Коснуться дна

      На ужин Томас Эндрюс не спешил, хотя и понимал, что его там ждали. Весь оставшийся день после обеда, расставшись с мисс Монтгомери, Томас провёл в компании Уилла Кэмпбелла и Уилла Парра, обсуждая с ними те тонкости обустройства «Титаника», которые удалось выявить спустя всего несколько часов после отплытия. Так, будучи членами гарантийной группы, оба — и Кэмпбелл, и Парр — согласились, что на палубах C и D нужно добавить больше освещения, особенно рядом с лестницами, а также позаботиться о том, чтобы ворота, отделяющие пассажиров третьего класса от остальной части корабля, не могли защемить пальцы стюардам, потому как такие жалобы уже успели поступить в медпункт.       Впрочем, разобравшись и с этим, Эндрюс, за отсутствием какой-либо необходимости находиться на виду, заперся в своей каюте. Он был вполне доволен её относительно скромным, но комфортным видом. Томас не был путешественником, как большинство пассажиров, а потому предпочитал отдавать время под работу вместо праздных шатаний по коридорам. Это и сыграло с ним злую шутку, когда время на карманных часах подошло слишком близко к цифре семь.       Голода Томас не испытывал. Но расстраивать мистера Исмея, так рассчитывавшего снова кому-то его представить вечером, не было желания. Брюс, в конце концов, был хорошим человеком, самолюбивым лишь в той степени, которая касалась его собственных заслуг. С тем же усердием он готов был нахваливать рабочих, капитана, да и самого Эндрюса за малейшие успешные решения.       Потому не оставалось ничего иного, кроме как сменить рабочую одежду и измятую в рукавах рубашку на парадный смокинг с белой бабочкой и тщательно отутюженным воротником. Необходимость переодеваться к ужину была обязательным правилом, закреплённым «Уайт Стар Лайн».       И если мужчинам оно могло порой показаться в тягость, то дамы первого класса с огромной радостью восприняли возможность сменить несколько платьев за день, демонстрируя всем на корабле, в том числе и другим женщинам, свой вкус в моде. Или же его отсутствие.       Самого Эндрюса такие мелочи мало заботили. Порой на верфи, забывая обо всём, он с таким энтузиазмом брался за не самую чистую работу, что попадал впросак на деловых встречах дяди лорда Пирри, являясь в кабинеты перепачканным в невесть откуда взявшейся саже или краске. Впрочем, джентльмены, заглядывавшие на стройку «Харленд энд Вулф», относились к этому с пониманием.       Когда же пришло время, Томас, отложив чертежи и оправив одежду, вышел в коридор. Удивительно, но, несмотря на то, что выбранная им каюта располагалась буквально в нескольких метрах от парадной лестницы, ненавязчивый шум, практически неслышимый в комнате, обрушился на него только после открытия двери. Кивнув стюарду Этчесу, обслуживавшему его каюту, Эндрюс, ещё раз взглянув на карманные часы, спокойно и без лишней суеты огляделся по сторонам. Пассажиры уже спускались по лестницам на палубу B, направляясь к ресторану или в кафе «Паризьен», и Томаса не могло не радовать то, с каким интересом они оглядывали интерьер.       Впрочем, ему самому всё было так знакомо и привычно, что он без промедления, не размениваясь на любования, решил последовать за остальными и лишь с особой нежностью коснулся деревянных перил, скользнув взглядом по стеклянному куполу, возвышавшемуся надо всем. А потом, наконец, ступил на лестницу.       Нельзя было сказать, что он не ожидал встретить по пути кого-нибудь из знакомых, например, самого мистера Исмея или судового доктора О’Лафлина, с которым всегда приятно было побеседовать на любую отвлечённую тему. Но Эндрюс совершенно точно не думал, что масштабные пространства «Титаника» так быстро столкнут его вновь с женщинами семейства Монтгомери. Сначала Томас не без удивления заметил Милдред, которая, несомненно, старалась привлечь к себе внимание, добавив в причёску несколько длинных пушистых перьев, которые полукругом легли поверх объёма волос. И было в этом что-то по-конструкторски интересное.       А потом Томас увидел Стейси.       