В дань забирает море самое дорогое

«Где-то здесь… Вот оно!» Ножны, инкрустированные серебром и нефритовыми вставками, переливались в рассеянных толщей воды бликах подобно перламутру. Взрезав когтем объятия черных водорослей, Ло Бинхэ опробовал вес меча на ладони, а затем — крепко прижал к груди. Под его тяжестью Ло Бинхэ занесло на спину, но он легко прокрутился, не без удовольствия любуясь игрой света в полупрозрачных тканях своего плавника. Набухший в груди клубок чувств заставил его воспринимать мир острее — и с зарождающимся в сердце трепетом от воспоминаний о чарующем лике по телу Ло Бинхэ проходили волны довольства: сам он был ничуть не хуже, чтобы претендовать на чужбинную диковинку. И дня не прошло с тех пор, как он, разбуженный смятением повернувших вспять течений, решил нарушить свой ночной сон и понаблюдать за буйством непогоды. Спрятанный за сцеплением коралловых рифов, в которых намеревался вздремнуть вдали от дома, Ло Бинхэ нежился на мягком песке и праздно наблюдал за зарницами гроз. Над его головой, должно быть, сверкали молнии, разбивающиеся о поверхность бурлящих темных вод, однако из-за преломления он видел лишь мерцающие отсветы и клубящуюся тьму ночного пасмурного неба. Пережидать грозу со дна океана — все равно что из стен родного дома. Столь же безопасно, уютно, не страшно. Разбивающее людские судьбы ненастье подводных жителей, напротив, баюкало. Глаза уже начали сами собой слипаться, а голова — клониться к плечу, как вдруг сквозь сужающуюся прорезь ресниц Ло Бинхэ заметил нечто необыкновенное — и сон словно смыло холодным течением. От поверхности воды к самому дну океана наискосок летело бледное тело. Будто сама непогода задала ему жесткий импульс — настолько несчастный был бессилен перед заданной судьбой траекторией. Белизна колышущихся в течениях одежд была раздражающе яркой для привыкшего к полутьме глаза, и Ло Бинхэ пришлось покинуть свою уютную постель — пусть даже в этот момент он повел себя глупо, будто малек, привлеченный фонарем удильщика. Удар тела о дно развеял облако искрящегося песка. И все же по одному этому удару Ло Бинхэ понял, что то была не статуя, пусть, когда Ло Бинхэ раздвинул пряди волос и заглянул неизвестному в лицо, такая мысль первой пришла ему в голову. Обескровленные холодом губы были неплотно сомкнуты — и, если бы не таинственный ореол этой встречи, Ло Бинхэ бы непременно их поцеловал. Глаза закрыты, в лице — ни толики страха, боли или обреченности. Точно и он, убаюканный бурей, погрузился в безмятежный сон. Только грудь совсем не дышала. Ло Бинхэ обхватил тело под грудью и устремился ввысь. Чужая голова закатилась на его плечо и там приткнулась к шее — будто там ей и было место. Чем ярче становились зарницы, тем громче скрежетали нахлестывающиеся друг на друга волны. И, чувствуя тяжесть выталкивающей его на дно силы, Ло Бинхэ ощутил тревогу: влекомый неясным стремлением, он добровольно бросился в эпицентр бури. Вынырнув на поверхность, он практически сразу вновь ушел под воду, накрывшую их головы жестким одеялом. Толкаясь хвостом, Ло Бинхэ выныривал снова и снова, занося чужое тело над собой — к воздуху и заслоненному несметными тучами солнцу. Надеясь разыскать судно, с которого неудачливому человеку судьбою было предрешено упасть в океан, он не видел ничего, даже обломков, потому вскоре принял решение плыть к ближайшему берегу. Если бы этот человек пошел ко дну, потеряв все силы к борьбе, до предела наполнив легкие соленой водой и истощив возможности собственного тела, счет жизни несчастного шел бы на фэни и все попытки спасти его не имели бы смысла. Однако, как оказалось, канувший на дно человек был просто-напросто оглушен падением на волны, ведь спустя половину шичэня, когда эпицентр бури остался позади, Ло Бинхэ услышал у своего уха тихое