Коснуться дна

      Трансатлантический рейс первого послевоенного пассажирского лайнера, построенного на верфи «Харленд энд Вулф», начался, как и было запланировано, в середине мая тысяча девятьсот девятнадцатого года. Событие это не вызвало практически никакого отклика в прессе, разве что ежедневная газета Белфаста выделила одну из колонок на пожелание хорошего плавания всем, ступившим на борт, и выражение надежды, что уж в этот раз всё пройдёт гладко.       Новый корабль, конечно, не шёл ни в какое сравнение с «Титаником» — ни размеры, ни роскошь не соответствовали слишком высоко поднятой планке, от которой, впрочем, теперь не было совершенно никакого толку. «Титаник» лежал где-то на дне океана, такой же призрачный, как и координаты места его гибели.       С нынешним кораблём его объединял разве что один факт — в строительстве принимал участие Томас Эндрюс. Он же, будучи пассажиром, был и неофициальным представителем верфи. Неофициальность такого положения, впрочем, нисколько не повлияла на то, что Том ни на день не расставался с рабочими заметками и пропадал в технических помещениях. Разве что теперь выделял для этого определённые часы. Потому что Стейси, решившую плыть вместе с ним, чтобы навестить в Америке маму, явно бы не устроило совсем уж неконтролируемое рвение к работе.       И всё же, большую половину дня Стейси проводила либо одна, либо в обществе пассажиров, то и дело интересовавшихся, куда после завтрака так стремительно уходил её муж. Она не знала ответа на этот вопрос, но и не думала обижаться на Томаса. В конце концов, он сразу предупредил, что туристическим это плавание точно не будет. По крайней мере, для него. Стейси же была предоставлена сама себе.       Погода радовала, и вместо того, чтобы сидеть в каюте, Стейси частенько выходила на палубу подышать свежим океанским воздухом. Тем более, что на шезлонгах можно было уютно устроиться с книгой в руках, дав понять другим дамам, что разговоры для неё пока неинтересны.       — Скучаешь? — прервав разворачивающиеся в романе события в момент явной эмоциональной кульминации, спросил Томас, неожиданно подсев рядом и заглянув через плечо в текст. — «Я присоединил свой крик к крику Кристины. Рауль, всё ещё на коленях, продолжал молиться»… Что это ты читаешь?       — «Призрак Оперы».       — Про призраков? — улыбнулся Том, быстро и заинтересованно пробегая взглядом по следующим строчкам.       — Скорее про оперу, — закрыв книгу, усмехнулась Стейси, глядя на него с неменьшей заинтересованностью и ожиданием. — Пожалуйста, скажи мне, что на сегодня ты уже закончил.       Томас виновато поджал губы и отрицательно помотал головой.       — На самом деле, я просто проходил мимо. Но увидел тебя и решил, что дела никуда не убегут.       — А я, думаешь, убегу? — склонив голову к плечу, лукаво сощурилась она. И Томас, не сдержав смех, снова замотал подбородком.       — Нет. Некуда. С корабля ты точно никуда не денешься, — взяв её за руку и мягко погладив большим пальцем ладонь, отозвался он. И вдруг, оглянувшись по сторонам, настойчиво потянул Стейси за собой, прося подняться. — Пойдём-ка со мной, милая.       — Куда?       — Очень далеко, — растягивая слова, улыбнулся Томас и перехватил ладонь Стейси поудобнее, переплетая свои пальцы с её.       Леера, блестевшие на солнце, вселяли в Стейси теперь куда меньший ужас, чем семь лет назад, но трепет от этого, однако, не сходил на нет. Она бы по-прежнему ни за что не решилась отважно выглянуть за борт, чтобы посмотреть, как корпус корабля разрезает волны. Но Томас, сразу почувствовав разлившееся в ней волнение, решил не подходить слишком близко к краю.       Ему это было и не нужно. Остановившись и удостоверившись, что Стейси чувствовала себя более или менее комфортно, он поднял голову к небу и глубоко вздохнул.       — Ну что, миссис Эндрюс, — начал Том, и Стейси вздрогнула от неожиданности. Он никогда не называл её столь официально. Зато улыбался сейчас весьма довольно, видимо, давно что-то придумав, — скажите мне, на что похоже это облако?       И кивком головы указал куда-то вверх. Стейси, изумлённо моргнув, непонимающе повела плечами. Но, задумавшись, даже не подняла глаза к небу. Лишь чуть нахмурилась и закусила губу, а потом неуверенно ответила:       — Кажется, в первый день нашего знакомства, при похожих обстоятельствах, я сказала что-то про дольку луны.       — Ты всё ещё помнишь, что тогда ответила? — удивился Том, внимательно разглядывая пушистые облака, сейчас напоминавшие что угодно, но только не луну.       — Я очень хорошо помню, что ответил ты. Не каждый может сравнить облако с какой-то линейкой.       — Линейкой? — он вскинул брови и вдруг задумчиво нахмурился. — Ты, наверное, имеешь в виду транспортир.       Стейси, не скрывая усмешку, закатила глаза, уже ничуть не удивляясь такой дотошности.       — Я что, тогда так и сказал — про транспортир?       — Да, Том, — прижавшись щекой к его плечу, кивнула она, тихонько и отчего-то счастливо вздохнув.       Томас же, сконфуженно потерев ладонью лоб, только раздосадовано помотал подбородком, будто недовольный сам собой. Стейси пришлось успокаивающе погладить его по спине, прежде чем получить короткий поцелуй в висок.       — М-да, романтики во мне не было ни капли.       — Была. Просто, наверное, ты связывал её только с кораблями.       — Почему я слышу в твоём голосе ревность?       Стейси хмыкнула себе под нос.       — Потому что любовь к кораблям у тебя так никуда и не делась. И мне приходится делить тебя с ними.       — Это моя работа, — осторожно возразил Томас, заглядывая ей в глаза, чтобы убедиться, что в них не отражалось никаких серьезных переживаний. Но Стейси была совершенно спокойна, только смотрела в ответ чуть задумчиво.       — Знаю, — она приподняла уголки губ. — Сразу знала. Но почему-то не думала, что ты и в этот раз будешь пропадать так часто и долго.       — Стейси…       — Я тебя ни в чём не упрекаю, — замотав головой, поспешила объясниться она, чтобы успокоить появившуюся в его взгляде смутную тревогу.       — Хочешь, я сегодня больше ни на шаг от тебя не отойду?       — А как же работа? — неуверенно спросила Стейси.       — Всё это терпит. А у меня есть ещё одна, самая главная работа — быть твоим мужем. Так хочешь?       — Хочу. Конечно, хочу, Том, — не скрывая радость, воскликнула она и, приподнявшись на носках, совершенно не смущаясь проходящих мимо пассажиров, поцеловала его в щёку. Так близко к губам, но… Эта недосказанность будоражила посильнее любого откровения.       Остаток дня, впрочем, пролетел так стремительно, что Стейси даже не успела толком понять, когда солнце, блеснув последними лучами, скрылось за горизонтом, хотя, казалось бы, ещё не так давно оно висело высоко в зените. Но вот уже начал подходить к концу ужин. Некоторые мужчины, не наговорившись за день, предпочли сменить обеденный салон на курительную комнату, где можно было отдохнуть часок-другой, избавив дам от скучных обсуждений. Остальные же потихоньку расходились кто куда.       Стейси, покинув столик, желала хорошей ночи знакомым дамам, внимательно прислушиваясь к тому, о чём говорил Томас с другими мужчинами. Они приглашали его присоединиться к ним, планировавшим обсудить ситуацию на фондовом рынке Америки и бог знает какие ещё важные вопросы, упрекая категорически отказывавшегося Тома в чрезмерной погружённости в семейный быт.       — Вы так пропустите все новости, мистер Эндрюс!       Но Том лишь вежливо улыбнулся на это замечание и поспешил попрощаться. А потом предложил Стейси локоть, уводя её в сторону каюты.       — Может быть, тебе всё же надо было остаться? — осторожно спросила Стейси, когда они очутились в длинном коридоре со множеством поворотов и дверей.       — Зачем? Ничего нового я там не услышу.       — Ты мог бы отдохнуть.       — От чего? — хмыкнул в ответ Томас.       — Просто отдохнуть. Побыть без меня, поговорить…       — Вот именно, милая, — перебил он, накрыв её ладонь, нервно теребившую складку ткани на его рукаве, своими пальцами. — Без тебя. А я обещал, что сегодня мы проведём вместе весь день. Было такое?       — Но, Том, со стороны это выглядит так, будто я тебя никуда не отпускаю.       — Скорее наоборот. Словно я тебе и шагу не даю ступить, — он усмехнулся и, остановившись у нужной каюты, вытащил из кармана маленький ключ. А потом, отворив дверь, пропустил Стейси внутрь и быстро нашёл ладонью выключатель, чтобы зажечь свет. — Если бы хотел, я бы остался. А я не хотел. Так что ни о чём не переживай.       Стейси, вздохнув, только покачала головой. Ей, разумеется, не хотелось, чтобы Томас куда-то уходил. И всё же иногда она думала, что они совершенно разучились проводить свободное время не вместе. Тома, казалось, это совсем не смущало.       — Я не понимаю, что тебя беспокоит, — признался он, сняв пиджак, пока она пыталась разобраться с заколками, запутавшимися в волосах. — Что плохого в том, чтобы просто быть вместе? Тем более, что последние месяцы я только и делал, что работал. Или, — он вскинул брови и взглянул на неё очень хитро, — это тебе хочется побыть одной?       — Глупость какая, — фыркнула Стейси.       — Вот-вот! — развязав узел галстука, согласился Томас. — Я о том и говорю. Всё это такая глупость, родная, что не стоит и минуты твоих размышлений. А теперь давай-ка я лучше помогу тебе с платьем.       