Она шла чуть позади матери и была весьма задумчива, потому как не поднимала взгляда, глядя под ноги и опустив голову. Тёмно-синее платье в стиле модерн весьма выгодно подчёркивало её цветущую юность и хрупкость, и хотя Томас не мог не отметить, насколько к лицу был ей этот цвет, к собственному удивлению, состояние мисс Монтгомери его встревожило. Да так, что он замер прямо посреди лестницы, огибаемый торопящимися на ужин пассажирами.       И если миссис Монтгомери, встретив нового знакомого, подойдя к нему, остановилась, то Стейси, будто и не заметив Эндрюса и задержки матери, продолжила спускаться, придерживая в руках длинный подол, расшитый бисером и едва слышно побрякивающий из-за этого в такт шагам.       — Добрый вечер, мистер Эндрюс. Прошу прощения за это, — тихо вздохнув, покачала головой Милдред, глядя на болезненно выпрямленную спину дочери. Она, как и Томас, не могла взять в толк, что вдруг случилось. — Моя дочь сегодня весь день сама не своя. Милая, остановись на минуту!       И Стейси, услышав, что её позвали, вздрогнула, будто вернувшись в реальность из глубоких размышлений или мечтаний. Только вот, собираясь было повернуться, она оступилась, неловко соскользнув каблуком на одну лишнюю ступеньку ниже. Сердце испуганно вздрогнуло в груди, и Стейси тихо вскрикнула, тут же схватившись за ажурную решётку перил. И мистер Эндрюс, и миссис Монтгомери, не сговариваясь, практически синхронно поспешили к ней, встревоженно вглядываясь в краснеющее от смущения лицо.       — С вами всё в порядке? — не решившись подхватить её под локоть, спросил Эндрюс, лишь склонившись к ней и пытаясь заглянуть в глаза, сказать одним взглядом, что вопрос был не только о состоянии физическом, потому как теперь он был уверен, что всё отнюдь не было «в порядке».       — Да, всё хорошо, — кивнув, медленно проговорила она, но вид её говорили об обратном. Глаза встревоженно бегали по лицу Томаса, не зная, на чём остановиться, пока наконец не столкнулись с его пронзительным взглядом.       — Ты не подвернула ногу? — последовал вопрос мамы, и Стейси отрицательно мотнула головой. — Ты должна быть осторожнее.       — Извини, мама. Я немного задумалась, — она перевела взгляд на миссис Монтгомери и тут же вновь коротко посмотрела на Томаса, сконфуженно поджав губы. — Простите, мистер Эндрюс, должно быть, я вас не заметила, когда спускалась. Надеюсь, вас это не обидело?       — Ну что вы, — мягко улыбнулся Томас, и в уголках его тёплых глаз появились морщинки. А Стейси замерла, не в силах отвести взгляд.       Это могло бы затянуться на какое-то время, но Милдред демонстративно кашлянула, и Эндрюс, почувствовав себя чуть растерянно, не нашёл ничего лучше, чем обратиться теперь уже к ней.       — Не хотите ли присоединиться к нам за ужином? Мистер Исмей обещал пригласить к столу кого-то из пассажиров, севших на борт в Шербуре. Полагаю, будет интересная беседа.       Томас лишь краем глаза увидел, как мисс Монтгомери в один миг вся подобралась, будто в воодушевлении, и это придало ему уверенности в решении озвучить данное приглашение. Он и сам не знал почему, но ему было приятно, что его общество не тяготило Стейси, хотя и невооружённым взглядом было видно, как непросто давалось ей внешнее спокойствие в присутствии посторонних лиц.       — Признаться, мы планировали встретиться с графиней Ротес. Впрочем, это терпит, если вы нас зовёте, — поразмыслив минутку, согласилась миссис Монтгомери.       И Эндрюс учтиво предложил ей локоть, едва заметно кивнув Стейси. Та однако вполне понимающе покачала головой и неловко приподняла уголки губ.       В ресторане было уже многолюдно. При этом, удивительно, но за столиком в полном одиночестве сидел пока только мистер Исмей, скучающе поглядывая на выложенные на стол карманные часы. Казалось, данный факт его весьма озадачивал. Впрочем, заприметив дам в сопровождении Эндрюса, Брюс довольно заулыбался и поднялся с места, будто он сам, а не Томас пригласил их к ужину.       — Вы великолепно выглядите, Милдред, — подхватив миссис Монтгомери за руку и быстро целуя тыльную сторону её ладони, произнёс Брюс, удостоив подобным комплиментом и замершую в стороне Стейси.       — Благодарю вас.       