***
Завтрак проходил в напряжённом молчании. Да, собственно, для разговоров и не было времени. За всей круговертью мыслей, Стейси совершенно позабыла, что обеденный салон скоро должен был вот-вот закрыться, чтобы разодетые в белые костюмы официанты могли раздвинуть столики и приготовить всё к утренней службе — в «Уайт Стар Лайн» позаботились о том, чтобы по воскресеньям на их кораблях проводились религиозные церемонии. Причина, по которой над их столиком повисла тишина, имела, разумеется, совершенно иной характер. Милдред, несколько обиженная на графиню, не спешила заводить беседу, и та отвечала ей взаимностью. Мисс Черри же просто завтракала, не до конца посвящённая во все семейные перипетии. И только Стейси, не взявшая в рот ни крошки за прошедшие сутки, с интересом брала то одно, то другое блюдо со стола, нет-нет да и поглядывая по сторонам. Людей в салоне оказалось очень мало. К её разочарованию, Томаса среди них не было. Впрочем, она нисколько не сомневалась в том, что позже он бы сам непременно её нашёл, чтобы, если не поговорить, то просто назначить новую встречу. Она с тоской думала о том, что скорее всего не застанет его на службе — после завтраков, насколько Стейси могла судить, Эндрюс зачастую сразу же пропадал где-то в глубинах корабля, возвращаясь лишь ближе к обеду. Она и предположить не могла, что, закончив с чаем, окажется застигнутой врасплох его внезапным появлением. Неожиданным, кажется, не для неё одной. Просто в один миг лицо Милдред некрасиво перекосилось, и Стейси, сидящая напротив неё, непонимающе подняла брови. — Что-то случилось? Милдред скрипнула зубами и, будто готовясь к чему-то, отложила вилку, когда прямо за своей спиной Стейси услышала тёплый и такой родной голос, что не смогла не обернуться с живостью и радостным волнением. Томас, сложив руки за спину, стоял совсем рядом и смотрел только на неё. Губы тут же обожгло, будто в нетерпении, и она, устыдившись своих мыслей, спрятала глаза, чувствуя, как запылали щёки. — Доброе утро, дамы, — кивнул тем временем мистер Эндрюс, стараясь не пересекаться взглядом с Милдред — он и без того весь вечер и ночь мучился от весьма нелестных о ней размышлений. — Здравствуй, Стейси. Она чуть дрогнула от неожиданности и вскинула на него удивлённые глаза, в которых плескалась сводящая с ума нежность. О, с его стороны это была настоящая, продуманная провокация! Томас тихо хмыкнул, заметив мельком, как дёрнулась в негодовании миссис Монтгомери. — Здравствуй, — Стейси улыбнулась одними только уголками губ и выдохнула едва слышно, так, что разобрал её, кажется, лишь он один, — Томас. — Ты уже поела? — словно и не замечая прожигающего взгляда Милдред, продолжил он как ни в чём не бывало. Удивительно, но мама молчала. Быть может, просто не хотела устраивать скандал на людях? Стейси сейчас было не важно. — Да, — сказала она. — В таком случае, я украду тебя ненадолго. Мистер Эндрюс подал ей руку, чтобы помочь встать, и Стейси без колебаний её приняла. Тётя Ноэль зашептала что-то на ухо ничего не понимающей Глэдис, в то время как Милдред не проронила ни слова. Стейси даже испугалась, что, обернувшись, она увидит на лице матери ненависть, но обнаружила в её твёрдом взгляде только отчаянную попытку сохранить невозмутимость — ничто из её слов так и не возымело на дочь эффекта. — Я скоро вернусь, мама, — всё ещё пытаясь оправдываться, выдавила мисс Монтгомери. И повернулась к Томасу, чувствуя идущую от него уверенность. В его присутствии ей почему-то становилось куда проще быть смелой. На них, удаляющихся из салона, смотрели с благодарностью — официанты, которые пытались закончить обязательные