В дань забирает море самое дорогое

Прижавшись к гладкой спине ската, несущего его течениями в открытый океан, Ло Бинхэ играл кисточкой на зажатой в ладони рукояти меча. Следя за мерным мерцанием браслета-артефакта на своем запястье, Ло Бинхэ высчитывал время: через четверть шичэня он еще на десять ли отдалится от дома и, когда мерцание станет совсем тревожным, — направит ската ко дну разверзшейся в глубине впадины. Пока его мысли были уныло тягучи, под щеками билась жизнь — то были мальки, что Ло Бинхэ со скуки захватил ртом. Стучась о его зубы, они неудержимо пытались вырваться — даже не подозревая, что, освободившись, больше никогда не отыщут свой дом. Тревога кольнула грудь Ло Бинхэ раньше нужного, и, потянув ската за крыло, он пошел на снижение. Два ли, четыре… Последний луч уже давно угас в толще накрывшей их тела воды, но артефакт на руке Ло Бинхэ, напротив, разгорелся подобно клубку огня, освещая путь. Хотя вокруг была лишь пустота. В потоках мелькали лишь мельчайшие песчинки — планктон и рачки, — а песчаное дно, к которому они стремились, было гораздо ниже. Артефакт тревожно мигнул, и в мгновение, когда их тела охватила кромешная мгла, скат взбрыкнулся, а Ло Бинхэ едва успел оттолкнуться от его спины, прежде чем пролетевшие насквозь шипы смогли бы ранить его самого. Ло Бинхэ пролетел вниз еще пару чжанов и с силой шлепнулся о твердое, выгнавшее воздух из его легких — то были каменистые стены воронки, вниз вдоль которой он прежде спускался. Скат по инерции продолжил падение вниз, пока его обмякшее тело не растаяло в пропасти. Ло Бинхэ рвано задышал ртом — и высвобожденные мальки, будто пузырьки воздуха, устремились ввысь. «Глупец, ты… не ведаешь», — устало, почти что мольбой взывал Мэнмо. Он давно потерял надежду, что его услышат. Ло Бинхэ опустил взгляд на искрящийся браслет. Тревожно алый — как разлившийся в воде запах крови. Брошенный на глубине, куда не проникают солнечные лучи, оглушенный падением, он мог бы стать легкой добычей для таящихся во мгле чудовищ. Ло Бинхэ торопливо разрезал нить на своем запястье и отбросил артефакт к вершине склона. Пусть тот был единственным источником света в этой пропасти, более доверять ему было нельзя. Мигание, приведшее к гибели ската, смертоносные шипы… Не иначе как кто-то потешался над самоуверенным демоненком, как это делал сам император Подводного Царства, стреляя молниями в неудачливого заклинателя. Однако самое важное Ло Бинхэ уже понял: Синьмо действительно прячется на дне этой впадины. Привязав к поясу ножны — Ло Бинхэ крепко держал их даже во время падения), — демон продолжил спуск. Он плыл вниз, пока в беспросветном мраке не коснулся дна протянутой рукой. Погрузив пальцы в его зыбкое нутро, словно в россыпь вскрытых створок устриц, Ло Бинхэ нервно дернул всеми плавниками. Было темно, но по ощущению тяжести в ладони и оттиску гравировок под подушечками пальцев он различил на ощупь золото, что насыпью покрывало морское дно. — Не думал тебя здесь увидеть, сын Тяньлан-цзюня, — незнакомый голос холодным течением коснулся уха. Ло Бинхэ проморгался и смог различить очертания разбитых сундуков, похожих на надтреснутые раковины моллюсков, силуэты различных предметов утвари, отблеск украшений и сияние золотых глаз прямо перед собой. Как принц этих вод Ло Бинхэ был равнодушен к драгоценностям, пресытившись ими с младых ногтей. Он мог любоваться каменьями, врезанными в заклинательские ножны, однако в глазах Ло Бинхэ блеск золота едва ли мог затмить сияние жемчужных бус, унизывающих его грудь. Ло Бинхэ поразило богатство этих владений, но не в смысле «ценность», а — «масштабы». Будто все утраченное золото океана стекло в эту впадину… Впрочем, Ло Бинхэ уже приходилось замечать, что темной энергии свойственно скапливаться в потайных углах и узких расщелинах. — Я пришел к тебе за советом, Синьмо, — не теряя самообладания, Ло Бинхэ снял заклинательский меч с пояса и положил перед собой. — Я хочу связать свою судьбу с судьбой владельца этого меча. Но он — человек и заклинатель. Это