***
«Дарагая Чара! У миня всё хорашо. Я учусь в школе. Мне ставят три но мама гаворит что оценки не главное. Но я всё равно стараюс учица хорашо прямо как ты. Ты просила погаварить с мамой но она сказала что не можит взять тебя к нам на каникулы. Это очень плохо потаму что я скучаю! Присылаю тибе свой рисунок где мы вместе летаем на пегасах. Смотри какие мы щасливые! И ты мне тоже пришли рисунки. Ты красива рисуеш, я люблю твои рисунки! У меня устала рука потаму что я долго пишу письмо. Поэтому пока! Толька подпишу а то вдруг ты не поймёш что это я.Твой млаший млачший маленький братик Аззи»
Твоя любящая старшая сестра Чара»
Взгляд вновь и вновь бегал по одной строчке только что написанного письма, будто пытаясь понять, реальна ли она. «Ничего страшного, что у меня вновь не получится приехать к вам»... Вновь. Сколько помнила себя Чара, вырваться на летние каникулы к Азраилу и матери удавалось всего-то три раза. Но потом по, – конечно же, случайным, – стечениям обстоятельств, случалось нечто, что рушило все надежды на счастливое лето. Первый раз – переезд, второй – отпуск в другом городе, третий – в гости приехали дальние родственники, которые важнее родной дочери. А дальше... А дальше Чара и не старалась запоминать эти глупые отговорки. Не нужно быть особенно умным, чтобы понять – мать не питает к Чаре нежных чувств. Точно также как и к старшему брату Тому. И причина этому невероятно проста: они дети от несчастного брака, что загубил половину жизни потерявшей голову от любви женщины. Зато Азраил был другим. К Азраилу судьба повернулась лицом. По самому факту своего рождения от любящего мужчины он удостоился материнской любви. Чара с завистью наблюдала, как счастливо растёт ребёнок, окружённый любовью. В противопоставление Азраилу, в свои семь лет девочка была максимально робкой и закрытой для этого мира. Везде чудилась опасность. Да чего уж там, страх и сейчас ни на секунду не оставляет рано повзрослевшую Чару. Но со всем этим она уже давно свыклась. Не имеет значения, любит ли мать свою дочь, ждёт ли её на летних каникулах, а самой Чаре важно лишь одно. Младший брат. Желанием быть рядом с ним движет тусклая вера, что раз девочка не смогла защитить своего внутреннего ребёнка от ядовитой желчи окружения, то сможет защитить хотя бы Азраила. Чара полюбовалась письмом, аккуратно сложила его несколько раз и отложила. Несмотря на то, что ей нравится вот так вот переписываться с братом, всё это происходит слишком долго. Ожидание утомляет. Ей хотелось бы общаться с Азраилом как можно чаще и больше. Может, стоит рискнуть и попросить у отца о телефоне? Нет, о покупке нового и речи идти не может, но вдруг он отдаст старый телефон Тома? Как раз в момент размышлений о новом телефоне, в комнату вторгся как всегда недовольный отец. Порой кажется, что он уже родился с таким выражением лица. – Чара! – Рявкнул он её имя так, что от внезапности она вскочила из-за стола. – Какого чёрта вещи Тома не постираны?! Бесполезная девка, обо всём тебе напоминать надо! Чара стиснула зубы и еле заметно поморщилась. Кулаки непроизвольно сжались, и чтобы хоть как-то занять руки, девочка принялась переминать подол свитера. – Отец, он пришёл с тренировки недавно, а у меня были другие дела по дому. Я не успела постирать вещи. К тому же, он мог бы сделать это и сам, – возразила Чара тихо, но решительно. Отец замахнулся, и гневный удар пришёлся по книжной полке, стоящей около двери. Чара вздрогнула и рефлекторно зажмурила глаза. Некоторые книги повалились на пол. По-видимому, одна из книг задела и потянула за собой хрупкий предмет, потому что Чара отчётливо услышала, как что-то разбилось. Ей страшно открывать глаза, потому что она знает, что именно разбилось. Где-то в глубине души треплется надежда, что если и дальше держать глаза закрытыми, то этот предмет каким-то чудом всё так же останется стоять на полке, целый и невредимый. – Не забывай, кто тебя, нахлебницу, кормит! Заткнись и делай те дела, для которых вы, бабы, созданы! Для них особого ума не нужно, но и тут ты испоганить всё смогла, криворукая ты... Конец фразы отец по непонятным причинам решил проглотить. «Нахлебница», – вновь и вновь раздавалось эхом слово. Очередное доказательство того, что Чара не часть семьи, а рабочая сила, труд которой оплачивают кровом и едой. Но не сказать, что доказательства были нужны, ведь это уже давно было ясно, как солнечный день. – Уберёшь тут всё, – небрежно бросил он напоследок и вышел из комнаты. Девочка открывает глаза, уже зная, что увидит на полу. Осколки глиняной фигурки валяются среди старых и потрёпанных книг. А ведь она с такой любовью лепила этого пегаса, специально для Азраила... Обессиленно Чара оседает на стул и медленно запускает руки в волосы. От недавней искры решимости не осталось и следа. Будто ведро ледяной воды окатило с головы до ног, не позволив внутренним углям разгореться. Разрушительная сила вновь спряталась в глубине души, чтобы продолжить разъедать изнутри. В голове не укладывается, как Чара позволила себе это сделать. Как она позволила себе стать безвольной служанкой у собственной же семьи? Почему она такая слабая? Почему такая ничтожная? «Тварь... Слабачка! Глупая слабачка! Почему ты тихо плачешь тут и ненавидишь себя, вместо того чтобы злиться на них?! Почему ты не можешь просто сдохнуть, ничтожество?!» – мысленно сердится она на саму себя. Сама того не заметив, Чара сжала волосы в крепких кулаках. Болезненные ощущения отрезвили. Открыв глаза, она заметила, как белая бумага письма пропиталась голубоватыми вкраплениями от слёз. Она раздражённо развернула написанное брату письмо, буквы