приготовления, потому как скоро должен был прийти капитан. С любопытством — мисс Черри и графиня, перекидывающиеся тихими репликами. И с нечитаемым выражением — Милдред, растерявшая разом все силы. Томас вывел Стейси в приёмный зал ресторана, где, рассевшись в креслах, джентльмены и дамы дожидались десяти часов. Тут было многолюдно, что оказалось весьма кстати, поскольку никто не обращал на них, замерших у большой пальмовой кадки, никакого внимания. — Украдёшь, значит? Стейси шепнула это ему практически на ухо, поскольку Томас наклонился к ней ближе, чтобы лучше слышать её негромкий голос в общем шуме посторонних разговоров. Её выдох опалил кожу, и волосы на его затылке встали дыбом. На губах её тут же расцвела счастливая, но такая лукавая улыбка, что Эндрюс не сдержал тихого, хриплого смеха, жалея, что не мог сейчас просто прижать Стейси к себе. — Не знаю, что на меня нашло, но… Украду! Даже не сомневайся, милая, — заговорчески зашептал в ответ он. — Я — ирландец. А, как считает твоя мать, ирландцы безрассудны. Вот и я, кажется, совершенно теряю с тобой рассудок. — Мне бы этого не хотелось. — Чтобы я выкрал тебя? — Чтобы ты потерял голову, Томас, — незаметно касаясь пальцами его твёрдой, мозолистой ладони, пролепетала она стыдливо. — Я ведь не из тех, из-за кого обычно… Она затихла. И было в этом её молчании что-то неправильное, неуверенное. Словно она сама не знала, насколько была прекрасна. — Ох, не здесь это должно быть сказано, но, — он огляделся, чтобы удостовериться, что никому так и не было до них дела, — ты самая очаровательная девушка, которую я когда-либо встречал, Стейси. Я уже говорил, что люблю тебя… Это не просто слова. Я люблю твои глаза, твою улыбку. И мне так невыносимо видеть на твоём лице грусть. — Томас… — Я рассчитывал сказать тебе всё это немного позже. — Зачем же сейчас, Томас? А если кто-нибудь услышит? — она побледнела, цепляясь за его пальцы. — Ну и пусть, — мотнул он подбородком. — Я не хочу прятаться. — Но ты же сам говорил про осуждение. Тогда, помнишь? Томас болезненно поморщился. Он прекрасно помнил, как обидел её этими неосторожными и глупыми словами. А она запомнила, пропустила через самое сердце и даже сейчас, когда, казалось, всё между ними было более или менее понятно, не могла их забыть. — Я говорил это, совершенно не соображая, что несу. Прошу тебя, не думай о других. Стейси закачала головой. Мама всегда учила её жить с оглядкой на окружающих, сохранять в их глазах достоинство. А многочисленные «должна» и «надо» всю жизнь упрямо били по вискам, чтобы вот так просто избавиться от них. — Я знаю, что тебе нелегко, — с сожалением в голосе произнёс Томас. — В этом и моя вина. Но мы справимся вместе, хорошо? Раздался сигнал, приглашающий пассажиров первого класса обратно в обеденный салон. Гам, изначально не такой громкий, будто сразу же усилился в несколько раз — зашуршали юбки, застучали каблуки. Стейси не отрываясь смотрела Томасу в глаза. — Давай встретимся сразу же после обеда, — предложил он. — Ты не пойдёшь сейчас со мной? — Не могу. Слишком много дел. В котельных… Стейси не дала ему договорить. Быстро, всё ещё боясь, что кто-то заметит, но не оборачиваясь в поисках чужих настойчивых взглядов, она приподнялась на носках туфель и коротко поцеловала его в щёку, почувствовав идущий от кожи запах лосьона после бритья. — Расскажешь мне после обеда, как ты справился со всем, ладно? — попросила мисс Монтгомери, и он, совершенно потерянный, только слабо кивнул. Как бы ей ни хотелось остаться с ним, её всё-таки ждали. Стейси оказалась одной из последних, кто зашёл в обеденный салон, прежде чем портье