возможно? Ло Бинхэ огладил гравировку на ножнах меча и заставил себя отнять ладонь: было не так много вещей, что он смог бы предложить Синьмо взамен, и если за встречу с заклинателем нужно отдать клинок — Ло Бинхэ с готовностью пожертвует своим единственным сокровищем. Послышался клекот, схожий с тем, что издают насмешливые чайки. Глаза Синьмо сузились, превратившись в две расщелины. Он смеялся. — Ты предлагаешь мне украденный меч в обмен на бессмертную любовь заклинателя? Сын Тяньлан-цзюня, все твои рыбьи потроха не стоят ее. Последние слова были произнесены с такой извращенной издевкой, что, не контролируя себя, Ло Бинхэ отшатнулся, сдвигая хвостом россыпь золота. «Все, достаточно, Бинхэ. Уплывай отсюда!» — нарушив долгое молчание, приказал Мэнмо. Но не успел тот взмахнуть плавниками, как Синьмо, словно почувствовав чужое вмешательство, придвинулся ближе, практически касаясь бледной кожи Ло Бинхэ. Теперь юноша мог четче различить очертания опасного существа и понять причину его невидимости: плоть Синьмо была черна; подобна чернилам кашалота, ядовитому миазму, чему-то бестелесному и нереальному. — О… твой наставник Мэнмо. Я до сих пор помню его тело, сотканное из мяса и костей. Старик приплыл ко мне, сходя с ума от страха смерти. Боялся неминуемого суда Яньло-вана. Ведь за все утопленные им души загробным чинушам пришлось бы пару сотен лет кромсать его хвост и плавники, а после варить из них похлебку. Но как видишь… его просьба была удовлетворена. А тебе всего лишь стоит переиначить желание соразмерно той плате, что способен дать. Последние слова заслонил исступленный шепот Мэнмо. Старейшина прежде не раскрывал секрет своей бестелесной вечной сущности, но рассказанная Синьмо история была ему постыдна и гнусна. «Он забрал мое тело! Сделал меня неупокоенным духом, питающимся сновидениями и неспособным жить вне чужого рассудка! Плыви прочь отсюда! Эта тварь никогда не сделает тебя счастливым!» Лишенный самоконтроля, старый демон снов причинял своему подопечному невероятные страдания. Ло Бинхэ согнулся пополам, сжал ладонями виски и застонал, выпуская последние пузырьки воздуха. Ранее Ло Бинхэ и подумать не мог, что Мэнмо способен на такую силу и жестокость! Его сознание пылало. Казалось, в мозгу не осталось ни единой мысли, ему принадлежащей. Однако сколь быстро Мэнмо захватил его разум, столь же стремительным было и освобождение. Когда Ло Бинхэ очнулся, внутри него уже никого не было — ни голоса, ни следа старейшины. Однако, впервые за долгие годы лишившись чужого безустанного контроля, к своему стыду, Ло Бинхэ испытал лишь облегчение. То ли старейшина повредил его зрительный нерв, то ли после сна Ло Бинхэ еще не проморгался, но тьма вокруг стала будто беспросветной. Теперь перед собой он совсем ничего не видел — даже золотых глаз Синьмо. Однако чужой вопрос он услышал почти сразу же, как только начал озираться по сторонам: — Так чего ты хочешь, Ло Бинхэ? Голос не имел определенного источника и звучал как будто извне и отовсюду. Словно в то время, пока Ло Бинхэ дремал, его проглотил гигантский кит, а теперь чудище объяснялось с ним, меж тем однако не прекратив переваривать чужую плоть средь планктона в своем желудке. Ло Бинхэ почувствовал обжегший лицо гнев. Он спускался в эти недра не затем, чтобы теперь биться запутавшейся в сетях рыбой. Это было его решением несмотря на уговоры Мэнмо, а Синьмо посчитал, что Ло Бинхэ его не достоин? В глазах Ло Бинхэ вспыхнула злоба. Пусть Синьмо любуется. Если этот монстр думает, что может покуситься на его тело и запугать душу, — пусть только посмеет. Грязная душа Ло Бинхэ дорогого стоит, и он будет грызться за цену — пусть смотрит на ее ярость и бесстрашие. И пусть Синьмо только попробует его обдурить. Ло Бинхэ вобрал воздух в легкие. Его голос прокатился по бездушному простору: — Я хочу показаться тому заклинателю и чтобы мой облик не испугал его. Я хочу ходить по суше, чтобы быть рядом с ним. Я хочу дышать с ним одним воздухом и не сгорать на солнце, в тепле которого он так любит