Пепельный, бумажный, ветреный...Ничей

Вырезанная сцена Хуа Чэн Первым делом Хуа Чэн проверил кафе, помня, где Му Цин оставил машину в начале вечера. Она была на месте, а двери заперты — значит, он сюда не возвращался. Вариантов, куда можно отправиться ночью пешком, было немного. Се Лянь уговаривал подождать до утра — дать Му Цину возможность остыть и подумать. Но Хуа Чэн, упустивший шанс объясниться ещё на крыше, не мог ждать, позволяя ситуации запутаться ещё больше. Ещё три недели назад они с Се Лянем откровенно поговорили, и тогда он посоветовал то же самое — дать Му Цину время. И если тот откажется идти навстречу, не настаивать. Как теперь ясно видел Хуа Чэн, недели, в которые он держал дистанцию, не только не пошли на пользу, но и привели к тому, что причина их с Се Лянем сближения была понята превратно. Поэтому сейчас он бежал в ночь, полный намерения выразить свои чувства максимально прямо. Так, чтобы даже с талантом Му Цина игноривать направленный на него интерес, было невозможно понять неправильно. Проще было написать или позвонить, но существовал немаленький шанс, что Му Цин сбросит звонок. Хуа Чэн, задумавшись, как поступить, выбрал парк, как наиболее вероятное место его нахождения. Но стоило поспешить, если он хочет застать Му Цина там. Выбирая короткую дорогу, Хуа Чэн прошел быстрым шагом насквозь крохотный переулок. Он так спешил, что не заметил человека на границе тени и света. Такого же торопливого прохожего, как он сам, которого чуть не сбил с ног. Сердце кольнуло острым де жа вю. Хуа Чэн резко остановился, избегая столкновения. Это был Му Цин. Застывший в полутени, куда не дотягивается свет уличного фонаря. Хуа Чэна будто откинуло на три года назад. Замкнутый парнишка в школьной форме превратился в высокого, знающего себе цену парня в строгом костюме. Встреча ровно на том же самом месте, невероятная удача, или судьба. Вероятно, Му Цин действительно долго просидел в одиночестве в парке, и сейчас как раз собирался возвращаться к машине. Оба замерли, глядя друг на друга. Совершено очевидно, что им снова было по пути. Хуа Чэн, ничуть не сомневаясь ни в себе, ни в своей удаче, подкинувшей шанс, уверенно улыбнулся, протягивая руку в приглашающем жесте. Он с интересом смотрел, как эмоции сменяют друг друга на лице Му Цина. Всё-таки тот умел подмечать несоответствия, и конечно, заметил, что в его ранних выводах что-то явно не складывалось. Не спеша ни принять протянутую ладонь, ни отказаться, он насторожено спросил: — Тебя Се Лянь прислал? Не совсем на него похоже. — Я сам. Пойдем! Хочу тебе кое-что показать, — в голосе Хуа Чэна отсутствовало чувство вины. Он держался спокойно, уверенно и даже как будто с радостным ожиданием — свойственными ему чувствами в лучшие, их общие вечера. Что совершенно не соотносилось с контекстом ситуации — представлением о парне, который изменил любимому человеку, получил отворот-поворот, и теперь, поджав хвост, бежит за любовником. Му Цин, скорее заинтригованный, успевший немного успокоиться после вечерней сцены, все же позволил взять себя за руку. Они вместе зашли в тот самый, важный лишь для них двоих проулок. Когда дом купил новый собственник, мурал закрасили. Но кажется, Хуа Чэн и так примерно помнил нужное место. Проведя рукой по старой кладке, нащупал расшатавшийся кирпич. — Это была моя первая масштабная работа, — он ласково погладил стену, как будто выискивая невидимые теперь под слоем краски ветки на ощупь. Хуа Чэн повернулся, и с серьёзностью, предполагающей не меньше, чем вопрос жизни и смерти, спросил: — Ты ведь нашел открытку, почему же не позвонил? А если не хотел звонить, зачем сохранил? Му Цин, явно не ожидавший, что разговор прямо сейчас свернёт в неудобное русло, тут же защитился: — Ты не думал, что твой широкий жест не супер очевиден? Хуа Чэн, опираясь на стену спиной, засмеялся: — Я отметил место огромным белым крестом! Мне было семнадцать, я хотел тебя удивить! Ты был такой зажатый, как будто ничего невероятного от жизни уже не ждал. — А я возвращался с дополнительных занятий практически ночью, и просто не заметил, что там была какая-то отметка. К тому времени, когда догадался, прошло больше месяца. Было поздновато звонить по указанному номеру, — слова Му Цина прозвучали будто бы с горечью, которую он тут же прикрыл своей обычной язвительностью. — К чему был такой сложный ход с деревом, со спрятанной запиской? Почему ты сразу не пришел в мамино кафе и прямо не попросил мой номер? А если бы я никогда не нашел твою открытку? Хуа Чэн, замечая, что Му Цину небезразличен его ответ, отрываясь от стены, ласково посмотрел на него: — А ты бы дал свой номер? Му Цину нечего было на это ответить. Они оба знали, что нет. Что повлияло на его поведение в прошлом – неуверенность в себе, разница в статусе, занятость? Теперь было трудно сказать. У Му Цина было достаточно