закрыл двери. Капитан Смит уже занял своё место около буфетной ниши, и, пока он открывал молитвенник, сидящий за пианино Теодор Брейли начал играть протяжную христианскую мелодию. Мисс Монтгомери не стала пробиваться к матери, хотя и увидела её в самом центре, между рядами собравшихся. Решив никого не тревожить, она просто замерла рядом с таким же нерасторопным Джеком Тайером, лениво переворачивающим тексты псалмов. — Какая скука, — бормотал он себе под нос, пока другие пассажиры не начали петь. Там уж и ему, одёрнутому отцом, пришлось присоединиться. Стейси же, смотря в текст, то и дело поглядывала на Милдред, бросающую на неё всевозможные взгляды, начиная от разочарованных и заканчивая обиженными. Последних Стейси совсем не понимала, потому как не чувствовала никакой вины. Но маме было, наверное, виднее. Она умела обидеться даже на малозначительную ерунду, что уж говорить о том, что Стейси посмела открыто уйти с мистером Эндрюсом из-за стола. Она, задумавшись и позабыв про то, что надо было петь со всеми, вдруг заулыбалась. Ей вспомнилось лицо Томаса, неожиданно растерянное из-за её поцелуя и оттого очень милое, и на душе стало так хорошо, что невольные трогательные слёзы защипали в уголках глаз. Ещё никто и никогда не смотрел на неё так. Никто не говорил тех слов, которые столь уверенно произнёс он. И, может, это было помешательством, но Стейси не могла теперь думать ни о чём другом, кроме как о Томасе. Впоследствии эта её задумчивость не осталась незамеченной. Мама строго потребовала объяснений, но Стейси не смогла сказать ей ничего нового. А потом они ушли в библиотеку, и стало не до разговоров. Под недовольным взглядом матери Стейси попросила у уже знакомого стюарда недочитанную книгу Брэма Стокера и заняла одно из кресел. Впрочем, свободных мест было не так уж много, потому как на воздухе ощутимо похолодало и пассажиры предпочитали прятаться в отапливаемых внутренних помещениях. Роман увлекал, и, хотя порой становилось жутковато, Стейси с жадностью вчитывалась в каждую строчку, то и дело ёрзая на месте или съезжая по обивке к самому краю кресла. В полдень она, совершенно зачитавшись, и вовсе крупно вздрогнула из-за громких звуков паровых свистков корабля, разнёсшихся над Атлантикой. Ей оставалось прочесть немногим более половины страниц, когда спустя время все стали потихоньку расходиться, чтобы приготовиться к обеду. Часы, как оказалось, пролетели совершенно незаметно. Стейси хотела по привычке вернуться к себе в комнату, чтобы переодеться, но совершенно позабыла, что замок там был теперь сломан. Мама сказала, что прошлым вечером Тереза перенесла часть вещей — одежду и ценности — к ней в каюту. Но это казалось лишь временной мерой. Она надеялась спросить у Томаса, можно ли было успеть всё починить до вечера — дополнительные спальные места в каюте Милдред попросту не были предусмотрены, а стеснять снова графиню ей совершенно не хотелось. Как и ночевать одной с незапертой дверью. Но всеми этими вопросами она решила озаботиться позже, потому что мистер Эндрюс и без того хотел о чем-то поговорить. Он и говорил, прямо за обедом — одними только взглядами. Ей было вполне достаточно и их, чтобы всё понимать. Специально или же случайно, но Томас занял ближайший к ней столик и сел напротив, как раз так, чтобы видеть её глаза. В тот момент Стейси задумалась о том, что, пожалуй, слова обладали куда меньшей значимостью, чем им обычно приписывали. Потому что взгляды Томаса всего лишь за три четверти часа сказали ей куда больше — его лучистые карие глаза мерцали добротой, туманились, гладили каждую чёрточку лица, влекли и горели в нетерпении, и