i'm the star of this movie (and it's for your eyes only)

Всё начинается с идеи. Всё всегда начинается с идеи, и идея к ним в головы тоже всегда приходит внезапно. Чаще всего из-за неосторожно брошенной Тигнари фразы, на которых Сайно свойственно зацикливаться и взращивать, культивировать порождённую ими идею в течение времени, до тех пор, пока идея не взойдёт и он не поделится ею с Тигнари, заражая его, словно вирусом. Так случается чаще всего и, как правило, из них двоих Сайно является генератором самых странных и неожиданных мыслей, но иногда бывают исключения, и случайно, неудачно брошенные им же фразы порождают идею у него самого в голове. Как, например, в этот раз. Да– Вот так, вот здесь… Вот так хорошо, пожалуйста– Прошу– Не останавливайся! Ещё, сильнее… Тигнари! Крики и стоны отражаются от стен комнаты так развязно и бесстыдно, звеня у Тигнари в ушах, что он прижимает их к голове и даже отворачивается в сторону, прикрыв глаза в неком смущении: так резко контрастирующие с общей скромностью и застенчивостью откровения генерала Махаматры в постели чаще, чем нет, застают его врасплох (но не менее возбуждают — даже наоборот, раскрывают такие грани его характера, о каких он предпочёл бы не знать и которые старается подавлять). И стоит Тигнари остановиться, его требовательно лягают куда-нибудь в поясницу и переходят на такой недовольный жалобный скулёж, что у него нет выбора, кроме как продолжать. О архонты, Сайно… Видел бы ты себя со стороны в этот момент. Тигнари сомневается, что Сайно отдаёт отчёт себе и своим реакциям в подобный момент удовольствия, — ещё бы, с задранными-то до ушей ногами, пока его любовно и не очень-то (но по его же требованию!) нежно вбивают в кровать, — и именно это Тигнари находит в нём особенно очаровательным. И именно это Тигнари хотел бы запечатлеть. Желательно, на подкорке мозга, чтобы холить и лелеять это изображение перед глазами одинокими вечерами в лесу, когда Сайно в экспедиции в пустыне или на задании. Не то чтобы образ Сайно, разводящего для него колени, с разбросанными волосами по подушке, по которой он постоянно мечется, поддерживая рукой снизу, когда всего становится слишком много и он не в силах совладать с потоком чувств и ощущений, не был прочно закреплён у Тигнари в памяти, но это другое. Снять бы его на камеру, а ещё лучше — на киноплёнку, со всеми криками и стонами, а потом показать ему, наблюдая, как щёки краской заливаются и смущение наполняет его до краёв от собственного развязного поведения. Как он стыдливо отводил бы взгляд, ведь лицезреть себя в уязвимом положении — смущает, но оторваться был бы по-прежнему, к ещё большему для себя стыду, не в силах. С тех самых пор эта мысль не покидала голову Лесного стража, кажется, ни на минуту, взращивая сама себя и подпитываемая новыми гранями талантов, которые Сайно неустанно продолжал ему раскрывать. Тигнари даже купил видеокамеру у Дори, — с регулируемой подставкой! — начиная каждое своё утро с размышлений, в какой позе он хочет взять своего генерала на камеру, ведь каждая была по-своему привлекательна. На спине — Сайно так очаровательно и готовно раздвигает для него ноги, царапая короткими острыми ноготками его спину, постанывая в чувствительное ухо. Коленно-локтевая — он так сладко выгибает спину и толкается назад, навстречу желанному трению, зарываясь лицом в подушки и сминая наволочки и простыни, пока Тигнари сминает в руках его бёдра, оставляя синяки в виде отпечатков пальцев и следы от когтей. Оседлание — стоит ли вообще говорить, как Тигнари плавится от вида и ощущения того, что генерал Махаматра насаживается на его член и трётся о него в неге, опираясь руками о его грудь или плечи, не имея возможности заглушать стоны или скрыть своё милое личико, пока всё его податливое тело для Тигнари в полном доступе — царапать спину и гладить соски, сжимать талию или бёдра, контролируя темп. Так много вариантов и возможностей — кажется, вниз по подбородку стекает слюна. Но всё это отходило на второй план, ведь самым первым шагом в осуществлении плана было самое сложное: поговорить об этом с Сайно. Нет, Тигнари не стал бы снимать его тайно, это