Однако он не спешил подходить. А перед этим и вовсе потратил несколько мгновений, чтобы расстегнуть манжеты белоснежной рубашки и закатать рукава до самых локтей. Но было что-то в его взгляде, что заставило Стейси, нетерпеливо наблюдавшую за каждым его действием в отражении зеркала, покорно застыть на месте. И ожидание, пожалуй, стоило того.       Сперва его пальцы, чуть шершавые из-за постоянной работы с бумагами, неспешно коснулись её шеи. Затем пробежались по кромке платья, вызвав мурашки по всему телу… И вдруг замерли. Томас сосредоточенно нахмурился и шумно выдохнул.       — Что? — тихо спросила Стейси. — Что-то случилось?       — Нет, — он помотал головой.       — Тогда… Поможешь мне?       — Стейси, я тут подумал…       Она обернулась через плечо, взглянув на Тома из-под полуопущенных ресниц, и он, сглотнув, затих, забыв, что, собственно, хотел сказать.       — Какая же ты у меня красивая, — прошептал он вместо этого, зачарованно протянув ладонь к её лицу. Потом подцепил прядку волос, вившуюся от виска, и медленно отвёл в сторону, осторожно поглаживая костяшками пальцев скулу.       Стейси подалась вперёд, навстречу этому прикосновению, и сама прижалась щекой к его тёплой ладони. Сердце почему-то заколотилось немного быстрее.       — Том, — прошептала она, прежде чем он поцеловал её так, что все мысли тут же вылетели из головы, а тело стало ватным и податливым. Его руки скользнули по её плечам, зарылись в волосы, путая пряди, и Стейси, тихо выдохнув ему в губы, едва не потеряла равновесие. Но Томас её держал, прижимал к себе всё крепче и увереннее, пока она, вцепившись в воротник его рубашки пальцами, не находила сил, чтобы разорвать поцелуй.       А он тем временем всё тянул её к кровати, чтобы, мягко опустив на покрывало, нависнуть сверху. Его губы спустились ниже, к её подбородку, очертили линию челюсти и, наконец, прикоснулись жарким поцелуем к шее. Стейси, на мгновение широко распахнув глаза, тут же прижала ладонь ко рту, глуша готовящиеся сорваться с губ тихие стоны.       — Не надо, — пробормотал он хрипло, чуть отстранившись, чтобы, убрав её ладонь, переплести с ней пальцы. — Какие у тебя холодные руки.       — Том…       Он коснулся её ладони губами. Горячие, сильные прикосновения отозвались дрожью во всём теле, и Стейси, всхлипнув, требовательно потянула его обратно, поцеловав уже сама, пытаясь справиться свободной рукой с мелкими, неподдающимися пуговицами рубашки.       — Не получается, — хмурясь, пожаловалась она, разорвав поцелуй. И губы Томаса, не прерываясь, заскользили ниже, к её плечу, с которого он уже успел стянуть рукав. — Том, пожалуйста…       — Мистер Эндрюс! — кто-то громко заколотил в дверь. — Мистер Эндрюс, в камбузе что-то случилось с вентиляцией!       Томас вздрогнул и, глухо выдохнув, обернулся на дверь, будто опасаясь, что она тут же распахнётся. Но через миг, недовольно помотав головой, снова взглянул на Стейси. Ему опять нужно было куда-то идти… Но её глаза блестели в свете ламп, губы припухли и горели от поцелуев, а сама она смотрела так, что мурашки забегали по спине…       — К чёрту всё, — прошептал Том, вновь припав к её горячим губам, увереннее и быстрее расправляясь с платьем и путавшимися под пальцами шёлковыми лентами. И плевать было на повторившийся стук, на вентиляцию, которая вполне могла подождать до утра. Потому что Стейси выгибалась в его руках и тихо стонала, когда его ладони, а следом за ними и губы, спускались всё ниже — от трепетно подрагивающей груди к талии, бёдрам…       Она была его. Только его и ничья больше.       И пылала она от его прикосновений. Сходила с ума и всхлипывала, едва успевая хватать ртом воздух. Зарывалась пальцами в волосы, цеплялась за шею, гладила по щекам и что-то жарко и бессвязно шептала в ухо, подстраиваясь под каждое движение.       И вот уже он сам бормотал её имя, чувствуя испарину, выступившую на спине. Слушал стоны, ставшие куда громче и бесконтрольнее… А кожа пульсировала от каждого прикосновения, будто на ней оставляли невидимые ожоги.       Унисон движений довольно быстро сменился хаосом. Воздуха не хватало, а эмоции и бившие через край чувства — сокрушительные, жаркие — приносили такое неистовое наслаждение, что ещё немного, и стало бы больно.       Но кровь звенела в висках, пульсировала и кипела в венах, а Томас вслушивался лишь в прерывистое дыхание Стейси, буквально чувствуя кожей, как быстро-быстро билось под рёбрами её сердце. Будто это было его собственное. Будто им хватило бы одного на двоих.       И когда Стейси, забившись в его руках, в изнеможении откинулась на подушки, почти потеряв связь с реальностью, ощущая только звон в ушах и колотившееся в горле сердце, он, снова хрипло выдохнув её имя, прижался взмокшим лбом к её лбу.       — Боже мой… — пытаясь выровнять дыхание, пробормотал он. — Как же я тебя люблю. Маленькая моя…       Его губы мягко коснулись её виска. Стейси, слабо улыбнувшись, позволила Тому опустить голову себе на плечо, едва найдя силы, чтобы нежно гладить его влажные волосы, вьющиеся теперь куда сильнее обычного, и пропускать их сквозь пальцы.       — Я тоже люблю тебя, — прошептала она устало. — Очень-очень люблю.       Прошло ещё немало времени, прежде чем они погасили свет.       Том, устроившись под одеялом, давно уже согретым теплом их тел, уснул первый, когда они затихли в объятиях друг друга. Стейси, безуспешно вглядывавшаяся в полумрак, поняла это по его размеренному, тихому дыханию, щекотавшему её шею.       Он спал, подложив одну ладонь себе под щёку, словно ребёнок. Вторую же пристроил на плече Стейси, которая всё никак не могла сомкнуть глаза. И лишь вновь и вновь перебирала его волосы, то и дело гладя скулы и высокий лоб. Она чувствовала, как от её прикосновений подрагивали его ресницы. Ощущала под пальцами тонкие полоски морщинок, почти незаметные, когда Томас, расслабляясь, переставал хмурить брови.       Она любила его. Любила так сильно, что порой не находила слов, достаточных, чтобы говорить ему об этом. Поэтому просто надеялась, что Том и без того всё прекрасно знал. Чувствовал уж точно.       И прежде чем сползти по подушкам пониже, прижаться к его груди и слушать глубокое дыхание, Стейси, не сдержавшись, осторожно, чтобы не разбудить, поцеловала его в нос. Том, чуть поморщившись, судорожно вздохнул. А потом крепко обнял её сквозь сон и снова спокойно засопел.

***

      Домой, в Белфаст, они вернулись только через месяц. Будь воля Милдред, она бы и вовсе не отпускала их ещё очень и очень долго, настаивая на том, что и без того виделась с дочерью непозволительно редко. Но работа требовала скорейшего возвращения Томаса на верфь. А оставлять Стейси одну, пусть даже и на попечении матери, он, разумеется, не собирался.       Но после второго перенесённого за такой короткий срок плавания Стейси чувствовала себя неважно. Том грешил на продольную качку, потому что слышал, как другие пассажиры тихо жаловались друг другу на морскую болезнь. А океан и правда был неспокоен. Поэтому удивляться не приходилось.       Сам Том ощущал себя прекрасно. И лишь с завидной стабильностью задерживался по вечерам на верфи, почти не обращая внимание на звонко и недовольно цокающие настольные часы, а ориентируясь во времени исключительно по солнцу, обманчиво долго не опускавшемуся за горизонт.       Стейси только гадала, будет ли так продолжаться всё лето и, если да, потребуется ли ей принимать какие-то решительные шаги, чтобы это пресекать. Но пока она молчала, дав Томасу возможность разобраться с отчётами. Сама же целыми днями возилась в саду, найдя себе занятие в выращивании цветов. Горничная помогала с тяжёлыми лейками, и единственной сложностью было томительное ожидание начала цветения.       Томас наблюдал за этим резко появившимся порывом с недоумением, но лишь пожимал плечами и то и дело привозил из города какие-нибудь новые саженцы или семена. Ему не нравилось только одно — под вечер после всех хлопот Стейси уставала слишком сильно. А бывало, ходила без причины задумчивая, словно бы прислушиваясь к себе. Но на все его вопросы она лишь мягко улыбалась.       Впрочем, спокойнее от этого ему почти не становилось. Первое время Том и не обращал ни на что внимание, ведь внешне ничего не поменялось. Но потом начал неосознанно подмечать то, что с каждым днём тревожило его всё сильнее.       — А кофе может испортиться? — спросила как-то утром Стейси, чуть морща нос и будто стараясь отстраниться от запаха, зависшего в воздухе.       — Испортиться? — переспросил он недоумённо, отложив газету в сторону.       — Да, пахнет как-то неприятно… И вкус странный.       Том, взяв её кружку, принюхался, но не почувствовал ничего необычного.       — Если тебе не нравится, не пей, — посоветовал он. И нахмурился. — Ты себя хорошо чувствуешь?       — Да, вполне, — несколько поспешно кивнула она и отодвинула от себя нетронутую тарелку с завтраком. — Просто кофе…       — Я не про кофе. У тебя ничего не болит?       — О чём ты? — теперь пришла её очередь хмуриться. — Почему у меня должно что-то болеть?       Но тогда Том не смог сказать ничего хоть сколько-нибудь толкового. А потом ходил и нервничал, накручивая сам себя. И всё присматривался — пристально, с недоверием. Только вот завести разговор никак не решался. Потому что боялся, что озвученные подозрения окажутся правдой и обретут вполне материальное воплощение.       