки Обито притянули его лицо поближе и развязали бинты. Обито втянул воздух, в его глазах промелькнуло чувство вины, затем черты его лица исказились в презрительном оскале, который Какаши очень хорошо знал. — Выглядит отвратительно, — сказал он, как будто забыл, из-за чего вообще появился шрам. По правде говоря, возможно, так и было. Было бы здорово, если бы мужчина заткнулся, но он никогда не упускал возможности насыпать соль на рану. — Ты теперь такой уродливый, Какаши. Хорошо, что у тебя есть я. Никто другой больше не захочет тебя. Какаши опустил взгляд в пол. Обито был прав. Он был испорчен. И это была его вина.

***

Прошли месяцы. Несмотря на то, что рана Какаши вертикально рассекла его правый глаз, оставив длинный тонкий шрам, который протянулся от брови до губ, балет его не уволил. Все члены труппы очень поддерживали Какаши, и не раз они предлагали ему переночевать у них, когда видели синяки, выглядывающие из-под трико. Но Какаши никогда не принимал эти предложения. Он оставался в стороне, говоря себе, что они изменили бы свое мнение, если бы знали, какой он на самом деле неудачник. Ему позволили продолжать танцевать, и этого было достаточно. Зависимость Обито усилилась, а вместе с ней и его гнев. День, когда его уволили с работы, стал последней каплей. Какаши пришел домой и обнаружил свою любимую пару балеток, тех самых, в которых он прошел прослушивание и получил работу в Токийском балете, разорванными в клочья. Эти балетки подарил ему отец. Он наорал на Обито, который рассмеялся ему в лицо, а затем, так же быстро, пришел в ярость. Отбиваясь от удушающих рук, Какаши нокаутировал Обито удачным ударом настольной лампой в висок. Глядя на бледную имитацию человека, которого он когда-то любил, Какаши, наконец, понял, что его страх остаться перевешивает страх одиночества. Какаши вновь выскочил на лестничную клетку и забарабанил в соседскую дверь. Гай моментально появился в проеме и увидел заплаканного Какаши, держащего свою танцевальную сумку; на его бледной шее были отчетливо видны красные отпечатки ладоней. — Ты это имел в виду, когда сказал, что хочешь быть моим другом? — спросил Хатаке между всхлипываниями. Гай улыбнулся, его глаза были полны беспокойства, но не жалости. — Я никогда не увиливаю от своих слов. — Я… мне нужна твоя помощь. Я не могу туда вернуться. Он убьет меня, но мне больше некуда идти. — Тогда оставайся здесь, друг мой. Мы вместе преодолеем это препятствие и вернем тебе силу юности, — Гай втащил мужчину в свою квартиру и заключил в крепкие объятия, которые были сокрушительными, но в то же время успокаивающими. Какаши позволил себе не сдерживать эмоции. Он сделал первый шаг, и на этот раз он не отступит. Гай убедил Какаши позвонить в полицию той ночью. Она арестовала Обито, который пинался и кричал, что они арестовывают не того парня, и что Какаши был единственным, кто виноват во всем плохом, что когда-либо случалось с ним. В течение следующих нескольких дней Какаши написал заявление на Обито, не забыв упомянуть о злоупотреблении наркотиков, и дал показания против него в суде. В ответ Обито был отправлен в санкционированный правительством реабилитационный центр и психиатрическую лечебницу до тех пор, пока его не сочтут пригодным для возвращения в общество. Ему также было запрещено вступать в контакт с Какаши. Гай же не разрешил Какаши остаться в своей квартире одному, заставив вместо этого переехать к нему. Вопреки здравому смыслу, Какаши согласился, продав квартиру и найдя соседа по комнате, который, хотя и был шумным, всегда поддерживал своего друга. Стоя на балконе нового дома, Какаши поклялся, что та ночь, когда он ломился в соседскую квартиру, была последним разом, когда он позволил себе быть уязвимым рядом с кем-либо. Любая привязанность к людям приводила к страданиям; Обито был свидетельством того, что могло произойти, если он ослабит бдительность. Он возвел стены вокруг своего сердца, потому что чувствовать было больно. А любовь… любовь была самым опасным чувством из всех. Он правда пытался избегал её любой ценой. Но, опять же, у вселенной были другие планы.