звали, и притягивали, и наслаждались своей молчаливой над ней властью. И Стейси, сначала растерявшись, смотрела в ответ чуть стыдливо, словно прячась, потом с любопытством, теплотой, удовольствием, детской растерянностью и абсолютно женским пониманием. И разве нужны здесь были какие-то слова? Из-за стола они поднялись вместе. Мама тихо цыкнула, собиралась было одёрнуть дочь за рукав, чтобы та вела себя как подобает благовоспитанной юной леди, а значит — не ходила никуда с Томасом. Но не успела. Стейси уже ускользнула от неё к выходу. И мистер Эндрюс последовал за ней, бросив на Милдред строгий взгляд. — Какая наглость! Как!.. — запричитала миссис Монтгомери, и графиня Ротес положила руку ей на плечо, стараясь успокоить. Стейси отчего-то, даже если бы она это услышала, было всё равно. Сердце её билось в такт торопливому стуку каблуков, потому как, хотя она и не видела, но точно знала, чувствовала, что Томас был совсем рядом. Пройдя через вращающиеся двери, он вывел её на широкий променад палубы А, увидев предварительно через окна, что других пассажиров там пока было немного. Те из них, кто решил после обеда выйти на воздух, медленно прогуливались вдоль борта или же лениво сидели в шезлонгах, вытянув ноги к тёплым солнечным лучам, пусть все и чувствовали запах приближающихся заморозков — это означало, что где-то впереди было ледяное поле. — Я всё хотела тебя спросить, — заговорила Стейси, когда они небыстрым шагом направились в сторону носа корабля. — Да? — Что теперь будет с моей каютой? — Утром я направил плотника, — со вздохом отозвался Томас и, будто извиняясь, поджал губы. — Он сказал, что замок не починить, надо только менять. Поэтому я… позволил себе сходить в бюро и попросить, чтобы тебе предоставили одну из незанятых кают. В-70, если точно, — она дёрнула бровями, и Эндрюс поспешно закончил. — Всё оплачено, разумеется. — Ты что, заплатил за меня, Томас? — Стейси даже остановилась от удивления. Он вспыхнул и отвёл глаза, различив в её голосе неодобрение, но всё равно кивнул. — Не нужно было… — Считай, что это была просто компенсация компании-судовладельцу за промашку главного инженера в выборе замков, — Томас немного нервно хохотнул. — Кто ж знал, что они так легко ломаются. А новые ключи, — он зашарил по карманам и, набрав в грудь воздух, выдохнул, — вот. Для тебя и Терезы. — Но, Томас… — Прости, что не посоветовался, но я не придумал ничего лучше. Она видела, что он и без того волновался, и всё-таки не решилась возражать. Хотя хотелось. — Спасибо. Мистер Эндрюс дёрнул уголками губ и, коротко оглядевшись по сторонам, поспешил сменить тему. — Ты не мёрзнешь? — спросил он, стоило только ветерку засвистеть между металлическими опорами. Его лёгкие порывы осторожно играли с бахромой платка, который Стейси накинула на плечи. — Нет, на солнце совсем тепло. — Это пока. К вечеру заметно похолодает. Капитан получил несколько ледовых предупреждений. — И что это означает? — Ничего особенного, — пожав плечами, сказал Эндрюс, шагая с ней бок о бок. — Просто теперь мы, наверное, всё же сбавим скорость и пойдём осторожнее. Хотя я и слышал, как радовались Асторы, что «Титаник» прибудет в Нью-Йорк уже шестнадцатого числа. — А ты разве этого не ждёшь? — мягко улыбнувшись, спросила Стейси. — Только представь, твой корабль снова будет на первых полосах всех утренних газет! — Ты говоришь совсем как Брюс, — Томас не смог сдержать смешка. — Но я скорее предпочёл бы, чтобы «Титаник» и вовсе шёл как можно дольше. — Почему? Томас, ничего не ответив, только помотал головой. И вдруг протянул Стейси ладонь. — Что ты придумал? — спросила она, с сомнением покосившись