Со Стейси явно было что-то не так. Она быстро утомлялась, маялась то от духоты, то от холода, а когда Томас осторожно пытался свести поцелуи перед сном к близости, всячески этого избегала, жалуясь на усталость.       Более всего это напоминало стремительно развивающееся малокровие, но Том думал и о чём-то посерьёзнее, однако, не собирался ставить диагноз. А Стейси отказывалась вызывать врача. Будто Томасу и без того не хватало причин для беспокойства.       Он отчётливо понимал лишь одно — после «Титаника», после пережитой потери ребёнка потерять ещё и Стейси было бы выше его сил. А не думать о самом страшном он попросту не мог. Но её своими мыслями не пугал.       Задерживаться на работе Том со временем перестал. А порой и вовсе выкраивал минуты, чтобы закончить со всеми делами пораньше и сразу же поехать домой. Он знал, что это радовало Стейси. И оставлял все заметки о кораблях в кабинете на верфи, а не тащил их с собой, предпочитая проводить вечера за каким-нибудь другим занятием.       В тот день Томас тоже освободился раньше. Однако его ждал сюрприз. И не сказать, чтобы слишком приятный.       Он увидел уходящего доктора ещё издалека, даже не подъехав к дому. По-хорошему, нужно было его догнать и расспросить обо всём, но Том, слишком взволнованный, лишь проводил его, скрывшегося за поворотом, настороженным взглядом. А потом со всех ног поспешил в дом.       В том, что доктор приходил к именно к ним, у него не было сомнений.       Он распахнул входную дверь так резко, что горничная, прибиравшаяся в коридоре, испуганно вскрикнула, явно не рассчитывая на такое появление мистера Эндрюса. Том же, быстро извинившись, без раздумий прошёл прямиком в гостиную.       Стейси действительно была там — сидела у раскрытого окна, чуть бледная и задумчивая. И какая-то… Грустная. Том успел заметить это, когда она порывисто обернулась, услышав его тяжёлые шаги.       — Ты сегодня рано, — по её лицу скользнуло удивление, а следом за ним и лёгкий, необъяснимый испуг. — Что-то случилось?       Но Том не ответил. Только мотнул подбородком и, закрыв двери в комнату, требовательно впился потемневшими глазами в неё, сжавшуюся под этим взглядом.       — У тебя что-то болит? — спросил он в который раз, уже сам устав от бесконечного повторения этого вопроса. Но что было делать, если добиться от Стейси чего-то понятного он никак не мог?       — Нет, Том, всё в порядке.       — Зачем тогда нужен был врач? — она промолчала, отведя глаза, и он нахмурился, подойдя ближе. — Стейси, зачем ты звала врача? Тебе плохо?       Она отрицательно покачала головой. Но Томасу этого было чертовски мало.       — Мне что, самому к нему пойти и всё узнать? — раздражаясь, настойчиво уточнил он.       — Нет. Это просто врач. Ничего особенного…       — Сколько раз я предлагал его позвать? А что ты отвечала? — она поджала губы и, покраснев, нервно сглотнула. — Не ври мне, Стейси. Не надо. Ты ведь совсем не умеешь врать.       — Не ругайся, пожалуйста, — попросила она глухо, и Том, услышав, как задрожал её голос, сразу смягчился.       — Я не ругаюсь, — с губ сорвался тяжёлый вздох. — Я просто переживаю. Если с тобой что-то случится…       — Со мной всё будет хорошо! — неожиданно твёрдо и упрямо перебила Стейси, но нотки страха, зазвеневшие в её словах, от Томаса не укрылись.       — Будет? Значит, сейчас всё-таки что-то не так.       — Ты придираешься к словам. Со мной и сейчас всё хорошо.       — Но ты что-то недоговариваешь. Давай же, я жду, — нетерпеливо и вместе с тем встревоженно поторопил он. — Я имею право знать, Стейси.       В комнате зазвенела тишина. Было слышно, как часы на стене отсчитывали каждую секунду, как где-то в коридоре по-прежнему возилась с уборкой горничная. А напряжение, повисшее в воздухе, стало осязаемым и противно-вязким. Стейси зябко поёжилась и, поднявшись со стула, нетвёрдым шагом подошла к Тому.       — Давай присядем, — попросила она и, взяв его за руку, сама потянула к дивану.       Томас вздрогнул, но не стал сопротивляться. А в мыслях уже успела пролететь сотня разных вариантов того, что она собиралась ему сказать. И каждый последующий был хуже предыдущего.       Но Стейси по-прежнему молчала. Только перебирала его пальцы в своих ладонях, не поднимая глаза, а он чувствовал, как мелко дрожали её руки. И начинал нервничать ещё сильнее.       — Стейси…       — Я беременна, — чуть слышно пробормотала она сухими губами.       Том непонимающе моргнул.       — Что?       Стейси тяжело, вымученно вздохнула и подняла на него полный слёз взгляд.       — Я беременна, Томас.       