Коснуться дна

      Она смотрела на него молча, и слёзы, собравшиеся в уголках глаз, уже готовились покатиться по её щекам. Только вот Стейси, не позволив им пролиться, зло стёрла их кулаками, прежде чем, покачав головой, подхватить подол юбки и поспешно выбежать в коридор.       Сердце дрогнуло у Томаса в груди, когда он, едва не запнувшись о ножку стола, бросился за ней следом, забыв и про Джона, и про то, что продолжал сжимать в руке бокал с алкоголем. Догнать, остановить и извиниться — это было всё, чего он сейчас хотел. Потому что Стейси никогда не должна была этого услышать. Потому что он прятал эти мысли очень глубоко внутри, не позволяя им вырваться, чтобы она вдруг не подумала, будто он в чём-то её винил.       — Стейси, подожди, — едва сумев поймать её за руку, выдохнул Том. И попытался развернуть её к себе лицом, до дрожи боясь взглянуть в полнящиеся обидой и слезами бездонные глаза.       — Не трогай меня.       — Стейси…       — Не трогай меня, Том! Отпусти меня! Я видеть тебя не могу.       Казалось, ещё никогда на её лице не было столько горечи и боли. Но пальцы Томас всё же не разжал. Даже когда слёзы в конце концов сорвались с её ресниц, упав острыми каплями на резко вздымающуюся грудь.       — Прости меня, Стейси. Прошу тебя, давай поговорим.       — Зачем? Я услышала достаточно! — надрывно всхлипнув, Стейси дёрнулась в его руках. — Как ты мог? Как ты только мог такое сказать? Как мог подумать?! После всего, что мы пережили…       — А что ещё мне думать? Что я сломал тебе жизнь вообще без какой-либо на то причины? Так, что ли, лучше?       — С чего ты вообще взял, что виноват? Это я потеряла ребёнка! Я не уберегла!       — Мы. Мы потеряли ребёнка, Стейси. Он был и мой тоже, — произносить это было невыносимо больно. Томасу показалось, что-то то засвербело у него в горле, стоило лишь словам сорваться с языка.       — Да, ты прав, Том. Конечно, прав, — она перевела дыхание и постаралась скрыть рыдания, но те ещё рвались наружу, не давая нормально дышать. Жилки на её шее судорожно напрягались, а губы мелко задрожали. — Но в твоей жизни и так было слишком много смерти.       Он опешил. А Стейси отвернулась и зажмурилась, позволив новым слезам вырваться из уголков глаз. Больше у неё не было сил, чтобы пытаться их остановить.       — Милая… — Томас вновь попытался притянуть её к себе, но Стейси с неожиданной силой упёрлась ладонями в его грудь, чуть ли не отталкивая и больше не поднимая на него взгляд.       — Я не смогла дать жизнь ребёнку… — прошептала она. — Не смогла дать настоящую жизнь тебе. Зачем я вообще тебе нужна, если даже родить не могу?       — Зачем? Зачем?! — стакан, который Том всё это время сжимал в руке, полетел в стену, разлетевшись на сотни мелких осколков. Но успокоение не пришло, а злость, напротив, накатывала всё сильнее, и Томас едва не зарычал от ярости, разрывавшей его изнутри. — Потому что ты — моя жена, Стейси! Понимаешь? Жена!       Она вздрогнула и, обняв себя руками, попятилась назад.       — Ты не смеешь так говорить, — выдохнув сквозь зубы, сказал он и перехватил её запястье, притягивая за руку обратно к себе, чтобы через миг со всей силы встряхнуть Стейси за плечи. — Ты просто не можешь так со мной поступать!       — Как поступать? Говорить тебе правду? Ты первый начал, Томас! — она попыталась вырваться, но он лишь усилил хватку, до боли сжимая пальцы, и на её лице промелькнуло раздражение, но быстро угасло, сменившись тоской. — Ты сказал, что тебе здесь не место… Ты произнёс очень страшные слова… Я понимаю, тебе тяжело. Я прекрасно тебя понимаю… Я мечтала слишком много, и ты, наверное, тоже, но теперь… Всё разбилось, Том. Быть может, тебе следует развестись со мной. Может, какая-нибудь другая женщина сможет сделать тебя счастливым… А я только всё порчу!       