на его пальцы, чуть покрасневшие на воздухе. Вокруг всё же было довольно много людей, чтобы вот так, не таясь, держаться за руки. — Доверьтесь мне, мисс Монтгомери, — с усмешкой в глазах попросил он. Стейси чуть дёрнулась от изумления — слишком уж знакомо это прозвучало. — Ты же не хочешь?.. — Хочу. Возьми меня за руку, Стейси. Пожалуйста. Ладонь его оказалась очень тёплой, такой согревающе приятной, что мисс Монтгомери могла бы позабыть даже о том, что все эти прикосновения он затеял неспроста, если бы не сковавший её ужас. Настолько сильный, что она и сама не чувствовала дрожи, охватившей тело. Зато почувствовал мистер Эндрюс, неторопливо подводя Стейси к леерам. — Зачем это? — прерывающимся голосом спросила она, то распахивая широко глаза, то жмурясь, с силой сжимая его пальцы, отчего на коже появлялись белые следы. — Мы же поняли в прошлый раз, что мне это не помогает. — Помогает, ещё как. Теперь ты вздрагиваешь куда реже, милая, — поглаживая её ладонь, заметил Томас и, подойдя совсем близко к краю, дал ей вцепиться в леерное ограждение. — Это из-за тебя. Из-за тебя мне немного спокойнее. Но лишь чуть-чуть, — всё ещё не решаясь взглянуть на горизонт, призналась она, совершенно не ожидая, что Томас резко нахмурит брови и посмотрит на неё серьёзно и прямо. — Знаешь, почему я это делаю? — спросил он. Она растерянно помотала головой, из-за чего старательно завитые Терезой кудри беспокойно заколыхались. — Я хочу, чтобы со мной ты ничего не боялась, Стейси. Ни высоты, ни неодобрения матери, — она приоткрыла рот в изумлении, — ни того, что останешься одна. Потому что я всегда смогу защитить тебя. Удержать, заслонить, увезти с собой… Я бы женился на тебе хоть сейчас, будь ты согласна. Но ещё слишком рано, и я не имею права просить тебя так скоро… Но непременно попрошу! Он дышал тяжело и глубоко, будто пытаясь внести в эти слова куда больше смысла, чем можно было просто услышать. Их надо было почувствовать. Потому что они походили на клятву. Ту, которую дают у алтаря, но никак не на корабельной палубе, держась за леера. Стейси, отводя взгляд к океану, теперь никак не решалась поднять на Томаса глаза. — Взгляни на меня, — коснувшись её горящей щеки, взмолился он. И она посмотрела. С покорностью, волнением и, к его облегчению, непередаваемой нежностью. — Я люблю тебя, — сказала она просто, хотя и не слышала собственного голоса из-за оглушительно колотившейся в висках крови. Мистер Эндрюс шумно выдохнул, и, наконец, не сдержал улыбки. Ему было всё ещё невозможно обнять её открыто, хотя сейчас этого хотелось до такой степени, что Томас опасался не сдержаться. Он лишь, не отрываясь, вглядывался в её лицо. — Почему ты так смотришь? — пролепетала она, взволнованно дёргая нитки бахромы. — У тебя в глазах целый океан, — осторожно коснувшись прядки её волос и заправив ту за ухо, отозвался он. — Ты — мой океан, Стейси. А она подалась к его руке, схватилась за кисть и, не обратив внимания на поражённый выдох кого-то из прошедших мимо пассажиров, сама прижалась к его ладони щекой. — Вот поэтому я хочу, чтобы «Титаник» никуда не спешил. — Да, теперь я понимаю, — улыбнулась Стейси, чуть щуря глаза. — Я тоже этого хочу. — Зато сейчас уже не так страшно, да? — усмехнулся Томас и кивнул за борт. Они стояли совсем-совсем близко. — С тобой — страшно куда меньше.***
