Прогнившее

— Что вы тут делаете? Шерон, чуть заметно вздрогнув, сжимает судорожно кулачок, пряча его в своих острых коленках, и поворачивается в сторону голоса. Кстати, он не неприятный или грубый — ровно, как и худощавая фигура, словно призрак, покачивающаяся в пелене забытья мрачной тёмной улицы, но прямо сейчас девушка не хочет никого и ничего слушать. Не тогда, когда в груди разгрызает себе уютное, гнилое гнёздышко раздражающая пустота. Не тогда, когда каждая пылинка, пролетевшая мимо глаз в тусклом, безжизненном свете единственного фонаря, бесит до невозможности и противных густых слёз на похолодевших щеках. Не тогда, когда Шерон откровенно плевать на всё, что её окружает и что её прямо или, тем более, косвенно касается. Не тогда, когда мысль о своей никчёмности уже не приносит столько боли, как раньше, и не орёт в тонких черепных висках. И не тогда, когда желание заставить голову замолчать становится дикой и эгоистично скупой. Для появления в месте решения этой проблемы внезапный и, видимо, случайный, гость выбрал определённо не то время. — Молчите? — Незнакомец в темноте наигранно обидчиво вздыхает, делая шаг ближе к лучу света фонаря. — Это немного печалит. Шерон ещё крепче сжимает кулачок, украдкой поглядывая на бутылку дешёвого и, скорее всего, палённого пойла, которое ей удалось приобрести в ближайшем баре в двух улицах отсюда. Не то что бы она разбиралась в алкоголе и придирчиво, тщательно выбирала лучший из предложенных, но... Но. Раздражает. Раздражает факт того, что выпить его сейчас не представляется возможным. — Печалит? Тогда идите своей дорогой, — выплёвывает Рейнсворт, с подозрением глядя на сверкнувший во мраке алый блеск. — Вы, видимо, хотите остаться наедине. — Верно мыслите, сударь, — раздражение клокочет в глотке, но всё равно немного непонятно, откуда берётся это кислое «сударь», — отстаньте от меня уже. С этими словами Шерон берёт незанятой рукой бутылку и с отвращением к самой себе прикладывается к липкому жирному горлышку, заталкивая желудочную кислоту вонючим алкоголем. Ужасно. Как всё это некрасиво... — Зря вы это пьёте, дорогая леди, — острый от ироничного тона и в то же время холодно серьёзный голос сбивает с толку, и Шерон щурится, пытаясь скрыть на своём лице искажённую гримасу рвотного позыва от ощущения противной горючей жидкости внутри себя. — В том баре продают не самый качественный алкоголь, а то, что вы приобрели, больше напоминает помои, чем что-то иное. Девушку передёргивает, когда до ушей доносится приглушённый звук приближающихся шагов, но она не поворачивается в его сторону, расслабляясь под болезненной судорогой тела от ледяного дыхания уличного сквозняка. — Вам так всё равно на то, что вы пьёте? — парень не отстаёт ни на секунду, Рейнсворт чувствует его присутствие непривычным чуждым теплом на своём плече. Её чуть трясёт. Усмехается. — Неправильно задан вопрос, — выговаривает она прилипшим к сухому нёбу языком, судорожно сглатывая. — И... вы что, следили за мной? Парень непринуждённо хмыкает, и Шерон позволяет себе допустить мысль, что этот странный «гость» — лучший собеседник за последние двадцать три года из двадцати трёх возможных в её жизни. М-да, всё это до жути некрасиво. — Не смог отказать себе в таком удовольствии, — произносит полушутливо тот и, судя по буквально обжигающим живым парам воздуха, наклоняется к сгорбленной спине девушки. — Довольно интересный контраст, парадокс — столь благородную леди редко можно встретить в столь грязном и прогнившем месте. Вы там оказались явно непросто так. — И вы решили проследить за мной? Умно, — Шерон еле поднимает взгляд на парня, наполовину скрытого во мраке густых теней, и встречается со взглядом одного