От неожиданности Эндрюс разжал пальцы. Сердце подпрыгнуло к горлу, перекрыв воздух. Он будто снова оказался посреди льдистых вод Атлантики, но на сей раз совершенно один. И без шанса на спасение.       — Замолчи, — угрожающе прошипел он, не замечая, как дрожь пронзила всё тело.       — Может, она, наконец, сможет родить тебе ребёнка, а не будет мучить…       — Как ты вообще можешь предлагать мне такое?! — взорвался он. — Я люблю тебя! Только тебя. А ты… Ты…       — Что — я? — она всплеснула руками. — Мне больно смотреть, как ты угасаешь. Я… я не могу больше это видеть. Прошу, Том, позволь мне оставить тебя. Иначе я не это не переживу.       — Так ты всё решила? — стальные нотки прозвучали в его пугающе спокойном голосе. Стейси подумала, что лучше бы он кричал. — Ты всё решила, но забыла поинтересоваться, что думаю об этом я. Почему же? Ты говоришь, что заботишься обо мне, что готова чуть ли не пожертвовать собой ради моего счастья! Но здесь я вижу чистой воды эгоизм. Может, именно свои переживания ты перекладываешь на меня, м? Быть может, я тебе просто-напросто наскучил? Надоел? Разочаровалась, да? Жалеешь, что встретилась со мной?       Но она молчала и испуганно смотрела на него широко распахнутыми глазами и мелко тряслась, не решаясь отойти ни на шаг. Слёз больше не было. Томас приблизился к ней и чуть наклонился, чтобы заглянуть в её глаза.       — Отвечай мне!       В ответ она вскинула руку, и Тому на миг показалось, что щёку сейчас обожжёт резкой пощёчиной, но Стейси лишь что было силы ударила его в грудь, отталкивая от себя, и сама отступила назад, в испуге прижимаясь спиной к стене и судорожно дыша.       — Ты жесток, — почти не размыкая губы, прошептала она.       — Нет, моя дорогая, — едва не выплюнул он. — Это ты жестока.       Осколки стекла жалобно захрустели под ногами, когда Том, невыносимо злясь и сжимая кулаки, не сказал больше ни слова и спешно прошёл дальше по коридору, свернув к своему кабинету и хлопнув дверью так, что, казалось, содрогнулся весь дом. Зажав рот рукой, чтобы рыдания не вырвались из горла неконтролируемым криком, Стейси, соскользнув вниз по стене, осела на пол. Но даже так ей ни дали ни минуты, чтобы успокоиться.       Потому что из гостиной вышел Джон, слышавший, разумеется, всё. Каждое слово, каждую злую фразу, которые не должен был слышать. Он и сам понимал это, глядя на притихшую Стейси с непривычным смятением и растерянностью.       — Я поеду, — сказал он тихо, будто для неё это сейчас имело хоть какое-то значение.       Стейси даже не кивнула, и Джон, вздохнув, решил, что и не смог бы ничего от неё добиться. А потому, обойдя осколки, пошёл к выходу, но в последний момент резко остановился.       — Знаешь, может ты и права. Хватит его мучить. Если хочешь, чтобы он был счастлив, просто отпусти.       И, кивнув напоследок, скрылся за входной дверью, уже не увидев, как Стейси, всё-таки горько разрыдавшись, прижалась щекой к холодному полу, не в силах уйти в спальню, и только царапала пальцами паркет, чувствуя режущие кожу мелкие крошки битого стекла.       Три следующих долгих дня в доме стояла звенящая тишина. Стейси не знала, когда Том уезжал на работу и во сколько возвращался назад. Лишь поздно вечером, подходя к его кабинету медленно и осторожно, чтобы не скрипнуть досками, видела тонкую полоску света, неизменно выглядывающую из-под двери. Войти к нему она попросту боялась.       