Он нахмурился. Неверяще покачал головой и, отстранившись, резко отвернулся, до боли прикусив кулак.       — Том?       Стейси коснулась его плеча. А Тому стало страшно. Страшно отнюдь не за себя. Потому что отголоски прошлого пронеслись перед глазами — надрывно и болезненно. И оставалось только молить небеса, чтобы весь тот ужас — где они со Стейси не только потеряли ребёнка, но и сам Томас чуть не потерял Стейси — не повторился.       — Том… — вновь позвала она. — Что с тобой?       — Всё в порядке, — сипло отозвался он.       Стейси, отодвинувшись, прикрыла глаза и тяжело вздохнула. По её щекам неконтролируемо покатились слёзы, и Том, услышав, что её дыхание стало прерывистым и резким, поднял глаза.       — Ну что ты? — мягко зашептал он, ласково коснувшись её щёк ладонями, пытаясь стереть непрекращающийся поток слёз. — Милая… Не плачь.       — Я не хотела тебе говорить… — засипела она. — Я думала, если что-то опять случится, то лучше я сама… Я не хотела тебя расстраивать…       — Расстраивать? Боже мой, — Том нервно усмехнулся, и горячие слёзы стали ещё быстрее падать крупными каплями на его ладони. Он прижался губами к её пылающим щекам. — Ты меня не расстраиваешь. Ты меня с ума сводишь. Я ведь и не думал даже… Мечтать не смел… Стейси, у нас будет ребёнок!       — Но я так боюсь.       — Всё будет хорошо, — пришёл его черёд убеждать её в этом. — Ничего не бойся, ладно? Я с тобой. И мы со всем справимся. Веришь мне?       — Том, — жалобно протянула она и, рухнув в его объятия, прижалась так крепко, как только могла.       Удивительно, но первым, кому Том обо всём рассказал, оказался Джон. Не мама, тут же бескорыстно предложившая бы любую посильную помощь, не сестра, которая могла бы дать дельный совет, а заодно убедить не слишком-то усердствовать с заботой. Нет, первым был Джон, в последнее время слишком занятый своей политической карьерой и метивший ни много ни мало в парламент Северной Ирландии. А потому застать его дома было практически невозможно. Но Томас сумел.       — И когда она должна родить? — дымя сигарой, спросил Джон, после того, как, отужинав, они заперлись в его рабочем кабинете.       — Должно быть, в феврале. Ещё так долго.       — А ты куда-то торопишься? Да и потом, поверь, как только она начнёт проявлять ежедневные капризы, тебе будет совсем некогда следить за временем. Будешь только едва успевать выполнить один, как появится второй, за ним третий…       Том несогласно помотал головой.       — Не веришь? — усмехнулся Джон. — Ну да ладно, посмотрим, что там будет. А вообще… Февраль, да? Считай, сделал себе подарок на день рождения.       — Если всё будет хорошо, то и на все следующие дни рождения тоже, — чуть нервно хмыкнул в ответ Том.       — Кончай паниковать, Томми. Из вас двоих хоть кто-то должен держать голову холодной. И лучше, если это будешь ты.       — Я уже об этом думал.       — Лучше скажи мне, о чём ещё ты не успел подумать, — Том что-то невнятно промычал. Джон закатил глаза. — Рассказал маме?       Том поднял брови.       — Ещё не время.       — Боишься?       — Ты же знаешь маму, Джон, — вздох Тома был каким-то обречённым. — Как только она узнает, тут же начнёт душить Стейси заботой. А я и сам вполне могу с этим переборщить. Она и без того обижается, что я прошу её больше не работать в саду.       — Это не повод, чтобы не рассказывать родителям. Матери Стейси ты, должно быть, уже телеграфировал.       Том закачал головой и, улыбнувшись, доверительно сообщил:       — Ты узнал первым.       — Неожиданно. Но приятно, — довольно сощурившись, Джон стряхнул пепел с сигары и, отложив её в сторону, протянул Томасу открытую ладонь. — Я рад за тебя, Томми. Правда рад. За вас обоих, так Стейси и передай. И пусть не переживает понапрасну. Ей нельзя. Да и тебе тоже.       Том это знал. Он старался быть увереннее. Старался не показывать Стейси, как сильно волновался всякий раз, уходя на работу. Как первое время вздрагивал от каждого звонка телефона, будто это обязательно должны были позвонить из дома.       А сам в это же время пытался окружить Стейси мягким теплом и уютом. И пусть Джон говорил что-то про капризы, ни одного такого Том так и не дождался. Если Стейси было что-то нужно — она просто спокойно просила. И Томас делал. Если не мог сделать сразу — терпеливо ждала. Бывало, правда, что она теряла интерес к уже выполненной просьбе, но разве можно было считать это капризом? Том так не думал.       Зато часто просыпался по ночам, потому что режим сна у Стейси напрочь сбился. И хотя она старалась не будить Тома, он всё равно нет-нет да открывал глаза, потревоженный её попытками быть потише или осторожно включить какую-нибудь лампу в дальнем углу спальни. Можно было, конечно, уйти на диван в кабинете, но… Том мужественно терпел.       — Разбудила, да? — тихо спрашивала Стейси, когда он поднимался на постели, сонно зевая, а она, например, пыталась открыть окно, чтобы наполнить комнату прохладным ночным воздухом.       — Сам проснулся, — лукавил Том, будто просыпаться в три часа ночи для него было в порядке вещей.       — Знаешь, я тут подумала…       Думалось по ночам ей особенно хорошо. Особенно о важных вещах. Вроде того, стоило ли уже начинать придумывать ребёнку имя. Или звать ли Милдред в гости. На последнем вопросе Том, обратно задрёмывавший под её мягкое бормотание, обычно вздрагивал, живо представляя себе, как ревниво будут вести себя их матери.       Милдред можно было понять — общение одними лишь телеграммами совершенно не могло заменить эмоций от встречи со своим ребёнком, путь этот ребёнок тоже вот-вот должен был стать родителем. Миссис Эндрюс же… Узнав о том, что в скором времени их и без того немаленькая семья станет больше, мать Томаса, казалось, была готова переехать в Белфаст. Благо, от такого отчаянного шага её быстро удалось отговорить. Не без вмешательства Джона.       А Милдред всё же приехала. Пока что одна, без мистера Джейкобса, который обещал добраться до Ирландии ближе к зиме.       Томас, с одной стороны, был этому всё-таки рад. Стейси теперь не скучала в одиночестве и, в крайнем случае, всегда была под присмотром. С другой стороны, к присутствию кого-то постороннего в доме привыкнуть было непросто. Особенно когда делить с кем-либо жену совершенно не хотелось.       Но и Милдред старалась не особо наседать, потому что всё понимала. И когда у Томаса выдавался выходной, она деликатно выезжала на прогулку в сопровождении горничной, чтобы не мешать.       Одним таким утром, когда спешить было совершенно некуда, а ещё по-летнему яркое сентябрьское солнце уже вовсю светило в окна, Стейси проснулась от того, что не смогла повернуться. Том спал, уткнувшись носом ей в живот, осторожно обняв и спихнув одеяло на пол. В его руках было тепло, даже жарко, и Стейси совсем не удивилась, что не замёрзла.       — Милый, — позвала она тихо и, улыбнувшись, погладила его по голове. Томас в ответ что-то глухо пробормотал. — Том, я встать хочу.       — Спи, — зевнул он. — Ты опять полночи крутилась, так что спи.       — Мне… надо встать, — поджав губы, нехотя призналась Стейси, и Том, разочарованно вздохнув, убрал руки, потерев кулаками глаза.       — И почему такое случается всякий раз, как только у меня выходной?       — Ты можешь ещё полежать, если хочешь.       — Не буду этим пренебрегать, — блаженно улыбнувшись, Томас перелёг на подушку и прижался к ней щекой. — И куда только делось одеяло?       Усмехнувшись, Стейси неловко слезла с постели и, подняв с пола одеяло, заботливо накрыла им Тома. А потом накинула на плечи халат, буквально кожей чувствуя, как Томас, приоткрыв один глаз, пристально за ней наблюдал.       — Том.       — М?       — Не подсматривай, — покачала головой она, и Томас послушно закрыл глаз, зарывшись лицом в подушку.       — Я и не подсматриваю. Я сплю, — раздалось глухо в ответ. — Хотя подсматривать имею полное право.       В голосе его звучала насмешка. Стейси и сама едва сдержала смех, услышав, как сквозь это бурчание Том снова зазевал.       — Спи, — повторила она, подоткнув ему одеяло.       Он согласно засопел.       Вообще, так бесполезно тратить выходной совершенно не хотелось. Но постель была слишком мягкой, а от подушки сладко пахло сиренью. Ещё и солнце грело своими лучами сквозь стекло. И лежать вот так, даже не шевелясь, было до невозможного приятно и спокойно…       — Ой!       Том резко поднял голову и, часто заморгав, повернулся на звук.       — Что «ой»? — спросил он хрипло, заметив, как Стейси замерла у двери, видимо, только собираясь выйти в коридор.       Она резко изменилась в лице. А потом, шумно вздохнув, прислонилась спиной к стене и прижала руку к животу.       — Том…       — Что с тобой? Стейси, тебе плохо?       — Подойди ко мне, — сказала она чуть слышно.       Томасу показалось, что сердце пропустило удар. И пока он пытался выпутаться из одеяла, перед глазами успело пронестись столько всего, что, Том ни капли не сомневался, на лице отразился настоящий ужас.       Ему даже почудилось, что он заметил отражение этих эмоций в зрачках Стейси, когда, вскочив, в два шага приблизился к ней, взволнованной и напуганной, пытаясь заглянуть в глаза.       — Что случилось, милая? — суетливо спросил он, схватив её за плечи. — Может, тебе надо лечь? Или позвать врача?..       — Всё хорошо, — она замотала подбородком. И вдруг попросила требовательно и торопливо. — Дай мне руку.       