в нём расплылись. Руки сами собой сделали пару резких движений, и от бумаги остались лишь клочья. Чара вскочила со стула и в гневе смахнула со стола всё, что на нём было. «Так тебе и нужно! Будешь убирать мусор ещё дольше! Ты этого заслуживаешь!» И чтобы ещё сильнее наказать себя, будто этого было мало, она начала рвать всю бумагу, что только была, и разбрасывать клочья по комнате. Один лист за другим, один за другим... Белые хлопья кружатся в воздухе подобно праху, плывущему на ветру. Постепенно пол начал выглядеть так, будто был усыпан снегом. Убирать придётся долго, но Чаре себя не жаль. Она этого заслуживает. Под руку попался очередной лист. На нём уже нарисовался небольшой надрыв, но замершее сердце заставило Чару вовремя остановиться. Она чуть не разорвала письмо Азраила. Неаккуратные буквы, неидеальные линии рисунка... Её единственная надежда, дающая сил не сойти с ума окончательно. И в этот момент Чара эту надежду чуть было не предала. Что же она такое делает? Что бы сказал на это её младший братик Азраил? Она не сможет простить себя, если обидит этого невинного ребёнка, ещё неопороченного окружающей грязью. Если Чара обидит его, то ещё сильнее обидит и своё внутреннее дитя, которое без всяких сомнений ещё живёт во мраке души. Нет, скорее, выживает... Она готова молить всех богов, если таковые существуют, чтобы её младший братик как можно дольше оставался счастливым ребёнком, не знающим бед. И с этими мыслями она прижимает письмо к своему израненному сердцу, полному ненависти и гнева, но не имеющему возможности выразить их. В этот момент душу начала заполнять необъятная любовь, казалось бы, давно забытая и не имеющая места в осквернённом сердце. В этот момент Чара была близка к тому, чтобы позволить счастью объять себя. Но краткое мгновение гармонии вмиг упорхнуло неуловимой птицей, стоило девочке услышать грозный крик отца с нижнего этажа: – Чара!!! Долго тебя ещё ждать?! Шевелись! Челюсти невольно сжались. «Ленивый идиот», – подумала она. – «Проще же кричать на весь дом, чем поднять свою задницу с дивана и сделать всё самому». Но вместо этих слов, так и просящихся вырваться с языка, она открыла дверь комнаты и крикнула в ответ: – Иду, отец! Чара наспех заклеила скотчем разрыв на письме, который она сама же и сделала, а после бережно положила его на книжную полку. Так же осторожно были собраны и осколки глиняного пегаса. Она вышла из комнаты и закрыла за собой дверь, оставляя весь устроенный хаос позади. На мгновение представился образ разгневанного отца, если он вдруг увидит весь этот беспорядок. Но Чара постарается прибраться до того, как это произойдёт. Дверь в комнату брата тихонько скрипнула, Чара осторожно заглянула внутрь. Том избивает боксёрскую грушу, но больная фантазия нарисовала на её месте саму Чару. «Да, думаю, он был бы очень рад возможности попрактиковать свои приёмы на мне», – с какой-то непонятной для себя язвительностью усмехнулась Чара. Желая закончить со всем как можно скорее, она проскользнула в комнату, стараясь издавать как можно меньше шума. Грязные вещи беспорядочно свисали со спинки стула. Всего-то и нужно, что забрать их, а после можно со спокойной душой выдохнуть. Она беспрепятственно прошла мимо брата, но почувствовала, как босой стопой наступила на нечто мокрое и холодное. Нога проскользила по полу, Чара не смогла удержать равновесие и повалилась. Руки рефлекторно потянулись к чему-то, за что можно было ухватиться, и этим «чем-то» по несчастью оказался Том. Он накренился и упал вслед за Чарой. Девочка пискнула от боли, почувствовав, как Том придавил ей руку своим весом. Не успела она опомниться, как брат вскочил, стянул перчатки, и схватил сестру за руку, на которую и упал. Он резко поставил её на ноги, голова у Чары закружилась и она пошатнулась, но Том встряхнул её, заставив стоять ровно. – Ты что забыла у меня в комнате?! Сколько раз я тебе говорил не заходить и не мешать мне, пока я тренируюсь?! – Прикрикнул он и крепче сжал запястье Чары. Руку пронзила боль, а к глазам накатили слёзы, но Чара проглотила всё это. Тома всегда раздражало, когда она жалуется, поэтому слёзы лишь распалят его злость, как распаляют капли воска свечное пламя. – Но отец сказал, что нужно постирать твои вещи... Вот я и... – Постираешь, как закончу тренировку. А сейчас, пошла отсюда вон, маленькая дрянь. Том в отвращении отбросил её руку, будто бы она по локоть была испачкана в грязи. Он вновь надел перчатки и продолжил тренировку, в то же мгновение, забыв о существовании сестры. Чара исподлобья смотрела на старшего брата и отрешённо массировала больное запястье. «Какие же вы все тупые идиоты. Что ты, долбаный переросток, что наш папаша. Будто бы стирка нужна мне, а не вам». На месте боксёрской груши вдруг всплыл образ побитого брата. Вид его распухшего и кровоточащего лица принёс Чаре злорадное удовольствие. Бледно-синих глаз почти не видно за красными, отёкшими от побоев веками. Перегородочный хрящ носа неестественно смещён в сторону, предвещая, что в будущем у Тома никогда не будет такого же красивого и ровного носа, как сейчас. Доставляла удовольствие и мысль, что смотря на себя в зеркало, искривлённый нос будет напоминать Тому, как когда-то Чара жестоко отомстила ему за все обиды. Налитые кровью губы распухли, а нижнюю губу уродует глубокая трещина, в которой скопились чёрные комки крови. И ко всему прочему трещина обрамлена противной желтоватой коркой. Общую приятную картину заканчивают стекающие с усыпанного синяками лба алые кровавые дорожки. Чара и не заметила, как от растирания запястья она перешла к переминанию пальцев. Жуткий, но