Ночи Том проводил там же, на диване, мучаясь бессонницей и головной болью. А днём бродил по верфи мрачный и злой, едва удерживая себя от того, чтобы не сорваться на ни в чём не виноватых рабочих, и только стискивал зубы.       Того, что наговорила ему Стейси, с лихвой хватило, чтобы он лишился какого бы то ни было покоя. Никогда прежде он не чувствовал себя настолько покинутым. Притом самым дорогим человеком. Той, которую даже теперь без сомнений готов был называть своей, боясь, однако, что самой Стейси отныне это было не нужно.       Он любил её. Всё так же, как и годы назад, а порой казалось, что даже больше. Охладей их чувства, он, должно быть, не терзался бы так мучительно. Но, к сожалению или счастью, это было не так. И боль от этого была только сильнее.       Настолько, что, возвращаясь домой, внутри каждый раз что-то томительно переворачивалось, будто протестуя против самой мысли о том, чтобы переступить порог. И в конце концов Том не смог с собой бороться.       Так, на четвёртый день ссоры, приехав чуть раньше обычного и неловко потоптавшись у калитки, Томас не смог войти в дом. Вместо этого он, сбросив пиджак на перила лестницы, закатал рукава рубашки и с тяжёлым вздохом присел прямо на крыльцо, мало беспокоясь о том, что мог чем-то испачкать брюки. В воздухе стояла густая духота, от которой на коже мгновенно выступала испарина, стоило только выйти из какой-нибудь блаженной прохлады.       Это мог бы быть обычный безмятежный вечер, один из многих летних вечеров, которые он встретил за свою жизнь. Но вместо того, чтобы наслаждаться лёгким дуновением ветра, Том задыхался. И не знал, как вернуть всё назад. Здесь, на пороге собственного дома, ему хотя бы не надо было ни перед кем притворяться, когда лицо исказилось горьким выражением усталости. Если бы только можно было не думать ни о чём, он бы непременно воспользовался такой возможностью.       Прошло по меньшей мере два часа, прежде чем жара, исчезая вслед за прячущимся за горизонтом солнцем, сменилась довольно ощутимой свежестью. За это время Томас так и не сдвинулся с места. Лишь передёрнул плечами, когда стало немного зябко, и решил, что совсем засиделся, а ведь мог бы давно работать в кабинете. Всё лучше, чем бесцельно смотреть в пустоту открывавшегося глазам пейзажа. Но чуть слышный скрип за спиной раздался раньше, чем Том успел окончательно себя в этом убедить.       Ему едва хватило самообладания, чтобы не обернуться. Но он и без того знал, что это была Стейси. Будто чувствовал. Да и ветер принёс с собой совсем не летний запах сирени, только укрепив его уверенность в этой мысли.       А Стейси взволнованно замерла, так и не сделав ещё несколько шагов. Потому что увидела, как резко напряглась спина Тома. Потому что подумала, что он наверняка даже видеть её не хотел.       Подняв глаза к небу, чтобы не дать слезам вновь политься по щекам, она судорожно вздохнула и сжала в пальцах подол платья, пытаясь успокоиться. Но не могла.       Она ничего без него не могла.       Томас не отреагировал, когда Стейси, едва дыша, села рядом с ним, нарочно коснувшись коленом его ноги. Он не придвинулся. Но и не отстранился. Просто замер, уставившись тяжёлым взглядом в землю, будто Стейси здесь и не было.       Это больно резануло по сердцу. Однако не больнее тех ран, которые они уже нанесли друг другу.       — Том…       Он даже не повернул голову. Только упрямо дёрнул подбородком, как делал всегда, когда был не в духе.       — Том, пожалуйста…       Она ткнулась носом ему в плечо, дыша порывисто и шумно, кривя губы и не давая слезам скатиться на белоснежную ткань его рубашки. Кажется, её трясло. Но всё, чего хотелось — это просто согреться и спрятаться в его крепких руках. И больше никогда не отпускать из собственных объятий.       