Коснуться дна

      — Улыбнись, дорогая, а то все решат, что я тебя сюда силком затащила.       — Да, мама.       Стейси Монтгомери, как и полагается, приподняла подбородок повыше, напустила самый беззаботный вид и с внутренним чувством полной обречённости взглянула в глаза раздражённо улыбающейся матери. Возможно, окружающие, также привыкшие всё время притворяться, и приняли бы эту её улыбку за какой-нибудь искренний порыв, например, восхищения чудесным судном, на котором все они направлялись сейчас в Нью-Йорк. Но Стейси слишком хорошо знала свою маму, чтобы не прочесть в её взгляде недовольство, граничащее с возмущением. Впрочем, видимая покладистость и самой мисс Монтгомери была не совсем искренней, потому как всё её нутро просто клокотало от разочарования и боли. Но затевать ссору прямо перед дверями обеденного салона, когда их ждало общество важных людей, было не самой хорошей идеей.       Как говорила миссис Монтгомери, они уплывали в Нью-Йорк за лучшей жизнью. Сложно было сказать, верила ли она в такие смелые утверждения, но одно было точно — счастье в Америке готовилась найти только она сама. И, к сожалению, изменить что-либо в этом решении Стейси была не в силах. Фамильный дом был безжалостно продан какому-то нуворишу, уже затеявшему перестройку, большая часть имущества оказалась распродана, а приглашения на предстоящую свадьбу успели разослать чуть ли не во все концы мира. Это был скандал, и Стейси не понимала, почему никто, кроме неё, этого не видел. Спустя лишь год после смерти мистера Говарда Монтгомери его вдова вознамерилась сбросить чёрное траурное покрывало и снова выйти замуж, причём за моложавого пижона, которого в их крохотном семействе, и это было ясно как день, интересовал только приличный материальный достаток.       О, если бы только мистер Монтгомери знал, куда и на кого его дорогая жёнушка готовилась спустить весь его заработанный капитал, он непременно переписал бы завещание, оставив всё какой-нибудь дальней родственнице, от которой отреклась вся семья после её решения вступить в неравный брак с шотландским коммерсантом. И Стейси бы прекрасно поняла такое его решение. Всё лучше, чем сейчас барахтаться в бессмысленной роскоши, исключительно растрачивая наследство, будто утекающее сквозь пальцы.       Радовало одно — сам мистер Джейкобс, так быстро очаровавший маму, уже давным-давно дожидался их в Нью-Йорке, а потому избавил Стейси от своего общества хотя бы на время путешествия. Впрочем, юная Монтгомери не питала никаких иллюзий. Она понимала, что после собственной свадьбы мать, теперь уже миссис Джейкобс, озаботится её замужеством и не оставит в покое до тех пор, пока не подберёт самую выгодную партию, лишив тем самым дочь не только дома в родной Англии, но и какой-никакой свободы.       От этого было так больно, что порой Стейси, забывая о том, что стены слишком тонкие и у них есть уши, рыдала в подушку по ночам, надеясь, что всё происходящее — это просто страшный сон, который закончится с наступлением утра. Но наступал рассвет, а лучше не становилось.       — Умница, дорогая, — холодная похвала была слишком фальшивой. — А теперь идём, а то мы и так уже прилично задержались из-за твоих капризов.       Губы Стейси дрогнули, но она сдержалась, и их уголки так и остались приподнятыми в дежурной улыбке. Не ради мамы. И даже не для того, чтобы никто из других пассажиров не подумал ничего дурного. Она улыбнулась самой себе, потому что папа с ранних лет учил её стойко переносить любые, даже самые незначительные трудности и не вешать нос. А Стейси была дочерью своего отца, к тому же, слишком послушным ребёнком, чтобы пренебрегать такими ценными жизненными уроками.       