сладостный образ рассеялся, и девочка почувствовала разочарование, вернувшись в реальный мир. Но оно быстро сменилось гневом, когда на глаза попалась эта несчастная куча грязной одежды. «Ну и пусть! Раз хочешь ходить как свинья, коей ты и являешься, то ходи на здоровье!» Она решительно развернулась и направилась к выходу из комнаты. Ненадолго остановившись и бросив последний, полный ненависти взгляд на брата, Чара со всей силы захлопнула дверь. Всего на мгновение она была горда собой, но услышав громкие шаги брата за дверью, всю былую решимость вмиг обуздал страх. Нет. Ужас. Зачем она только что это сделала? Она же знает, что бывает за такие выходки с её стороны, но всё равно это сделала. Сделала полную глупость! – Чара!!! – Прокричал её имя из гостиной отец. Но сейчас было совсем не до него. Дверь резко распахнулась, и, не помня себя, Чара рванула вперёд. Она почувствовала, как рука брата коснулась кончиков каштановых волос в неудачной попытке ухватиться. Но Чара учится на своих ошибках, именно поэтому она когда-то самостоятельно состригла свои длинные локоны, которые очень любила. – Вот же мелкая сука! – Угрожающе ругнулся Том вдогонку. Она бежала со всех ног, но погоня не продлилась долго. Стоило завидеть отца боковым зрением, и ноги сами собой остановились, как по команде. Стали дубовыми, неспособными и на малейший шаг к побегу. Каменной статуей Чара застыла в дверном проёме гостиной, голова послушно склонилась. Но при всём внешнем повиновении, решимость где-то в глубинах скованного духа пыталась найти выход из темницы. Том настиг сестру, схватил её за ворот свитера и занёс кулак для удара. Чара безвольной куклой покачнулась, даже не пытаясь вырваться. На самом деле, ей даже не было до этого дела. Потухший взгляд бледно-красных глаз был прикован к отцу. – Ну, блядь, я тебя сейчас научу, как дверями хло... – Начал было Том, но отец его перебил. – Том. Пошёл нахер отсюда. – Но... Отец, она... Однако даже Том не имел смелости возразить мрачному, недовольному виду отца. Сжав губы в тонкую нить, будто пытаясь сдержать просящиеся наружу ругательства, он посмотрел на Чару. Сквозь бесконечное желание придушить сестру, он всё же пересилил себя и оттолкнул её. Чара по инерции сделала несколько шагов назад и пошатнулась, но на этот раз равновесие удержала. Взгляд её был всё таким же безучастным, и это раздражало Тома больше всего на свете. Он ушёл, оставив Чару наедине с худшим её кошмаром. Тишина между ними долго не продлилась, хотя Чара предпочла бы, что отец замолчал навсегда. – Что это только что было? Ты думаешь, я тебе миллионер, чтобы новые двери ставить или что? Одну часть слов он проглатывал, другую говорил невнятно. Тёмно-зелёная бутылка спиртного издевательски блеснула в лучах солнца. – Нет, отец. Это был брат, – Чара нашла в себе крупицу решимости на наивную попытку обмана. – Не ври мне, дрянь! Правду говори! – Взревел он. – Я... Отец, он выгнал меня из комнаты. Я разозлилась, потому что он не дал мне забрать вещи. Я, правда, хотела их забрать и постирать, но он не дал мне! Я не хотела, честно... – Она проглотила горький ком, сдавивший горло, а после тихо добавила: – Я случайно... – А бабское очарование тебе на что, а? Как мужиков охмурять, так это вы запросто! Баба на то и баба, чтобы к мужику подход найти. – Но брат мог меня ударить, если бы я... – А ну заткнись! Ваша женская доля не настолько сложна: приготовь, постирай, да в кровати будь... – Отец осёкся, оглядев детскую фигурку с ног до головы. – Забудь, это потом. В общем, ничё сложного я в вашей бабской жизни не вижу. «Ну, хоть не стал продолжать мысль о кровати. Ещё не все мозги пропил этот жалкий неудачник», – мысленно съязвила Чара, но внешне оставалась всё такой же отрешённой. Отец взял со стола бутылку и отпил прямо из горла, а после со стуком поставил её назад. – Я со стенкой разговариваю, не пойму? Чё молчишь? «Вот же кретин. Действительно не помнит, что сказал буквально минуту назад заткнуться, или просто притворяется? Нет, на притворство извилин не хватит». – Мать твоя тоже своенравная была. Чуть что не понравится – тоже дверью хлопнет. Вот так однажды и захлопнула у меня перед носом... Даже вещи эта сволочь забрать не дала. Отец вновь пригубил бутылку, но в ней, по всей видимости, больше ничего не осталось. Он рассеянно поставил её на пол рядом с креслом к остальным бутылкам. Если бы Чара не убирала их каждый день, то на том месте была бы уже целая гора. Тогда можно было бы построить стеклянный замок. – Вы, двое тупых отпрысков, на мою долю достались. А Азриэля этого... Азриаля, или как там его, мать ваша ещё в браке со мной нагуляла. Раскладушка дешёвая! Поэтому, Чара, из тебя я обязан воспитать нормальную женщину, не такую, как мать твоя. Ты мне потом ещё «спасибо» скажешь за это. Чара напряжённо выпрямилась как струна. Скажи этот жалкий червь хоть что-то обидное про Азраила, сдерживать себя она не станет. И пусть отец изобьёт до полусмерти, но говорить про своего младшего брата оскорбительные вещи она не позволит. – А воспитательные процедуры затягивать нельзя, – прокряхтел отец в неуклюжих попытках встать с дивана. Тело трусливо сжалось также быстро, как и пару мгновений назад смело выпрямилось. Заряд страха подкатил из живота к грудной клетке, взгляд начал метаться по комнате, судорожно пытаясь отыскать путь к отступлению. Ноги в один миг стали ватными, колени подкосились. Всё внутри Чары в ужасе содрогнулось. Самый страшный кошмар всех несчастных детей оправдался. Отец потянулся к пряжке ремня. – Ничего-ничего, сейчас я выбью из тебя всю решимость, ты теперь даже пискнуть в сторону