возможностей, чтобы сблизиться с Хуа Чэном. Осознанно или нет, он упустил их все. Решив, что пора выложить все карты на стол, Хуа Чэн продолжил: — Просто оставить номер симпатичному парню и нарисовать картину во всю стену в качестве подсказки — согласись, не одно и то же? Я хотел посмотреть, как ты отреагируешь. Ты ясно дал понять, чтобы я не пользовался информацией о кафе, — Хуа Чэн задумался, стоит ли продолжать. Но все же решил рассказать все. — На самом деле, я все равно туда приходил. Довольно часто, даже несколько раз видел тебя. Но ты не звонил, и я не стал навязываться. А потом я увидел тебя в компании парня. У Му Цина был вид человека, который годами уворачивался от правды, и когда пришлось столкнуться с ней лицом к лицу, уже не мог ее принять. Ему проще было игнорировать гигантское дерево три года, вместе с другими знаками внимания, чем признать, что он мог заинтересовать парня вроде Хуа Чэна всерьез. Судя по лицу Му Цина, картина в голове у него уже сложилась, и дальнейший вопрос имел больше уточняющий характер: — Этим парнем был Се Лянь? — Да. Я решил с ним сблизиться, чтобы узнать, какой ты человек. А потом… Ты же знаешь Се Ляня, как с ним легко. Он правда со временем стал мне дорог. Не меньше, чем тебе. Му Цина затопила волна неверия. Все эти годы он мог быть с Хуа Чэном, если бы только нашел в себе смелость позвонить по номеру из открытки, или принять всерьез его более поздние ухаживания. — Разве вы с Се Лянем не встречаетесь? — Да с чего ты это решил? Се Лянь рассказал, что ты вбил себе в голову нас свести. Скажи, зачем? Ни он, ни я не просили тебя за нас решать. Му Цин не сразу нашелся, чем возразить. — Но ты ему признался! — Я тоже человек, Му Цин! Устал биться в закрытую дверь. Первое время думал, что получится узнать тебя получше в расслабленной обстановке, устраивал эти вечеринки. Приглашал раз за разом, даже попросил Се Ляня помочь. Но ты игнорировал все мои попытки, и просто перестал приходить. Судя по закрытой позе и мрачному взгляду, тот молчаливо признавал, что действительно держался вежливо и отстраненно, старательно сохраняя дистанцию. Не было смысла скрывать: он все это время имел о нем превратное представление. Хуа Чэн не сомневался, что столкнувшись с ним снова, Му Цин узнал его, и тоже вспомнил ту их ночную прогулку. Не то, чтобы новая встреча была приятной. По Му Цину было видно, что ему отчаянно неловко его видеть после случая с деревом и открыткой. Очевидно, он предпочел избегать всего, что не укладывалось в его представление о норме. Му Цин так много думал о том, как разумнее и лучше для других, что совершенно не видел, как было бы лучше для него самого. Потому неудивительно, что он отреагировал привычным образом, отсекая эмоциональную составляющую: — Я оставил открытку, потому что мне понравился рисунок на ней. Я не люблю вечеринки, как ты мог заметить. Прости, что был невнимателен. Думаю, сейчас уже ничего не исправить. Му Цин собирался в очередной раз сбежать, кинув последний взгляд на Хуа Чэна с тоскливым сожалением порядочного человека, одолжившего дорогую, не по чину вещь, и поймавшего себя на том, что вовсе не желает ее возвращать. Хуа Чэн, прекрасно уловивший, что сейчас снова упустит парня, просто поймал его и прижал к стене. В отличие от нее, он был не каменный. — Ничего не поздно исправить. Хуа Чэн левой рукой погладил его по лицу, уверенно разворачивая к себе, стирая последнюю недосказанность. Он ничего не спрашивал, все ещё помня горячие пальцы за кромкой белья. Му Цин выглядел так, будто из последних сил сдерживал подступающую истерику. Все его застывшее тело говорило о том, насколько он не готов обсуждать чужие, а тем более, свои чувства. Хуа Чэн, понимающе заглядывая в темные глаза, сказал очень просто, уговаривая: — Пожалуйста, пойдем домой? Кажется, со словами угадал. Напряжение лопнуло, осыпавшись осколками кривого зеркала. Му Цин вцепился в него непослушными руками не решаясь притянуть ближе. Дрожь его тела чувствовалась даже через плотный пиджак. Как будто он боялся, что сейчас придётся попрощаться с тем то немногим, что смог себе позволить. Но Хуа Чэн никогда не уступал то, что считал своим, и крепко обнял в ответ, успокаивая. Хватит с них недомолвок. Чуть отстранившись, он ещё какое-то время молча смотрел в черные глаза Му Цина. Затем поймал его за подбородок, и больше ни секунды не колеблясь, глубоко поцеловал. Вкладывая все, что чувствовал — годы тоски, голод, нежность. Так, чтобы и тени сомнения не осталось, каким был изначальный выбор. Нет необходимости убегать, хватая счастье урывками. Если нужно время, он даст столько, сколько потребуется. Если дистанция – предоставит и ее. Хуа Чэн осторожно оторвался от его губ, и просто остался стоять, молча обнимая. Чтобы показать: он всегда будет рядом. Над ними, оберегая, раскинул невидимые ветки граб.