дыхание. Борьба с волнами значительно вымотала Ло Бинхэ, ведь приходилось беспокоиться, чтобы голова незнакомца хотя бы иногда выныривала из воды. Сверяясь с щекочущими плавник течениями, Ло Бинхэ упрямо греб к цели — и наконец разглядел линию берега сквозь сгустившийся туман. Это была тихая бухта, богатая рыбой, которая непременно стала бы пристанищем для поселения людей, если бы не удаленность от дорог и пресных водоемов. Долгие годы здесь жил отшельник (и, по слухам, совершенствующийся), но месяца три назад он спустил на воду лодку, сел в нее и отправился в открытый океан. Ло Бинхэ преследовал его сутки, но, когда лодку опрокинуло волной, повернул обратно. Ло Бинхэ казалось, что то было решением самого совершенствующегося. Однако незнакомец, упавший этой ночью на дно неподалеку от постели Ло Бинхэ, был слишком красив лицом, чтобы Ло Бинхэ мог допустить его гибель. И теперь, подтягивая свое тело на мелководье, Ло Бинхэ тащил неизвестного к суше — поглубже, где того не достанет наутро прилив. Перевернув утопленника на спину и откинув волосы с его лба, Ло Бинхэ с жестокостью дикого создания смотрел, как тяжело вздымается грудь несчастливца, но не делал ничего, чтобы облегчить его дыхание. Из уголка рта стекала струйка воды, вытесненная легкими, — но Ло Бинхэ лишь завороженно следил за расцветающим на губах пурпуром, когда капилляры вновь напитала кровь. Так Ло Бинхэ встретил рассвет, наблюдая, как жизнь возвращается в заледеневшее тело. Кожа человека была мягкой и теплой — особенно на шее, где ощущалось биение пульса. Белая, чистая и гладкая, без единой чешуйки, будто лепесток актинии — склонившись и обхватив ладонями, Ло Бинхэ не мог отвести взгляд от чужого лица. В его груди трепыхало неясное: золотые лучи уже зажглись бордовым в чешуе на его хвосте, но сквозь тревогу демон продолжал ждать, когда же незнакомец откроет глаза. Перепонки меж пальцев уже начали подсыхать от солнечного тепла, когда веки неизвестного наконец-то разомкнулись. Ло Бинхэ задержал дыхание, и к его ладоням, все еще державшим чужое лицо, скатились две крупные слезы. Позже демон вылизал руки, но вкус уже растворила морская соль. Ло Бинхэ заглотил кисточку прислоненной к губам рукояти меча — словно рыбешка сочную наживку. Цвет стесняемой его зубами ткани был тем же, что и обращенные к нему в то мгновение зеленые глаза. Все еще прижимая к своей груди и животу холодный металл, Ло Бинхэ катался по песку, создавая вокруг себя мутную завесу. Разочарование теснило горло. Он все-таки покинул его тогда. Струсил от одного лишь взгляда! Но можно ли считать трусостью зажегшееся внутри чувство, которое не стихло до сих пор? «Чем ты занимаешься? Не мути воду и не сходи с ума, малек!» — буркнул в голове старческий голос. Ло Бинхэ действительно успокоился, оставшись лежать на боку и скрутившись полумесяцем. Только ткани его плавника подрагивали, выдавая часто сменяющиеся мысли. «Старейшина, а вдруг он прилетел за вещами того совершенствующегося?» «Что? О чем ты?» «Ведь это заклинательский меч? Значит, и этот утопленник… совершенствующийся, — дрожь прошла от копчика до плавника волной оттопырившихся чешуек. Но с этим покалывающим страхом Ло Бинхэ ощутил волнение — жаркое, будто пурпур губ в рассветных лучах. — Вы сами говорили, что последние десятилетия адепты заклинательских школ избегают эти воды. А тот старый отшельник умер совсем недавно… Может, этот заклинатель поселится здесь вместо него?» Придя к столь неожиданному выводу, Ло Бинхэ вновь заворочался. Его воображение тут же соткало сцену озорства: как он, утащив с берега одежду, заставит молодого заклинателя искать ее голышом по всему пляжу. Мягкие, будто оплавленные солнцем образы вновь заволокли сознание. Ло Бинхэ представил, как чужие длинные ноги при беге взбивают под собой песок в мелкую пыль. За