единственного глаза цвета артериальной вишнёвой крови, на секунду тонет в нём, почему-то растерявшись, и отворачивается, снова грея губы протухшим пойлом, половину набранного в рот с отвращением выплёвывая куда-то на разбитый асфальт. В глазах на несколько мгновений темнеет, и, содрогаясь в своих лёгких и пищеводе, Шерон давится стыдом и непролитыми слезами досады и обиды на саму себя. Ну, зато её не стошнило, хотя было близко к этому, но желание утопить свою голову в алкогольной асфиксии разгорается ещё жарче. — Конечно умно, — хрипло соглашается парень со слабым намёком на ухмылку в голосе. — Я просто замечательный детектив, вы разве не поняли? — Скорее клоун, — Шерон чуть не кричит от того, что её дрогнувшая улыбка сводит остатки её проснувшегося бесполезного рассудка с ума. Она быстро моргает, не понимая, почему в груди внезапно начинает распускаться голыми цветами страх перед своей эмоциональностью, и, сжав бутылку, снова опрокидывает её содержимое в себя. То, что находится у неё в кулачке, уродует кожу и сознание, царапает, почти физически ощутимо горло, стремясь оказаться там вместе с кислым пойлом. Длинные холодные пальцы ловко обвивают ладошку девушки, державшую бутылку, и почти без сопротивления забирает её у неё. Шерон обмякает как-то резко, до боли в теле. Удобней перехватив стекло за горлышко в другую руку, парень, шикнув от неудовольствия, кидает его в стену гаража. Разбитая бутылка визжит, звеня в разрезанной тишине, подобно вендиго, и её осколки скользят на землю пахучими тёмно-зелёными брызгами. Девушка чувствует, как вместе с потерявшим значение алкоголем, ещё отчётливей обнажившим свой гнилостный запах, её душа опускает руки, прощаясь с одной пустотой и встречаясь с другой, более тёплой, какой-то неопределённой и всё ещё болезненной. Её сердце дрожит и бьётся в горле, взгляд с глубоким отчаянием внутри поднимается с пахучей лужи и зелёных осколков на парня, лицо которого теперь чётко обозначается прямо рядом с её, чуть нависая и давая в случайный, но щедрый подарок возможность рассмотреть свои острые скулы, сероватую поджатую полоску губ, белый ворох локонов на голове и на одной половине лица. Глаз, не прикрытый волосами, глядит серьёзно, так не похоже на недавний ироничный тон, глубоко и мрачно упрямо, будто совсем забыв обо всём. Шерон тяжело втягивает воздух и ощущает инстинктивные сжатия своих лёгких, задыхаясь от того, насколько неподъёмной остаётся её занятый желаемой болью кулачок, и хватка пальцев становится сильнее. Ногти впиваются в ладонь почти до крови, неосознанно, но будто для ощущения мнимого контроля. — Вы очень хотели выпить эту дрянь. Голос парня имеет нечёткую тональность, и Шерон плывёт от разрастающейся внутри желудка и грудины лихорадки. Она дрожит, но делает озлобленный взгляд, впиваясь им в острый контур рта человека напротив. — Вам-то какая разница, что именно я пью? — чуть ли не шипит девушка, и взгляд парня ещё больше мрачнеет. — Кто вам давал права лезть в мою личную жизнь? Кто вам давал права трогать чужие вещи? Между прочим, «эту дрянь» я покупала на свои деньги... — Я не про алкоголь, — спокойно, но определённо наигранно спокойно возражает тот и скользит внимательным осторожным взглядом по тонким прутьям рук девушки, на мгновенье останавливаясь на застывшей во вздохе чужой грудной клетке, и снова поднимается к побледневшему лицу. — Вы знаете, что я имею в виду. Он прав — Шерон понимает и буквально чувствует, как шевелятся в её сжатой ладони частички смерти. Она смотрит на протянутую к ней руку парня, как на что-то несуществующее, как на плод отчаянных, болезненных галлюцинаций, и молча горит от накапливающихся слёз под веками. Что этот незнакомец