— Я верну ему деньги при первой же встрече. Каков наглец! Придумал платить за тебя. На каком это основании, хотела бы я знать! — мама, кутаясь в тёплое манто, нервно вышагивала по комнате. Она мёрзла весь день из-за проблем с отоплением, то и дело возникающих на корабле. Гарантийная группа пыталась что-то с этим сделать, но, видимо, система ещё не работала в штатном режиме, поэтому где-то пассажиры замерзали, где-то же — маялись от духоты. — Хотя каюта, надо признать, отменная. У меня даже похуже будет. Зачем только тебе тут две кровати? — Других свободных мест, наверное, не было, — Стейси тяжело вздохнула, наблюдая за тем, как Милдред внимательно и придирчиво разглядывала интерьер в стиле Людовика XIV. Дубовые резные панели уходили под самый потолок, выкрашенный в белый цвет, а мягкого, рассеянного света, струящегося от хрустальной люстры, вполне хватало на всю комнату. — Или этот Эндрюс, — теперь Милдред называла Томаса не иначе, как «этот Эндрюс», — просто решил пустить тебе пыль в глаза. Посмотри, это позолота? — Мам… — Что «мам»? Вечно ты мямлишь себе под нос. Хочешь что-то сказать, говори чётко и громко. Но Милдред, судя по всему, не желала ничего слушать. Она будто специально ушла в ванную комнату, чтобы осмотреться и там. Стейси же, отойдя к окну, тяжело вздохнула. Матери явно пришлось не по душе самоволие Томаса. Но Стейси мучилась, потому как всё равно не могла понять этих резких выпадов в его сторону. Она не видела в маме ни одного намёка на то, что её недовольство сменится хотя бы показной благосклонностью. И совершенно не знала, что с этим можно было сделать. — Ты несправедливо строга к мистеру Эндрюсу, — не выдержав, сказала она и крепко зажмурилась, словно сама испугавшись того, что осмелилась произнести это. Миссис Монтгомери, хмурясь, выглянула из-за двери и окинула дочь осуждающим взглядом. — Несправедливо? — спросила Милдред. И даже повторила в недоумении. — Несправедливо? А он, по-твоему, поступает правильно, когда ведёт себя так сумасбродно, да? И ты, кстати, ничем не лучше — пальцем стоит поманить, уже бежишь навстречу. Видел бы тебя Говард! При упоминании отца мисс Монтгомери вздрогнула. Мама редко говорила о нём в последние месяцы. А когда вспоминала, это непременно болезненно кололо в самое сердце горькой тоской. Но сейчас Милдред ещё и пыталась помыкать от его имени, а это было совершенно нечестно. — Что, — продолжила мать, — нечего возразить? — Ты даже не пытаешься быть мягче. — И не подумаю, — отрезала та. — Я требую от тебя сократить встречи с ним до минимума. И ты должна меня слушаться, — она вдруг самодовольно усмехнулась. — Видишь, я всё-таки не запрещаю тебе совсем с ним общаться и иду на уступки. Но чтобы в Нью-Йорке никаких подобных интрижек не было, ясно? Стейси устало вздохнула. Мама, кажется, не восприняла всерьёз ни её чувства к Томасу, ни намерение вернуться домой, в Шотландию. А зря. Впрочем, заявить о своём несогласии Стейси не успела. В каюту постучали, и Милдред, находившаяся ближе, раскрыла дверь. На пороге, держа в одной руке тяжёлый кожаный чемодан, а в другой — телеграмму, стояла взмыленная Тереза, занимавшаяся тем, что на пару со стюардом переносила вещи из одной комнаты в другую. Стейси и не думала, что везла с собой настолько много багажа. — Спасибо, мадам, — поставив чемодан на пол и выдохнув от облегчения, произнесла Тереза и протянула Милдред телеграмму. — Это вам, из Нью-Йорка. Мама тут же выхватила составленную радистами бумажку и принялась торопливо читать. Тереза в это время, подозвав к себе Стейси, незаметно отдала ей другой сложенный в несколько раз листок. — Меня попросили передать, — еле слышно шепнула она. Мисс Монтгомери понятливо кивнула, отвернувшись, чтобы Милдред не увидела. И развернула записку. Та, разумеется, была от Томаса.«Милая Стейси,