За столиком, в этом миссис Монтгомери была права, все уже собрались, что явно вызвало её неудовольствие, а Стейси начала морально готовиться к послеобеденной порции упрёков. Впрочем, мама только едва заметно дёрнула подбородком и поспешила к свободным местам, предназначенным для них. Каблуки туфель чуть заскользили по линолеумным плиткам, и мисс Монтгомери послушно пошла следом.       — День добрый, — мягко и нараспев протянула миссис Монтгомери и, когда услужливый официант помог им устроиться за столиком, добавила, оглядев собравшуюся компанию. — Надеюсь, мы не слишком заставили вас ждать?       — Ну что вы, Милдред, всё в порядке, — чуть приподнялся со своего места один из джентльменов с модно закрученными и напомаженными усами и потянулся было рукой к голове, но вовремя вспомнил, что цилиндра на нём не было. — Я так полагаю, с вами ваша дочь?       — Да, Стейси — дочь покойного мистера Монтгомери. Дорогая, ты помнишь мистера Исмея?       Джентльмен с усами ожидающе поднял брови, будто действительно рассчитывая на узнавание, а Стейси вдруг вся похолодела, чувствуя, как пунцовеют щёки. Она, безусловно, знала мистера Брюса Исмея из газет, из светских бесед и слухов, которые охотно распускали все, кому не лень. Но своего личного с ним знакомства она мало того, что не помнила, так и вовсе не предполагала. И стоило бы, наверное, честно это признать вслух, но мама легко толкнула её колено под столом, а в глазах мистера Исмея горел такой энтузиазм, что Стейси не решилась. Ложь, пусть самая мелкая, всегда давалась ей с большим трудом, а потому она, чувствуя, как начинает печь щёки, со всем уважением кивнула, будто действительно старому знакомому.       — Рада встрече с вами, мистер Исмей.       — Взаимно, мисс Монтгомери, взаимно. Я ведь помню вас ещё совсем крохой, — Брюс тихо рассмеялся. — Вы были так похожи на отца, но теперь я вижу, что красотой пошли всё же в вашу матушку.       — Благодарю вас, — Стейси снова кивнула, надеясь, что на этом обмен любезностями закончится. И действительно, директор «Уайт Стар Лайн» сразу же переключился на то, чтобы представить других пассажиров, оказавшихся с ним за одним столом.       Стейси не слушала. Она облегчённо выдохнула, только сейчас заметив, как с силой сжала в пальцах края накрахмаленной салфетки. И, возможно, этот её невольный вздох был слишком громким, потому как он однозначно привлёк внимание сидящего прямо напротив мужчины. Он был чуть моложе миссис Монтгомери, однако в его волосах, вьющихся крупными волнами, уже поблёскивала седина, а в уголках улыбающихся глаз собрались морщинки. Светящаяся во взгляде усмешка была беззлобной, напротив, вполне дружелюбной, и Стейси стало чуть легче. Будто он увидел или, скорее, понял бушующую в ней неясную тревогу, и дёрнул уголками губ, пытаясь приободрить. Тогда и она не смогла сдержать в себе ответной улыбки, пожалуй, единственной искренней за весь сегодняшний день.       — А это наш дорогой судостроитель — Томас Эндрюс. «Титаник» — детище его ума, рук и, пожалуй, души. Порой мне кажется, что он сам мог бы построить корабль, оборудовать его и даже командовать им, — словно из-под толщи воды возник вдруг голос Брюса Исмея, и Стейси чуть дрогнула, с ужасом поняв, что так и не узнала имён никого из других спутников, потому как слишком беззастенчиво рассматривала своего соседа напротив, теперь приподнявшегося и чуть поклонившегося присутствующим. Мама снова толкнула под столом её колено, призывая вести себя прилично, и Стейси живо отвела взгляд, сама прекрасно осознавая, насколько невежливым было её поведение.       — Вы преувеличиваете мои заслуги, мистер Исмей, — голос, глубокий и будто бы бархатный, с почти неуловимым ирландским акцентом едва не заставил её вздрогнуть, ощутив внезапное волнение. Она не сдержалась и снова из-под ресниц взглянула на мистера Эндрюса, который, однако, смотрел теперь в совершенно другом направлении.       — Будь это не так, вы бы не таскали с собой записную книжицу, выискивая малейшие изъяны судна.       Томас на это только сконфуженно улыбнулся, потянувшись было к тому самому блокноту, заложенному перьевой ручкой. И Стейси невольно усмехнулась, представив себе, как он сейчас запишет в качестве одного из таких изъянов самого мистера Исмея, а то и всю их честную компанию заодно. Но записная книжка в итоге осталась лежать нетронутой, а вот сам мистер Эндрюс снова поднял на Стейси глаза.       — Как вы находите «Титаник», мисс? — с неприкрытым энтузиазмом спросил он. Стейси не смогла не отметить, как воодушевлённо загорелся его взгляд отнюдь не праздным любопытством.       — Я думаю, корабль чудесный. Хотя меня и пугают его столь большие размеры и громкость паровых гудков. Он как будто живой, — смущённо произнесла она, под конец фразы переходя на едва слышное бормотание, уже жалея о том, что сказала. Стоило ограничиться простым хвалебным утверждением.       — «Живой». Вы слышали это? — рассмеялся Исмей, вытирая салфеткой губы. Эндрюс же вновь улыбнулся, кинув насмешливый взгляд на Брюса.       — Бросьте смущать это милое дитя, джентльмены, — с лёгким недовольством парировала дама, сидящая по правую руку от миссис Монтгомери.       — Напротив, я считаю, моей дочери давно пора повзрослеть. Она не девочка, а уже цветущая девушка, и эта её наивность и непосредственность может и допустимы в более юном возрасте, но сейчас просто непозволительны.       — Ах, оставьте это, миссис Монтгомери, а то потом сами будете жалеть. Мой муж так выдрессировал нашего сына, что бедный мальчик теперь обращается к нему исключительно «сэр» и всякий раз норовит побыстрее покинуть дом.       — Прошу меня извинить, мисс Монтгомери, — дабы прекратить всякие споры о воспитании, поспешил вмешаться Исмей, и Стейси без колебаний приняла извинения, принимаясь, наконец, за тушёную ветчину со шпинатом, оставив дальнейшие разговоры соседям по столу и не вмешиваясь в дискуссии. Да и никто не предпринимал попыток выяснить её мнение по какому-либо вопросу, видимо добродушно полагая, что ничего умнее, чем заявить о том, что корабль живой, она не сможет. А Стейси правда казалось, будто она слышала шум двигателей «Титаника», утробно урчащих где-то в самой глубине корабля. Но это было не более чем воображением.       Впрочем, в остальном обед проходил очень приятно. Мама с удовольствием и истинно английской чопорностью спорила о чём-то с сидящей рядом леди, вызывая порой ухмылки на лицах других присутствующих, в том числе, как выяснилось, мистера Джона Тайера — вице-президента железной дороги Пенсильвании — с семейством. Его сын Джек был ровесником самой Стейси, однако даже то, что он сидел рядом, вызывало в ней не больше интереса, чем столовые приборы.       Чего нельзя было сказать о мистере Эндрюсе. Сам факт того, что он сидел напротив, волей-неволей приковывал к нему внимание. И вряд ли для него самого это осталось незамеченным, потому как порой их взгляды — тёплый карий и заинтересованный серебристый — встречались на короткие мгновения. Но Стейси, смущаясь и заливаясь маковым цветом, быстро прятала глаза в фарфоровой чашке с чаем, делая вид, что внимательно слушает разговоры мужчин о том, куда лучше сейчас вкладывать деньги.       И так продолжалось в течение всего обеда, после которого Стейси, расставшись с новыми знакомыми и сказав матери, что хочет немного пройтись по палубе, покинула салон, чуть ёжась от прохладного ветра, тут же задувшего ей в спину. День при этом был солнечным и довольно приятным для начала апреля, а потому, подставив лицо солнцу, Стейси глубоко вздохнула, прикрыв ненадолго глаза. Но стоило только ей услышать знакомый голос, окликнувший её, как она тут же их широко и взволнованно распахнула, резко развернувшись на каблуках.       — Мистер Эндрюс? — не от вопросительно, не то утвердительно произнесла она.       — Простите, мисс Монтгомери, что отвлекаю вас от прогулки, — чуть виновато улыбнулся он и замер, будто ожидая позволения продолжить мысль и желая удостовериться, что она готова его выслушать.       — Всё в порядке, сэр.       — Я лишь хотел спросить, — начал было Томас, но тут двери обеденного салона распахнулись, выпуская на свежий воздух большую группу пассажиров, и он недовольно поджал губы. — Можем ли мы немного отойти? А то, боюсь, сейчас многие пожелают прогуляться, а мы с вами встанем у них на пути.       Стейси покорно кивнула.       Мистер Эндрюс же, справедливо рассудив, что лучше отойти подальше от места скопления людей, неспешно двинулся вдоль палубы и, дождавшись, пока Стейси поравняется с ним бок о бок, остановился возле самых лееров, покручивая в руках блокнот. Но мисс Монтгомери, сделав было шаг ближе к нему, замерла нервно сцепив ладони между собой, а потом и вовсе отошла чуть назад, подальше. Томас, заметив это, нахмурился, но постарался не обращать внимания, понимая, что и без того брал на себя слишком много по прошествии менее чем часа знакомства.       — Я хотел бы знать, были ли те ваши слова насчёт корабля искренними?       — Ох, мистер Эндрюс, — поспешно и взволнованно произнесла она. — Я сказала глупость, не подумав. Моё сравнение «Титаника» с живым существом было всего лишь метафорой, и я…       — Я вовсе не об этом, хотя мне и нравится ваша метафора. Куда более меня интересует причина, по которой корабль вас пугает. Мне кажется, вы и сейчас дорожите, но, уверяю вас, вы в полной безопасности.       — Меня пугает не сам корабль, сэр, — безуспешно пытаясь скрыть своё волнение, решила объясниться Стейси, затравленно поглядывая на леера. — Он столь высок, кажется, выше когда-либо виденных мной домов. А я очень боюсь высоты, мистер Эндрюс.       Казалось, это открытие в немалой степени его поразило. Он рассчитывал услышать что-то вроде истории о боязни затопления, о морской болезни из-за качки или о похожих вещах, о чём лично и заблаговременно позаботился ещё при составлении первых проектов чертежей. Но страх высоты оказался для Томаса неожиданностью. Стейси видела это по тому, как недоумённо взметнулись его брови.       — Вот уж не предполагал.       Мисс Монтгомери только приподняла уголки губ и, заправив за ухо выбившуюся из причёски под порывами ветра прядь тёмных волос, чувствуя неловкость, попросила:       — Раз вы теперь осведомлены, не сочтите за дерзость, мистер Эндрюс, но не могли бы вы отойти подальше от борта?       Томас совсем уж удивлённо кивнул, подойдя к Стейси, заметив, как тяжело она выдохнула, стоило ему только сделать шаг от лееров. Будто она не просто боялась упасть сама, а искренне тревожилась за других, хоть и возможность выпасть за борт была совершенно минимальной. При должном желании, конечно, это было вполне реально, но… Эндрюс не мог не заметить, как мелко подрагивали её ресницы, выдавая волнение даже больше, чем широко распахнутые повлажневшие глаза.       — Вы не должны бояться, мисс Монтгомери, — куда мягче и тише произнёс он, вглядываясь в её лицо.       — Знаю, но я не могу. Видели бы вы, как я поднималась по трапу на палубу, — пытаясь скрыть в шутливой фразе истинные эмоции, сказала она. Только вот Томаса это ни капли не развеселило. Он задумчиво поджал губы, превратившиеся в одну тонкую линию.       — Хотел бы я вписать ваше замечание в свою записную книжку, только, боюсь, это будет совершенно бессмысленно. Уж с чем, а с размерами «Титаника» я сделать точно ничего не смогу.       И Стейси тихо рассмеялась, согласно покачав головой.       — В этом и нет нужды. Посмотрите сами, — показала она на людей, стоящих неподалёку, с интересом выглядывающих за корму без тени страха на лице. — Я — всего лишь маленькое исключение, а потому не стоит обращать на меня внимание.       Мистер Эндрюс не без интереса взглянул в указанную сторону. Восхищение на лицах пассажиров дорогого стоило, особенно для него, спустя долгие годы строительства и проектирования, спустя месяцы и месяцы тяжёлой работы на верфи, когда кабинет в полной мере стал заменять дом. Томас не кичился своим трудолюбием, не выставлял напоказ практически абсолютное знание малейших деталей судна. В этом не было надобности ни ему самому, ни кому бы то ни было на корабле, потому как это и без того оставалось для всех самим собой разумеющимся.       Эндрюс вложил в работу свою жизнь и силы. И он действительно этим гордился, пусть столь излишний энтузиазм и был причиной того, почему к своим почти что сорока годам он так и не обзавёлся семьёй.       Но всё-таки одна мысль сейчас усиленно била по вискам, и Эндрюс, слишком предприимчивый, чтобы от неё отмахиваться, не мог не поддаться.       Глубоко втянув носом воздух, он вдруг с твёрдой уверенностью развернулся к Стейси лицом и, чуть помедлив, протянул ей руку.       — Вы правы, — мягко, но настойчиво глядя на неё, произнёс Томас. — Вы — исключение. А я строил корабль, чтобы все на нём чувствовали себя спокойно и комфортно. Поэтому давайте-ка попытаемся сделать это действительностью.       — Что вы хотите?       Он улыбнулся.       — Чтобы вы доверились мне, мисс Монтгомери, — и Эндрюс кивком указал на свою ладонь. — Клин обычно вполне успешно вышибают клином.       Стейси мало разделяла его настрой. Она беспокойно огляделась по сторонам, надеясь, что на них никто не смотрит. Если подумать, было верхом неприличия брать за руку мужчину при первом же знакомстве. Но взгляд Томаса был мягок и учтив, и Стейси не увидела в нём ничего провокационного. Лишь исключительное желание помочь.       Быть может поэтому, а может и просто из-за юношеского интереса, Стейси, чуть поколебавшись, протянула ему холодную ладонь, чувствуя, как пальцы вмиг утонули в его большой руке, твёрдой и покрытой мозолями от явно не бумажной работы. А большего Эндрюсу и не требовалось.       — Прошу вас, зовите меня Стейси, — произнесла она.       И это было как раз то, чего Томас просил. Доверие, помимо того, что её рука была теперь в его руке.       — Хорошо, милая Стейси. А теперь идём.       И он неспешно повёл её прямо к леерам, чувствуя, с каким невероятным трудом давался ей каждый шаг. Юная мисс Монтгомери совершенно неконтролируемо сжимала его пальцы, цепляясь, будто за спасательный круг. И Эндрюс видел ужас в её взгляде, который она никак не могла оторвать от всё приближающегося борта.       — Взгляните на меня, — попросил он, и Стейси безропотно подчинилась. Кровь отхлынула от её лица, но решимость, вовсе не детская, как предположили за обедом, застыла в чуть нахмуренных бровях. И это не могло не восхищать. Томас и сам был искренне поражён тому, как вмиг переменилось его отношение к новой знакомой. Ещё минуту назад он видел в мисс Монтгомери лишь юную барышню, слишком впечатлительную и неловкую, нуждающуюся в помощи, но теперь в одном лишь этом изгибе бровей он сумел прочесть нечто совершенно иное. — Не буду говорить, чтобы вы не боялись, дорогая Стейси, потому что это бесполезно. Но послушайте, я держу вас, хорошо?       Ещё один шаг ближе к цели.       — И я всё контролирую.       Снова шаг, на этот раз чуть увереннее.       — Просто не смотрите на воду. Куда угодно: в небо, в сторону, но только не вниз на воду.       — Хорошо, мистер Эндрюс, — послушно кивнула головой она и посмотрела. Прямо на него, зарываясь взглядом чуть ли не в самую душу, иначе Томас не мог объяснить, почему всё внутри вдруг сделало кульбит и он ощутил всё то, что чувствовала сейчас она.       Впрочем, стоило им оказаться у лееров, Стейси тут же схватилась свободной дрожащей рукой за единственное ограждение, отделяющее её от океана, тем самым избавив Эндрюса от иллюзии того, что страх незначителен и легко преодолим.       — Мне всё ещё страшно, мистер Эндрюс, — словно в подтверждение его мыслей раздался её тихий голос.       — А я всё ещё вас держу. Это помогает? — спросил Томас, тоже перейдя практически на шёпот.       — Помогает, потому что если вы сейчас уберёте руку, я вам обещаю, я потеряю сознание.       — Тогда я ни в коем случае вас не отпущу.       Может Томасу и показалось, но сквозь болезненную бледность на щеках юной мисс Монтгомери начал загораться румянец — девичий и столь невинный, что Эндрюс никак не мог понять, что именно стало ему причиной.       Он не знал, как быстро колотилось сердце в груди Стейси. И не столько потому, что страх высоты, несмотря на все старания Эндрюса, никуда не делся, а больше вследствие того, как мягко и тепло он держал её за руку, обещая удержать. Ещё никто и никогда не делал для неё ничего подобного. Разве что отец, когда она была совсем ребёнком, но это нельзя было брать в расчёт.       Но всё-таки эти мысли лишь на миг коснулись её сознания, потому как вопрос безопасности тут же взял надо всем верх. Стейси, как ей и было велено, усиленно сдерживалась, чтобы не посмотреть на океанскую пропасть под ногами. Вместо этого она что было силы зажмурила глаза, сморщив нос и увидев белые пятна, а потом задрала голову к небу — такому по-весеннему голубому и облачному, что, будь они на суше, у неё непременно закружилась бы голова от восторга.       — Посмотрите, мистер Эндрюс, — и она, теперь осознанно сжав его ладонь, кивком подбородка указала вверх. — Это облако, что прямо над нами, похоже на перевёрнутую половинку луны.       Томас непроизвольно перевёл взгляд туда же, непонимающе хмурясь. Но действительно обнаружил в зените облако причудливой дугообразной формы и, поняв, какую игру затеяла Стейси, поразился тому, как изобретательно сработало её воображение. Сам он занимался подобными детскими причудами, когда ещё был совсем мальчишкой. С возрастом, особенно сейчас, статус практически не позволял ему подобных забав, да и в небо, признаться честно, он смотрел только затем, чтобы понять, будет ли после полудня дождь.       — Знаете, мне оно больше напоминает чертёжный транспортир, — без тени сомнения отозвался Эндрюс и указал свободной рукой на другое облако, клубившееся чуть подальше, надеясь, что это поможет Стейси отвлечься. — А на что похоже это?       — На гору посреди синего океана. Но, ах, право, какая глупость — гора в океане, правда, мистер Эндрюс? Должно быть, это айсберг.       — Действительно, айсберг, — задумчиво кивнул он. — Как вы себя чувствуете?       — Не хочу вам лгать, что мне не страшно, но голова не идёт кругом.       — Сможете взглянуть на горизонт? Обещаю, на этом мы остановимся. По крайней мере, на данный момент.       И мисс Монтгомери, перебарывая волнение, опустила взгляд, устремляя его туда, где светло-голубое небо сливалось в единое целое с сине-фиолетовыми водами океана. Смотреть на это не из глубины палубы, а прямо около лееров было чем-то фантастическим. Лёгкий ветер обдувал лицо и будто бы успокаивал, путаясь в волосах и воротнике платья. Стейси не сдержалась и восхищённо вздохнула.       — Спасибо вам.