нежиться, — не переводя дух, Ло Бинхэ выплюнул со всей яростью: — А ты? Сможешь ли ты дать мне это? Выхлестнув из сердце всю порывистость и пылкость, Ло Бинхэ столкнулся с гнетущим молчанием. И его причиной было вовсе не то, что Синьмо запнулся на ответе — нет: с каждым отзвуком сердца в собственных висках Ло Бинхэ все более уверялся, что существо намеренно испытывает его. И действительно: спустя мучительный фэнь абсолютной тишины Ло Бинхэ, уже начавший сомневаться в себе самом, наконец-то дождался… очередного вопроса: — Хочешь отказаться от плавников и жабр на своих ребрах в обмен на пару ног? Ло Бинхэ затаил дыхание и украдкой — словно боясь, что Синьмо подсмотрит его мысли — опустил взгляд на свой хвост. Розоватые мягкие стопы прекрасного заклинателя были изящны… и чуточку смешны. Но голые ноги старого адепта — грубы и нелепы. С потускневшими обрубками ногтей, жесткими волосками на голенях. Казалось, будто все тем же обладал и молодой заклинатель, и все же он — совершенство, но человеческие ноги в целом… Полупрозрачные плавники, что в лучах заката зажигались дымчатым пурпуром, а при свете луны мерцали, словно крылья мотылька, — были много красивее вечно желтой, будто морской песок, кожи. Ло Бинхэ не хотел становиться уродом. — На пару очень красивых ног. — Хорошо. Однако сын Тяньлан-цзюня должен помнить, что является существом низшим. Потому обменять свой хвост на ноги для него будет недостаточно. Ло Бинхэ крайне не хватало лица или хотя бы уже являвшихся ему золотых глаз, чтобы смотреть в них с опаской и подозрением. Озираясь по сторонам, он спросил: — Перепонки, когти, клыки, чешуя и заостренные уши? Я уже говорил об этом: я хочу, чтобы мой облик не пугал этого заклинателя. Если для этого мне нужно стать похожим на человека — можешь забрать все остальное. — Ты получишь человеческий облик, однако должен будешь заплатить. То, что тебе самому не нужно, без надобности и мне. Вспомнилась против воли узнанная история старейшины Мэнмо. Ранее Ло Бинхэ не задумывался о том, каким образом его наставник мог лишиться собственного тела, всецело растворившись в чужих жизнях и заботах. Но теперь он был уверен, что, бредя бессмертием, едва ли Мэнмо мог желать вечное бестелесное скитание по чужому разуму. Отдав одно, Синьмо непременно заберет другое, неразрывно связанное с осуществленным желанием. Мысли заслонило нехорошее предчувствие. — Твоя первая просьба заключалась в обретении любви заклинателя. А вторая — в получении его доверия с помощью собственной плоти — и непременно прекрасной, ведь так? Ло Бинхэ подозревал подвох, но любые догадки разбегались, словно вспугнутые крабы. — Тогда я хотел бы получить взамен двум красивым ногам твой болтливый язык. — Без языка я стану уродом, который и целоваться-то не сможет, — возразил Ло Бинхэ. — Ты решил, что я хочу любви, но в свитках из личной коллекции отца ни одна любовь не случается без поцелуев. Мэнмо выругал бы его за эту бессмысленную браваду, вот только голос старейшины так и не преодолел вязкости дыхания Синьмо. — Ты сохранишь внешнее совершенство, твой язык останется на месте. Ты лишишься лишь способности излагать свои мысли. Как и с людьми, так и с сородичами. Как устно, так и при помощи символов. Но быть может, и без этого твои чувства будут услышаны. Так что… согласен, сын Тяньлан-цзюня? В горле застряло горькое: «Каждый слышит лишь то, что хочет», но последние слова Синьмо осели в груди тревожным комом. Ло Бинхэ почувствовал, как от страха его тело похолодело, став склизким и мяклым, и от подступившей паники разрозненный разум опустел. Ведь риск был, хотя Ло Бинхэ не мог придумать выхода. Засомневавшись, он ослабел, но промедление могло стоить ему поражения: потеря мужества вела к снижению цены, а утрата ценности — к гибели. — Это все?.. Больше у этой формы не будет изъянов? — Более никаких. Тьма, оплетшая сознание, породила непрошенную трусость. Нелепая жалостливая мысль сельдяным червем взрезала мозг: «Мое последнее слово будет отдано этому чудовищу?..» Ло Бинхэ сдавил кулаки, сосредотачивая