меня или Тома не посмеешь... Сейчас я покажу тебе твоё место... – В пьяном бреду бормотал отец себе под нос. Справившись с застёжкой, он снял ремень и сложил его вдвое в левой руке. Чара выставила перед собой руки и начала пятиться, когда отец сделал в её сторону первые шаткие шаги. – Отец, не надо! Пожалуйста! Папа! – Слёзно взмолилась Чара. – Папочка, пожалуйста, не надо! Я больше так не буду! Но он будто не слышал. Алкоголь, подобно серной кислоте, разъел всякие зачатки разума в заплывшем жиром мозгу. В конце концов, они оба вышли в коридор, и девочка упёрлась спиной в шкаф. Отступать больше некуда. Отец настиг её и попытался схватить, но Чара рефлекторно увернулась в сторону. Она предприняла попытку бежать, но отец ухватил девочку за ворот свитера, тот натянулся и сдавил горло. Сдавил в разы сильнее, когда рука великана потянула на себя. Грубая ладонь сжала волосы девочки. Она ухватилась обеими руками за запястье отца, пытаясь расцепить крепкую хватку, но всё было тщетно. Чара визжала и вырывалась, но делала этим себе только больнее. Чара отчаянно замахнулась ногой и ударила отца наугад. Задев его колено, она в следующую же секунду пожалела о том, что сделала. – Маленькая тварь, ты со своим отцом дерёшься?! – Он дёрнул бедняжку за волосы, после хрипло добавил: – Воспитал тебя, суку неблагодарную, на свою голову! Всего мгновение, и в голове вспыхнула сокрушительная боль. Чара открыла глаза, и поняла, что лежит на полу у шкафа. В висках точно колотились друг о друга сотни молотков, своим гулом не давая сориентироваться в пространстве. С грохотом со шкафа на голову отца начали падать коробки с инструментами. Всё же сумев сообразить, Чара села, упёрлась ногами в пол и спиной начала толкать шатко стоящий шкаф. Потребовалось совсем немного усилий, чтобы он начал падать. И когда Чара почувствовала, как громадина наваливается на неё, она без промедлений отползла в сторону и вскочила. От резкого движения в глазах заплясали звёзды. Отец утробно проревел что-то невнятное. Чара повернулась и увидела, как он на пьяных ногах пытается удержать упавший шкаф. Некоторые вещи гардероба упали на него. Синяя кофта свисает с лысой головы на глаза, закрывая обзор. Даже не отдышавшись, Чара проскочила мимо отца в гостиную. За спиной послышался грохот очередных свалившихся коробок и безумный вопль, не предвещающий ничего хорошего. Она забежала на кухню и заблокировала дверь стулом. Гонимые паникой, дрожащие руки сами собой запустились в волосы, а истеричные мысли заставляли метаться от одного угла к другому. Проходя мимо старого телевизора, она посмотрела на своё отражение. Со лба стекает кровь, слепившая пряди каштановой чёлки меж собой. За пределами кухни послышались поспешные шаги брата, и Чара испуганно повернулась в сторону двери. Она замерла, стараясь прислушаться к их неразборчивому разговору. Вскоре голоса начали приближаться. Ближе и ближе, ближе и ближе... Паника окатила новой ледяной волной. Чара ринулась к двери в задний двор. Она молилась, чтобы та не оказалась заперта. Холодный пот проступил на лбу, когда ручка не поддавалась даже несмотря на отчаянные попытки нажать на неё. За спиной задрожала дверь – то отец гневно колотил в неё. Кажется, что ещё немного, и она слетит с петель, и никакой подпёртый стул тут не спасёт. – Открой, паскуда! Только попадись мне на глаза, маленькая дрянь, я тебе все мозги вышибу, тварь! – Угрожает отец. Девочка бросила попытки открыть ведущую во двор дверь. Чара судорожно начала рыться по шкафчикам в поисках чего бы то ни было, чем можно разбить панорамное окно и выбежать на свободу. Ящики раздвигались и задвигались; их жалобные скрипы будто подгоняли и без того бьющуюся в панике девочку. Звон посуды и столовых приборов резал уши, отдаваясь пульсирующей болью в висках. Нижнюю губу неприятно кольнуло, когда Чара от нервов прокусила её до крови. Вздох облегчения невольно вырвался, ведь в следующем ящике оказались ножи. Конечно, этим окно не разобьёшь, но можно будет защититься в случае, если кухонная дверь не выдержит разъярённого натиска отца. Она схватила нож и продолжила поиски. Но, как назло, ничего достаточно крупного и тяжёлого не находилось. – Чара!!! Отец и брат не оставляли попыток проникнуть на кухню. Это сбивало с толку. Чара будто шла по тонкому канату, а внизу её поджидал глубокий океан с двумя голодными мегалодонами. Внимание то и дело рассеивалось, в короткие моменты хотелось просто осесть на пол и ждать своей участи. Но вопреки этому желанию решимость внутри не позволяла сдаваться. Глаз зацепился за большой металлический таз. Чаре нет дела до того, что это такое и для чего оно используется. Главное, что этим можно разбить окно. Таз стоял в навесном шкафчике, поэтому придётся забраться на стул, чтобы достать его. Но осмотрев кухню, Чара поняла, что во всей кухне есть лишь один стул, и тот служит единственной преградой между ней и теми, кого сложно назвать родственниками. Ни секунды не мешкая, девочка положила нож, опёрлась руками о поверхность столешницы, закинула правую ногу, и забралась наверх. Ухватившись одной рукой за ручку шкафчика, чтобы не упасть, она второй рукой открыла его. Чара, стараясь удержать равновесие, отцепилась от ручки и осторожно приподняла, – как теперь ей стало ясно, – казан. Но он оказался непосильным для дрожащих рук. Гонимая дикими криками отца, Чара не сумела удержать равновесие. Одна нога предательски соскользнула со столешницы. Чара взвизгнула. Металлический грохот оглушил и оставил за собой писк в ушах. Даже не успев оправиться от падения, она встала и подхватила тяжёлый казан. Изо всех оставшихся