даже не обсуждается, пусть он и подумывал о том, что так результат бы получился наиболее аутентичным, поскольку есть вероятность, что даже если Сайно и согласится, в процессе он может начать зажиматься или вести себя неестественно. Но делать что-либо с Сайно без его согласия или против воли для Тигнари — противоестественно и неправильно, так что он морально готовит себя к отказу, и если это произойдёт — он просто похоронит эту идею раз и навсегда и станет использовать камеру для наблюдения за биолюминесцентной флорой. А если застенчивому генералу вдруг понадобится всего-то немного помощи в раскрепощении, Тигнари более чем готов её любезно предоставить. К большому сожалению и ещё большему ужасу Лесного стража, Сайно соглашается. Довольно легко, причём, пусть и не без оттенка смущения, мягко устилающего его щёки пунцовыми красками. Тигнари ещё несколько раз интересуется, точно ли Сайно уверен в своём решении и убеждается в том, что тот точно осведомлён обо всех нюансах аферы, на которую соглашается. Откровенная простота и наивность его ответа вгоняют в краску теперь самого дозорного, ведь Сайно всегда отвечает ему нечто подобное: «С тобой я согласен попробовать всё», «Ради тебя я готов на всё, что угодно» или «Тебе я доверяю». Он тушуется под полным доверия взглядом рубиновых глаз, прижимая камеру к своей груди, а уши — к голове, и прежде, чем Сайно скажет очередной сентиментальный нонсенс, прочищает горло и заключает, собираясь с силами в процессе: — Хорошо, тогда… Когда я установлю и включу камеру, по моей команде, начинай раздеваться. Снять остатки одежды Тигнари помогает ему самостоятельно — упустить такой возможности он просто не может, — но перед этим решает попробовать провернуть один трюк и раздеться сам. Сайно всегда с упоением наблюдает за тем, как тот обнажается, деталь за деталью снимая с себя элементы своего витиеватого костюма, являя взору стройное подтянутое тело с сильной спиной лучника и упругими мышцами натренированных рук. Никто, кроме генерала Махаматры, вероятно, не знает, что под слоями одежды на молочной коже красуется несколько аккуратных, элегантных татуировок с цветочными узорами — Сайно нравится бездумно обводить их контуры подушечками пальцев иногда, когда они нежатся в кровати. Тигнари надеется, этот процесс поможет разбавить осязаемое в воздухе напряжение, и на время это работает — Лесному стражу очень лестно наблюдать голодный взор, рыскающий по его телу, жаждущий прикоснуться и помочь с задачей. Но как только Тигнари заканчивает с немногочисленным одеянием Сайно и оба они остаются обнажёнными, всё сразу же идёт не по плану. Точнее, нет, этот вариант развития событий он как раз-таки предвидел: Сайно отворачивается в сторону, закрывая себя руками и пряча взгляд под длинной чёлкой, в смущении ожидая от Тигнари дальнейших действий. Тигнари ненароком вспоминает их первый раз, когда он вёл себя похожим образом: закрывался и зажимался, смущаясь собственной наготы, прятал лицо в подушке и заглушал стоны, потому что негоже человеку его возраста, звания и социального статуса быть девственником и предстать перед кем-то в похожем виде. Отдавать контроль и подчиняться, позволить себе побыть слабым и мягким, позволить кому-то взять ответственность и позаботиться о нём, хотя авторитарность и доминирование никогда и не были естественными чертами характера Сайно, а лишь необходимой мерой, которую ему пришлось выучиться использовать в рамках работы. Это давит и ломает личность, и предубеждения Сайно на тот момент, навешенные обществом, — только этому прямое доказательство. Поэтому Тигнари был счастлив стать для него тем, кому можно было бы передать ответственность и позволить помочь расслабиться и почувствовать себя любимым, желанным — и особенно счастлив оттого, что эта динамика им обоим естественным образом подошла. Это было давно, но воспоминание о том, что Сайно правда придерживался такой точки зрения в прошлом, до сих пор Тигнари ранит. Ему приходилось быть очень нежным и осторожным в их первые разы — не только от чужой неопытности и предубеждений, но и из-за травм, нанесённых Сайно его прошлым. Это