в себе все оставшееся мужество, с коим он пришел. Ведь он знал, что, поступив иначе, пожалеет. Ведь он не хотел до конца своей жизни счищать от тины лишенный прежней славы и доблести трон. Ведь тот заклинатель был так прекрасен… Полюбив его всего лишь за красоту, разве не сумеет он добиться ответной бессловесной любви? — Я согласен… И, произнеся это, Ло Бинхэ задохнулся от боли. Шум прибоя. Набегая на плечи, приливная волна путалась в слипшихся кудрях, а после оседала в позвоночной впадине пенным поцелуем. Глубокий вдох заставил грудь наполнится, приподнимая над волнующейся поверхностью холмы лопаток — точно скалистые камни. А на выдохе спина провалилась: втершись в песок щекой, Ло Бинхэ зачерпнул носом воды. И тут же пробудился. Озноб, жажда, резь, цапанувшая слизистую, — все, навалившись разом, прожгло существо нестерпимой болью, и Ло Бинхэ, вгрызаясь пальцами в топкий песок, поволок свое тело к берегу — туда, где жаркое солнце обогреет онемевшие конечности и где не будет соленых брызг, забивающих легкие. Что-то вечно цепляющееся о дно мешало тащить тело, и уже спустя чжан Ло Бинхэ задыхался. К губам налип песок — он тоже мешал. Ло Бинхэ силился разомкнуть веки, и тогда из воспаленных глаз по щекам текли слезы. Промозгло и иссушающе одновременно. «Что же! Что же ты натворил!» Из ледяных вод Ло Бинхэ выполз на обдуваемый ветром пляж, где, извалявшись в сухом песке, перевернулся на спину. Глядя в кристально чистое небо, Ло Бинхэ рвано дышал ртом — и задыхался, будто выброшенная на берег рыба. Ясная синева. Она была везде: от повиснувшего в зените солнца до линии горизонта — и даже ниже! Впитав в себя цвет, колышущийся волнами океан казался таким густым и плотным, что казалось: по нему босиком можно дойти до самого края света. Блестящий, будто застывшая смола, а гребни волн — точно сгустки наслоившихся капель. «Что с тобой?!» — пришел в исступление Мэнмо. В голове Ло Бинхэ было пусто, как бы старый демон ни искал ответа, но на его последних словах юноша вздрогнул, приоткрыл потрескавшиеся губы и… — Ты тоже видишь это?!.. — хотел вскричать Ло Бинхэ, но из его горла вырвался лишь задушенный стон. Однако… Мэнмо не видел. Не видел неба, что стало нестерпимо ярким для уязвимого сознания, не видел моря, потемневшего, будто сгустившаяся кровь. Для него эти две бескрайности остались прозрачны и — просты. Только Ло Бинхэ, неожиданно обретший возможность видеть синий, задыхался: от красоты прежде не ведомого, не доступного его взору… И от величия необъятного, что, быть может, он никогда не сумеет постичь. После случившегося появление двух ног Ло Бинхэ принял почти спокойно. Он провел ладонью по бедру и почувствовал в верхних тканях холод — колющий в сравнении с жаром, зиждющимся в глубине. Почти что тут же тепло отдалось в затылке, а бедро покрылось забавной на ощупь белой крапинкой — гусиной кожей, пусть Ло Бинхэ пока не знал, что она так называется. Ло Бинхэ попытался подняться на ноги, как это делали люди. С четвертой попытки у него получилось. С мокрых волос по спине стекали капли — и Ло Бинхэ впервые в жизни чувствовал от них холод. Казавшееся прежде таким жарким солнце грело лишь слегка. Бельевая веревка пустовала. Неловко ковыляя, Ло Бинхэ добрел до хижины и привалился к двери плечом, чтобы не упасть, пока она прокручивается на петлях. Сильный жженный запах. У Ло Бинхэ тут же зачесалось в носу, и он зашмыгал им, пытаясь отогнать слезы. Ноги не удержали, и Ло Бинхэ сполз на пол, чтобы на четвереньках подтащить чужеродное тело к середине комнаты. Столик и… да, чайный сервиз тут же. Еще теплый. В прежние годы Ло Бинхэ видел, как старый адепт разливает по этим чашечкам отвар. Сейчас у Ло Бинхэ так пекло в горле, что он был готов выпить даже самую горькую лекарственную настойку. Он покрутил в руках крошечный чайник и, вытащив крышку, с двух отверстий опрокинул в свой рот его содержимое. Пока Ло Бинхэ давился листьями, полог, отделявший другую половину комнаты, приоткрылся. Изумленный увиденным, заклинатель был все так же мил.