Не жди меня сегодня за ужином. Я не смогу прийти, поэтому увидимся уже завтра, хорошо? Очень жаль, дела совсем не отпускают. Но мой тебе совет — если есть возможность, отложи все свои. Сейчас был на капитанском мостике и увидел, как прекрасен сегодня закат. Тебе непременно понравится. Сходи, поймёшь мой восторг. Знай только, что я сразу подумал о тебе, когда посмотрел на небо. Милая моя девочка, хотел бы я держать тебя за руку в тот момент. Если всё-таки пойдёшь, обязательно оденься потеплее. Как я и говорил, стало холодно. Прости, что край листа такой неровный — пришлось вырвать из блокнота. Твой Томас» Она тихонько вздохнула, прижала записку к трепетно подрагивающей груди и заулыбалась так умиротворённо, что даже Милдред, всё-таки это заметившая, ничего не сказала. Только покачала головой. — Я хотела бы взглянуть на закат, — особо и на раздумывая, сказала Стейси. — Пожалуйста, пойдём со мной, мама, не будем ссориться. Только ты и я, как раньше, помнишь? — Мне и без того холодно, а ты тянешь меня… — Милдред резко осеклась. А через миг лицо её вдруг расслабились и посветлело, словно тёплые воспоминания сами собой вспыхнули в мыслях, не позволяя ей хмуриться и тревожиться. — Пойдём, родная. Пойдём. Посмотрим на солнце. А потом поужинаем у меня, хорошо? Не хочу больше никого сегодня видеть. — А как же приём в честь капитана? — Думаю, поесть все смогут и без нас. — Хорошо, мама. Они не были единственными, кто решил насладиться видом солнца, скользящего над самой поверхностью воды. Казалось, на палубы, кутаясь, кто во что, высыпала добрая треть, если не половина пассажиров, теперь почему-то совершенно не пугавшаяся морозного воздуха. Всех, должно быть, согревала красота вечера — океан был словно пруд, совершенно безмолвен и тих. В нём, будто в зеркале, отражалась вся высота небосвода, высвеченного последними лучами уходящего дня. — Как будто по воде рассыпали персики и абрикосы, — заметил кто-то сентиментально, и с ним сложно было не согласиться. Потому что всё светилось мягким теплом. А закатное солнце, преломляясь, блестело в оконных стёклах. Это был один из тех вечеров, когда сама жизнь наслаждалась чудесами природы. Стейси с матерью молча и неспешно шли по променаду. Милдред, чуть дрожа от холода, старательно прятала шею и озябшие руки в манто, но не прерывала прогулку, опасаясь нарушить то хрупкое единение, которое впервые за долгое время возникло между ней и дочерью, с детским любопытством смотрящей по сторонам. В той же тишине они спустились в каюту Милдред, когда темнеющая часть неба вспыхнула первыми зажёгшимися звёздами, а над водой поднялась едва заметная белёсая дымка. Стюардесса принесла им ужин. Тереза помогла миссис Монтгомери переодеться, потому как та больше не собиралась выходить из комнаты, а после ушла раскладывать оставшиеся вещи Стейси, хотя и очень надеялась попасть на вечерний концерт музыкантов. Стейси тоже не хотела долго засиживаться, но, согретая горячим чаем и материнской мягкостью, осталась ещё на несколько часов. Устроившись на кровати Милдред и скинув туфли, она взялась за чтение какого-то романа, на название которого даже не взглянула. И время полетело совершенно незаметно… Было уже за полночь, когда она, начиная дремать над особенно тоскливой частью книги, подумала о том, что новый день должен быть лучше предыдущего. И, может, мама всё-таки справится с собой, сдержит неосторожно данное обещание и позволит ей быть счастливой. Или хотя бы постарается. Стейси хотела в это верить. Когда она заметила, что Милдред уснула в кресле, то поняла, что ей и самой пора было идти спать. Часы уже показывали двадцать минут первого. Пятнадцатое апреля тысяча девятьсот двенадцатого года начиналось удивительно безмятежно. В дверь встревоженно постучали.