Что бы она тогда ни сказала, он был её. Только её и ничей больше.       Вздохнув и резко поднявшись на ноги, Томас совсем не ожидал, что Стейси тут же взволнованно схватится за его ладонь, заглядывая в глаза так преданно и испуганно, что сердце защемит тоской. А её холодные пальцы сжались на его руке лишь сильнее.       — Пожалуйста, не уходи! — сипло выдохнула она, и голос её почти сорвался на жалобный всхлип.       — Да никуда я не уйду, — ответил он тихо, покачав головой, и, протянув свободную руку, взял с перила пиджак, чтобы в следующую секунду заботливо укутать в него Стейси, так непредусмотрительно вышедшую на улицу в слишком лёгком платье. — Заболеешь.       — Том…       — Что? — сев обратно, утомлённо спросил он.       — Я должна тебе сказать…       — Только не опять, Стейси, — поморщившись, перебил Эндрюс. Меньше всего ему хотелось повторения их последнего разговора. — Не надо. Я уже услышал тебя и, поверь, мне этого хватило.       Всё внутри него заныло, заклокотало, полнясь воспоминаниями об обиде, сжигавшей душу. И Томас не знал, что делать. Он даже не решался повернуть к Стейси голову, не догадываясь, что тем самым терзал её куда сильнее.       Затихнув на мгновение, она вновь прислонилась к его плечу, на сей раз касаясь кончиком носа горячо пульсирующей венки на шее. Он смог только судорожно глотнуть ртом воздух, когда Стейси прижалась к ней губами в коротком невесомом поцелуе, словно боясь спугнуть.       — Прости меня, — сказала она. И он, наконец, на неё посмотрел.       В его потускневших глазах была застывшая печаль, и Стейси порывисто подалась вперёд, цепляясь за воротник его рубашки, будто боясь, что он всё же решит уйти. Её губы слепо заскользили по его лицу, пока Томас, пытаясь прийти в себя, растерянно замер, отчего-то не зная, куда девать руки.       — Я не хочу… Я не могу без тебя, — бормотала она сквозь поцелуи, притягивая его к себе всё сильнее и ближе. — Прости меня, Том, пожалуйста, прости. Ты мне нужен… Ты мне очень нужен… Родной мой… Любимый мой…       Вдруг всхлипнув, Стейси прижалась к его губам в исступлённом поцелуе, зарываясь пальцами в волосы на его затылке, мягко перебирая короткие пряди, и, казалось, пыталась вдохнуть в него всю себя. Том почувствовал, как стало немного легче. Будто боль, до этого не отпускавшая ни на миг, притупилась.       — Я так люблю тебя, — прошептал он, не контролируя себя, прикрывая глаза и чувствуя каждое прикосновение в тысячу раз ярче. Её слёзы оставались у него на коже, и Том мягко отстранился, чтобы вытереть пальцами мокрые дорожки с её щёк. У Стейси задрожали губы. — Я люблю тебя, моя девочка.       — Прости меня, — повторила она прерывающимся голосом, вновь хватаясь за его ладони. — Я не должна была говорить ничего из того, что сказала. Я…       — И я не должен был, — сцеловывая слёзы с её ресниц, покачал головой Томас. — Извини, что сделал тебе больно. Но ты дрожишь. Тебе всё ещё холодно?       — Мне было очень холодно, когда ты не был рядом.       — Я знаю, милая, знаю. Прости меня. За всё прости.       Он крепко прижал её к себе, пытаясь согреть хотя бы теперь, и Стейси, словно нежный воск, готовилась растаять в его объятиях, плавясь от жарких касаний. Её ладони скользнули вверх по его спине, обвили плечи, и Том решительно подхватил Стейси на руки, поднимаясь с крыльца.       Испуганный выдох, вырвавшийся из её горла, быстро потух в его поцелуе, когда Томас торопливо преодолел ступеньки, заходя в дом. Пиджак, упав с хрупких плеч Стейси на пол, так и остался лежать у самого порога.