сил замахнулась и бросила его в стекло. Оно разбилось вдребезги, множество осколков осыпалось на пол и на траву снаружи дома. Свежий и вольный воздух дунул в лицо, зазывая убежать вместе с собой. И этому зову она с радостью последует, только возьмёт с собой тот нож. – Чара, мать твою!!! Что ты там делаешь?! Живо открой! – Услышала она удаляющийся крик за спиной. Эти вопли уже не имели никакого значения. Чара была далеко. Теперь её никто не побеспокоит. Не имеет значения и то, что с каждым разом, как Чара наступает босой ногой на асфальт, осколки стекла впиваются в ступни всё глубже и глубже, оставляя на дороге кровавые следы. Может быть, по алой дорожке её и найдут. А, может, никому не будет дела до того, куда же убежала Чара. Но главное, что Чара не забыла забрать нож. Да, вместе с ним больше никто и никогда не посмеет приблизиться. Но если всё же попробует... Она бежала долго, петляя по улочкам деревни, но для неё этот отрезок времени пролетел за считанные секунды. Ветер стрелял в лицо и танцевал в слипшихся волосах, кровавый след на лбу засох и стал сухой корочкой, а режущая боль в ступнях притупилась. Она встречала людей на своём пути, но, кажется, для всех них Чара была лишь призраком. Остановилась девочка только тогда, когда добежала до окраины посёлка. Дальше никаких домов. Лишь необузданная природа и покинутое всеми место, где нередко и до этого Чара находила утешение в одиночестве. Кроны елей маняще кивали на ветру, будто зазывали девочку стать одной из этих пышных красавиц. Перед её глазами, как на ладони, простирался мрачными иглами густой лес. Чару позабавило сравнение с иглами. Ей казалось, что если стать великаном и провести ладонью по верхушкам деревьев, то они непременно исцарапают всю кожу, будут вонзаться всё глубже и глубже, пока от ладони не останется одно лишь кровавое месиво... Девочка испугалась своих бредовых мыслей и мотнула головой, стараясь прогнать их. Первым, что заметила Чара, был лес, но есть кое-что, что заслуживает ещё большего внимания. Над всем миром величественно возвышается гора Эботт. Ощущение, будто бы одна её вершина держит на себе бескрайний небосвод. Вид горы так и приказывает приклонить голову перед грозной, но справедливой силой природы. Как же она, такая прекрасная и гордая, могла породить убожество в лице человека? Не иначе как недоразумение, ошибка. И лишь в самую последнюю очередь внимание привлекло жёлтое пятно, неестественно живое на фоне мрачного леса и сокрытой загробной дымкой горы. Старая детская горка. Краска уже давно облезла, а лестница заросла высокой травой. Расположившуюся рядом песочницу постигла та же участь. Качели, повинуясь капризам ветра, тихо поскрипывали. Забытая всеми детская площадка молчаливо хранит призрачную детскую радость, но больше её никогда не познает. Уголки губ дрогнули в улыбке. Представилось, как с горки скатываются хохочущие дети, а маленькая девочка в песочнице лепит куличи для своей воображаемой семьи. Когда Чара приезжала к Азраилу, она тоже могла позволить себе побыть такой радостной. Счастливой и необременённой ненавистью... Образы незнакомых детей сменились другими. Теперь с горки скатываются не безличные ребята, а маленькая Чара с ещё более маленьким Азраилом. Теперь она лепит в песочнице куличи и понарошку кормит ими своего любимого брата. Но, как и любым другим фантазиям, этим тоже рано или поздно суждено было рассеяться. Окружающая картинка расплылась из-за накативших слёз. В носу защипало, а ком в который раз за этот день перекрывает дыхание. Почему Чара не может быть такой же счастливой, как и тогда? Почему она не может быть такой же счастливой, как и маленькие дети? Она не хочет взрослеть, ведь уже сейчас полна ненависти к этому миру. А что будет дальше, и представить страшно. Чара не должна находиться вдали от дома с ножом в руках и стеклом в ступнях. Счастливые дети так не делают. Она рукавом вытерла слёзы и робкими шагами направилась к площадке. Пробираясь сквозь густую траву, Чара забралась под горку, желая укрыться от всего остального мира. Время замерло, исполнив желание болеющей детской души. Трудно сказать, сколько минут, а может часов прошло, пока иступлённый взгляд бледно-красных глаз сверлил сгнившие доски лесенки перед собой. По растущей рядом травинке ползёт клещ с чёрно-красной спинкой, противно перебирая лапками. Чаре не было до него никакого дела. Пусть кусает, ведь тогда она хоть кому-то сможет подарить радость. Но немного поразмыслив, она двумя пальцами взяла его и сама посадила на ногу. Почему девочка это сделала, она так и не поняла. Возможно, хотела проявить хоть капельку милосердия даже во вред себе, а может, хотела просто себя наказать. Пожалуй, оба эти варианта будут верны. Внезапной пощёчиной хлестнули обида и жалость к самой себе. Неужели она и правда помогла глупому паразиту во вред себе? Он ведь даже «спасибо» не скажет. Но за что? За что она себя так ненавидит? Где-то в груди отозвалась подавленная решимость, нашёптывая ответ на вопрос. Её Чара прятала всю свою жизнь. Она не в силах была справиться со жгучим чувством ярости, а потому заплакала от собственной беспомощности. Чара плакала. Плакала горько и навзрыд, стараясь выплакать ту боль, которая накопилась за всё время. Она позволила им сотворить это с собой. Позволила слепить из себя другого человека. Она ничего не сделала, чтобы остановить это. И даже сейчас, вместо того, чтобы высвободить свою суть, вместо того, чтобы излить свою ярость, Чара плачет. Даже сейчас она продолжает следовать тому образу робкой жертвы, который ей приказали примерить, а вот снять не разрешили. «Ничтожество! Жалкое