И пока мама с мистером Исмеем обменивались любезностями, решая в том числе, кому какое место лучше занять за столом, а также кто из пассажиров к ним присоединится, Томас воспользовался возможностью и, подойдя ближе к Стейси, тихо спросил:       — У вас действительно всё в порядке, Стейси?       И она, отчаянно покраснев, нерешительно мотнула головой, подтверждая его опасения.       — Сейчас неудобно говорить об этом, мистер Эндрюс, — подняв на него глаза, сказала она.       — Но это ведь не из-за нашего с вами послеобеденного времяпрепровождения? Я прошу прощения, если позволил себе лишнее.       — О, вы вовсе ни при чём, — взволнованно покачала головой мисс Монтгомери. — И вам совершенно не за что извиняться. Наоборот, я должна сказать…       Но в этот момент к ним подошли другие гости, и разговор пришлось прервать, так и оставив недосказанность висеть в воздухе. Это тяготило обоих, тем более поскольку Эндрюс, после того, как помог Стейси занять место за столом, сел по левую от неё руку. А сама Стейси никак не могла отделаться от мысли о том, насколько близко теперь он к ней находился и должен был находиться на протяжении всего вечера, удерживая на себе всё её внимание.       Было в этом что-то волнующее, чего она пока сама не могла понять.       Удивительно, но общество мистера Эндрюса оказалось для неё весьма приятно, хотя обычно ей приходилось слишком долго привыкать к людям, из-за чего многие теряли интерес в общении с ней. Быть может, в случае с Томасом причиной всему была его открытость и искренность. Она не могла знать наверняка.       Однако сейчас, когда другие пассажиры заняли свои места, а мистер Исмей продолжил обеденную традицию представления одной части стола другой, Томас, казалось, отпустил ситуацию и был активно вовлечён в беседу. А учитывая, что на ужин в том числе были приглашены Маргарет Браун и полковник Грейси, по-другому быть и не могло.       Мэгги Браун с самого начала стала много и громко шутить, рассказывая что-то из истории своего замужества. Стейси слушала краем уха, тщательно пережёвывая утиную грудку, тушёную с финиками, не стараясь особо вникать. Не из-за того, что ей не было интересно.       Но просто потому, что в конце концов разговор, как и всегда, зашёл об обсуждении других людей, отсутствовавших сейчас в их обществе. Сплетни всегда так прочно впивались в любую беседу, что от этого становилось противно. Хотя началось всё весьма ненавязчиво, с невинного замечания о спутнице господина Гуггенхайма, демонстративно нацепившей на платье брошь с огромным бриллиантом.       А потом кто-то заприметил за одним из дальних столиков мистера Джона Астора, и, разумеется, обсуждение не могло не коснуться его скандального второго брака. И пускай вся соль заключалась даже не в разнице в возрасте между супругами, а в самом факте развода, это совсем не спасло мистера Астора от осторожных, но осуждающих замечаний по поводу чрезвычайной молодости новой миссис Астор.       Стейси видела, как прямо на глазах побледнела мама после ряда подобных комментариев. И пусть мисс Монтгомери всей душой не желала впускать в семью мистера Джейкобса, который тоже, надо признать, был прилично моложе будущей жены, она не смогла вытерпеть такого смятения на лице матери. А потому Стейси, опустив руку под стол, крепко сжала ладонь миссис Монтгомери, надеясь, что это хоть немного поможет той прийти в себя.       Это осталось незамеченным для других, но взгляд мамы почти сразу же потеплел, и она с благодарностью на короткий миг взглянула на дочь — вроде бы ещё сущего ребёнка, но вместе с тем уже такую взрослую девушку.       Благо, тема для разговора быстро сменилась после появления в обеденном салоне капитана Смита. Он зашёл, чтобы поинтересоваться впечатлениями пассажиров от начавшегося путешествия, и беседа плавно перетекла к их планам по прибытии в Америку.       — А вы, дорогая, отчего молчите весь ужин? Неужели вам нечего сказать? — спустя какое-то время, когда уже начали подавать десерты, поинтересовалась миссис Браун, и Стейси от неожиданности не сразу поняла, что обращались именно к ней.       — Я, — начала было она, но вдруг взволнованно застыла, будто каменное изваяние.       