***

      Зима в тот год выдалась удивительно снежной. Её стоило ждать хотя бы потому, что осенняя слякоть и серость успели порядком надоесть, а из-за влажности и ветров стало заметно холоднее. Но и теперь вечера приятнее всего было проводить в гостиной перед пышущим жаром камином за чтением какого-нибудь романа. Впрочем, Томас предпочитал газеты, по настоятельной просьбе Стейси оставляя все рабочие заметки в кабинете, пусть однажды они всё-таки провели почти всю ночь за изучением его чертежей, устроившись прямо на мягком ковровом ворсе. Окружённая десятками схем и планов, Стейси не понимала почти ничего из того, что рассказывал ей Том. Просто с нежностью наблюдала за энтузиазмом, горящим на его лице, и бликами от огня, превращавшими глубокие карие глаза в сладко-медовые.       Зима, накрыв землю, обещала помочь начать всё заново — окончательно утихомирить тоску, принять уже имеющееся… И полюбить это с новой силой.       И пусть иногда, играя с племянниками Томаса, пока он сам общался с братьями или сестрой, Стейси не могла скрыть мрачной тени, набегавшей на лицо. Но этот миг был короток. Она кривила губы, несколько раз часто моргала, чтобы глаза перестало жечь, и тепло улыбалась малышке Саре и другим детям, чей звонкий смех наполнял любое помещение, где бы они не встретились.       Том видел эту боль, колющую Стейси в самое сердце, но ничего не мог сделать. Такова была судьба, и с ней пришлось примириться, хоть и было до дрожи обидно. Но пусть так, это всё-таки было лучше, чем потерять ещё и друг друга.       Первое утро нового тысяча девятьсот восемнадцатого года только укрепило уверенность Томаса в этой мысли.       Приехав накануне к родителям в Комбер, чтобы отметить этот день в кругу родных, Том и не предполагал, что в полумраке задёрнутых портьер проспит едва не до самого обеда. Его разбудил лёгкий поцелуй в щёку, а потом ухо защекотало тёплым дыханием, и Томас, зарывшись с головой в одеяло, недовольно что-то пробурчал.       — С Новым годом, милый, — тихо усмехнувшись, произнесла Стейси. — Просыпайся. Нас, наверное, давно уже ждут.       — Подождут ещё, — не открывая глаза, хрипло ответил Том, притягивая приподнявшуюся на постели Стейси обратно на подушку.       — Томас, сейчас почти двенадцать.       — Это очень хорошо.       — К нам уже стучалась твоя сестра.       — Да? Я не слышал. Я надеюсь, ты сказала Элизе, что мы будем спать ещё несколько часов?       — О, Томас, как можно быть таким соней? — спросила Стейси, не сдержав смех.       — Очень легко. Я тебе покажу.       И он, выбравшись из-под одеяла, заключил Стейси в тёплые медвежьи объятия, такие родные и уютные, что она, может, действительно задремала бы вновь, не разносись с улицы звонкие голоса. Том почувствовал, как она, завозившись на месте в попытке высвободиться, случайно стянула с них обоих одеяло, и, зябко поёжившись, наконец, оторвал голову от подушки.       — Ты куда?       — Вставать, — улыбнулась Стейси. — А то мы так всё проспим.       — Что — всё?       — Всё-всё на свете, — соскользнув с постели, отозвалась она и, подойдя к окнам, распахнула шторы, впуская в комнату приглушённый ослепительно-белый свет. Томас, поморщившись, явно нехотя поднялся следом.       Ему, взглянувшему через стекло на улицу, показалось, что туман, совсем не редкий для этой местности, окутал всю землю своей молочной пеленой. И только приглядевшись, он понял, что вдалеке ничего не было видно из-за стены снега, начавшегося ещё с прошлого вечера. За ночь успело намести сугробы, в которых теперь весело копошились дети, и Том, прижавшись подбородком к макушке Стейси, с любопытством за ними наблюдал.       — Правда здорово? — затаив дыхание и глядя в белёсое небо широко распахнутыми глазами, спросила Стейси, проведя пальцем по стеклу, запотевшему от их дыхания.       — Снег? Так ведь уже январь, в этом нет ничего необычного.       — Не просто снег, — она несогласно покачала головой. — Посмотри, как он летит. Будто бы вверх. Ещё и так много. Ты видел когда-нибудь столько снега?       — Так вот, как, оказывается, тебя можно удивить.       — Не смейся надо мной. Лучше одевайся и пойдём.       — Куда?       — На улицу!       Так просто миссис Эндрюс, разумеется, их не отпустила. Пришлось тихо улизнуть из-за стола, пока она отвлеклась на разговор с Элизой. Стейси едва сдерживала смех, пока Том помогал ей застегнуть тёплое пальто, сам не замечая, что всё это время губы не покидала совсем мальчишеская улыбка.       Джон, куривший на пороге дома и следящий за детьми, встретил это выражение на его лице с недоумением. Хотя и не мог не признать, что за последние несколько месяцев Томас заметно помолодел, будто сбросив с плеч тяжёлый груз. Что не могло не радовать.       Стейси, лишь приветливо ему кивнув, первым же делом поспешила к детям, встретившим её появление радостными возгласами. Будто они успели соскучиться с прошлого вечера, каждую минуту которого она провела окружённая их вниманием. Том, глядя на всё это, только улыбнулся, остановившись рядом с братом.       — Ну, и что я пропустил? — спросил он, натягивая на руки перчатки, потому как пальцы начало ощутимо прокалывать холодом уже сейчас.       — Всё как всегда. Дети открыли подарки, Элиза поспорила с отцом, мама едва не извелась, думая, будить вас или нет. А так, обычный день. Но, хочу заметить, спали вы действительно долго.       В голосе Джона Том услышал нотки зависти и не смог скрыть вырвавшийся смешок. Брат, должно быть, встал, когда на часах ещё не было и восьми, чему явно был не особо доволен.       — В последнее время столько работы, что про сон вспоминаешь, когда начинаешь засыпать прямо за столом, — пожал плечами Томас, глядя на огонёк, тлеющий на кончике его сигары. Снег, кружась вокруг, казалось, старательно пытался его погасить.       — Не переживай, Томми, весной станет чуть легче. По моим источникам, скоро мы окончательно прижмём германцев, и они будут согласны на все наши условия. Так что конец войны не за горами. А там и на верфи будет попроще. Что вы сейчас строите?       — В основном только военные корабли. На гражданское судостроение, сам понимаешь, сейчас нет никакого спроса.       — Что неудивительно.       Но говорить и дальше о работе совсем не хотелось. Тем более, что Джон мог много и долго рассуждать о политике, примешивая её к любой теме беседы. А пока была возможность немного отдохнуть, Томас планировал этим воспользоваться. Выходные, в конце концов, не так часто появлялись в его графике, чтобы тратить их столько бессмысленно.       — Ну и снегопад, — поморщился он, когда налетевший ветер бросил ему в лицо сотни острых снежинок. — Не помню, когда в последний раз так сильно мело.       — Да уж. Такой погоде могут радоваться только сумасшедшие, — поправляя воротник, согласно кивнул Джон. И, подумав, добавил. — И дети.       — Точно.       — А у нас с тобой, Томми, уже не тот возраст, да и положение, чтобы барахтаться в снегу.       Том, улыбнувшись, сунул руки в карманы, но ничего не ответил. Ни возраст, ни положение не влияли на возможность позабыть обо всём и с удовольствием, словно вернувшись в детство, залезть в сугробы. Убеждать в этом Джона было бесполезно, а потому Томас даже не пробовал. Лишь отмахивался от слишком нагло лезущих в глаза хлопьев снега и чуть морщился, выдыхая в воздух полупрозрачные клубы пара. Было, в общем-то, очень хорошо.       