делает? Зачем? — Леди, — его голос неожиданно мягкий, но всё ещё решительный, — протяните мне свою руку. Шерон моргает, рассеянно, пусто, а затем заметно ёжится, стараясь перестать дрожать от пронзающего лёгкие насквозь взгляда. Нет-нет! Он не поймёт, он посмеётся, он разозлится, может быть, даже ударит, и его жуткое веселье над ментальной истощённостью вновь опустит руки девушки, связывая их и, глядя в широкие глаза, медленно умертвит жёсткими верёвками из остатков погибших чувств. Шерон не будет тогда сопротивляться, она просто сделает последний вдох, позволяя убийце наслаждаться чужой асфиксией. Хм, с каких пор её беспокоит, что о ней думают окружающие? — Леди, — обращение к Шерон дрожит в воздухе, и девушка понимает, что задыхается, тихо, но с пока ещё сухими ресницами, — не стоит. Вам надо успокоиться, и я знаю, что вам в этом поможет. Парень осторожно наклоняется, ещё уверенней протягивая свою белую ладонь с длинными мраморными пальцами, и Шерон на несколько секунд виснет на них своим опустошённым и в то же время живым от недостатка воздуха взглядом и, неровно сглатывая комок в горле, прижимает всё ещё сжатый кулачок к своей груди. Медленно качает головой, замечая, как напрягается чужая рука, протянутая к ней. — Зачем? — Она еле слышно сипит, не в силах как следует напрячь голосовые связки. Горло предатель; ей больно говорить, ей больно дышать через рот, но по-другому Рейнсворт не может. Она так живёт, это её личный способ существования. — Чтобы спокойно вздохнуть, — парень чуть улыбается, может, даже напряжённо, однако едва заметно. А Шерон чувствует, как от этих слов начинает круговое движение давно прижившаяся на шее тугая петля. Она стягивает гортань, стирая кожу в порошок, и девушка слышит её шорох, её шёпот, с которым она опадает на воротник одежды тонким противным слоем. — Вас что-то душит. — Алый глаз внимательно изучает скованные черты лица девушки. Незнакомец знает, что попадает прямо в яблочко. — Но это вам только кажется. — Он протягивает указательный палец и прикасается его подушечкой ко лбу Шерон. — Это только вот здесь. Больше нигде. Та, невольно поддавшись вперёд, легонько, но с чувством глубокой печали опирается на этот длинный палец, указывавший на корень всех её страданий и проблем, будто находя в нём опору или ось вращения, за которую можно будет ухватиться, чтобы не позволить времени закрутить себя ещё больше, ещё сильнее в чёрную дыру эмоций. Шерон прикрывает глаза, с трудом втягивая воздух через сухой рот. — Она затягивается, — коротко выдаёт она, почему-то ощущая уверенность в том, что её поймут. И она не ошиблась. — Надо её снять, — проговаривает незнакомец, и Рейнсворт снова смотрит на него. Доверчиво, уже беззлобно. — Но сначала необходимо расслабить узел. Я могу помочь, но мне нужно ваше согласие. Их взгляды встречаются, Шерон видит во взоре напротив жизнь и стремление, упрямое, но почему-то приятное, и шумно выдыхает последний кислород у себя в запасе. Согласна. — Тогда дайте мне свою руку, леди, — опора в виде указательного пальца исчезает, и парень протягивает девушке ладонь. И та, с трудом отрывая руку от груди, медленно поднимает похолодевший кулачок со смертью. Ей почти физически больно расставаться с тем, что заткнуло бы её собственный истерический крик в висках, и парень понимает это, стремясь к тонкой руке навстречу и перехватывая её за прозрачное запястье. Кулачок сам раскрывается, показывая несколько маленьких отравленных мертвечиной частичек внутренних органов смерти в виде белых пилюль, укрывшихся в холодных складках кожи. Шерон кусает щёку изнутри, окончательно теряя способность чувствовать что-то конкретное. Парень чему-то кивает, хмурясь, и, подхватывая