ничтожество, заткнись! Хватит ныть!» Вопреки голосу в голове, слёзы хлынули с новой силой, которую можно сравнить с цунами. Рано или поздно многометровая волна смоет с берега тот крохотный домик, в сыром подвале которого образ покладистой девочки насильно сдерживает истинного монстра. А грудь с каждым судорожным вдохом распирает всё сильнее и сильнее. Чара, не в силах выдержать этой тяжести, тяжёлым грузом повалилась в траву. Лёгкие и горло жгло, всё тело полыхало невыносимым жаром, в глазах плясали круги... «Почему ты плачешь?! Хватит быть жертвой, идиотка! Кричи!» Моральная боль вырвалась на свободу вместе с истошным воплем. Пальцы вцепились в землю и вырвали пучок травы. Чувство, точно бы загноившаяся рана внезапно лопнула, и весь гной начал неудержимым фонтаном литься наружу. Душа стремилась выплыть на поверхность и глотнуть свежего воздуха, пусть Чара вовсе и не тонула. Одолело необъяснимое желание сбежать из собственного тела, вывернуться наизнанку, только бы избавиться от терзающих мучений. Под кожей копошились тысячи личинок, не давая и минуты покоя. В попытках избавиться от эфемерных червей, Чара начала неистово расчёсывать кожу на руках, оставляя на поверхности белые дорожки от ногтей. Она ещё долго терзалась в сокрушительной боли от накопленной обиды, что вылилась наружу всего за мгновение. Но вместе с этим впервые за долгое время смогла расправить свои крылья необузданная внутренняя сила. Решимость. Нет... Гнев. Она расправила свои покалеченные чёрно-красные крылья и протянула девочке руку, как бы призывая: «Ну же, пойдём со мной. Они все достойны мести за то, что сотворили с нами. Отныне тебе не нужно сдерживать себя». И Чара без всяких колебаний шагнёт навстречу внутреннему зову. Да, так она и сделает. Она прочувствовала свою ненависть на себе же, так пусть теперь и другие прочувствуют во всей её громовой мощи. Оставшись наедине со своей решимостью, Чара всем сердцем поклялась лелеять её как самое ценное, что у неё только есть, было и будет. Она будет беречь силу даже несмотря на мрачный шёпот той: «Накажи себя за слабость. Накажи за то, что позволила им сотворить с собой такое. Ты заслуживаешь наказания не меньше их. Будь решительна и неси крест ответственности за своё вредоносное молчание» Да, она будет её беречь, ведь именно благодаря ей Чара почувствовала свою силу. И какая разница, что первой, на кого эта сила обрушится, станет сама Чара? Это правильно, ведь она тоже причастна к тому, что позволила себя сковать. Рука сама собой потянулась за ножом, и сам собой закатался рукав. Сами собой появились порезы и сами собой алые капли отбивают ритм по траве. Всё происходит само собой и Чара к этому не причастна, ведь её вынудили. Тёплая кровь согревает кожу, а в противовес этому приятному ощущению лезвие ножа гуляет по запястью. Какие-то порезы были глубже, а какие-то можно сравнить разве что с кошачьими царапинами, но каждый из них приносил желанное чувство освобождения. С каждым новым порезом тело содрогалось от болезненных ощущений, спина выгибалась подобно змее в предсмертных конвульсиях. Грудь то и дело прерывисто вздымалась от прерывистых вздохов. Чара остановилась лишь тогда, когда новые порезы перестали дарить горькую истому боли и вместе с тем потеряли всякий смысл. Рука пульсировала, не позволяя отвлечься на нечто другое. Рассматривая запястье, девочка поймала себя на абсурдной мысли, что оно похоже на кровавый кусок мяса какого-то убитого хищниками травоядного. Но по каким-то причинам есть его не стали, поэтому мясо скоро станет пищей для опарышей. Они будут извиваться в гниющей плоти, будут есть и есть, есть и есть, пока не разрастутся до гигантских размеров и не съедят всю планету. А потом гигантские черви будут шествовать по просторам космоса, поедая планету за планетой, и когда-нибудь они станут настолько большими, что смогут съесть целую вселенную... Чара не испугалась этой безумной мысли. Кажется, она восприняла её как за нечто само собой разумеющееся. Рукав закатался, и кровь мгновенно пропитала зелёную пряжу свитера. Чара выползла из-под горки и отряхнулась. Не сразу, но она обратила внимание на странную родинку выше колена, которой раньше не было. Приглядевшись, стало ясно: это не родинка, а тот самый клещ, которого Чара посадила на себя некоторое время назад. Губы скривились в отвращении, но трогать его девочка не стала. Она посчитала, что это будет звёздным даром, если паразит окажется заразным. Если повезёт, то клещ принесёт желанную смерть в обмен на кровь, и тогда оба они останутся довольны. Она выпрямилась и с окровавленным ножом в руках направилась к ближайшему дереву. Но на его месте были все те, кого решимость приказывает наказать в первую очередь. Отец, Том, одноклассники, безответственная мать, избегающая собственную дочь, но горячо любящая Азраила... На последней отыграться хотелось особенно сильно. Порой такая трепетная любовь матери к младшему брату заставляет Чару ненавидеть Азраила. Да, это единственное, за что девочка его может ненавидеть, и больше убеждать себя в обратном нет никакого смысла. Но всему виной мать. Это она взращивает в Чаре ненависть к единственному человеку на всей планете, которого любит. Это мать виновата. Они все виноваты в том, что Чара держит в руках окровавленный нож, пока Азраил тем временем наверняка мечтает о свободолюбивых пегасах, лёжа в тёплой кровати. Нож вознёсся и сопровождаемый отчаянным воплем вонзился в дерево. Чара провела им вниз, но кора сопротивлялась, затрудняя всякое движение лезвия. Вонзила ещё раз. И ещё. И так раз за разом. Кора щепками сыпалась под ноги, являя