Они простояли так несколько минут, молча и думая каждый о своём. Том по-прежнему смотрел на огонёк сигары брата, уносясь мыслями куда-то далеко… Когда ему прямо в плечо угодил снежок.       — Эй! — воскликнул он, резко обернувшись, чтобы пожурить заигравшихся племянников. Но вместо этого увидел, как Стейси, отряхивая руки и щурясь от усмешки, блестевшей в глазах ярким огоньком, наблюдала за его реакцией. Томас недоумённо поднял брови. — И что это было?       — Ты слишком серьёзный. И хмуришься много.       — Конечно, я хмурюсь. Мне в глаза летит снег и…       — И не бурчи, Томас Эндрюс, — весело отозвалась она. — Тебе это совершенно не идёт.       В него полетел ещё один снежок. Но на сей раз Том успел увернуться, и тот едва не угодил в насупившегося от холода Джона.       — Только меня в это не втягивайте, — подняв руки, тот сразу отошёл в сторону, глядя на то, как Томас, ненадолго задумавшись, быстро нагнулся и сгрёб в ладонях горсть снега.       — Не идёт, значит? — уточнил он. Усмешка на его лице стала шире, когда Стейси, отрицательно помотав головой, попятилась от него подальше.       — Том, не надо…       — Почему не надо? Ещё как надо, родная.       — Поиграй лучше с племянниками. Том! Томас, не надо, правда, — поскальзываясь на снегу, взволнованно запричитала Стейси, пытаясь отбежать куда-нибудь к детям, пока Том не успел прицелиться. И не зря. Снежок, просвистев мимо, рассыпался от удара об землю неподалёку от малышки Сары. — Промазал!       — А ты и рада.       — Конечно. Я не хочу промокнуть до нитки.       — Об этом надо было думать раньше, — хмыкнул он, наклоняясь снова. — Сара, хватай-ка Стейси, а то она не хочет с нами играть.       — Ну уж нет, — рассмеявшись и постаравшись увернуться от детских ладошек, сказала Стейси.       И побежала подальше. Туда, где припорошенная снегом земля была ещё никем не тронута и где ветер надул приличные мягкие холмы, отправлявшие в воздух облака снежинок, стоило только неосторожно махнуть ногой или подолом тяжёлого пальто. Раскрасневшаяся, разгорячённая, она едва не задыхалась от смеха, вырывавшегося из горла вместе с порывистыми выдохами, прислушиваясь к торопливым скрипам у себя за спиной.       Где-то неподалёку, наблюдая за ними, смеялись дети. И Стейси не смогла сдержать в себе улыбку, услышав возгласы Сары, разносившиеся, кажется, на всю округу. Что, конечно, слышали и в доме, поэтому, она не сомневалась, родные Томаса в тот момент тоже смотрели на них в окна.       Но, в конце концов, выдохшись и запнувшись, когда ботинки загребли в себя слишком много снега, Стейси устало рухнула в мало-мальски приличный сугроб, откинув голову на пушистую белоснежную перину, тут же защекотавшую шею ощутимым холодком.       — Всё, ты догнал меня. Я сдаюсь, — выдохнула она, когда Томас, подбежав ближе, навис сверху, рассматривая её очень внимательно и с чуть заметной долей тревоги.       — Ты в порядке?       — Да. Просто решила отдохнуть.       — В снегу? Вставай, а то простынешь, — мягко улыбнулся Том.       Он протянул ей ладонь, чтобы помочь подняться, и Стейси тут же ухватилась за его пальцы. Она приподнялась лишь чуть-чуть, а в следующую же секунду дёрнула Томаса на себя, от чего он, потеряв равновесие, упал сверху, едва успев в последний момент выставить руки, чтобы её не придавить. Стейси, уткнувшись лицом в его воротник, глухо рассмеялась.       Том, выругавшись, попытался отстраниться, но только бестолково завозился в снегу.       — Пап, а дядя Томми ругается! — поспешила пожаловаться отцу Сара.       — Зачем дядя Томми ругается, а, Том? — спросила Стейси, нежно коснувшись его щеки ладонью.       Тяжело и вымученно вздохнув, Том, покачав головой, просто поцеловал её вместо ответа.