Томас, даже не задумавшись, протянул ей ладонь, готовый придержать Стейси под локоть. Или дать о себя опереться, чтобы довести до кровати. Да хоть взять на руки, если потребуется!       Но Стейси, аккуратно перехватив его запястье, перевернула ладонь так, как ей было нужно. А потом, накрыв сверху своими пальцами, прижала их руки к своему животу.       Том, так ничего и не поняв, нахмурился. А Стейси застыла, внимательно глядя на него, и, казалось, перестала дышать. Том нахмурился ещё сильнее, собираясь было возмутиться.       И вдруг почувствовал.       — Господи…       Глухой вздох вырвался из груди, когда ему в ладонь упёрлось что-то крохотное и хрупкое, а потом, шевельнувшись, снова куда-то исчезло.       — Ты чувствуешь? — чуть сжав его пальцы, спросила Стейси прерывистым шёпотом. Глаза её заблестели, и с затрепетавших ресниц едва не сорвались капли слёз, но она смогла их сдержать. Только улыбнулась широко и очень счастливо.       — Чувствую, — он шумно выдохнул от облегчения и, закрыв глаза, расслабил напряжённые плечи. — Как же ты меня напугала, родная.       — Прости… Я и сама испугалась, — виновато поморщившись, протянула она. — Но, кажется, так и должно быть, да?       — Да, — пробормотал Том, поцеловав её в лоб.       И вдруг опустился на колени, ощутив колючий ворс ковра через ткань пижамных штанов. А затем уткнулся носом Стейси в живот, щекоча кожу тёплым дыханием даже сквозь ночную сорочку.       — Никогда больше так не делай, — шепнул он ей. — А то я поседею раньше времени.       Стейси зарылась пальцами в его волосы.       — Ты уже и без того начал, — она нежно коснулась его подёрнувшихся сединой висков. — Вставай, Том.       Он поднял глаза и, поморщившись, не смог сдержать сорвавшегося с губ смешка.       — Сейчас, секунду. Нога не гнётся.       Стейси звонко прыснула. А потом рассмеялась. Том, старательно прятавший улыбку, с притворной обидой покачал головой.       — Ну и что в этом смешного?       — Не дуйся на меня.       — Не буду.

***

      Дилан Эндрюс родился ранним утром восьмого февраля двадцатого года, на следующий день после того, как Тому исполнилось сорок семь. И, пожалуй, в самом деле оказался лучшим подарком, какой даже представить себе было сложно. Эмоций в тот момент было столько, что они смешались в белый шум и успокоили, сменив на своём посту тревогу последних нескольких месяцев.       В общем-то, тот день Том запомнил очень хорошо. Помнил, что никогда так не боялся, помнил, что исходил кругами весь дом, потому что Милдред старательно отгоняла его от спальни, пока оттуда не послышался детский крик. А ещё помнил, как, взяв закутанного в простыни сына на руки, удивился, что тот был таким невесомо-лёгким.       Стейси потом говорила, что он пустил горькую мужскую слезу. Она даже прямо сказала — заплакал, и Том не собирался спорить. Так и было. Потому что Дилан смотрел на него глазами, в которых отражалась Вселенная, а Томасу казалось, что он держал в ладонях весь мир, сжавшийся до таких крохотных размеров.       — Здравствуй, — в ушах зазвенело и пришлось зажмуриться, чтобы хоть как-то сдержаться. С губ сорвался сиплый вздох. — Какой ты маленький…       — Дай мне его, — попросила устало Стейси и, приподнявшись на подушках, протянула к Тому дрожащие руки.       Томас, присев рядом, передал ей сына, аккуратно придерживая её, такую хрупкую и измученную, под локти.       — Спасибо тебе, — выдохнул он тихо. — За всё спасибо. Я люблю тебя.       — Я тоже тебя люблю.       — Посмотри на него, родная. Какой он…       — Знаю, — слабо улыбнулась Стейси, осторожно и пугливо коснувшись нежной щеки сына кончиком пальца. — Он наш, Том. Наш маленький мальчик.       Наш. Звучало очень тепло. Настолько, что сердце сжалось сладкой истомой, и Том побоялся вновь не сдержаться.       — У него твои глаза, — пробормотал он. Дилан, моргая редко и не фокусируя ни на чём взгляд, затих на руках Стейси. А потом вдруг зазевал и, кажется, уснул.       — Это ещё поменяется, — прошептала в ответ Стейси, глядя на него чуть пугливо, будто боясь хоть как-то навредить.       — Нет, я уже знаю, они будут как твои. Два океана.       Стейси, наконец, взглянула на Тома. Внимательно, пристально, но с заметной усталостью. У него по спине пробежали мурашки, и он покрепче обхватил руки Стейси своими, чтобы ей было легче держать Дилана.       — Тогда имя хорошо подходит. Ты ведь сам решил назвать его «сыном океана».       — И ни капли не жалею, — улыбнулся Том, коснувшись губами её виска. — Или тебе не нравится?       — Почему? Дилан — звучит красиво, — Стейси вдруг тихо усмехнулась. — Глаза, значит, мои. И твои уши.       Томас только хмыкнул.