светлый луб дерева. Точно также Чара сдерёт кожу со всех, кто сделал ей больно, чтобы потом во всех подробностях разглядеть их внутренности. Подумав об этом, на месте дерева Чара увидела себя, и нож начал яростнее колоть его безразличный ствол. Через время ладони разжали рукоять, чтобы избавиться от обременяющего оружия. Нож, холодно блеснув на прощание, нырнул в траву. Теперь израненную кору били крепко сжатые кулаки, а каждый новый удар распалялся бешеными рычаниями. Тонкая кожа костяшек покрылась отвратными на вид ссадинами, но Чара того даже не заметила. Единственное, что она перед собой видела, так это вожделение мести. Чара била и кричала, била и кричала... И за этими криками она не услышала подкрадывающийся шелест травы. Не услышала знакомых и безмерно ненавистных голосов. Совсем забыла, что бывает изгоям, когда они суются на территорию главных задир класса. – Ха-ха-ха! – Рассмеялся один из них, и в то же мгновение сердце Чары ёкнуло, заставив тело замереть. – Смотрите, пацаны. Да это же наша пришибленная. Эй, тебе чё, прошлого раза мало было, э? – Фразу он закончил противным свистом, от которого девочка поморщилась. Подхватив волну, второй со смехом принялся передразнивать движения Чары, когда та била дерево кулаками. Донёсся голос главного задиры: – Ты в натуре такая тупая? До тебя с первого раза не доходит? – Он размял пальцы, раздался их не предвещающий ничего хорошего хруст. – Ну, ничё, в таких делах из нас учителя хорошие получаются. Преподадим тебе урок раз и навсегда. Стоя к одноклассникам спиной, Чара не видит их лиц, но по всему телу разливается приятная дрожь эйфории, когда представляются их расширяющиеся от ужаса глаза. Глаза, в которых пляшет ледяной блеск холодного лезвия. Она непроизвольно усмехнулась от мысли, что, случись эта стычка раньше, Чара определённо начала бы умолять о прощении. Но сейчас решимость... нет, гнев. Он шепчет ей иной, более действенный выход из ситуации. Подступил истерический смешок. Дыхание участилось. Губы дрогнули в жутковатой улыбке. Хулиганы сделали первые шаги в сторону девочки. Она резко развернулась к ним лицом и упала. Выглядело падение наигранным, но никого это не смутило. Один из компании рассмеялся: – Ха-ха-ха, да ты даже на ногах стоять не можешь! А по лицу у тебя чё, э? Камаз переехал? «Посмотрим, недоумок, кто будет смеяться последним» Рука незаметно потянулась к лежащему рядом ножу. Оружие юркнуло за спину, и сразу после Чара поднялась на ноги. Компания настороженно остановилась, взгляд каждого был прикован к окровавленному рукаву свитера. Кажется, заметили они его только сейчас. – Слышь, может, это... Ну её, э? Она явно обдолбанная какая-то, ты на её глаза только посмотри, – прошептал один из них. – Соглашусь... – Подхватил второй, почесав нос. – Чё, сдрейфили? Да она как всегда из себя хер пойми кого строит. Давайте, пацаны, ну, – подбодрил их главный задира. Он вышел вперёд и оглянулся через плечо на парней, как бы вопрошая, пойдут ли они дальше. Но они покачали головой и отступили на пару шагов. Тогда главный махнул на них рукой и вздохнул, мол: «всё с вами понятно, трусливые крысы», и после без всякого страха приблизился впритык к Чаре, заглядывая ей точно в глаза. На его самоуверенную усмешку девочка улыбнулась плотоядной улыбкой, даже и не думая разрывать зрительный контакт. Лицо парня слегка скривилось в отвращении. – Чё лыбишься, мразь? Ситуации не осознаёшь? Она пожала плечами. – Да нет. Не осознаёшь её только ты, тупой увалень. Она бросила мимолётный взгляд на его чёрную футболку с белой надписью «BE BRAVE». – От храбрости у тебя только эта надпись на футболке. Остальное – безрассудство вперемешку с ненавистью. Советую тебе начать ненавидеть себя за то, что позволил сделать с собой такое. А потом умри. В мире будет на несколько сытых червей больше, хоть кому-то пользу принесёшь. Задира нахмурился и бросил непонимающий взгляд куда-то в сторону. Но он быстро взял себя в руки и угрожающе расправил крупные для своего возраста плечи. – Слышь, тебе твой батя окончательно башку отшиб? Ты чё за херню мелешь? – Хочешь, я помогу тебе принести пользу этому миру? Черви будут рады, – то, с какой лёгкостью она выдала последнюю фразу, вселило в задиру краткий приступ страха. Чара шагнула вперёд, а хулиган отступил. – Блять... – Зло, растерянно, и вместе с тем испуганно ругнулся он от непонимания происходящего. – Ты меня охереть как достала, пришибленная! Парень сжал руку в кулак и замахнулся, но Чара оказалась проворнее. За долю секунды она вынула нож из-за спины и набросилась на задиру. По велению рефлекса он упал назад и избежал удара ножом, но ударился локтём о большой прячущийся в траве камень, будто специально поджидавший его для этого момента. Он завопил. Завопили и его друзья. Преодолев ступор, они кинулись на выручку. Чара тоже не позволяла себе медлить. Она села сверху на главного задиру, и взяв нож в обе руки, вновь замахнулась, пока тот тщетно пытался её сбросить. Нож устремился вниз, но остановился на полпути, встретив удерживающее сопротивление. Друзья парня успели вовремя. Они вцепились ей в руки и волосы, рывками оттащили от главного задиры. Чара вырывалась, размахивала ножом и визжала, точно дикий зверь. Парни кричали что-то ей в ответ, но разум отказывался разбирать слова. Гнев застилал сознание. – Держи её, блять, держи! – Встревоженно кричит во всё горло один из них. – Я нож заберу! – Да блять, пытаюсь! Эта сука вырывается! Чара замахнулась локтем и ударила того, что держал её, в живот. Тот ослабил хватку и с хрипом согнулся. Получив больше свободы движения, она разворачивается и бьёт