время их недолгого знакомства Ло Бинхэ не догадался подсмотреть эту сокровенную человеческую телесность у незнакомца. Да что там! Тот был настолько укутан в свои белые одеяния, что напоминал медузу, впоследствии выкинутую на берег. Вместе с сомнительными желаниями пришло не менее спорное возбуждение. Плавник Ло Бинхэ мелко отбивал мелодию хаотичных мыслей, когда его сознание вновь омыло холодное течение увещеваний демона снов: «Окстись! Больно ты беспечен! Верно забыл, что хвост твоего отца был искромсан на куски заклинательским мечом, подобным тому, с коим ты сейчас ласкаешься». Ло Бинхэ обиженно засопел. У него и в мыслях не было открывать ножны и трогать лезвие… отложив меч на песок, Ло Бинхэ рвано вздохнул. «Хорошо, я спрошу совета у отца». Со времен гибели матери Ло Бинхэ никогда не чувствовал себя уместным в родном доме. На троне-тахте, которую некогда делили между собой правители этих вод, уже более десяти лет в одиночестве возлежал Тяньлан-цзюнь — охраняя покой изуродованного хвоста. Сюнди Ло Бинхэ, Чжучжи-лан, обычно метался меж двух огней: от укротительских походов в подчиненные земли (хотя, стоит признать, океан так обширен и богат, что морским тварям редко приходится бороться за ресурсы в нем) к покоям Тяньлан-цзюня, где, чаровничая с артефактами, он обжигал вечно кровоточащую рану. Военные амбиции Ло Бинхэ были задавлены еще в детстве личной трагедией и присутствием в его жизни двух более властных покровительствующих ему фигур, а участь сиделки за неимением других заслуг казалась еще более жалкой. В итоге ниточек, связующих Ло Бинхэ и его отца, оказалось не так много. Но пусть Ло Бинхэ не любил возвращаться в родительский дворец… обитавшие там демоны, пожалуй, не желали ему дурного. Черный коготь обвел край золотого кубка — добыча с канувшего ко дну купеческого корабля. Внутри него что-то зашипело, засверкало — то, что будет после использовано для очередного темного ритуала. — Чжучжи передавал, что ты не провел ночь в своих покоях. Твой сон потревожила буря? Самодовольная улыбка. Тянущаяся по воде струйка темной жидкости. — Ночью этому императору не спалось, и он почувствовал над собой сгусток светлой ци. От бессонницы и озорного настроения, я решил создать неизвестному заклинателю занимательные препятствия. Кубок накрыла золотая крышка. Взгляд Ло Бинхэ скользнул ниже — на инкрустированный жемчугом трон и на кровавые разводы, поднимающиеся от мест соприкосновения незаживающей плоти и камня. — Я решил, что одного светлого заклинателя для тебя будет достаточно. — Ваши сведения устарели: тот дряхлый адепт уже отошел к предкам. Ло Бинхэ прикусил губу, пряча досаду: хотел бы он знать, кто из его родни — Чжучжи-лан или Мэнмо — докладывает Тяньлан-цзюню о сыновних шалостях. Однако, чтобы снискать расположение и выпросить совет, следовало вести себя благожелательно и открыто — и Ло Бинхэ выдал как на духу: — Сбитый вами адепт оказался очень мил лицом. Я его спас. — О… Значит этот заклинатель все еще в силах сохранять свой внешний облик привлекательным, кожу белоснежной и упругой, а тело молодым… Тяньлан-цзюнь улыбнулся — на этот раз задумчиво, даже романтично. Обвел лицо сына взглядом двух сощуренных глаз. Обнажил жемчужины передних зубов. — Одинокий, оставленный всеми на краю света, наверняка лишенный духовного оружия. Так как мой сын собирается с ним поступить? Ло Бинхэ остудил внутренний пыл, разожженный нескромными словами Тяньлан-цзюня, чтобы наконец перейти к сути: — Об этом я хотел посоветоваться с вами, отец, — смиренно произнес он — будто вверяя Тяньлан-цзюню свою судьбу. — Люди не могут дышать под водой, а морские демоны — ходить по суше. Как демону овладеть человеком, не убив его? Растопырив перепонки меж пальцев, Тяньлан-цзюнь коснулся подбородка. Чуть почесал его, знаменуя серьезное