работало, поэтому, быть может, похожий подход поможет расслабить его и снять напряжение и сейчас. — Эй, — Тигнари подползает к нему на кровати, кончиком хвоста щекочет нежную кожу бёдер и поясницы и, расположив руки по обе от него стороны, трётся носом о место под ушком и целует в щёку, привлекая внимание, — расслабься, милый, всё в порядке, — поглаживает тыльную сторону ладони одной рукой, а второй заправляет за ухо длинную чёлку, цепляет указательным пальцем подбородок и поворачивает голову на себя, заглядывая в глаза. — Мы просто делаем всё, как и обычно. Представь, что её тут нет. Хорошо? Сайно кивает в ответ, прикусывая нижнюю губу, и Тигнари заключает его лицо в свои ладони, поглаживая большими пальцами горячие щёки, и едва сдерживает себя, чтоб не заскулить от умиления, когда его большой и страшный генерал доверчиво подставляется под ласки и трётся щекой о его ладонь в ответ. Тигнари притягивает его ближе и целует, коротко и нежно, опуская руки поочерёдно на шею, плечи, а потом на спину. Горячее дыхание опаляет, вызывая у Сайно моментальную реакцию в виде мурашек по коже, вместе с руками, что кончиками пальцев невесомо водят вверх и вниз по позвоночнику. Тигнари трётся носом о щёку, шею, касается им усеянного редкими веснушками плеча, оставляя там после лёгкий поцелуй. Нежничает и осыпает его ласками, медленно и осторожно подбирается обратно к губам, чувствуя, как жар вокруг тела Сайно разрастается и перебирается и на него тоже. Тигнари целует его почти целомудренно — по крайней мере, для того, кто в это же время находит сухие ладони своими холодными и сцепляет их вместе, поднимает вверх и нежно толкает вперёд, заставляя упасть на кровать. Теперь он нависает сверху и позволяет себе поцеловать глубже, улыбаясь в чужие губы тому, как послушно Сайно раздвигает для него ноги и скрещивает лодыжки вокруг его поясницы. Тигнари отстраняется на мгновение, чтобы прошептать: — Хороший мальчик, — прежде чем припасть обратно и сцеловать первый сорвавшийся с его губ стон за эту ночь. — Такой послушный. Может, мне стоит войти в тебя сразу, без подготовки? — воркует и отстраняется вновь, так, чтоб иметь возможность видеть, как на милом загорелом личике расцветает новый румянец и глаза распахиваются будто бы в страхе, словно Тигнари действительно мог это сделать. Как трогательно. Справедливости ради, много времени на подготовку им не требуется: Тигнари гостит у Сайно дома уже третьи сутки своего отпуска. Три длинных пальца с подстриженными коготками, растягивающие его, вскоре сменяются членом, но только вот незадача: Сайно по-прежнему молчит, как задержанный преступник на допросе — научился, наверное, у подсудимых за годы профессиональной деятельности. Тигнари не может не съязвить, убирая с его лица взмокшие волосы свободной рукой: — Ну, ну, что случилось, малыш? Всегда такой громкий и развязный, а стоило включить камеру, сразу стесняешься? Ты так красиво звучишь, когда выкрикиваешь моё имя, умоляя взять тебя сильнее, — он трётся носом о горячую щёку и опускается, чтобы прикусить чувствительное ушко, не переставая набирать темп. — Ну же, ты такой чудесный, прекрасный, позволь мне увидеть твоё милое личико. Неужели ты не хочешь оставить этот момент на память? Но комплименты и подначки, кажется, только сильнее вгоняют его в краску, он пытается прятать лицо, отвернувшись от камеры и в изгибе бледного плеча, притягивая Тигнари к себе в ищущем защиты объятии, и если раньше дозорный счёл бы этот жест невероятно умильным, то теперь это его невероятно фрустрирует. Поэтому когда Тигнари впервые за вечер достигает такой заветной точки, что обычно заставляет Сайно срывать голос и пересчитывать всех тейватских богов, а сейчас он лишь подавляет стон за ладонью собственной руки, то решает, что достаточно. Перестаёт двигаться, прекращает все свои действия, резко поднимаясь в сидячее положение, и заключает серьёзным и строгим тоном, моментально лишённым всякой игривости: — Так не годится. Сайно распахивает глаза, в непонимании хлопая белыми ресницами, приподнимается вслед за ним и вопрошает с нескрываемым отчаянием в голосе — что ж, хотя бы это — хороший знак: — Что? Что не так? Почему ты остановился? Лесной страж скрещивает руки на груди и хмурится: — Тебе совсем не нравится происходящее, при этом ты не хочешь говорить мне об этом. Я чувствую, словно заставляю тебя, и это не нравится уже мне. А мы это уже не раз обсуждали, и я тебя просил быть честным и открытым со мной в твоих желаниях и особенно в нежеланиях. Тигнари опускает руки и дёргается назад, с явным намерением выбраться из чужих бёдер, но ему не позволяют, плотнее сжимая ноги вокруг его талии и отчеканив твёрдое: — Нет. Дозорный переводит на него взгляд, слегка оторопевший от резкой смены настроения, и в глазах напротив видит страх вперемешку с решимостью. Буквально на мгновение, однако, которые быстро меркнут, когда Сайно отводит взгляд в смущении за свой внезапный порыв. Он говорит тише: — Прости… Я к тому, что… Не нужно. Мне нравится всё, просто это непривычно, — он садится на один уровень с Тигнари и обнимает руками себя за плечи, прочищая горло и подбирая слова, чувствуя на себе взгляд вопрошающих глаз. — Я себя чувствую нелепо, когда задумываюсь о том, как выгляжу со стороны. И когда ты так… осторожничаешь, это смущает только сильнее, — его щёки покрываются глубоким румянцем уже в Тигнари сбился со счёта какой раз за день. — Ну правда, я не хрустальный, ты можешь быть со мной и… погрубее. А я буду стараться лучше, правда. Только прошу, не останавливайся. Лицо Тигнари сейчас, наверное, — неописуемый спектр эмоций. О нелепости он с ним потом ещё поговорит, но сейчас его больше всего интересует– Погрубее? Он не ослышался? Его слова, кажется, опережают мысли, потому что он даже не осознаёт, как спрашивает: — Насколько грубее? А Сайно, кажется, даже не размышляет над ответом. — Насколько тебе захочется. Так вот, что ему нужно. Если это действительно то, чего Сайно от него хочет, Тигнари не нужно просить дважды. Схватив под коленями, он резко тянет его на себя, заставляя упасть на спину с милейшим вскриком удивления. — Надеюсь, камера засвидетельствует эти слова. На будущее. Он входит снова и задаёт такой быстрый темп, что Махаматра начинает чувствовать неуверенность в том, что его поясница с этим справится. Тигнари не хочет оставить ни малейшей возможности думать им обоим: Сайно прав, возможно, он и впрямь чрезмерно осторожничал, когда надо было проявить чуть больше уверенности. Признаться честно, мысль о желании взять Сайно грубо посещала его голову уж давненько, но он отмахивался от неё, как от назойливых лесных насекомых, даже невзирая на то, что определённую предрасположенность к этому его дорогой генерал проявлял, просто– Слишком боялся, наверное, даже задать такой вопрос, учитывая прошлое Сайно и их общий старт. Как и сейчас боится, что с некоторыми мазохистскими наклонностями его дорогого партнёра у их новоприобретённого предпочтения могут возникнуть последствия — именно потому и пытается заглушать собственные мысли. Это ощущается хорошо — Тигнари явно быстро входит во вкус. Словно дремлющая — усыплённая им самим же — животная натура постепенно просыпается ото спячки и заявляет свои права на желание взять и присвоить себе то, что по праву ей принадлежит. О, у этого определённо будут последствия. Сайно подаёт голос, наконец, наполняя комнату мягкими стонами, и подставляется под все касания-царапины и поцелуи-укусы куда охотнее, выгибая спину и выставляя шею. Только в камеру его дорогой генерал по-прежнему не смотрит, отвернувшись в противоположную сторону и плотно зажмурив глаза. Так не пойдёт. Тигнари хочет взять от этой ночи всё. Он перехватывает смуглые запястья, что то и дело норовят то припасть к разгорячённому лицу, то прикрыть рот, и связывает их лианами, материализованными Дендро-энергией, у него за спиной; следом забрасывает одну его ногу себе на плечо и, повернув его голову в сторону камеры, вжимает в подушку. Вот теперь он доволен, вот так получится отличный кадр. Взъерошенные, взмокшие волосы липнут к лицу, попадают в открытый стонущий рот, прижатые когтистой рукой, пока Тигнари проникает глубже, вбивается сильнее и жёстче, находит наиболее удачный угол — и сдерживаться Сайно уже больше не в силах. Эта крайне