его коленом в пах, а после цепляется за футболку и тянет по траектории дуги, в сторону, где стоит второй парень. Один из них не смог удержать равновесие и рефлекторно схватился за второго. Оба повалились на землю. Главный задира к тому времени оклемался. Следуя за своим безрассудством, он напал на Чару со спины и применил удушающий приём. Сразу же в предплечье парня беспрепятственно вонзилось лезвие и точно также легко оно вышло из плоти. Задира отпустил девочку и со звериным воплем схватился за кровоточащую рану. Кровь просочилась сквозь крупные для одиннадцатилетнего ребёнка пальцы. Девочка отбежала и направила нож на ребят, всем своим видом приказывая им не приближаться. Руки дрожали от ударившего в голову адреналина. Кончик лезвия метался с одного хулигана на другого, а с другого на третьего. Чара смотрит на них исподлобья. В быстром поверхностном дыхании нос жжёт от горячего воздуха, а сознание то и дело грозит отключиться. Но вместе с тем чувство блаженной эйфории бабочками щекотало где-то в животе. Отныне Чаре всё по плечу. Первый оклемавшийся подхватил остальных, и вместе они убежали прочь, крича о помощи. Чара догонять их не стала. – Бегите, трусливые черви. После такого вы ещё тысячу раз подумаете, прежде чем вредить кому-то, – гордая собой, прошептала она. Мысль, что Чара за всю свою жизнь принесла пользу этому миру, озарила детское личико, являя окружающей пустоши безумную улыбку. Губы разомкнулись, и раздался тихий смешок. Но каждый последующий был всё громче и громче. Жутко искренний смех отразился о деревья и скрылся в лесу, прогоняя с ветвей птиц. Искренним он был от того, что идёт от обезумевшего сердца, вкусившего свободу воли. И ровно от того же он был жутким. Никогда в жизни не удавалось почувствовать себя настолько счастливой. Она смогла постоять за себя, смогла почувствовать, узреть своё настоящее «Я»! В порыве невероятного счастья Чара упала на траву, продолжая весело смеяться. Над головой проплывают перистые облака. Голубое небо ещё не скоро сменится ночным полотном. Бодро шелестят ветви деревьев, на ветру всё так же скрипят старые качели. Птицы сладко чирикают природе свою симфонию. Вокруг царит благодать. А в центре забытой детской площадки, на траве, лежит девочка с окровавленным ножом. Свитер её залит кровью, и от крови же слиплись волосы в мерзкие сосульки. Но, несмотря на это девочка заливисто хохочет, наслаждаясь долгожданной свободой от всех проблем, ранее ежечасно терзавших. За спиной выросли крылья. Отныне ей подвластен целый мир! Улыбка резко потухла. Чара нахмурилась и приподнялась на локтях. Будто очнувшись от сладких чар, начала озираться. «Но какой мир? Мир, полный уродов? Мир, полный ненависти? Нет, такой мне не нужен...» Девочка полностью села и задумчиво потянула кончик лезвия ко рту. Почувствовался металлический привкус чужой крови, но она не обратила на это внимания. Зубы нервно стучат по лезвию. «Мне не нужен такой мир, где одни дети мечтают о пегасах, пока другие вонзают в кого-то ножи» Настроение сменилось как по щелчку. Трепыхающаяся в животе и дарующая лёгкость эйфория сейчас превратилась в груз весом не меньше тысячи килограммов. К горлу подступила тошнота. Запоздалая попытка сдержать порыв оказалась тщетной. Привкус крови заменился противной горечью рвоты. Чара вытерла рот рукавом, размазывая по лицу кровь со свитера, и после отдышалась. Вместе с завтраком наружу вышли и все бредовые идеи, явно достойные ближайшей психбольницы, как подметила про себя Чара. Она взглянула на своё отражение в ноже, прячущееся за пятнами крови главного задиры. С трудом верится, что это всё сделала она. «Но это не я. Это сделали гнев и ненависть. Не я...» Она ошиблась. Она всё ещё не знает, кто эта девочка, что смотрит из отражения. Одна клетка просто заменилась другой. Если раньше Чара была заложницей чужих правил и мнений, то сейчас она в рабстве у своих жестоких желаний и гнева. И это ничем не лучше. Наоборот, она стала точно такой же, как и те хулиганы из её класса. Стала одной из тех, кто отравляет этот и без того гнилой мир. Так не будет ли лучше сделать второе доброе дело за свою жизнь и избавить от себя этот свет? Ко всему прочему, возвращаться больше некуда. Компания хулиганов наверняка уже нашла людей. Люди вызвали полицию. Дома Чару ждут следователи и разъярённый отец с Томом. Единственный, кто её действительно любит, это маленький Азраил. Но даже если и найдётся способ сбежать вместе с ним как можно дальше, то будет ли Чара любить своего младшего брата, когда он вырастет? Не очернит ли ненависть его наивную душу, как это когда-то произошло с Чарой? Отыскать ответ на этот вопрос она не может. Эта жизнь потеряла всякий смысл. Чара думала, что обрела себя спустя столько страданий, но надежда эта оказалась ложной. Она выскользнула из рук как гелиевый шарик в ветреную погоду. И этот шарик улетел к пёстрому облаку таких же шаров. Столько улетевших и неоправданных надежд... Больше этот мир ничего не спасёт. Ничего, кроме полного сброса и начала истории с чистого листа. Люди не заслуживают жизни. «И я тоже, ведь так и не стала лучиком света во тьме, как всегда хотела», – с полным печали вздохом подумала она, крутя нож в руках. Голова поднялась, отчаянный взгляд обессиленно проплыл над лесом. Гора Эботт. Пусть она приютит разбитую душу. Эботт сможет очистить запачканное ненавистью сердце. Ноги сами подняли Чару и повели в сторону горы. Точно так же в сказках загипнотизированная мышь идёт прямиком в пасть к змею, но потом приходит храбрый зверёк и побеждает злодея. Чара когда-то тоже в глубине души ждала спасения. Но никто не пришёл.