Ей совершенно не хотелось ни о чём разговаривать. И Стейси лишь отчаянно стала искать поддержки хоть откуда-нибудь, вглядываясь в лица сидящих рядом малознакомых людей.       Однако все просто смотрели на неё, будто и не понимали, в какое положение поставили своим вниманием. И Эндрюс, весь вечер наблюдавший за её поведением, начал всерьёз опасаться, что может потребоваться врач, потому как Стейси побледнела буквально на глазах, хотя ещё минуту назад вполне себе цвела девичьим румянцем.       — Я предпочитаю больше слушать, чем вести беседы, мадам, — наконец проговорила она, надеясь, что на этом всё закончится. Но радоваться было рано.       — Женское молчание — это добродетель, — задорно рассмеялся полковник Грейси, совершенно ничего не заметив, будучи полностью увлечён вином в бокале. — Вы хорошо воспитали дочь, миссис Монтгомери.       О, как же Томасу захотелось ему возразить! Молчание всегда служило либо признаком затравленности, либо показателем того, что человек потерял надежду быть услышанным. Ни о какой добродетели здесь не могло быть и речи. И мистера Эндрюса сдерживало лишь то, что подобное вмешательство с его стороны было абсолютно неуместным.       — Моя дочь может говорить то, что посчитает нужным. И тогда, когда этого захочет, — раздался вдруг спокойный и твёрдый голос Милдред. — Мы учили её именно этому. Молчаливость же — лишь черта характера, не более.       Мисс Монтгомери в немом изумлении посмотрела на мать, непривычно строгую не к ней, а к посторонним, а потом, опустив глаза, вернулась к пудингу, лежащему перед ней на тарелке, боясь даже представить себе реакцию присутствующих.       Но все молчали. Лишь полковник что-то пробормотал себе в усы, явно немного пристыженный этим ответом. А потом Мэгги Браун неожиданно громко и вызывающе, совершенно не аристократически рассмеялась, и Стейси захотелось втянуть голову в плечи, но этому помешало то самое пресловутое воспитание и туго затянутый корсет.       — Любопытные у вас взгляды, миссис Монтгомери. Интересно было бы узнать в таком случае, какого мнения вы об институте брака. Ваша дочь уже вполне девушка на выданье, — всё ещё посмеиваясь, произнесла миссис Браун.       Стейси, смутившись, спрятала глаза в чашке с чаем, мысленно пытаясь найти причину, по которой миссис Браун стала желать обсудить её, не заботясь о том, что сама Стейси была здесь же и всё прекрасно слышала. Она не сдержалась и взглянула на мистера Эндрюса, надеясь вновь, уже в который раз за день, найти в нём хоть какую-то искорку спокойствия.       И Томас, сам того не ведая, чуть заметно покачав головой на её взгляд, дал ей это. По крайней мере, Стейси была счастлива тем, что не увидела от него ни неодобрения, ни безразличия.       — Когда придёт время, Стейси сама решит, принимать ли предложение или нет, — не изменившись ни в голосе, ни в лице, так же твёрдо продолжила Милдред, немало удивив этим не только присутствующих, но и собственную дочь. Прежде подобных разговоров они никогда не вели.       — То есть вы хотите отойти от традиции заключения брака по договоренности, я верно понимаю? — никак не унималась Мэгги Браун и, кажется, довольно улыбалась.       — Я считаю, что брак по расчёту редко когда бывает действительно счастливым. А я хочу для своей дочери только счастья. Не вы ли, миссис Браун, говорили сегодня, что вышли замуж по зову сердца, а не ради денег?       — Говорила, говорила, дорогая, — широко улыбнулась Мэгги и окинула Стейси заинтересованным прищуром. — Мой мистер Браун был гол как сокол, когда я вышла за него. А что, если ваша дочь тоже вдруг решит выйти замуж за бедняка?       Будь у Стейси возможность, она непременно провалилась бы сквозь землю. Только вот под ногами вместо тверди было ещё несколько палуб и бескрайний океан. Деваться было совершенно некуда. Даже уйти из-за стола она не могла, иначе это было бы воспринято как неприкрытое хамство.       Щёки невыносимо пылали, сколько бы она ни пыталась выровнять дыхание и успокоиться. Оставалось лишь отчаянно мять в руках салфетку и нервно поглядывать на пузырящееся шампанское в хрустальном бокале, в глубине души возмущаясь тому, что разговор о ней шёл в таком тоне.       — Наследство, оставшееся от отца, позволит ей не беспокоиться о деньгах, — парировала тем временем миссис Монтгомери. Видно было, с каким трудом маме давались эти слова, которые, безусловно противоречили её мыслям. И всё же она старалась держать лицо, хоть Стейси и понимала, что сказанное было неправдой. Мама ни за что не позволила бы ей выйти за несостоятельного джентльмена, будь то хоть трижды искренним желанием самой Стейси. — Полагаю, на этом мы можем прекратить разговор на данную тему?       Томас с огромным пониманием заметил, как от облегчения опустились плечи Стейси. Он и сам, как, собственно, и часть других гостей, последние минуты сидел в напряжении, не решаясь не то что вставить ни единого слова, а даже пошевелиться. Он видел, как тянулась к портсигару рука мистера Исмея, должно быть, уже пожалевшего о выборе места во главе стола между двух огней, однако курить в салоне было запрещено. А значит, довольно скоро господа должны были удалиться в курительный салон, подальше от мудрёных женских споров и поближе к привычным и понятным вопросам финансов и бизнеса.       — Я оставлю вас. Спасибо за вечер, — когда молчание затянулось, произнесла мисс Монтгомери и поднялась с места, воспользовавшись общей заминкой.       Томас бы никогда не признался, но в эту минуту ему вдруг невыносимо захотелось без промедления последовать за ней, наплевав на правила приличия. В конце концов, неизвестно, в каком душевном состоянии она находилась сейчас, чтобы вот так просто позволить ей остаться в одиночестве. Но всё-таки мистер Эндрюс был джентльменом, а это накладывало определённые моральные обязательства.       Он покинул обеденный салон всего через несколько минут после этого, совершенно не рассчитывая вновь встретить Стейси, вполне разумно полагая, что она, должно быть, уже была у себя в каюте, пытаясь осмыслить столь странный разговор за ужином. Томасу оставалось надеяться, что она не винила в произошедшем то, что именно он пригласил их с матерью к столу. Впрочем, он не мог не заметить в силу опыта, что именно в нём всё это время она искала поддержку, что давало ему надежду на неисчезнувшую благосклонность.       Столкнувшись по пути со знакомыми из Белфаста, Томас без особого энтузиазма решил подняться в свою каюту, чтобы захватить пальто и, быть может, немного прогуляться перед сном по палубе в спокойствии и одиночестве. Мыслей в голове было столько, что, для того, чтобы обдумать их все, требовалось довольно приличное количество времени, которого, впрочем, у него было предостаточно.       Однако прямо у часов, венчающих самую верхнюю площадку парадной лестницы, его ждал непредвиденный сюрприз. Там, отвернувшись ото всех и обхватив руками предплечья, будто ожидая кого-то, стояла Стейси, выглядевшая так хрупко и потерянно на фоне интерьеров «Титаника», что у Эндрюса сжалось сердце.       Это не была жалость, скорее понимание полного бессилия и невозможности помочь. Однако он прекрасно осознавал, что не мог просто остаться в стороне. А потому, собравшись с духом, медленным и твёрдым шагом стал подниматься.       Стейси же, услышав стук каблуков по плитке, обернулась и, поспешно смахнув с щёк слёзы, неуверенно шагнула ему навстречу.       — Мистер Эндрюс, — выдохнула она и замолчала. Томас заметил, как мелко подрагивали её руки.       Было бы глупо не предположить, будто она не хотела о чём-то с ним поговорить. Место, правда, казалось совершенно неподходящим, а найти что-либо тихое и безлюдное в такой час было проблематично. Кончено, у Томаса была пустая каюта, но вести её туда было бы верхом распущенности и неуважения.       Впрочем, оставалось ещё кое-что.       — Не хотите пройтись? — спросили они одновременно друг у друга, и Стейси кивнула, не став бороться с улыбкой, тут же осветившей её лицо. Мистер Эндрюс тоже улыбнулся этому случайному совпадению.       — Тогда, полагаю, вам нужно надеть что-то сверху. Вечер обещает быть холодным, — сказал он.       — Надо сходить в каюту, взять у Терезы, моей горничной, манто.       Томас согласно покачал головой.       — Сейчас, подождите минуту, я найду… А вот вы где, мистер Этчес! — заприметив стюарда, обратился к нему Эндрюс. — Сходите, пожалуйста, в каюту… А какая у вас каюта?       — А-28.       — Да, в каюту А-28 и возьмите у горничной манто для мисс.       — Да, сэр, — услужливо кивнул тот и быстро скрылся в длинном коридоре.       — Я тоже возьму пальто и сейчас к вам вернусь, — несколько поспешно объяснился Томас и, указав рукой в левую сторону, широким шагом пошёл к себе, будто опасаясь, что мисс Монтгомери за время его отсутствия куда-нибудь сбежит.       Чего делать она вовсе не собиралась.       Вытащив из потайного кармана платья маленькое зеркальце, Стейси не без опасения взглянула на своё отражение. Впрочем, ничего страшного она там не нашла. Только немного покраснели глаза, да припухли от слёз губы. В остальном она осталась такой же, какой была, разве что хмурилась чуть больше обычного.       — Ну вот, сейчас дождёмся мистера Этчеса, и можно будет прогуляться перед сном, — раздался из-за спины притворно весёлый голос мистера Эндрюса, перекинувшего через локоть своё пальто, но Стейси, взглянув на него, увидела на лице усталость. И ей стало жаль отрывать его из-за своих малозначительных глупостей от отдыха. Кажется, прочитав перемену настроения в её взгляде, Томас Эндрюс без колебаний добавил, чтобы её успокоить. — Я и сам хотел найти вас, чтобы поговорить. Вы не против?       — Конечно, нет, мистер Эндрюс.       Когда стюард принёс мисс Монтгомери её накидку, Томас провёл Стейси на палубу самым коротким и, кажется, мало кому известным маршрутом, потому что по пути им встретился исключительно экипаж корабля.       Небо было уже ужасно тёмным, практически чёрным, но ламп и света, струящегося через большие окна, вполне хватало, чтобы видимость была достаточно хорошей. И даже несмотря на пронзительный ветер, дувший с северо-востока, находится на улице было вполне приятно.       Стейси с наслаждением втянула в лёгкие морозный воздух, тут же выдыхая белёсое облачко пара и плотнее кутаясь в меховое манто, чтобы не простудиться. Мистер Эндрюс же приподнял воротник пальто, чтобы холодный ветер не дул в шею.       — Не переживайте, в этот раз я не буду стараться что-либо сделать с вашим страхом высоты, — мягко улыбнулся он, решив прервать молчание.       — Ох, я предпочла бы постоять на самом краю, чем ещё раз присутствовать на подобном ужине, — в ответ пожала плечами Стейси, но тут же осеклась и виновато посмотрела на Томаса, повернув голову. — Простите, это было бестактно.       — Можете не извиняться, я прекрасно понимаю, как вам было некомфортно.       — Я терпеть не могу, когда человека обсуждают за его спиной, — продолжила Стейси, тяжело вздохнув. — Но теперь я понимаю, что лучше так, чем выслушивать что-то такое лично, когда все только и делают вид, будто тебя и вовсе нет рядом.       — Не обижайтесь на миссис Браун, милая Стейси, — мягко попросил мистер Эндрюс. — Я уверен, она совершенно не желала вас оскорбить.       — В любом случае, мама теперь вряд ли захочет вновь вести с ней разговор, — Стейси подняла на него глаза, и свет от ламп на миг сверкнул в её зрачках. — То, что мама говорила за столом по поводу моего…       Стейси замолкла, решив вдруг, что это была явно не та тема, о которой хотел бы беседовать мистер Эндрюс, но он, сделав вид, что не заметил её заминки, подсказал:       — Вашего замужества?       — Да. Я уже как год должна была быть замужем, мистер Эндрюс. Отец хотел выдать меня за своего давнего знакомого. И, поверьте, конфуз был бы сродни тому, с которым столкнулась бедная чета Асторов. Но папа умер, а мама поспешно разорвала всякие договорённости. Причин она мне не объяснила, — Стейси горько усмехнулась, понимая, что Томас внимательно её слушал. — И вот теперь я узнаю, что это, оказывается, было для того, чтобы я сама выбрала себе мужа и была счастлива. Но как можно быть счастливой, если тебя едва ли не насильно отрывают от дома и навсегда увозят в неизвестность?       — Так вы не хотите плыть в Америку? — наконец понял Эндрюс, и многое для него встало на свои места. По крайней мере, ему стало ясно, почему большую часть времени в её глазах плескалась тоска. Мисс Монтгомери отрицательно замотала головой, отчего волосы, заплетённые в замысловатую причёску, чуть растрепались, упав на плечи.       — Вы знаете, почему мы с мамой плывём туда? — осторожно спросила она.       — Мистер Исмей говорил, что миссис Монтгомери собирается замуж, — ответил он и осознал, что попал в больную точку. Стейси нахмурилась и поджала губы.       — Её жених готовится прокутить всю ту часть наследства, что осталась маме от отца. Сегодня после нашей с вами прогулки мне по ошибке принесли телеграмму, предназначавшуюся маме, в которой он просил у неё позволения потратить двести фунтов сверх всего уже затраченного, аргументируя это подготовкой к свадьбе. Я не отдала ей телеграмму, — добавила она тише и достала из кармана сложенную в несколько раз бумажку.       Томас остановился и, приподняв брови, удивлённо взглянул на мисс Монтгомери.       — Поэтому вы были задумчивы вечером?       — Я не знаю, что мне делать, — всхлипнув, ответила Стейси, и Эндрюс, не привыкший к женским слезам, растерянно потёр пальцами переносицу. Он не должен был вмешиваться и прекрасно это знал. Мало того, что это было совершенно не его делом, так ещё и касалось темы весьма личной и интимной. И всё же, Томас понимал, что от него ждали совета, словно от умудрённого опытом и возрастом человека, которым он отнюдь не являлся. Он не смог сдержать тяжёлого вздоха.       — Самое правильное — это позволить вашей матери принять самостоятельное решение и быть счастливой, чего она хочет и для вас, — сказал он. — Вы не можете знать наверняка, может этот брак и правда будет строиться на взаимных чувствах.       Стейси пристыженно опустила голову, боясь смотреть на Томаса, ожидая встретить в его взгляде осуждение, потому как сама понимала, насколько неправильным было её решение поделиться всем с едва знакомым человеком. Но мистер Эндрюс легко и едва ощутимо коснулся пальцами её подбородка, призывая взглянуть на себя, и тут же одёрнул руку, пряча в лёгкой улыбке извинения за этот неподобающе вольный жест.       — Что бы там ни было, — тихо произнёс он, — не существует правильного и единственного пути. У каждого он свой, из собственных ошибок и неурядиц, милая Стейси. Поэтому не переживайте понапрасну.       Она слабо кивнула, выдохнув в воздух очередное облачко белёсого пара, и подняла глаза в небо, удивительно чистое и звёздное. И Томас тоже взглянул туда же, сразу натыкаясь взглядом на созвездие Лиры, висевшее практически над головой.       — Надо бы попросить мистера Хартли сыграть в следующий раз «Орфея в аду». Всё веселее, чем «Осенний вальс» Джойса, — указав Стейси на лиру Орфея, задумчиво протянул он, решив, наконец, увести разговор на какую-нибудь более нейтральную тему.       — Но музыканты уже играли «Орфея». Разве вы не слышали? — отозвалась она, и Томас приподнял одну бровь.       — Действительно? Должно быть, я был не слишком внимателен, — честно признался он.       — Это было как раз после замечания полковника Грейси о моей молчаливости. Музыка доносилась довольно громко.       — И вы в тот момент сумели обратить на это внимание? — изумлённо взглянув на мисс Монтгомери, спросил Эндрюс. — Просто поразительно.       — Музыка успокаивает. Хотя, конечно, не вся. Слышите, с нижних палуб сейчас доносится что-то очень весёлое. Только вот я не могу разобрать ни мелодии, ни слов, — заметила она, и Томас начал вслушиваться.       Со стороны третьего класса и в самом деле доносились звуки расстроенной скрипки и топот танцев, сопровождаемые родными ирландскими напевами. И Эндрюс, искренне этим заинтересованный, не задумываясь о своих действиях, шагнул в ту сторону, откуда лилась эта музыка, и надолго замер, вслушиваясь в пение.       В реальность спустя какое-то время его вернул осторожный вопрос Стейси, которая заметила удивительно счастливую улыбку на его лице. А Томас действительно был счастлив, вдруг почувствовав, будто вернулся в далёкое детство, когда кельтские мотивы отовсюду звучали в родном Комбере.       — О чём они поют, мистер Эндрюс? — тихо спросила она, боясь вырывать его из плена этой гармонии.       — О, много о чём, милая Стейси. Предыдущая песня была о покинутом доме. А сейчас о чудесном острове Тир на Ног, острове вечной юности.       И он, вслушиваясь, негромко напел на ирландском знакомый мотив из прошлого.