пальцы девушки одной ладонью, другой аккуратно забирает таблетки, тщательно изучая их. — Опасное сочетание, — глухо замечает он, будто до этого момента долгое время молчал. — Вместе с той пародией на алкоголь вышел бы только один исход. — Он снова поднимает взгляд на всё ещё бледную Шерон. — Но вы знали, что это был бы за исход. Странная пустота в ладони заставляет Рейнсворт невольно передёрнуть плечами, и она с неуверенностью смотрит на свою руку, будто боясь, что таблетки просто куда-то спрятались под кожу или вены. Но нет. Их уже не было. Совсем. Не в её руках, по крайней мере. — Знала, — отвечает она, смотрит на пилюли в чужих ладонях и морщит нос. — Я этого хотела. Незнакомец понимающе кивает и, в последний раз изучив смертельную дозу стальным, неживым взглядом, крепко сжимает пальцы, разворачиваясь и запуская белые брызги яда куда-то за контейнеры с мусором. Шерон с лёгким удивлением прослеживает их траекторию полёта, пока они не исчезают в ночной темноте, и поднимает глаза на парня, слабо усмехаясь. — Видимо, вы любите кидаться чужими вещами, — замечает она и получает в ответ дерзкую ухмылку. — Водится за мной такой грешок, каюсь, — парень оттряхивает ладони от воображаемой грязи. — Но эти вещи не были вашими. Шерон выгибает бровь. — А чьими тогда? — Это неважно. Главное, что они не принадлежали вам. — Он на пару мгновений задумывается, глядя куда-то в сторону и быстро проскакивая глазами по проходам улицы. — Это не ваш конец. Чей-то другой, но точно не ваш. Возможно, сегодня вы кому-то на один день продлили жизнь. — Не мой конец? — выдыхает девушка и, окончательно тая от близости того человека, который не старается утопить её в луже собственного отчаяния, а наоборот — стремится вытащить на сушу, расслабленно опускает плечи. — Создаётся впечатление, будто вы знаете, каким он у меня будет. — Знаю. — Что ж, и какой он? В ответ незнакомец лишь поднимает лучистый алый глаз к небу, уже начинающим рождать мягкий, ещё совсем скромный край городского рассвета, и, усмехнувшись, снова смотрит на Шерон с искорками задора во взгляде. У той в груди что-то в предвкушении трепещет и волнуется. — Точно не такой грязный и точно не сегодня. А впрочем... — Парень качает головой. — Можно подумать и о чём-то более интересном и живом. К чему планировать неизбежное? Лишняя трата времени, не думаете? Рейнсворт в удивлении смотрит на бледное лицо, запечатлевшее на себе беспечное, почти равнодушное выражение, но, когда видит быстро промелькнувший на нём оттенок весёлости, слегка откидывает голову назад и разрывается свободным, оперившимся смехом, настолько искренним, что грудная клетка начинает ныть от боли. Ей смешно, ей легко, хоть и неприятно, но ей всё равно на это. Она чувствует себя. Впервые за последние месяцы она не ощущает себя пустой, выблеванной из жизни, как нечто чужеродное и бесполезное. Она не хочет дышать ожиданием конца, она хочет просто дышать. А это совсем другое дело. — Пожалуй, тут вы правы, — соглашается девушка, наконец, чувствуя, как опадает петля с шеи и исчезает в несуществующем пространстве, широкими от разрывающего ощущения воздушности глазами смотрит на расслабленную фигуру незнакомца, ему в лицо и открыто улыбается. — Никому не нужная трата времени. Небо распахивает свои объятия просыпающемуся утру, и то, с приятной леностью и доверчивостью, протягивает в ответ руки, медленно заворачивается в покрывало нового, пока ещё не наступившего дня. Но это ничего. У них ещё есть время. Для всего. И для того, чтобы обозначить незнакомое для каждого начало своих жизней: одно будет иметь имя Брейк, другое — Шерон. А сплетение этих двух судеб будет одной из тех вещей, которая останется неизменной.