размышление. — Та безлюдная суша будет неплохим подспорьем. Но лучше прочего — маленький грот. Заманив туда человека, лишив его всякого оружия и одолжив у своего участливого отца нужные артефакты, ты сможешь овладевать им несколько дней кряду. «Старый насмешник, во всем углядывающий двойной смысл, впервые воспринял слова буквально!» — внутренне возмутился Ло Бинхэ. Робкий интерес, родившийся в его сердце, был так нов и свеж, что Ло Бинхэ было неловко обнажать это нежное чувство перед прожженным искусителем. Однако, усиленно кутая сокровенное в слои телесности и пошлости, Ло Бинхэ таки развеял недопонимание: — Но, если его воля будет подчинена чарам, я не смогу узнать, как ему нравится… и что он думает обо мне. Движение взметнувшегося плавника подняло облако песка с потрескавшихся плит — и Ло Бинхэ тут же повернул голову на колебания в толще воды, примечая за колонной прячущуюся тень. Без приглашения императора Чжучжи-лан редко осмеливался принимать участие в разговорах отца и сына, и теперь, остановившись чуть поодаль, он молчаливо слушал, не сводя с Ло Бинхэ немигающего взгляда. Лишенные век глаза, как и бесчешуйчатый хвост, гладкий и скользкий, будто поросший мхом камень, были наследием, перешедшим Чжучжи-лану по отцу. Видя все это одновременно: изорванное лентами туловище Тяньлан-цзюня и пугающие горошины-зрачки Чжучжи-лана — Ло Бинхэ яснее осознавал, отчего, будто очарованного сновидением, его влекло к рассветному бархату губ. — Сын мой… Ло Бинхэ вновь обратил взгляд на отца. Тот подпирал щеку кулаком, завалившись на каменный подлокотник трона, и смотрел на сына с выражением тягучей ностальгии. — Твои чувства известны мне. Однако если ты ответишь, что я предубежден против людей лишением своего хвоста, то будешь прав. Но послушай меня. Тебе известен людской язык благодаря старейшине Мэнмо и знаниям, вложенным в затонувшие свитки. Скорее всего ты сможешь верно истолковать их речь, подслушанную украдкой. Тебе может показаться, что ты способен понять их чувства. Но… Тяньлан-цзюнь обозначил паузу. Застывший в углу Чжучжи-лан по-прежнему был тих и неподвижен. Горло Ло Бинхэ саднило предчувствием ядовитой горечи. — Они никогда не смогут понять тебя, сын мой. Наш язык подводных свистов до сих пор представляет тайну для них. И даже если ты, вдохновившись трепетной надеждой, попытаешься объяснить им свои намерения и чувства, люди вряд ли захотят услышать тебя. Ведь они прекрасно знают, что пред судом Яньло-вана их души оказались лучше твоей, так как их нынешней жизнью стало человеческое тело, а твоей — демоническая чешуя. Что уж говорить про заклинателей, чье высокомерие не знает границ? Для них ты всего лишь демон, таящий в себе неминуемую опасность. Хотя… — глаза Тяньлан-цзюня сощурились в горестной усмешке, — помимо опасности заклинатели могут разглядеть в тебе шанс на совершенствование собственной души. История знает немало случаев, когда убийство демона послужило прямой дорогой в Небесную Столицу. Так что… Видя тревожные изменения в лице сына, Тяньлан-цзюнь поспешил закончить: — Если хочешь обладать — возьми. Но о чувствах, мой тебе совет, — не думай о них. Императорский дворец Ло Бинхэ покинул понурый и обессиленный. Выпутав надежно спрятанный в коралловых рифах меч, он долго рассматривал его, но, так и не осмелившись выбросить, лег с ним в обнимку, нежно гладя прислоненную к подбородку рукоять — словно голову ребенка. Мэнмо было невыносимо видеть своего ученика упивающимся собственным несчастием. «Помнишь, как ты месяцами ухлестывал за той демоницей… Ша Хуалин? Ты был от нее без ума. И помнишь, чем закончился ваш бурный роман? Она среди ночи влезла в твою постель и начала целовать, и только когда вы слиплись, будто набитые в банку рыбины, ты обнаружил, что она вся измазалась внутренностями убитой ею