пошлая клише-симфония из хлопков взмокшей кожи друг о друга, звука смазки, стука о стену изголовья кровати, в которую его развязно втрахивают, его собственные бесстыдные стоны на камеру, тем не менее, будоражит кровь и заводит лишь сильнее теперь, кажется, их обоих. Тигнари, наверное, где-то на седьмом небе Селестии. — Ты выглядишь просто потрясающе… Может быть, мне правда давно стоило быть с тобой пожёстче? Бездна, Сайно… Тебе нужно будет посмотреть на себя со стороны. Имей возможность, Сайно бы позавидовал его способности формулировать связные предложения и в принципе думать в такой ситуации. Потому что всё, на что способен он сейчас — задыхаться от собственных немых стонов и тихо поскуливать в подушку. Тигнари понимает, что он близок. Сайно, как это чаще всего случается и к своему огромному сожалению, кончает первым, пачкая в белый плоский подтянутый живот — ещё одно любимое у Лесного стража зрелище. К сожалению, потому что Тигнари на этом и не думает заканчивать и останавливаться. Он освобождает его руки и голову, тем не менее, потому что принимать, когда всего уже слишком — тяжело, но он знает, что Сайно справится. Едва отойдя от оргазма, он поворачивает и приподнимает голову, глядя из-под влажных белых ресниц с мольбой: — Тигнари– — Сам просил ведь… Теперь скажи — и я остановлюсь. Знает же, что Сайно не скажет: он хочет, чтобы Тигнари кончил именно в него. До последнего будет стискивать зубы, но выдержит и стерпит — всё ради одного исхода. Развратница. Тигнари позволяет ему прижаться к себе и впиваться ногтями в сильную спину, пока он ёрзает на кровати от перевозбуждения, стенается и скулит жалобно, с проступившими на глазах слезами вымаливая имя Тигнари, всхлипывая и пытаясь уйти от болезненного чувства и чрезмерного трения внутри, потому что Тигнари, из чистой вредности навсего, даже не удосуживается сменить угол попадания и не остановится, пока не достигнет желаемого. Лишь воркует-издевается: — Бедняжка… Так стенается… Ещё чуть-чуть, солнце, потерпи ещё немного. Ты такой молодец, ты проделал отличную работу. Ты умница, всегда такой хороший и послушный для меня. Я люблю тебя. Сайно задыхается от чувств и ощущений — и не только телесных — и вскрикивает, когда Тигнари делает последний, особенно сильный и глубокий толчок, чувствуя вибрацию от его утробного рычания. — Теперь уже можно остановиться? — Лесной страж спрашивает шутливо, за что получает пяткой в бок весьма красноречивый ответ. Они остаются в таком положении на несколько долгих мгновений, Тигнари подумывает перевернуться и предусмотрительно лечь рядом, чтобы не оказывать больше на Сайно никакого давления, но тот тянет его на себя, мол, падай так, всё в порядке — и кто Тигнари такой, чтоб отказать? Сайно любит объятия и когда его балуют нежностью, пусть и не признает этого вслух, и это очередная сладко-умилительная его черта, которой Тигнари не может противостоять. Сайно дышит тяжело и глубоко, его бездумный, стеклянный взгляд в потолок нечитаем, а волосы — в полнейшем беспорядке. Тигнари убирает прилипшие пряди с его лица в стороны, поглаживая большим пальцем алые горячие щёки и утирая скопившиеся в уголках глаз слезинки. Он выглядит восхитительно — Тигнари задумывается, что ему нужна ещё одна камера, что запечатлела бы его лицо с этого ракурса. Пусть он и сомневается, что хоть одна камера в мире и даже за его пределами будет способна уловить эту неземную красоту, особенно так, как её видит Тигнари. Сайно невероятно мил в таком положении, у Тигнари из лёгких спирает воздух всякий раз, когда он устало поворачивает голову набок и прикрывает глаза, пытаясь восстановить дыхание. Но сейчас, когда он преднамеренно избегает смотреть в его сторону, Лесной страж начинает переживать, не перегнул ли он палку и, может быть, действительно стоило остановиться ещё при первом признаке дискомфорта. Сайно всегда хочет быть для него достаточно хорош и стремится делать то, что, и так, как Тигнари понравится, даже в ущерб самому себе, пусть и делает это по собственному желанию. Тигнари это пугает и доставляет ему дискомфорт, но ещё больше — то, что время от времени он сам боится стать