гидры». «И к чему ты это вспомнил?» — разозлился Ло Бинхэ. Ныне ему было стыдно вспоминать, каким трусом он тогда себя выставил. «А к тому: разве это не охладило твою страсть? Пусть говорят, что любовь слепа, но влечение — тонкая штука. Нас манит идеальный образ, лишенный недостатков, но стоит появиться незначительному изъяну — и к прежнему объекту вожделения мы можем питать лишь отвращение, словно наше чувство прекрасного было предано». Ло Бинхэ смущенно молчал. Ему казалось, будто наставник ругает его за ветреность. Мэнмо, тоже почувствовав эту неловкую заминку, вздохнул: «Если тебе запретить видеться с ним, ты надумаешь о нем невесть что. Что он и красивый, и умный, и благодетельный — словом, сошедший с фресок небожитель. Но люди не безгрешны, более того — нечистоплотны и грубы. В них нет и десятой доли нашей грациозности. Так лучше понаблюдай за ним и убедись в этом лично». Полуденное солнце подсушивало чешую. Сидеть под ним, да и на нагретом камне казалось не самым приятным занятием. Для Ло Бинхэ не впервой было заниматься терпеливым выслеживанием человека на берегу моря, но эта ночь для него была почти что лишена сна. Когда его веки начали смыкаться, из подсознания вынырнул образ неизвестного заклинателя, смотрящего прямо на камень, за которым притаился демон. Ло Бинхэ проморгался и убедился, что тот же образ воплотился наяву. Заложив руку за спину, заклинатель некоторое время задумчиво смотрел на горизонт, а затем — Ло Бинхэ прищурился — грациозно поднял скрытую ранее руку, раскрыл в ладони листок с заклинанием и мгновением позже пустил его в полет, словно бабочку. Когда заклинатель, развернув одну из тетрадей старого адепта (Ло Бинхэ узнал ее по обложке), уселся в тень на крыльце, Ло Бинхэ осмелел и наполз грудью на каменную гряду, чтобы теперь в свете дня и бодрствующим повнимательнее рассмотреть пришельца. Полупрозрачные одежды, в которых молодой заклинатель прибыл в эти земли, теперь колыхались на ветру, накинутые на бельевую веревку. Сапоги сушились на солнцепеке. Длинные тонкие стопы (с розоватыми пятками) выглядывали из тени крыльца на свет, и, забавно потирая их друг о друга, заклинатель шевелил пальцами на ногах — в точности как пальцы его рук перебирали страницы тетради. Утонувший в заплатанном ханьфу, похожий на бумажный фонарик, он все еще чудился стройным и изящным. Сколько Ло Бинхэ ни смаргивал слепящий глаза солнечный свет, задумчивое лицо все так же окружало излучаемое душой сияние. Ло Бинхэ не стал ждать, когда сумерки скруглят углы хижины, а заклинатель, нарушив длившуюся шичэнями неподвижность, направится в комнаты за свечой. Он ушел под воду и, не сбавляя темпа, еще несколько ли хранил молчание. Мэнмо был уверен, что в искристых пузырьках воздуха молодому демону чудится безмятежный лик заклинателя. Ло Бинхэ подхватил ножны — но на этот раз в его движении была порывистость. Вместо того, чтобы разочарованно забиться в угол с новой игрушкой, он парил в толще воды, не разглядывая резьбу, но на что-то решаясь. «Я знаю, что отец прав, старейшина. И вы должны быть правы, но я…» — Не могу найти в нем изъянов, — просипел Ло Бинхэ. — Он не нелеп, не смешон, он… Я могу только восхищаться им. Мэнмо молчал, давая Ло Бинхэ в полной мере прочувствовать горечь потери. — Мне остается только отказаться от него!.. Ло Бинхэ уронил голову на грудь. Ломая линию рта, он никак не мог успокоить дрожащий уголок губ. Ло Бинхэ часто заморгал, но его глаза не были воспалены: резь от несуществующих слез — рефлекс, оставшийся им от сухопутных предков. — Я сделаю так, — прошептал Ло Бинхэ. Дрожь успокоилась — он решился. — Но сначала… я спрошу совета у Синьмо. Ло Бинхэ стиснул в пальцах клинок — как демон вцепляется когтями в ногу жертвы, утягивая за собой на дно. — Если есть способ — он тот, кто его знает.