слишком эгоистичным из-за такого отношения к себе и брать от Сайно больше, чем будет для него безопасно. Поэтому он берёт в руку его ладонь и оставляет поцелуи поочерёдно на тыльной стороне, костяшках и пальцах, привлекая внимание и стараясь заглянуть ему в глаза, спрашивает: — Как ты себя чувствуешь? Дискомфорт? Боль? Головокружение? Сайно всё же переводит на него взгляд, качнув головой и отвечая абстрактное: — Бывал в ситуациях и похуже. — А если честно? Он снова отводит взгляд: — Немного голова кружится. — Бедняжка, — Тигнари мурлычет и наклоняется, чтобы покрыть поцелуями всё его раскрасневшееся лицо, которое, кажется, становится только пунцовее от очередной волны смущения, вызванной внезапным приливом нежности со стороны Лесного стража. Сайно использует теперь свободные руки, чтобы закрыть ими лицо. Тигнари тогда переходит на игривые укусы плеч и ключиц. — Очаровашка… — заключает он, закрепив последним укусом на выпирающей косточке плеча, и приподнимается. — Принести тебе воды? — Было бы неплохо. Дозорный выбирается из его объятия и поднимается с кровати, шагая в сторону кухни и демонстративно качнув бедром с элегантной цветочной татуировкой, на которой почувствовал неотрывно следящий за ним, заинтересованный взгляд с постели. По дороге обратно он выключает камеру: всё-таки стоит поэкономить плёнку. Она им явно ещё не раз пригодится в будущем. — Хочешь быть первым, кто посмотрит это видео, мм? — спрашивает страж, присаживаясь на кровать, и выражение его лица, с точки зрения Сайно, не должно быть настолько самодовольным. Это неправильно, это бесчеловечно и за это его прямо сейчас нужно доставить в цитадель Регзара как особо опасного преступника. Он принимает стакан и закатывает глаза, цокнув языком: — Я абсолютно точно не буду это смотреть, спасибо. Но в ответ слышит такой редкий от Тигнари громкий заливистый смех, что в груди непроизвольно теплеет и всякое, даже шуточное, негодование рассыпается. Он прячет улыбку за стаканом воды, заключая, что, кажется, кому-то правда понравилась их маленькая авантюра и теперь этот кто-то ну очень довольный. — И я тебя, — Сайно отвечает запоздало, но оба они понимают, что он имеет в виду.

✉

— Мастер! Вам письмо! — Коллеи влетает в его хижину, подобно порыву весеннего ветра, держа в руке конверт, который Лесной страж за версту узнает из тысячи. Сайно очень любит писать письма, когда он в экспедициях, а Тигнари очень плавится от этой его привычки, потому что как бы тот ни отнекивался, это романтично, интимно и невероятно мило (а его самодельные конвертики — вообще так отдельная тема для разговора). Махаматра в письмах обычно куда более многословен, нежели при вербальном общении, и его грамотная речь, составленные в официальном стиле предложения и оформленные с толикой присущего ему перфекционизма письма каждый раз чешут такую явно очевидную сапиосексуальность Лесного стража. Ведь Сайно безумно умён и это неимоверно соблазнительно. Тем не менее, сегодняшнее письмо на удивление лаконично. Тигнари ненарочито хмурится, держа в одной руке моток плёнки, в которой узнаёт киноплёнку своей камеры, а в другой — листок с текстом, в который нетерпеливо вчитывается: «Письмо для тебя. Пожалуйста, убедись в том, что оно попадёт прямиком тебе в руки и никто не осмелится совершить дерзость, распечатав его ранее. Надеюсь, у вас с Коллеи всё в порядке. Передавай ей мои наилучшие пожелания и успехов на втором этапе её обучения. Если столкнёшься с неприятностями, всегда можешь найти Аарава в Академии и попросить его о помощи — не сомневайся, он не откажет. Я позаботился об этом. Если станешь свидетелем каких-либо нарушений, будь добр, сообщи ему же. На дне конверта ты можешь найти подарок. Надеюсь, ты не возражаешь, что я воспользовался твоей камерой, чтобы записать его. Я слышал от Коллеи, в Фонтейне они называют это кинороликами — я снял один для тебя некоторое время назад, но решил отправить сейчас, пока буду в экспедиции. На случай, если ты соскучишься. Это только для тебя. Пожалуйста, наслаждайся. И по возможности, вышли мне своё впечатление, комментарии и замечания. В конце концов, это моя дебютная роль».